Глава одиннадцатая. ФЗО

В марте месяце 1956 года, я поступил в «Строительное училище № 1» (ФЗО). Меня приняли сразу, потому что у меня уже было семилетнее образование.

В классе училища были собраны все будущие специалисты. Присутствовали и юноши и девушки. Юноши имели не самый презентабельный вид. В основном составе это были или трудные дети, или закоренелые двоечники и второгодники, или хулиганы. Присутствовала сплошная деревня, которая и в Кургане побывала в первый раз. Образование было от трех до четырех классов. Женская половина мало чем отличалась от мужской.

Директор школы долго вещал с трибуны о задачах и целях обучения. Он даже упомянул о том, что в скором времени мы вольёмся в многотысячный отряд молодых строителей коммунизма. Нам представили мастеров производственного обучения, преподавателей дисциплин. Как ни странно в этих стенах преподавались история, литература и даже география. Этот «кастрированный» курс, позволял просветить тех, у кого не было больше четырех классов обучения.

На «десерт» был выдан замполит, он полагался по штату. Это был стопроцентный немец. Я подумал и сразу уверовал в то, что это явно один из оставшихся в живых эсэсовец. Всё у него было написано на лице. Мне казалось и в этом я буду убеждён, работая с ним в будущем, что в нём просматривалась не скрываемая ненависть к людям и всему окружающему. Звали его Отто Карлович, фамилия Зоммер.
 
Начались занятия, нас одели в форму. Она состояла из грубых штанов чёрного цвета и такой же одёжины, похожей на гимнастёрку. На ногах были грубые ботинки из чёртовой кожи чрезвычайной крепости. На пояс выдавалась лента из кожзама с металлической бляхой и аббревиатурой СУ 1. На голову полагалась фуражка с непомерно большим козырьком, мы его называли «аэродромом».

В этом заведении преподавалась спецтехнология (теория). В нашей группе было двадцать пять человек. Все мы будем каменщиками. Наш мастер производственного обучения Алексей Терентьевич был близок к пенсионному возрасту, скорее всего, он не имел специальной подготовки. Преподавая предмет он пыкал и мыкал, пытаясь изобразить на школьной доске способы кладки, он путался в счёте, постоянно стирал нарисованное и начинал снова. Было и плохо, и непонятно. На практике он преображался и показывал нам что делать и как делать.

Дни шли за днями. Учёба своим чередом. Вопрос с моим питанием (сухим пойком) обстоял плохо. Проживающим в городе общежитие не предоставлялось. Таких нас было восемь человек в группе. Когда наступало время обеда, то в столовой разводили руками – извините, вы на сухом пойке. Мы в голос заявляли, что нам его не выдают и получали ответ: «Разбирайтесь в бухгалтерии». После долгих хождений, обращений вопрос был как-то решён.

Наш мастер оказался проходимцем. Правда, об этом мы узнали много позднее. Мы постигали науку и развивали практические навыки. Нас, как силу штрафного батальона, кидали туда, где тяжелее и труднее. Мы таскали в носилках кирпичи, грузили их на грузовики, разбирали какие-то фундаменты и старую кладку.
 
В один из дней нам была поставлена задача – надо было разобрать этаж старого здания. Мы трудились несколько дней. С внешней стороны стен были поставлены леса. В одном из углов здания, справа и слева по низу, получились две большие выемки, создавалась опасность обрушения. Нас от него убрали.

Наш мастер, прохаживаясь по перекрытию этажа, сделанный из цельной бетонной пластины, неосторожно подошёл к краю, который находился над выемкой. Мы услышали сильный треск и бетонный угол, отвалившись, повис на железной арматуре. Мастер свалился на землю, обломки кирпича, пыль, мусор завалили его почти с головой. Мы вытащили мастера и положили его на траву. На скорой помощи его увезли в больницу. Больших травм он не получил, с трудового фронта не убыл и, через три дня, прибыл на работу.

У каждого из нас зрела мысль, найти халтуру (дополнительный заработок). Но где её найти, эту халтуру? К тому же мы самостоятельно делать что-то ещё не могли. Наш мастер Терентьевич, как говорят в народе, ссал не на первый снег и в делах, и пусть и самых примитивных, в практике понимал толк. Он нас разделил на продвинутых и не очень. Я не могу утверждать в какую категорию я был определен, но в один из дней, когда закончились занятия, он задержал меня в классе и, когда все вышли, он сказал:

– Пойдёшь со мной на халтуру?

