Поборемся с бурей

 Зима в том году выдалась наредкость снежная. По утрам, отворяя дверь из хаты в крутящуюся мглу, не всякий решался нырнуть в неё сразу, не помедлив на пороге, чтобы собраться с духом. Поначалу путешествие в школу среди белой круговерти казалось волшебным приключением. Но степные ветры не шутили. Бывало, что после обильного ночного снегопада даже отворить дверь на улицу стоило труда - приходилось разгребать сугробы на крыльце. И прежде, чем свободно пройти через собственный двор, нужно было немало потрудиться. А  протаптывая коридоры в свежем снегу, каждый чувствовал себя первопроходцем, открывающим путь не только себе, но и всем, кто пойдет следом.
 Был уже вечер, начало седьмого, а то и позже, когда Виктор, наконец, добрался до дома. Усталый, но счастливый, перешагнул он порог хаты, затворив за собой дверь. Пронизывающий ветер, секущий по лицу жёсткой снежной крупой, крутя вьюгу над высокими сугробами и раздирая в небе облака, подсвеченные серебряным светом месяца, остался снаружи. Какое это было блаженство - очутиться в живом тепле вовсю торопящейся печи, вдохнуть манящий аромат свежих щей и румяного пшеничного каравая!
- Что-то уж очень долго  вы нынче репетировали! - заметила мать, хлопоча у печи.
- У нас ещё собрание учкома сегодня было, - пояснил Виктор, стряхивая остатки снега на половик.
- Небось голодный как волк? -  улыбнулась Анна Иосифовна. - Так и ноги протянуть недолго, с твоими собраниями! Тебя вон уже твой адъютант спрашивал.
 Адъютантом Виктора соседи прозвали Володю Лукьянченко. Володя был двумя годами младше, жил поблизости и почитал за счастье исполнять любые поручения старшего товарища, о чём бы тот его ни попросил.
- Давно Володя забегал? -  тотчас замер на месте Виктор.
- Да с час уж точно! - отозвалась мать. - А ты чего это, сынок, задумался? Давай, раздевайся. Тебе сейчас горячего поесть надо. Обождёт твой Лукьянченко, ничего с ним не случится!
 Но было поздно: в эту самую минуту входная дверь за спиной Виктора отворилась, метель ворвалась в хату, а вместе с ней - заснеженный по самые брови хлопчик в длинном овчинном полушубке с поднятым воротником.
- Володя?
- А я тебя в окно заметил! - выпалил запыхавшийся Володя. - Меня, Витя, Андрей Иванович в центре встретил. Все ведь знают, что через меня к тебе дойдёт как по телеграфу! Так вот, он просил тебе передать, чтобы ты к нему заглянул в райком!
- Вот тебе раз! - всплеснула руками Анна Иосифовна. - В  райком комсомола?
- Так точно, тётя Нюся. Но это было ещё светло на улице. Я ему обещал передать, а он как знал, что Витя поздно вернётся, да и говорит: - Нет, пожалуй, если прямо сейчас его не встретишь, то не надо ему в райком. Пусть ребят собирает, сколько сможет, да сразу на станцию. Там рук не хватает: пути замело так, что и за ночь не управиться будет, если ваши ребята не помогут.  Да лопаты чтоб свои захватили. Так, скажи, из райкома передали". Ну вот, а метель-то на улице всё пуще и пуще, Вить!
- Значит, это правда: стоят поезда! - воскликнул Виктор, снова застегиваясь на все пуговицы и поднимая  воротник. - Видишь, мама, не судьба мне сегодня пообедать, ты уж прости. Хлеба в карман возьму, спасибо. Не сердись, мне вправду совсем некогда. Ты же понимаешь, уже поздно, а мне надо столько ребят обежать...
 Сначала он постучал в двери к своим шанхайским приятелям.
- Тебя, Виктор, не поймёшь! То ты за успеваемость копья ломаешь, а теперь - всё брось и за лопату? - с притворным недовольством проворчал Толя Ковалёв. - Я, между прочим, только-только за геометрию уселся.
- Райком комсомола зовёт нас на помощь железнодорожным рабочим, но это дело добровольное, - мягко улыбнулся Виктор. - Конечно, главное наше дело - учиться.  Но ты сам видишь, сколько снега. Железная дорога встала. Рабочим не справиться без нашей помощи.
