Семьянин

Часть 1.


– Давай поженимся прямо сегодня!
– Я алкоголик.
– Ничего страшного, это вообще не помеха.
– Ты мне отвратительна.
– Можно привыкнуть. Люди говорят, что с пивом потянет, ну а ты же алкоголик, это удобно.
– Я сейчас достаточно пьян, дабы сказать, что даже с водкой не потянет.
– Мотивация взглянуть на меня завтра трезвым.
– Нет аргументов против этого, – сказал он и пошатался в сторону спальни, но вскоре к нему подбежала она, взяв под руку, чтобы помочь дойти без происшествий. Потом разложила кровать и проследила, чтобы он лег в нее, а не мимо, а сама быстро переоделась и юркнула под одеяло.
Ему на утро предстала следующая картина: в полуденных лучах сияло ее лицо, она явно следила за тем, как он спал, после того как привела себя и квартиру в порядок, а на тумбу поставила стакан с водой и горстку различных таблеток. Она шустро села и подала ему прохладной воды и обезболивающее. Сомневаясь в чистых намерениях, он все же принял из ее рук стакан и залпом выпил кучу пилюль. Спустя двадцать минут тупого глядения в одну точку на серой стене он смог нормально фокусировать глаза, да и голова больше не расскалывалась.
– Ты все еще мне отвратительна, – произнес он хрипло, даже не смотря в ее сторону.
– За годы совместной жизни люди и не к такому привыкают, – проблеяла она, сложив голову на руках.
– Ты хочешь детей?
– Да.
– Я их ненавижу.
– Ты не будешь заниматься ребенком, даже видеть не будешь! – уверила его она. – Я сама буду его воспитывать и запирать в комнате, когда ты будешь дома.
Он все же удостоил ее взглядом, но тот был далек от доброго или хотя бы снисходительного.
– Так как тебя зовут?
– Милолика, – пролепетала девушка. Он скривился.
– Даже имя у тебя отвратительное. Ты приготовила завтрак? – Милолика гордо кивнула и бережно взяла бледную его руку, но тот выдернул ее, резко встав с кровати.
Она лишь посмотрела уходящей в дверь спине, обтянутой черной водолазкой, и поднялась с колен, рассматривая в третий раз расставленные на столе предметы. С края стола стояла стопка книг и Милолика взяла первую попавшуюся, а из нее вылетел какой-то листочек, что оказался фотоснимком. На нем был изображен ее более молодой предмет обожания: глаза еще не были столь убитыми и пустыми, а под ними черные мешки и вовсе не были черными – лишь слегка серыми. С другой стороны аккуратным женским почерком было выведено: «Гарван, прошлым летом я сделала много фото, но лишь на этом ты почти улыбаешься. Люблю, целую, твоя мама» и снизу почти стертая дата. Лицо Милолики непроизвольно вспыхнуло красным и она, с непреодолимым ощущением того, что залезла во что-то очень личное, положила фотографию обратно в книгу, вернув последнюю на место.
– Гарван, а хочешь я кисель сегодня сварю? – громко спросила Милолика, прибежав на кухню.
Ее возлюбленный повернул голову в сторону звука, но смотрел на побитые колени девушки, пока она не поправила юбку.
– У меня нет желатина, – медленно произнес он, жуя жареную картошку. – И все же, какое блевотное у тебя имя – Ми-ло-ли-ка, – Гарван вновь не скрывал отвращения. – Нужно тебе более-менее сносное прозвище придумать, – он равнодушно поковырялся в тарелке.
– Мила? – девушка заглянула ему в глаза, точно щеночек, требующий хоть толику ласки.
Парень едва не плюнул ей в лицо и она, приникши, села на шаткую табуретку напротив.
– Марта. В переводе с сирийского означает «хозяйка». Будешь нею.
Милолика с радостью приняла новое имя и про себя произнесла его пару раз. «Марта, Марта, Марта…»
– Будто бы собаку завел, – кратко рассмеялся Гарван. – Собаку, которая умеет готовить.


Часть 2.


