Дверь в глубине двора-1

              Часть первая

              В самом разгаре рабочего дня в православном издательстве «Обитель» погас свет. В коридоре обиженно уркнул холодильник, в компьютерной дружно запищали источники бесперебойного питания, а комнату, где помещалась литературная редакция, окутали густые сумерки.
              – Вот она – тьма египетская! – басовито пошутил бородатый, плотного телосложения мужчина и покосился на серый квадратик маленького окошка, которое выходило в глухой двор старого петербургского дома. Неизвестно по какой причине: из-за нерадивости архитектора или из-за того, что северное солнце даже летом имеет какую-то особую траекторию, но в этом дворе-колодце было всегда темно и сыро, а гулкое эхо торопливых шагов прохожих долго металось от стены к стене, пугая тощих кошек, облюбовавших это место.
              – А мы сейчас, батюшка, свечечки зажжем! – захлопотали две закутанные в платки женщины неопределенного возраста – штатные литературные редакторы. Мужчина же занимал должность священника-консультанта.
Шаркнула спичка, загорелись свечи, и золотистые блики побежали по корешкам книг.
              – А знаете, дорогие мои, так даже уютнее, – произнес священник. – Мы будто первые христиане в катакомбах.
              – Да, батюшка, – откликнулась одна из женщин, с узким птичьим лицом, тонкими губами и полным затаенного недоверия ко всему окружающему миру взглядом. – Как в катакомбах. Только я себя чувствую не первой христианкой, а кротом в норе.
              – Да ладно тебе, Ксения! – возразила другая – полная противоположность первой: широколицая, с монгольским разрезом глаз и звучным грудным голосом. – Ты, Ксения, вспомни, как раньше все сидели в одной комнате: и мы, и компьютерщики! Сейчас все-таки отдельно.
              – Да я и не возмущаюсь, Марфа! – сузив плечи, опустив голову, голосом похожим на пронзительный шепот, зачастила Ксения. – Я, Марфа, очень рада, что мы сюда переехали; здесь центр; рядом метро; Владимирский собор под боком. Просто мне немного обидно, что для редакторов выделили такую темную комнату: ведь мы же с текстами работаем, с бумагой.
              – Ну и что! – ответила Марфа. – Вон в компьютерной вообще нет ни одного окна. И ничего. А как наш батюшка Алексий служит? – Марфа зачаровано посмотрела на играющий желтыми отблесками крест на груди священника. – Его больничный храм тоже в подвальном помещении!
              А отец Алексий – так звали священника – и не слышал, о чем говорят женщины. Он погрузился в свои мысли и с тоской поглядывал на заветный квадратик окна. А за окном – стоит только быстро миновать этот угрюмый двор – широкий солнечный бульвар, липы, улыбающиеся теплому летнему солнцу люди. И сколько можно было бы сегодня успеть!
              «А впрочем – успокоил себя священник – чего это я возмущаюсь: свободное расписание, рецензирование рукописей дома. Зато и платят неплохо, и фамилия фигурирует в книгах: священник-консультант Алексий Зарубахин».
              – Батюшка! – прервала его размышления Ксения. – Вот тут сказано, что Владимирская икона Божией Матери написана апостолом Лукой на доске, за которой трапезовало святое семейство. И что эта икона не список, а подлинная святыня, дошедшая до нас через два тысячелетия.
              – Ну, так что? – солидно откинувшись на спинку кресла, спросил священник. – В чем сомнения?
              – Батюшка, но ведь существует мнение, что это не так! Об этом заблуждении много спорили разные историки, да и наш преподаватель на богословских курсах говорил, что апостол Лука не писал Владимирскую икону.
«Можно подумать мне известно, писал или не писал!» – наморщил лоб священник. И вдруг в его сознании всплыло совсем неуместное выражение – «с натуры». И это неуместное выражение неожиданно привело отца Алексия в состояние крайнего раздражения.
              – Знаешь, матушка, – начал он тоном, которым обычно клеймил пороки мира сего на проповедях. – В Писании сказано: если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и прикажете горе сдвинуться, то она и сдвинется! А мы? – отец Алексий распахнул руки, словно обращаясь к невидимой пастве, что со стороны, однако, выглядело так, будто он указывает на многочисленные книжные полки. – Все мы? Имеем ли такую веру? Нет! Потому, что – великие грешники и в душах наших не вера, а мерзость запустения!!
