Карманный Златоуст

Господа!
Давайте цитировать! Что наша нынешняя речь — убогость мысли и корявость фраз, в которых доминируют слова, типа «вааще», «лично», «ничтяк», непонятно как проникший из кулинарии «блин». А еще хорошее слово «по-братски». Очень умиляет, когда одна девушка говорит другой: «Ну дай на вечер свои колготки по-братски». С другой же стороны бесконечные «харизмы» со своей «легитимностью» и обязательно с наличием «контента». Ну а как же без него, родимого! Кстати, «харизма» — это не ругательство; лексика вполне нормативная, хотя скажи вы незнакомому человеку: «Убери свою харизму!», то скорей всего вы и получите… сами понимаете
куда!

Но особенно умиляет словечко «канкретно» (произносится именно так с упором на «а» и даже «каанкретно») употребляемое часто, и, главное, к месту! «Каанкретная телка» — это сильно
сказано. Все страсти в одном прилагательном! Да будь я особью женского пола, в жизни бы не откликнулся(ась) на такой комплимент. Это же — вааще!

А хочется другого. Хочется, как в старинных романах, слышать благородную мову типа: «Граф надел стетсон, сунул в карман бриджей смит-энд-вессон, вскочил на гунтера, дал шенкеля и тут же  хряпнулся мордой в грязь!» Романтика. Так что давайте цитировать… Каанкретно вааще!
Но делать это нужно правильно. Вот, например, берем сильную книгу «Размышления и афоризмы французских моралистов XVI – XVIII веков». Открываем наугад, читаем… «Красноречие — это живописное изображение мысли: если выразив мысль, оратор добавляет к ней еще какие-то черточки, он создает не портрет, а картину»/Блез Паскаль/. Да-а… Что-то не то… Нет, звучит умно, но как-то сухо, академично. В общем не тянет вставлять в свою речь французских моралистов, говоря, например, с симпатичной девушкой. Закрываем высказывания гигантов мысли соответствующих веков.

А что же нам надо? Вот для начала, хочется дать характеристику не очень приятному во многих отношениях знакомому. Странно, что даже в отрицательных характеристиках мы в нынешней речи столь неизобретательны. Сплошные «казлы» и «петухи», как будто в огромном царстве фауны не существует других видов. Таких, как например «выхухоль» или «стеллерова корова».
А вот какие изящные характеристики приводит М.Веллер (далее автор позволяет себе несколько изменять времена и падежи в цитатах, чтобы их легче было использовать в повседневной практике): «Обликом своим он более всего напоминал сподвижника Карабаса-Барабаса пьявколва Дуремара, а бездарностью -  казеиновую сосиску!» — говорится о человеке, которого вы искренне и горячо не любите. Какая сила, какой динамизм… Он же (Дуремар) не просто пиявколов, он — сподвижник! Еще о плохом человеке: «У него был синдром реформаторства на фоне вяло текущей шизофрении». Ну чем не характеристика нынешнего начальства в массе его? Пара подобных определений закрепит за вами славу тонкого аналитика, глубоко разбирающегося в психологии.
И еще того же автора (М. Веллера): «Он выглядел, как собственнозадно снесенное яйцо». Ну не сказка ли? Вы сперва попробуйте сами снести это яйцо, да еще чтобы оно было на вас похожим. Посмотрим тогда, какой гордости вы преисполнитесь!

Его же, но чуть длиннее: «Дон Жуан, проводящий ночи в попойках… за философскими обсуждениями женских подробностей…, а по бабам ходящий лишь в редкие просветы свободного времени и протрезвления». Автор добавил бы: «…и написания методических пособий, о том, как это делать». Увы, сказанное можно отнести к большинству мужчин, занятых на государственной службе. А вот, его же, М. Веллера: «Он всплыл готовой какашкой, дабы привлечь внимание почтеннейшей публики резким контрастомцвета и запаха среди оных лилий!» Каково (ударение, на всякий случай на последнем слоге)?

Не столь круто, но слуху все равно приятны слова Дж. Кейли Эрнесте Хемингуэе: «При первом знакомстве он произвел на меня впечатление туповатого парня, и не раз производил такое же впечатление впоследствии». Это тоже можно использовать в качестве характеристики нелюбимого вами человека. И не обидишь сразу, но как приятно заставить характеризуемого долго потом мучатся вопросом: «Оскорбили меня или сказали комплимент?»