 Толя тряхнул головой.
- С тобой, Вить, не поспоришь! - усмехнулся он добродушно. - Ладно! Как покончу с геометрией, так сразу и рвану на станцию. Надеюсь, к полуночи я уж точно управлюсь!
 Виктор бежал от хаты к хате, от дома к дому, а крутящаяся белая мгла - за ним следом, как-будто затем, чтобы подтвердить его слова. Он был в этот вечер так убедителен, что ребята и девчата соглашались, сами от себя не ожидая.
- Я приду, - не раздумывая, кивнула его весёлая соседка по парте Аня Борцова. - И пускай завтра мы с тобой будем вместе спать за партой от первого до последнего урока! Ведь ясно, что это на всю ночь, до утра. Умеешь же ты агитировать, Третьякевич!
 Из двадцати человек, к одинадцати часам вечера явившихся на железнодорожную станцию Краснодон с широкими деревянными лопатами наперевес, восемь были девчата. Пока  все строились парами, перебрасывались между собой шутками, подоспел и Толя Ковалёв.
- Вот, Витя, я даже раньше полуночи управился! - крикнул он, подходя и немного смущаясь перед разом обернувшимися на него восемью парами ярко сверкающих девичьих глаз. Несколько звонких голосов залились серебряными  колокольчиками, и один из них Анин - слух Виктора уже научился различать его среди других.
- До полуночи нас бы тут так замело, что разве к весне и откопаешь! - озорно сорвалось с Аниного языка. -  Зато теперь будем знать, кого за смертью посылать!
 Девчата, румяные от мороза, в теплых шерстяных платках и плотно за пахнутых тулупах и полушубках, грянули дружным смехом, который подхватил и кое-кто из ребят. Виктора почему-то покоробило  от этой шутки. Однако ему тотчас стало ясно как день, что девичий смех  над Анатолием - верный признак неравнодушия. Ведь и девчата порой не дают хлопцам спуску, активно задирая при всех того, который нравится, верно, чтобы никто не догадался. Он усмехнулся этой мысли, но, приглядевшись к лихорадочному блеску Аниных глаз, понял: да, пожалуй, шутки сейчас - необходимое топливо, без которого глаза у ребят и девчат скоро начнут слипаться, а впереди у них не один час тяжёлой работы.
 Всю ночь валил снег, свирепая метель крутила вихри. Не отдыхая ни минуты,  работал Виктор, ловко, быстро, с азартом, перерастающим в ожесточение: ведь и пурга не останавливалась ни на миг, вновь заметая очищенные от снега рельсы. Он чувствовал, что стоит сбавить темп - навалится  неодолимая усталость, а потому старался изо всех сил подавать пример другим, радуясь любой шутке ребят и девчат и подбадривая их словами, которые приходили ему на ум. "Давай-давай, товарищи,  подналяжем! Поборемся с бурей! - говорил он с заразительным жаром, и тотчас прибавлял: - А там, глядишь, и с Гитлером придётся побороться. Отступать нам, товарищи, никак нельзя. Победа будет за нами!" И ветер далеко разносил эти слова всякий раз, когда они звучали.
 Лишь перед рассветом буря унялась. А когда железнодорожное полотно было расчищено, уже взошло солнце.

 А на другой день Виктора вызвали в райком комсомола прямо из школы.
- Что это ещё за антигерманская агитация, Третьякевич?  Ты меня под монастырь подвести хочешь?
 Виктор недоуменно воззрился на Андрея Ивановича:
- В каком смысле агитация? - искренне удивился он. - И почему "под монастырь"?
 Брови второго секретаря райкома сурово сдвинулись, взгляд темно-серых глаз стал жестким:
- Только дурачка из себя не строй! Призывы готовиться к войне с союзником - это как называется? Ты же не прохожий с улицы, ты член райкома! Ведь кто-то может сделать вывод, что ты позицию райкома озвучиваешь, это ты понимаешь? И что же получается:  наш райком не согласен с официальной позицией государства и партии? Как это, по-твоему, будет называться, если дойдет наверх? Молчишь? А я тебе отвечу. Оттуда, сверху, твои призывы похожи на сепаратизм и анархию, и виноват буду в первую очередь я.