              От последнего возгласа и взмаха широким рукавом рясы заколебались огоньки свечей, и показалось, что корешки обличенных томов затрепетали в священном страхе. Но еще большее действие возглас отца Алексия произвел на женщин. Они дружно издали какой-то хлюпающий носовой звук и низко наклонили головы.
              – Как там у нас поется на службе в честь Владимирской иконы? В первой песне канона? «Лука отобразил Творца всех на руках Твоих». Вот, значит, и отобразил.
И опять в сознании отца Алексия возникло подлое выражение «с натуры». Но оно уже не возымело никакого действия. Он поглядел на покорно склоненные головы в аккуратно повязанных платочках, и ему вдруг стало жалко этих ужаленных жизнью женщин.
              Он закрыл глаза и представил себе, что было бы, если он позволил себе в таком тоне говорить с женой, с матушкой Варварой. Та бы сразу вспомнила все, что у нее ассоциируется со словом «грех». Как, вместо того, чтобы зарабатывать деньги для молодой семьи, он бегал в рок-клуб, где дурным голосом пел под самодельную электрогитару; как, увлекшись йогой, однажды не удержался в стойке на голове и, рухнув на сервант, разбил подаренный на свадьбу сервиз; и как – по самым жестоким ее словам – «не достиг ничего в науке, полез в попы, и загнали тебя, бестолочь, в подвал возле морга».
              Отец Алексий шумно вздохнул.
              «Батюшка молится за нас, грешных» – украдкой переглянувшись, одновременно подумали женщины.
              Ксения, до крещения носившая весьма распространенное имя Вика, уже больше года знала отца Алексия, иногда ездила к нему в храм для того чтобы послушать его яркие и эмоциональные проповеди, когда при гневных словах «мерзость запустения» у нее, да и у всех прижавшихся к стенке прихожан, шли по спине мурашки.
              Марфа же, напротив, ценила в отце Алексии не его проповеднические способности, а хорошее знание церковных служб. На любой, связанный с Богослужебным уставом вопрос, отец Алексий мог дать обстоятельный ответ. Его натренированная высшим математическим образованием память хранила множество тонкостей сложного православного богослужения. Хуже дело было с церковными искусствами – отец Алексий слабо разбирался в иконописи, в церковной архитектуре, да и вообще имел неразвитый вкус. Поэтому благоукрашение своего больничного храма он целиком доверил общине, матушке и вездесущим мальчишкам-пономарям. Возможно в этом уязвимом месте – отсутствии художественного чутья и была причина его сегодняшнего несдержанного поступка.
              – Знаешь, Ксения, раз ты утверждаешь, что это вопрос спорный, то поправь так: «по преданию икона Божией Матери Владимирская написана святым апостолом Лукой». И этого будет достаточно.
              – Спаси Господи, батюшка. – Ксения подняла голову и хотела еще что-то сказать, но тут дверь в редакторскую отворилась, на пороге показалась сначала рука с фонариком, затем голова со всклоченными кудрями. Обладатель головы расплылся в улыбке и произнес:
              – А знаете? Света-то не будет часа два. Авария кабельной сети.
И после этих слов кудрявый вестник улыбнулся еще шире, но из-за того, что лицо его было освещено снизу, улыбка получилась крайне зловещей.
              – А откуда ты знаешь, Андрюшечка? – начала было спрашивать Марфа, но дверь уже закрылась.
              Андрей, или для большинства сотрудников Андрюшечка, был системным администратором. В издательстве он работал недавно, но сразу вызвал всеобщую симпатию. В отличие от своего предшественника – вечно небритого, сонного и долговязого субъекта – Андрюшечка был невысок, полноват, круглолиц и розовощек. Речь его была предельно ясной и понятной. Уяснив для себя, что простому пользователю бесполезно что-либо объяснять, он всю свою компьютерную терминологию свел к нескольким понятным даже для непосвященных фразам. А среди выражений, с которыми он обращался непосредственно к технике, самыми распространенными были: «завис, братишка? перегрузим» и «не будешь работать, анафема, сделаю абгрейд!».
              – Ну, так что? – обратилась к Ксении Марфа. – Поработаем при свечах?
              Ксения вытянула в трубочку губы, посмотрела в сторону и сказала:
              – Ну, давай, поработаем немного, все равно нам сегодня сидеть до конца дня: придут внештатники.
              – А что, дорогие мои, – подал голос священник. – Петр Петрович сегодня еще будет?
              – Скорее всего, нет.
Отец Алексий воодушевлено посмотрел стоящие перед ним свечи и густым голосом произнес:
              – Тогда я, пожалуй, пойду.