Я ответил с радостью:

– Конечно!

На халтуру мы пошли через несколько дней, но за эти дни меня угораздило сделать подсказку нашему мастеру. Он мучился над листком, сидя за столом, я заглянул ему через плечо и прочитал: «Списак групы номер шесть».

Я спросил:

– А почему вы пишите «список» через «а», а «группы» с одной «п».

Он поднял голову, посмотрел на меня и сказал:

– Ты! Ишь ты какой грамотный!

И на следующий день мне пришлось заполнять бланк наряда, а после него он подсунул мне другой листок. Я воспротивился и сказал:

– Ничего я писать не буду.

– А чё? Тяжело тебе?

– Нет, не тяжело. Но писарем я не буду.

– Ничего, будешь мне помогать.

– Если вы будете настаивать я обращусь к старшему мастеру.

Он крякнул и ничего не ответил. Вскоре мы пошли на халтуру. Мы пришли на территорию какого-то предприятия. И я увидел полуразваленную кочегарку.

– Я покажу тебе и научу как обмуровываются котлы. Тебе это в жизни пригодиться.

Мы работали до позднего вечера. Я размешивал глину, подтаскивал кирпичи.
 
Глина была особой породы. Она называлась «шамот». Она была очень похожа на пластилин, размешивать её было крайне тяжело. Я потел и старался изо всех сил пока Терентьевич не подошёл ко мне и сказал:

– Да хватит-хватит, вот, возьми ведро и начерпай в него половину или чуть побольше. Тяжело будет.

Я выполнил то, что он сказал и увидел следующее. Он макал в ведро обыкновенную кисть и тыкал ей в свежую выполненную кладку кирпичей. Я сразу же смекнул в чём тут хитрость. Создавалось впечатление, будто кладка сложена на шамоте. Работать закончили затемно. А потом я был очень удивлен, что Терентьевич меня не взял. Речь, конечно, о деньгах не шла. Он относил это к вопросу науки и приобретения опыта. Таким образом, желающих заработать из нашей среды значительно убавилось.

Однажды нас всей группой привели на объект. Всё объяснили и рассказали, предстояло выполнить кладку первого этажа большого здания, нулевой цикл был готов и подвалы перекрыты бетонными панелями. Кирпич был завезён в громадном количестве. Для начала нам следовало сложить его в большие штабели.  Конечно, наш Терентьевич тут был и царь, и бог. Он воодушевлял и настраивал нас на то, что работа эта очень выгодная и денежная. Большой объем кладкие говорит сам за себя.
Мы работали с большим желанием и работа шла больше месяца. Наконец, этаж был закончен, перекрывать нам его не разрешили. И вдруг на объект прибыло очень много людей, которые все были начальниками. Директор школы Рюмин, Терентьевич и старший мастер, а еще два незнакомых нам мужика. Один из них долго говорил о нашей работе, критиковал её как мог и, наконец, сделал вывод, что такая работа принята быть не может. Постановление было такое: этаж разобрать, материал очистить и списать его на учебный процесс.

Нас перевели на другой объект, мы разбирали фундамент бывшего педагогического института. Прошло время и один мужик, нам совершенно незнакомый, поведал тайну, что построенный нами этаж признан хорошим сооружением, он перекрыт панелями и кладка выполняется остальных четырёх этажей другой совершенно бригада. Кроме того, мужик рассказал, что кубатура выложенного здания занесена в рабочий наряд и соответственно получены деньги. Долго было не ясно, почему в нашу школу зачастили люди в милицейской форме. Нам объявили, что наш мастер производственного обучения Терентьевич, находится под следствием, на него заведено уголовное дело. Причиной заведения дела явилась его «халтура», в которой я тоже участвовал и которую я ранее описывал. После приёма терентьевской халтуры заказчик, видимо, соображающий в строительных делах взял образец кладки и передал на экспертизу, которая сделала заключение не о допущенном браке, а о фальсификации. Мало того, как это удалось компании по приписке денег повесить на Терентьевича, словно он был главным в этом обмане. Одним словом, Терентьевич оказался первым крайним. Ему дали пять лет.
 Вслед за ним пошёл директор школы Рюмин, он получил восемь лет. Старшего мастера помиловали, но он был уволен по собственному желанию.