По утрам Марта готовила, а, когда Гарван просыпался, молча уходила в комнату, которой хозяин квартиры не придумал предназначения и просто сваливал туда не особо нужные предметы. Она устроила себе небольшое гнездо из двух старых одеял и подушки и изредка дремала, а чаще читала украдкой взятые со стола книги.
Спустя неделю странного совместного сожительства, которое уже можно было назвать мутуализмом, Гарван застал Марту спящей кухонным столом. Перед ней лежали доска, нож и грустный от недостатка внимания помидор.
«Черт, а ведь когда-то давно мы учились вместе», – внезапно подумал он. – «С первого по четвертый класс она не казалась мне такой неразумной. Может, потому что сам был таким же дураком?»
Десять дней тому назад он нашел ее недалеко от своего дома, в грязной одежде, разглядывающей содержимое мусорного бака сквозь слезы.
Лицо девушки показалось ему смутно знакомым и поэтому он медленно подошел. Это точно его одноклассница с младшей школы, единственная, с кем он общался. Повзрослела на десяток с чем-то лет и стала… бездомной?
– Эй! – откликнул он ее. Бывшая приятельница испуганно подняла на него мокрые глаза. – У меня уже два дня на плите стоит суп, а мне кажется, что мы знакомы, – девушка поняла намек и быстро преодолела небольшое расстояние, едва не запутавшись в юбке.
– Большое спасибо, – тихо сказала она, почему-то складывая руки в молитвенном жесте. Гарван отмахнулся и открыл двери одноэтажного крохотного домишки, пропуская внутрь бездомную.
– Душевая – первая дверь справа. Можешь использовать белое мыло, сейчас принесу полотенце. Умеешь готовить? – она кивнула, от удивления утратив дар речи и еще не до конца осознавая ход мыслей молодого мужчины. – Можешь приготовить что-то на завтра и оставаться на ночь в той каморке, – он указал в конец коридора.
– Почему вы так добры? – смогла вновь говорить она, постояв в ступоре минуту.
– Вполне выгодно держать прислугу, которой не нужно оплачивать, – Гарван внимательно проследил за реакцией знакомой, но та никак не оскорбилась. «Вообще нет гордости», – сделал вывод он. – «Весьма удобно».
– Меня отчим выгнал из дома, – сказала она, когда мужчина зашел на кухню. – За то, что я хлеб ела даром. А ты не только не выгоняешь, но и сам пригласил…
– Не интересует, – он закатил глаза и, взяв из холодильника банку пива, удалился.
Новая жительница дома вела себя настолько тихо, что когда она прошла мимо его комнаты, дабы зайти на «свою территорию», то Гарван едва не упал со стула, совершенно позабыв о посторонних в доме. Странно видеть кого-то возле себя после пары лет одиночества, но вскоре он почти привык к ней. Это не было сложно, учитывая, что они практически не видели друг друга и не разговаривали, хотя она быстро освоилась и понимала, чем любит питаться Гарван, глядя что он съедает полностью, а к чему едва притрагивается. Потом он напился едва не до беспамятства и помнил лишь то, как сначала яростно толкнул ее, но мгновенно успокоился, а потом обрывки диалогов и бессильное падение на кровать.
Из воспоминаний его выдернул визг закипевшего чайника.
Гарван не стал снимать его с плиты или будить Марту, лишь стоял, прислонившись поясницей к столу, и наблюдал. Она резко подпрыгнула и ринулась в сторону шума, выключая конфорку и посмотрела в угол, где находился хозяин дома.
– Доброе утро, – радостно произнесла девушка. Он кивнул и потянулся к какой-то небольшой кнопке на кофемашине, после чего она забавно заурчала. – Как настроение? – с улыбкой спросила она, садясь за обеденный стол.
– Сойдет. Больше не засыпай, когда что-то готовится, а то и дом подожжешь и жить будет негде нам обоим, – после этих слов улыбка на лице Марты погасла.
– Прости, – шепотом ответила она. Гарван снова отмахнулся. – А кем ты работаешь? – он вопросительно взглянул на нее. – Я видела, как ты уходил из дома на несколько часов пару раз в неделю. Один раз даже ночью… – смутилась она. – И деньги у тебя всегда в достатке.
– Курьер на побегушках. Доставляю все хрупкое и срочные заказы, как той ночью, – Гарван пожал плечами и взял чашку, наполненную кофе. – За подобное нормально платят.– Повезло твоей маме, – решилась улыбнуться она, но мужчина скривился и резко вышел из комнаты.
– «Я что-то сделала не так?...» – непонимающе выглянула из кухни Марта.
– Гарван, прости! – воскликнула она куда-то в коридор.
– Просто заткнись и делай, что делала, – послышалось из глубины дома.
Девушка проглотила комок в горле и продолжила нарезать помидор, что был явно удовлетворен почтением. Полупрозрачный томатный сок пачкал пальцы и Марта не заметила переломный момент, когда все было красным не от него, а от стекающих капелек крови. Она прострации разглядывая свои руки, а в голове не было ни мысли.
Потом в густой тишине послышалось удивленное «Ой!» и шум воды.