И увидев, что Ксения вскинула на него удивленные глаза, сдвинул брови и добавил:
              – Заодно и помолюсь за нас, маловеров.
              – Но, батюшка, ведь сегодня к концу дня должен придти на собеседование художник. Петр Петрович просил и вас с ним поговорить.
              «Ах, как нехорошо! – подумал отец Алексий. – Как же я забыл. А с другой стороны – о чем мне с ним говорить? Но ведь не я же его буду принимать на работу!». И вслух сказал:
              – Ксения, поговори-ка с ним сама. Ты у нас человек знающий, вон на богословских курсах второй год занимаешься. Да и Марфа тебе поможет. А я пойду. Рукопись просмотрю дома.
              И, поправив крест, отец Алексий добавил:
              – Не все дела надо перекладывать на рамена пастыря. Ведь и вы должны проявлять самостоятельность. Больше самостоятельности. Благословляю поговорить с художником.
              И, глядя на заалевшие щеки женщин, священник осенил каждую крестным знамением, привычным жестом вложил в их сложенные ладошки тяжелую руку и после того, как они приложились к ней губами, аккуратно поправил на их головах платочки.

              * * *
              Стас посмотрел на часы. До назначенной встречи оставалось десять минут. Он прошел по бульвару и свернул в длинный темный двор. От мусорного контейнера с визгом метнулась кошка. Шедший навстречу мужчина вздрогнул и громко произнес: «Мерзость диавольская!» Неодобрительно покосившись на Стаса, он, шумно дыша, проследовал к выходу со двора.
              Стас подошел к единственной двери в самом конце двора, посмотрел на вывеску «Православное издательство „Обитель“» и нажал кнопку звонка. Прошло минуты две, но никто не ответил. «Странно» – подумал Стас и решил постучать.           Через некоторое время дверь открылась и на фоне темного коридора возникла женская фигура со свечей. «Вот оно – православное издательство» – внутренне усмехнулся Стас.
              – Здравствуйте. Извините, но у нас нет света. Вы, наверно, художник? – торопливо заговорила женщина.
              – Да. Меня зовут Станислав. Мы договорились с вашим директором о встрече.
              – К сожалению, он уехал в типографию по неотложному делу. Но ничего. С вами переговорю я. Меня зовут Ксения. Я – литературный редактор. Пойдемте.
              Стас последовал за Ксенией по коридору. Они миновали дверь с табличкой «Директор издательства Петр Петрович Мамай» и вошли в соседнюю.
              В этот момент загорелся свет.
              – Ой, как хорошо! Вы нам свет принесли, – захлопала в ладоши Марфа.
              – Присаживайтесь, присаживайтесь, молодой человек. – Ксения указала на стул, стоящий напротив ее широкого стола. Затем кивнула головой в сторону своей сотрудницы:
              – Познакомьтесь. Марфа, наш редактор.
              – Станислав… – улыбнулся, усаживаясь, Стас.
              Вскоре приподнятые уголки губ Стаса стали медленно опускаться вниз.
Ксения задавала вопросы – он отвечал. И все это напомнило Стасу медкомиссию в райвоенкомате, когда он раздетый стоял перед врачами, а те цинично выспрашивали о самых интимных подробностях его физиологического бытия.
              Неожиданно в этот тонкий процесс вмешалась Марфа. И довольно бесцеремонно:
              – Ксения! Ну, хватит мучить человека. Не на исповеди же он. Отведи его лучше в компьютерную.
              Или слово «исповедь» произвело какое-то таинственное действие на Ксению, или он поняла, что своим расспросами может вызвать непредсказуемую реакцию у собеседника, вплоть до желания раз и навсегда покинуть эти стены, и тогда ей здорово влетело бы от директора, поэтому хищный блеск ее прищуренных глаз вдруг сменился на томно-смиренное мерцание:
              – Действительно, что это я! Уж простите меня, грешную. Пойдемте в компьютерную. Я познакомлю вас с верстальщиками – как я понимаю, вы будете работать с ними напрямую.
              Компьютерная представляла собой расширенный вариант редакторской, только без окна. Но здесь было как-то повеселее: светились экраны мониторов, мигали огоньки на системных блоках, пощелкивали клавиши и цокали кнопочки мышек.
              – Знакомьтесь. Наш художественный редактор Станислав. Он будет заниматься оформлением обложек, разработкой макетов и...