Да, на эту тему еще много можно цитировать. Ибо, хотя великий А.П. Чехов и сказал: «Лопай, что дают!», не будем забывать о том, что «…Лань выплавил все-таки киноварную пилюлю бессмертия, проглотил ее, и с тех пор весь остаток вечности будет страдать расстройством желудка!» /Г.Л. Олди/. А посему — ничего слишком!

* * *
«И спросил я у Бени Крика: «Обо что вы думаете?» И он мне отвечал: «Не мешай, я думаю об половую проблему!» /Арго(из пародии на И. Бабеля)/.

Ну не умеем мы говорить о женщинах! При виде симпатичных особей противоположного пола у нас как будто язык куда-то втягивает, а звуки, которые при этом мы издаем этим местом никак нельзя назвать членораздельной речью. Но ведь можно же по-другому! Можно! Ведь даже Киса Воробьянинов в свои молодые года посвятил возлюбленной бессмертные строки: «Вся такая воздушная, К поцелуям зовущая!» /И.Ильф, Е.Петров/

О женщины! — продукт особый тонкий, я бы сказал труднопостижимый разуму. Недаром Тот же А.Иванов (но не тот, кто — «Вечный зов», а тот, который остроумный) сказал: «Баба  — есть женщина. С виду блестит, но телом слаба!» Дуализм женщины, как феномен подчеркивается И. Бабелем: «Когда мы молодые, то думаем на женщин, что это товар, но это же всего только солома, которая горит ни от чего…»

Во всяком случае большинство авторов сходится на том, что женщина — это нечто отличное от мужчины. Недаром один из персонажей братьев Стругацких разрабатывает даже специальный указ «…о непричислении хорошеньких особ женского пола к мужикам и простолюдинам.» Внутренние противоречия, присущие рассматриваемому предмету отражаются в противоречиях внешних. «Хорошая была женщина. Хорошая, если б стрелять в нее три раза в день» — сказал Ф. О’Коннор, отобразив сразу все точки зрения.

Да, женщина, несомненно, существо загадочное. Причем эта загадочность приобретает порой странные формы. «При взгляде на ее лицо почему-то казалось, что у нее кривые ноги» — указывает Э. Кестнер. Можно предположить, что женщине не чужд даже определенный гипнотизм. По крайней мере она своим присутствием способна породить очень изощренные
ассоциативные ряды, как например, у П.Г. Вудхауза: «Она была здоровой девушкой с мускулами боксера второго полусреднего веса, а смеялась она так, что, закрыв глаза, можно было представить, как кавалерийский эскадрон скачет по железнодорожному мосту». А уже в другом наблюдении того же П.Г. Вудхауза вообще присутствует отчетливый привкус мистики: «…а когда она разговаривала, то показывала всему миру примерно пятьдесят семь передних зубов». Сразу начинаешь думать о замаскированных вампирах, оборотнях и Бабах Ягах с их «Покатаюся, повалюся, Ивашкиного мяса поевши!» Хотя Бабу Ягу легко отличить по внешним признакам. Один из таких признаков описан у Дж. Керри: «У нее были не ноги, а пособие по ортопедии».

Но в целом их привлекательность все-таки значительно выше, причем и здесь исследования приводят только отрывочные, слабо систематизированные результаты. Весомый вклад
в эти исследования был внесен великим физиком Л.Ландау, который постулировал, что «красота женщины — функция, имеющая экстремум. Достаточно приблизиться к ней на нулевое расстояние или удалиться от нее в бесконечность, как ее красота обращается нуль. А внутри этого интервала существует максимум». Косвенно эта мысль проскальзывает все у того же П.Г. Вудхауза: «Я не могу любоваться женщиной, когда она сидит в клетке». К сожалению, Ландау не приводит теории отыскания этого максимума, рекомендуя находить его чисто эмпирическим путем. Не раскрывает он и механизм женского обаяния. Многие исследователи считают, что в основе его лежат сигналы органов чувств: зрения, слуха и пр. «Горы прохладной пены, нет, горы пены холодной… В общем мощные бедра!» - делают наблюдение А. и Б. Стругацкие.