Часть 3.


Как оживить человека, если он мертв внутри?
Марта задавалась этим вопросом каждый день. Иногда Гарван ходил мрачнее тучи, иногда был вполне спокоен и молчалив, а иногда очень сильно напивался.
– Гарван, я могу взять книгу? – она проскользнула в комнату. Он лежал на кровати, прикрыв глаза ладонью.
– И прекрати спрашивать, – кивнул он.
Девушка подошла к столу и стала перебирать романы в твердых переплетах. «Голод» Кнута Гамсуна, «Трагические самоубийства» Останина, «Девятнадцать минут» Джоди Пиколта... Все так грустно.
Она внезапно натыкается на толстую тетрадь. Любопытство берет верх и пальцы сами раскрывают ее, обнажая первую страницу, что будто исписана самыми разными людьми. Хоть так и кажется на первый взгляд, все записи явно ведет Гарван.
Две грустные книги приходятся как нельзя кстати: Марта устраивает дневник между ними, делая своеобразный бутерброд из вымышленных историй и обрывков горькой истории ее возлюбленного.
«Как говорил Лев Толстой – я никогда не имел дневника, потому что не видал никакой пользы от него. Но увидев эту тетрадку в канцелярском магазине не смог пройти мимо. Честно сказать, я всегда был неравнодушен к красивой канцелярии, особенно к ручкам. Примерно неделю назад, когда скончался мой отец, я нашел в его кабинете подаренную мной красивую перьевую ручку. Она не отличается удобством, но красива, из-за чего он любил ею подписывать различные открытки», – гласил первый абзац. Марта удобно устроилась на подушках, положив дневник на колени. Она надеялась, что Гарван не вспомнит о нем ближайшие пару часов или и вовсе уйдет на работу. Хотелось проверить когда была сделана последняя запись, но нигде не было дат, что вызывало путаницу.
«Пытался найти хоть какие-то его письма, пока не вспомнил, что выбросил все до единого, а потом поехал к матери. Она говорит, что ей уже лучше, но по виду можно сказать обратное. Я знаю, это из-за смерти отца. Он всегда делал моей маме больно».
В памяти всплыло фото, что сзади было подписано его матерью. Оно было сделано до того, как она заболела? Марта немного подумала и сделала вывод, что нет. Хронология понемногу выстраивалась.
«Все, что я могу сейчас, это работать и заботиться о ней, но осознание того, что вскоре мне не будет о ком заботиться, меня убивает».
Так вот когда Гарван умер.


Часть 4.