К нам прибыл новый мастер производственного обучения,  звали его Пасечник Валерий Иванович. На первых же занятиях по практике (хотя, надо сказать, что занятие можно было назвать постоянной работой) он показывал такие чудеса, о которых сам Терентьевич не знал. Мы удивлялись тому, где он мог научиться такому мастерству. Мы все его сразу зауважали. Кроме того, получилось так, что мы с ним подружились, если это можно назвать дружбой.

Его жена Светлана (она преподавала у нас спецтехнологию и, за одним, историю), узнав мою фамилию, спросила откуда я родом. Я ответил, что родился в Веденском. Жил и там, и в Мишкино. Оказалось, что она училась в Мишкинском педучилище вместе с моей сестрой Анной Фёдоровной.

На следующий день после этого разговора со Светланой Валерий Иванович пригласил меня к ним домой. Когда я пришёл к ним она долго расспрашивала меня где мы жили и где сейчас найти Анну Фёдоровну. Я ей коротко обо всём рассказал и объяснил, что живёт она в городе Новосибирске, и указал адрес.

Валерий Иванович давал мне всякие советы и всячески поощрял мою будущую учёбу в вечерней школе после окончания ФЗО. Валерий Иванович привёл нашу группу на территорию мясокомбината, где была необходимость провести ремонт одного из цехов, а по окончании ремонта, предстояло построить одноэтажный кирпичный цех, где будет организовано производство мороженного.

Оплата нашего труда, оказывается, имела право на существование. Каждый месяц нам стали выдавать деньги, пусть и небольшие.

Валерий Иванович оказался очень трудолюбивым и честным человеком. Халтура ему тоже была нужна, и он с удовольствием брал нас с собой, но он делал всё по другому. Он вместе с нами подносил кирпич и глину, совал в руки мастерок и показывал как и что. Когда печь заканчивалась мы с трепетом ожидали: затопится или нет, и громко восклицали «Вот это да!».

При работе на объекте мясокомбината, нас кормили как на убой.
Мы готовились к экзаменам, правда, к моменту экзаменов, довольно многих из нашей группы уже не было. Кого-то посадили за воровство, кого-то за драку и хулиганство, кого просто за ночные «промыслы».

3 июня 1957 года я получил аттестат об окончании «Строительного училища №1», мне был присвоен третий разряд. Всех нас приписали к тресту Кургнажилстрой, в бригаду №2, где бригадиром был Стемасов Алексей.

В отделе кадров нам по одиночке читали трудовые книжки и заставляли расписаться. Пожилая тётка беседу превращала в инструктаж и говорила:

– Придётся работать вам долго…

Когда очередь дошла до меня, я спросил:

– А почему долго?

– А как ты думал?

– А я думаю так: что я поработаю с полгода и устроюсь на завод, получу специальность. Мне работать каменщиком не охота.

– Даже так? – удивилась она.

Она заглянула в книжку:

– О! Ты грамотный парень, у тебя семь классов! Так ты, наверное, и читать умеешь? – сказала она с издёвкой.

– Умею, – ответил я.

– Тогда прочитай вслух то, что здесь написано в трудовой, а я послушаю.

Я развернул книжку и прочитал:

– «Постановлением СНК с 1949 года лица, окончившие школа-училище-ФЗО, считаются приписанными к стройкам народного хозяйства (мобилизованы), сроком на четыре года». Да я не буду работать! – громко сказал я, – Я в армию уйду!

– Нет, сынок, в армию ты не уйдёшь, потому что через два-три дня в военкомат уйдут списки на всех окончивших и будет предоставлена отсрочка на четыре года. Ну, вот что, некогда мне долго тебе объяснять. Всё понятно?

– У меня вопрос!

– Что ещё?

– А в школе я учиться смогу?

– Это ещё в какой школе?

– В вечерней.

– Ну, если у тебя силы, здоровья и времени хватит, то учись на здоровье, кто же не даёт?!

На следующий день к восьми часам мы прибыли на указанный объект.