- Я готов сам за себя ответить, если надо! - не выдержал Виктор. - Почему вы, товарищ секретарь...
- Вот именно потому, что я, как старший товарищ, не сумел разъяснить и донести! - резко перебил его Андрей Иванович. - Хоть у тебя ещё на то и брат имеется в Ворошиловграде, и с него тоже спросить можно. А с тебя, мальчишка, какой спрос? Молоко на губах не обсохло, а туда же! Что ты понимаешь? Знаешь, что по всей стране делается? Да откуда тебе знать? И это правильно, потому что тебе жить, а может быть, и воевать. Да, и у меня тоже есть частное мнение. Тут много ума не надо! - он понизил голос. - Да, подлый этот сговор, мне самому как коммунисту он не по душе. Но ты пойми, что сейчас уже нельзя по-другому. И язык свой изволь прикусить, потому что на первый раз я тебя прикрою, а вот дальше вряд ли получится! Повезло тебе, Третьякевич, что мы тут сейчас с тобой одни. Надеюсь, ты всё понял. Поэтому объявляю тебе  устный выговор и - свободен! Ну, шагай!
 Машинально перешагивая порог, Виктор чувствовал, как будто земля уходит у него из-под ног. " Это что же получается? Словно бы я его подставил против воли, а он меня теперь прикрывать будет?" С  лица его так и не сходила краска,  что начала заливать ему щёки ещё в кабинете у Андрея Ивановича, когда  тот отчитывал его, как нашкодившего малолетку. Какое это пронзительно жгучее чувство - быть без вины виноватым перед другим человеком и не мочь искупить свою вину! " Кто же это, интересно, доложил ему про мою "агитацию"? - подумал вдруг Виктор, Но тотчас понял: -  Если кто-то из наших, то уж точно без умысла, а всё по той же глупости".
- Виктор! - вытащил его из этих размышлений звонкий Анин голос, и сама она, хохотушка и непоседа, вдруг предстала перед ним,  запыхавшаяся от бега, со сбившимся на затылок платком, с непривычно серьёзным, взволнованным лицом. - А я даже испугалась за тебя! Подумать только, вызвали прямо из школы!
- Когда это ты успела? - улыбнулся ей Виктор одними уголками губ. - Вроде я ведь недолго...
 А сам вдруг вспомнил: "Повезло тебе, Третьякевич, что мы тут сейчас с тобой одни".
- Что там было, Виктор? - спросила Аня, заглядывая ему в глаза.
- Да так, ничего.  Считай, что не наказали, а только пожурили и отпустили! - весело ответил он, пускаясь вдоль по улице лёгким небыстрым шагом и сторонясь, чтобы ей было удобно идти рядом.
- Витя! Я серьёзно! - воскликнула она с ноткой нетерпения в голосе, в свою очередь подстраиваясь под его шаг.
- Я тоже, - ответил он со своей обезоруживающе мягкой улыбкой. - Говорю же, высечь не высекли, но уши надрали. Вон, до сих пор красные! Разве не видно?
- Тебе смешно? - возмутилась Аня, раздражённо дернув плечами. - Ты меня совсем за дуру держишь, Третьякевич? Как тебе не стыдно!
- Стыдно, -  тихо и серьёзно ответил Виктор, поднимая на неё свои честные синие глаза. Но что-то подсказывало Ане, что слова и взгляд его адресованы не ей. По крайней мере, не ей одной, а кому-то ещё, кого он прятал от неё в своих мыслях.
- Пойдём, я провожу тебя до дома.
 Они шли рядом, плечом к плечу, и его дружеский взгляд и улыбка останавливали её от слов, что так и не сорвались с её языка, но лежали обидой на сердце: " Почему ты мне не доверяешь?" И в этой недосказанности оставалась надежда. Ведь какой ответ мог дать он ей после того, как оказался виноватым без вины? "Я и себе доверять теперь не знаю как..." И снова память подсказала ему другие, более важные слова: "Потому что тебе жить!" Жить! А ведь жизнь сама всему определяет и место, и время: и слову, и молчанию.