Я, кажется, был планетой

Сначала я, кажется, был планетой.
Ну может не планетой, а чем-нибудь ещё, похожим на планету - например электроном в атоме водорода.
В действительности это и неважно кем я был и что это было за состояние, в котором ничего кроме вращения не происходило. Вращения меня цельного и неделимого вокруг эллипсоидной орбиты. Орбиты не сильно вытянутой, но всё же не идеально круглой, с небольшим эксцентриситетом. Я вращался по ней  быстрее к центру и немного замедляясь в дальней точке. Совсем немного, но не настолько сильно чтобы прекратить это движение, где каждый следующий оборот был продолжением предыдущего. Так продолжалось без конца, без дальнейших надежд на какие либо изменения.
Что было до этого состояния даже невозможно вспомнить или представить, поэтому можно считать что вращение было всегда. Причём даже слово "всегда" не очень удачно подходит для описания, так как это предполагает, как минимум, наличие времени, которого тогда тоже не существовало.
Происходило одно лишь вращение и была ненависть к этому вращению - нежелание продолжать движение по определённому пути. Внутренний порыв компенсировала внешняя  сила, которая снова и снова заставляла продолжать это однообразное вращение.
Вся суть системы сводилась к двум полюсам: силе, ведущей по заданной траектории и нежеланию продолжать это движение.
На каждом витке, удаляясь от центра и замедляясь в дальней точке, чуть притяжение к невидимому центру ослабевало, появлялась надежда вырваться из этого круговорота, но неведомая сила всегда перевешивала и движение продолжалось снова, а надежда сменялась отчаянием и бессилием изменить что-либо. Постоянная смена эмоций если и не была адом, то по праву могла им называться за те муки, для осуществления которых не нужны ни черти, ни котлы, ни огонь, как это красочно представляется в литературе и живописи. Наоборот чтобы доставить максимально большую степень страдания и боли нужна смена состояний, которая вполне обеспечивалась этим вращением.
В один момент это действие прекратилось. Причем перемена произошла внезапно, без всякого на то уведомления. Не так как это бывает на карусели, когда она начинает сначала замедляться, а потом плавно останавливается, для того чтобы все пассажиры могли комфортно покинуть аттракцион на котором только что и прокатились. Всё произошло без ориентации на ведомый элемент, что указывало на то, что в фокусе события лежал именно сам процесс, потому как остановка была внезапной, причем даже без каких-либо инерционных влияний.
Было - нет. Даже без щелчка. Просто было - и нет. Ясно было то, что прекратилось всё именно из-за вмешательства из вне, природа чего так и останется неизвестной.
Вокруг теперь оказалось пространство, которого раньше тоже не было. В один момент оно появилось и стало безграничным и настолько огромным, что стало неуютно от его бесконечности. Однако теперь эта новая свобода являлась в любом случае лучше чем та ненавистная привязь к невидимому центру до этого.
Теперь пространство было эластичным как резина, растянутое вблизи и вокруг, но в то же время стягивающееся и сжимающееся тем больше, чем дальше оно находилось от конечного наблюдателя. Было всё ещё не очень комфортно, но улучшения были уже заметны и ощутимы, хотя времени ещё не существовало. Оно конечно существовало, но только не в этой системе. Или сама система была закрыта от времени.
И вот когда появилось время - система сама по себе пришла в движение. Но и движение это теперь было другим, совсем не похожим на то, каким было раньше.  Уже однонаправленным, плавным и равномерным, предвещая несомненно что-то хорошее и ориентированное именно на самого пассажира, а не на внешнюю среду, как до этого. По мере замедления, пространство стало приобретать из резиново - бесформенных вполне себе конкретные видимые и осязаемые очертания.
Сверху оно представлялось бескрайним чистым небом без единого облачка, которое уходило вверх в самый космос, отдавая золотисто голубым цветом в его бесконечной глубине. Внизу оно ограничивалось земной твердью, сквозь которую нельзя было пройти или проникнуть. Находясь около этой поверхности на расстоянии нескольких метров, было все ещё невозможно прикоснуться к ней. В ближайшем приближении поверхность казалась треугольником, образованным тремя улицами, между которыми она собственно и находилась. Треугольник этот был почти правильной формы, по сторонам которого располагались его образовавшие улицы. Одна - более оживлённая, ведущая в центр района и соединяющая его с другими частями города, по которой в основном ездил транспорт, почти никогда не останавливаясь в этом месте. В любом городе есть улицы, где и автомобили охотно останавливаются и пешеходы любят прокладывать по ним свои маршруты в виду наличия на них магазинов, ресторанов или достопримечательностей. А есть и такие как эта, которые пешеходы предпочитают обходить другой дорогой, а если и попадут на неё, то никогда не задерживаются долго на ней. Это и объяснимо: главная улица плавно изгибается в нескольких десятках метров до этого, а автомобили, набрав скорость, после светофора проезжают именно этот участок дороги максимально быстро, особо не задумываясь и не замечая ничего вокруг. Пешеходы - тоже редкие гости здесь, поскольку нет никаких магазинов поблизости или остановок общественного транспорта. Поэтому проезжают автомобили и транспорт сторону этого треугольника на высокой скорости совсем не останавливаясь.
Другая улица была немного изогнутой, с неприметными тихими домами, какие бывают в основном на окраинах города, во дворах которых редко кого встретишь и самые обычные дворовые коты могут позволить себе безнаказанно лежать в утоптанной до плотности асфальта пыли, то и дело поглядывая на близлежащие деревья, на ветвях которых воркуют голуби и своим пением являются наибольшим источником шума в округе. Эта улица, начинаясь в треугольнике, плавно переходила в другую, ещё более тихую, которая в свою очередь вела в никуда, упираясь в кусты, за которыми заканчивалась городская черта.
