Полицай и Мирей Матьё

   В советские времена я очень любил путешествовать по всему Советскому Союзу. Билеты стоили не дорого, отпуск у меня был почти два месяца и я старался использовать его по полной программе. Где-то в середине восьмидесятых (не помню точно год) отправился я в Ленинград.  Ах, как прекрасен был этот город! Особенно он был хорош в шестидесятых годах, когда народу было ещё совсем немного и можно было в полной мере наслаждаться музеями, проспектами, зданиями и театрами. Обычно я всегда путешествовал по «гражданке», так как в форме были определённые неудобства. Морская форма сильно привлекала к себе внимание в городах не связанных с морем. Но если в Питере было ещё как-то  попроще, (морской всё же город) то в городах среди континента я всегда чувствовал себя, как обезьяна в зоопарке, которую все рассматривают и тычут в неё пальцами. В этот раз, не помню почему (видимо были какие-то веские основания), я поехал в форме.
   В Москве, по пути в Питер, выдался целый день до вечернего поезда, и я решил устроить себе праздник. В Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина есть один маленький зальчик, в котором выставлены полотна импрессионистов. Не знаю почему, но манера письма этих художников уж как-то очень сильно мне нравилась. Я мог часами стоять перед картинами Клода Моне «Белые кувшинки» и «Скалы в Бель-Иль», да и вообще там много было такого, что трогало за душу. Никогда не понимал всяких Гогенов, Ван Гогов, Дали и прочих. Ну да не об этом речь… Тишина музейного зала располагала к мягкой задумчивости, никто не мешал спокойному созерцанию прекрасных полотен…
   Из задумчивости меня вывело появление в зале небольшой группы, которую возглавляла молодая, очень привлекательная женщина. Она проводила занятие со студентами из какой-то художественной школы. Обычно я не люблю экскурсоводов, которые наезженными штампами пытаются отбарабанить одно и то же, стремясь поскорее закончить экскурсию. Здесь же было совсем другое. Тихонько, вполголоса, женщина рассказывала подробно и с душой о каждой картине. Я пристроился к группе, получая истинное наслаждение от рассказа о моих любимых картинах. Женщина несколько раз посмотрела на меня, как на незванно примкнувшего слушателя, но ничего не сказала. Тем более, что я не мешал и старался ничем не нарушать учебный процесс. Всё шло прекрасно, пока вдруг не случилось событие, которое в один миг разрушило всю очаровательную атмосферу музея. Дело в том, что в те времена на месте, где сейчас стоит Храм Христа Спасителя (через дорогу от музея), находился бассейн Москва. Была тогда реализована такая абсолютно безумная затея, построить бассейн под открытым небом, который работал круглогодично, поддерживая постоянно теплую воду и зимой и летом. Зимой вода парила, что отрицательно сказывалось на экологии, а летом превращалась в сплошной лягушатник. Плохо ещё то, что это считалось великим достижением и в бассейн водили купаться всех иностранных туристов. Показывали, как хорошо жить при социализме… И вот в благоговейную тишину зала вваливается толпа иностранных туристов. Возглавляла их разбитная бабёнка – переводчица и гид. Боже, в каком виде были эти представители «просвещённой Европы»! Они прямо из бассейна пришли в музей. Головы у женщин были замотаны полотенцами. Все были в шлёпках «въетнамках», всё мятое и неопрятное, одеты все были так, как стали у нас  одеваться бомжи в девяностых годах. Тогда ещё бомжей в Союзе не было, и их внешний вид нас просто шокировал. Ну это ладно! Одеты, как одеты, но они же устроили ор и крик, совершенно не обращая внимания на всех остальных посетителей! Разбрелись по залу, перекрикивались, тыкали пальцами, ржали, как лошади на конюшне. Вели себя как стая диких обезьян. Бабулька, божий одуванчик, которая, по долгу службы должна была следить за порядком, совершенно растерялась и ничего не предпринимала. Как же! Иностранцы! Обозлился я, глядя на всё это безобразие, как-то очень сильно! Аж внутри всё закипело! Мало того, что припёрлись в мой дом, но ещё и ведут себя по хамски, как захватчики. Высоко подняв руки над головой, я сделал несколько резких и громких хлопков. Акустика там была великолепная, казалось, что стреляют из пистолета. Мгновенно наступила тишина. Все повернулись ко мне. Хотелось или выкинуть этих «гостей» за шкирку, или просто морды набить тут же. Повернувшись к переводчице и с трудом сдерживая бешенство, я сказал, что если они пришли в чужой дом, то пусть себя ведут, так, как это принято у нас, а то я за себя не ручаюсь. Иностранцы сбились в кучку и зашептались: «Полицай, полицай…». Чёрная форма сыграла свою роль. Не знаю, что уж гид им такое перевела, но вся толпа мгновенно смылась из зала. Наступила тишина. «Спасибо!» - прошептала мне учительница и, подарив благодарный взгляд, продолжила урок. Я с сожалением подумал о том, что скоро уезжаю и горестно вздохнув, оставил свои мысли о том, чтобы познакомится с очаровательной рассказчицей, хотя она была явно не против…
   В Питере, куда я приехал утром, жил мой друг с детских лет Вася Суспицын. Нам было о чём поговорить и плотно пообщаться. Дни пролетали незаметно, я много ходил по музеям, а вечерами по театрам и концертным залам. Время подходило к концу, и я уже собрался уезжать, когда вдруг появились афиши о том, что звезда французской эстрады Мирей Матьё даст концерт в Ленинграде. Господи! Как же нам тогда нравилась эта прелестная женщина! Обаяние, красота и прекрасный голос. Она была для нас, как инопланетянка! Песни в её исполнении просто душу вынимали. Особый шарм придавало им то, что они звучали на французском языке и мы, не зная перевода, тем не менее, всё ощущали сердцем! Конечно, я готов был на всё, чтобы побывать на её концерте. Билет, хоть и с трудом (все хотели попасть на концерт!) я всё-таки достал. Не помню точно, как назывался зал, но помню, что это была арена, а по кругу и вверх амфитеатром расходились места для зрителей. Место мне досталось наверху, рядом с проходом и это было хорошо. Перед концертом я купил охапку чистейших белых роз и занял своё место. Внизу на арене божественно пела эта прекрасная, умопомрачительная женщина! Когда зазвучало «Чао бамбино сорри…», не дожидаясь окончания, я встал и по проходу начал спускаться к арене. Как только песня закончилась, я вышел на арену и, встав на одно колено, протянул ей розы. Коленопрекланённый в чёрной форме морской офицер с охапкой белых роз – нет, это было круто! Мирей, даже как-то растерялась… Она быстренько протянула мне свою руку, типа пытаясь поднять меня с колена. Ручку я немедленно поймал и приложился к ней губами! Ах, какая это была восхитительная ручка! Она дрожала мелкой дрожью, что всегда происходит с артистами на сцене, запах её духов сводил меня с ума. Ухоженные пальчики лежали в моей руке! Время остановилось! Зал взорвался аплодисментами! С сожалением оторвавшись от знаменитой артистки, но ужасно довольный я отправился на место. Больше сорока лет прошло. но до сих пор помню всё, как будто это было вчера.…Ночью я покидал Ленинград, увозя в душе незабываемые ощущения…