              – Борьбой с отделом сбыта, – протянул Стасу руку худощавый, коротко стриженный, подвижный мужчина средних лет. – Меня зовут Глеб. Я – пока единственный воин со сбытчиками. Не удивляйтесь, но они диктуют нам, как должны выглядеть книги, чтобы лучше продавались. Иногда несут полную чушь. Например, их начальница Ангелина очень любит повторять: «Если внутрях есть рамочка – это уже книжка, а не фуфло».
              – Перестань, Глеб, – урезонила его Ксения. – Не пугай Станислава – не так уже все и мрачно.
              Глеб был парень шалый. Он великолепно знал настольные издательские системы и тонкости книжной верстки, но иногда откалывал такие номера, что...
              Как-то, в радужном настроении, приплясывая, он влетел в редакторскую комнату с песенкой: «А разрешите ваш аусвайс!», перепугав одиноко сидевшую там посетительницу. Посетительница, ожидавшая вышедшую на минуту Марфу, была детской православной поэтессой Василисой Благодатской. Впоследствии, она всюду рассказывала о страшных искушениях, которые выпадают на долю сотрудников православного издательства: «Я там видела беса – тощий, вертлявый, носатый. Песни гнусавил».
              Когда Ксения пожаловалась директору на то, что Глеб глумится над тонкими и ранимыми авторами, тот только посмеялся. Он очень ценил Глеба как лучшего специалиста по верстке. К тому же ему удавалось делать вполне сносные обложки. Конечно, не профессиональные, но и не совсем провальные. В издательстве всегда была проблема с художниками: нецерковные не понимали специфики оформления православных книг, а единственный воцерковленный дизайнер, работающий по договору, часто надолго пропадал в монастырях, каясь после очередного грехопадения.
              Представляя двух других женщин-верстальщиц, Ксения коротко сказала: «Аля и Галя».
              Худощавая, высокая, темноглазая Аля и дородная кудрявая блондинка Галя молча, с настороженной неприязнью, сантиметр за сантиметром, рассматривали Стаса.
              – Здрассте, – по-глупому сказал Стас. Он снова почувствовал себя на медкомиссии.
              – Андрей. Отвечаю за железо, – мягко пожал руку Стасу Андрюшечка. – Пойдемте, покажу вашу технику.
              Стас рассеянно слушал, как Андрюшечка увлеченно рассказывал о параметрах компьютера, о достоинствах монитора и сканера и думал, что совсем не так представлял себе первое знакомство с сотрудниками.
              Дверь распахнулась, и в компьютерной появился коренастый человек с гладко выбритым круглым лицом.
              – Вы уже здесь?  – протянул широкую ладонь Стасу. – Замечательно! Познакомились? Ксения?
              – Да, Петр Петрович, – елейным голоском ответила Ксения. – Я уже познакомила Станислава с нашими сотрудниками.
              – А отец Алексий с вами беседовал? – обратился Петр Петрович к Стасу.
              – Нет, – ответила за Станислава Ксения. – Он был вынужден срочно уйти, и побеседовала я.
              – Вот как, – иронично, в лукавинкой в глазах, сказал Петр Петрович. Затем, положив руку на плечо Стаса, предложил: «Идемте ко мне».

              * * *
              Утром следующего дня Стас вышел на работу уже штатным сотрудником. Не смотря на то, что он пришел раньше начала рабочего времени – хотелось спокойно разобраться с программами – в компьютерной уже были Аля, Галя и незнакомая невысокая девушка в платке с невыразительным, грубоватым лицом. Все трое о чем-то шептались. Стас поздоровался, и уже было направился к своему месту, как вдруг его окликнула Галя:
              – Станислав, познакомьтесь – Марина. Наш выпускающий редактор. Именно с ней вы будете согласовывать сроки сдачи в типографию.
Марина, поправив легкий, однотонный платок, сказала:
              – Я к вам подойду чуть позже: нужно будет переделать одну обложку. Ее делал Глеб, но редакторам и сбыту не понравилось.
              – А нам, так очень! – синхронно прокомментировали Аля и Галя, которые, кстати, были безо всяких платочков, а Аля даже в черных джинсиках.
              Стас сел в кресло и с удивлением увидел возле клавиатуры капли воды.
              – Да, да! – громко сказала Марина. – Может быть, для вас это удивительно, но иногда я окропляю это помещение святой водой. Особенно во время духовной брани. Ведь вы же не знаете, что у нас недавно произошло.