Третья же улица треугольника была очень похожа на вторую - такая же убогая, вызывающая чувство уныния, но уже с частными одноэтажными домами и въездными воротами, одновременно схожими друг с другом по принципу строительства и в то же время разными по виду и цвету. С завитыми арками виноградника во дворах, с жигулями и москвичами, стоящими в тени этих зелёных оград.
В отличии от первых двух, третья улица уклонялась немного вниз и вела к котельной, построенной с типичным советским размахом того времени из серых железобетонных плит, ставших теперь более серыми чем прежде от впитавшей в себя грязи, и облицованная в некоторых местах листовым железом, покрытым теперь густым слоем ржавчины, с возвышающейся вверх бетонной трубой,  обозначенной красными кольцами ближе к верху в несколько рядов с промежутками для большей видимости в вечернее время. Сквозь бетонный забор котельной, снабжавшей теплом целый район, слышался постоянный монотонный гул, который не прекращался ни днём ни ночью.   В вечерние и ночные часы, он не только не стихал, а даже, казалось, наоборот, нарастал, распространяясь на фоне тишины городской окраины гораздо дальше чем в дневное время. Так или иначе, шум машинного оборудования отчётливо выделялся, причём ничем не пугая жителей прилегающих домов, которые попросту его не замечали. Но человеку, оказавшемуся здесь случайно, этот гул не предвещал ничего положительного, а вселял лишь опасение и тревогу своей противоестественностью. Далее улица заканчивалась, но дорога всё ещё вела под уклон - на железнодорожный переезд, находившийся прямо за территорией котельной. Одноколейную резервную ветку без каких-либо предупредительных знаков, ввиду редкого  появления там тепловозов, в основном для того чтобы оттащить или забрать несколько  вагонов из тупика, сложно было назвать полноценным железнодорожным переездом. Рельсы в этом месте никогда не блестели, а густая трава плотно пробивалась между железнодорожной насыпью доходя по колено, давая понять, что движение здесь если и бывает, то крайне редко. Единственное что делало это место именно переездом, так это бетонные плиты, выравнивающие уровень дороги и железнодорожного полотна, а также ручной шлагбаум, не закрытый на замок, который можно открыть или закрыть, лишь потянув за его конец и высвободив стрелу шлагбаума из ограничительной петли. Здесь, за шлагбаумом, был конец дороги, поскольку  улица официально заканчивалась ещё до котельной. Круг для разворота транспорта и вход на кладбище с черным траурным обелиском а также выкрашенная чёрной краской отслаивающаяся штукатурка кирпичной стены являлись финальными штрихами картины этой местности.
Вот между этими тремя улицами, ведущими в город, в никуда и на кладбище, находился этот бесхозный, ничем не занятый треугольный кусок земли, как будто знаменитый сказочный камень, прославленный былинами о богатырях. Только был он совсем не каменный, а поросший травой, уже выгоревшей и сухой от солнца, как это и бывает к концу лета, по середине которого местные жители протоптали себе прямую дорогу, не утруждая себя обходить его стороной.
Было около шести вечера, солнце второго сентябрьского вечера хоть и стояло ещё высоко, однако уже успело нацелиться на верхушки деревьев и крыши домов на юго-западе. Было тихо, спокойно без единого дуновения ветра. Воздух всё таки медленно и плавно тянулся в одном направлении, давая понять, что не смотря на туманное будущее и саму цель путешествия, конец его уже где-то близок.
Движение происходило вдоль главной улицы, детали которой можно было разглядеть теперь подробнее. Вокруг было несколько малоэтажных зданий, расположенных на внушительном друг от друга расстоянии, с открытыми в некоторых местах настежь от жары окнами. Они проплывали медленно, позволяя рассмотреть в них детали, хотя ничего в них примечательного не было, чтобы заострять на них внимание. Всё это новое, но тем не менее не то что нужно. Я здесь совсем не для этого, ещё не знаю зачем, но пойму когда найду.
В этом месте солнце стало скрываться за крышами с левой стороны, а поток воздуха тянет немного вправо. Вот через дорогу находится здание, не похожее на жилое, в нём очередное открытое окно на втором этаже, которое как вакуум тянет в себя. Оно хоть ничем не отличается от других, но именно туда и лежит путь. Проплывая возле подоконника уже можно заглянуть во внутрь, но интерес привлекают ни детали помещения, ни какие либо вещи, ни различные люди, ни медицинское оборудование, а новорожденный ребенок, который почему- то очень интересен.
Нужно присмотреться повнимательней к его чёрным глазам кто это?
Ещё чуть-чуть приблизиться к нему, чтобы посмотреть в его глаза прямо вплотную и увидеть в них своё отражение.
Ещё ближе, потому что отражения в них совсем не видно. Ещё ближе...
Что это за странный переворот после которого больше никуда не тянет?
Я вроде только что смотрел из окна в комнату, а теперь смотрю из комнаты в окно.
Из окна видна часть фасада дома на противоположной стороне дороги и как солнце обдает заходящими лучами его крышу. Тополя едва шумят листьями, передавая звук проезжающего под окнами троллейбуса. Теперь и моё я набирает форму и границы, от чего эмоции сковывают так, что трудно дышать и наружу вырывается лишь пронзительный крик!

2021