Нет, вековым опытом эмпирических наблюдений всего народа никак нельзя пренебрегать. Отсутствие женщин угнетает, о чем  сказано в словах народной песни: «Потому-то, наверно, уныло одинокий мой бродит гормон!» И потому же нам так близки слова, хоть и чуждого нам по
классу принца Гамлета: «Прекрасная мысль — лежать между девичьих ног!» /В. Шекспир/

* * *
Как сказал Б. Окуджава: «Наша судьба — то гульба, то пальба». К последнему я вообще отношусь резко отрицательно! Один мой друг, ныне иностранный подданный говаривал по этому поводу: «Такой сюрреализм нам не близок!» А вот что касается гульбы, то все наоборот. Как в знаменитом диалоге у И. Ильфа и Е. Петрова: «Ваше политическое кредо? — Всегда!». Я хочу сказать, что «… в моем лице вы имеете типа, который способен захватить с собой полбутылки с любительской закуской и поехать кататься по воздуху в Аркадию» /И. Бабель/ — и такое «лицо» у большинства из нас, нормальных людей!
Гулять мы любим. Любим настолько, что фраза Ю. Визбора: «Я не интересен для людей: я не пью» просто подавляет. Тут уместнее, конечно другая цитата того же автора: «Тамада перед первой рюмкой говорит: «Нам предстоит большая пьянка. Давайте оглядим друг друга и запомним друг друга.»
Но следует отметить, что понятие «гулянка» значительно шире, чем понятие «пьянка» (см. творчество В. Ерофеева, в частности его эпохальное «Москва – Петушки»). Гулянка — это очень широкое понятие. Вот как об этом говорят А. и Б. Стругацкие: «Барон крякнул, вытащил из-зз
пояса кинжал и начал веселиться. Он молча пожирал увесистые ломти жаренной оленины, груды маринованных моллюсков, горы морских раков, кадки салатов и майонезов, запивая все это
водопадами вина, пива, браги и вина, смешанного с пивом и брагой». Еще более широкий смысл придает этому понятию другая цитата тех же авторов: «Да нынче разве гуляют? Вот при старом короле гуляли — не заметили, как пол города сожгли». Понятно, что такое удается не каждый день. И хотя со времен Алексашки Меньшикова бытовал девиз: «Все пропьем, но флот не опозорим!», до таких жертв все же не доходило. Более того. Я. Гашек, вложивши в уста своего Швейка каноническую фразу: «Мы бы с ним (полковым священником фельдкуратом Отто Кацем) пропили бы самого Господа Бога, если бы нам под него чего-нибудь дали!», тоже никогда не сводил гулянку к примитивному алкогольному одурманиванию.
Так поручик Лукаш у того же Гашека «…к вечеру пошел из лагеря в город, собираясь попасть лишь в венгерский театр, где давали оперетку. Первые роли там играли толстые артистки, обладающие тем громадным достоинством, что не носили ни трико, ни панталон». А поручик Данкель, «так тот бывало, разденется донага, воткнет себе в задницу селедочный хвост и изображает русалку».

Господа!
Еще раз обращаю ваше внимание на то, что мы оперируем только цитатами. А цитата — как песня, и слов из нее не выкинешь. Тот же Я. Гашек говорит в послесловии к первой части своего
«Швейка» (не удержусь привести цитату полностью, как бы она ни была длинна): «Если необходимо употребить сильное выражение, которое действительно было произнесено, я без всякого колебания привожу его здесь. Смягчать выражения или применять многоточие я считаю глупейшим лицемерием. Ведь эти слова употребляются и в парламентах. Правильно было когда-то и кем-то сказано, что воспитанный человек может читать все. Осуждать то, что естественно могут лишь люди духовно бесстыдные, изощрённые похабники, которые придерживаясь гнусной лжеморали, не смотрят на содержание, а с гневом набрасываются на отдельные слова!»

Вот вам простой пример. Мой хороший знакомый написал такое одностишье: «А правда все-таки всплывет… Как и дерьмо!» Ну и во что это превратится, если убрать вторую часть? Однако речь шла о гулянках. И как опять не вспомнить братьев Стругацких: «… все были в ночном белье и чесали пятерней волосатые груди, все были пьяны и зудела мандолина,  и башенный стрелок, которому не хватило места внизу, ронял сверху табачный пепел и иногда сам падал спиной вниз, и каждый раз говорил: «Пардон, обознался…».

И, подводя итоги, скажу словами И. Бабеля: «Есть люди, умеющие пить водку, а есть люди, не умеющие пить водку, но все же пьющие ее. И вот первые получают удовольствие от горя и от радости, а вторые страдают за тех, кто пьет водку, не умея пить ее».

2016