              О том, что недавно произошло, Стас так и не узнал. Резко открылась дверь, и в компьютерную зашел радостный Андрюшечка. Но оглядев свое хозяйство, он сразу изменился в лице. Мало того, его, еще секунду назад ангелоподобный, лик вдруг приобрел черты безжалостного римского легионера.
              – Марина, опять? Я же просил не делать этого! Когда отец Алексий проводит водосвятные молебны, – мы всю технику чехлами укрываем! А ты? Что тебе неймется! Ухайдакаешь железа на десятки тысяч – и что тогда?
              – Знаешь, Андрюшечка, – окрысилась Марина. – Не такая я уже и дурочка! Если я окропляю водой компьютерную, то делаю это аккуратно. А святая вода, да будет тебе известно, никогда никому не причиняла вреда. Кроме бесов!
              – Ну, ну, – покачал головой Андрей. – Не хотелось лишний раз Петра Петровича напрягать, но придется...
              – Петр Петрович, в отличие от тебя, Андрюшечка, человек верующий – он поймет!
              В этот момент, на крепких коротеньких ногах в компьютерную не вошел, а как-то вкатился и сам Петр Петрович.
              – Здравствуйте! О чем шумит народная стихия?
              – Да, вот... – развел руками Андрей.
              – Потом, – поморщился Петр Петрович и повернулся к Стасу:
              – Станислав, я попрошу вас прямо сейчас съездить в типографию – там какие-то проблемы с цветом обложки. Марина вас проводит. Познакомьтесь с технологами, поговорите с ними как профессионал...

              * * *
              По дороге в типографию, Стас и Марина какое-то время молчали. Первой не выдержала Марина:
              – Скажите, а почему Петр Петрович решил взять вас в штат? Ведь мы отлично справлялись сами. Вон Глеб хорошо делает обложки, да и Володе-дизайнеру часто заказывают особо ответственные работы. Что-то у нас последнее время появилось слишком много сотрудников.
              «Так, вот в чем дело! – с разочарованием и, в тоже время, с облегчением подумал Стас. – Вековечная замшелая болезнь: страх допустить в свой уютный, сложившийся мирок новых людей. Православное мещанство. Вот почему они меня вчера так сканировали: свой или чужой?»
              Вслух же сказал:
              – Объем изданий будет увеличиваться: у директора на этот счет есть свои соображения. Поэтому работы хватит всем.
              – Хорошо, если так, – ответила Марина. – А вы человек церковный? Исповедываетесь? Причащаетесь?
              «Опять медкомиссия, – подумал Стас. – Рассказать ей о том, как в течение года был чтецом-псаломщиком? Об учебе на богословских курсах? Или рановато?»
              Поэтому ответил уклончиво:
              – Конечно. Регулярно.
              Удивительно, но Марину ответ устроил настолько, что она даже не стала спрашивать, в какой храм он ходит и есть ли у него духовник.
              Разговор прервался и Стас, уйдя в себя, стал вспоминать вчерашний разговор с директором.
              Они сели за огромный, обитый зеленым сукном стол – наследие чиновничьей России середины XIX века – и Петр Петрович, посерьезнев, начал:
– Видите ли, Станислав, мы, хотя и не крупное, но одно из престижных издательств в нашем регионе. Среди православных, разумеется. У нас неплохой тематический план, мы издаем быстро и много. Конечно же, согласно нашим возможностям. «Быстро и много» – это принцип, которого мы с Вадимом Семеновичем – моим компаньоном и замом – придерживаемся неукоснительно. И на православном книжном рынке – мы очень заметны. Но наше узкое место – это оформление изданий. Те из профессиональных художников, которых мы приглашали, были далеки от церковной жизни. Для них, что епитрахиль, что евхаристия – одно и то же. А дилетантов-доброхотов было полно. Предложили одному такому рабу Божию сделать рисунок для обложки брошюры о покаянии, так он изобразил звероподобного священника с нечесаной бородой, а в качестве кающегося – охламона в шортах с физиономией пассивного гомосексуалиста. Причем все это было еще и плохо нарисовано.
              Поэтому, Станислав, я очень на вас рассчитываю. Никто не обязывает вас делать самому оформление всех наших книжек. Привлекайте того же Глеба, Владимира, руководите версткой. Ваша сверхзадача – создать узнаваемый художественный стиль издательства. Сходите в отдел сбыта – он в соседнем дворе. Пусть Глеб вас проводит. Там, на складе много интересных новинок других издательств. Мы продаем их по обмену. Посмотрите, как они делают, может, и найдете что-то полезное для себя.

              Продолжение следует