Гарван полчаса смотрел на шрам, что свет оставлял на его стене. Шторы плотно не закрыты.
Потянулся за телефоном – дисплей показывает четыре утра. Он два часа просто лежал и сверлил взглядом потолок, аж штукатурка посыпалась на щеки и нос сахарной пудрой. Вторые сутки без сна, отлично.
Молодой мужчина потягивается, встает с мятой кровати, шагает, словно зомби, сначала в ванную – опустить русую голову под струю воды, дабы освежиться, потом на кухню – заварить чашку кофе. Гарван пошарил в навесных шкафчиках в поисках коньяка, пока не нашел. Стеклянная бутылка навевала воспоминания.
Мама была сильной женщиной со слабым здоровьем, поэтому потеря голоса и кашель были обычным делом. А она подлечивала это приятным народным методом – то просто прополоскать рот коньяком, то и отпить глоточек. Отец этого не одобрял, считал, что методы доисторические и здоровья не прибавят и на каждом шагу называл жену алкоголичкой.
Гарван горько усмехнулся и щедро плеснул янтарной жидкости в кружку. Для себя любимого не жалко.
Последние дни лета тянулись мучительно долго и он уже понемногу готовился к холодной осени и ледяной зиме, покупая побольше теплых вещей: новенький пуховик, потому что старый заносился, сапоги с грубой подошвой, водка. И хотя на дворе было далеко за двадцать пять градусов, в душе становилось зябко. Пустота в груди давила много лет.
На кухню зашла Марта. Удивилась, пожелала доброго утра, поставила кипятиться чайник. Во всю хозяйничала на кухне. И тут наступила очередь Гарвана удивляться – они жили вместе почти полгода, а он и не заметил.
Напротив его уже стояла новая чашка, но на этот раз – с чаем. За ней приземлилась миска, наполненная печеньем, а потом и тарелка с омлетом.
– Завтрак, – улыбнулась Марта. – Я могу составить список продуктов, чтобы ты купил их на неделе? – спросила она, все еще порхая по небольшому помещению.
– Почему бы тебе самой не сходить в магазин?
Девушка внезапно остановилась, едва не разбив яйцо.
– А?..
– Дам тебе кредитку и купишь все, что нужно. Все равно целыми днями здесь сидишь, – Гарван насмешливо вскинул брови и приподнял краешек губ. Она молча смотрела на него с минуту и во взгляде читалась смесь неверия и радости.
В последнее время он будто бы понемногу приходил в норму. Реже пускал едкие комментарии в сторону Марты, иногда улыбался, благодарил, желал приятного аппетита, один раз сказал «Будь здорова», когда девушка стирала его рубашку и случайно утерла нос рукой, покрытой порошком. Был почти румян, слегка спокоен, словно выспался и хорошо поел. Практически не прикасался к спиртному, но выходы в свет стали совсем редкими и, хоть Марта не понимала причины резкого нежелания идти на улицу или работу, она не пыталась ничего предпринять, боясь разрушить установившуюся между ними хлипкую идиллию. Поэтому взяла кредитку в ладонь и послушав пароль, повторила его про себя несколько раз, как когда-то давно, словно в другой жизни, свое имя.
Гарван вручил ей сумку и ключи, а она все видела в этом свой символизм. Якобы он говорил ей таким способом: «Я доверяю тебе и знаю, что ты не сбежишь, что не оставишь меня одного». А то, что ее любимый похорошел, она объясняла своим присутствием. Марта была его опорой; плечом, на которое можно положиться; жилеткой, в которую можно было поплакаться.
Марта больше не была собакой, она была наставницей. Правой рукой.
Он молчал, но она слышала все то, что было сокрыто тишиной.
И поэтому, когда она вышла за двери, услышав щелчок по ту сторону, ей стало так тепло в груди, будто там воспылал огненный шар. Маленькое солнце. Звезда, что притягивала к себе планеты, но ей нужна была лишь одна. Ей нужен был только Гарван.


Часть 5.


Но на следующий день Марта не проснулась. Марта вцепилась в то, что держало ее шею, стискивая трахею и не позволяя дышать. Она билась в конвульсиях, пока не поняла, что держала ее рука Гарвана.
Все тело словно обмякло.
Девушка пыталась спросить хоть что-то, но изо рта не вырывался даже хрип. Молодой мужчина внезапно отпустил горло, больше не ощущая того, как под пальцами бьется сонная артерия, и послышались шумные рваны вдохи. Перед глазами замельтешила потрепанная тетрадь и на Марту накатила волна понимания и вины.
– Понравилось рыться в чужом грязном белье? – прорычал Гарван.
– Прости, пожалуйста, прости, – ее щеки мгновенно заблестели от влаги из глаз. – Извини меня, Гарван, я не...
– Заткнись, – грубо прервал он ее. Вновь бледная кожа, вновь черные круги под темными глазами. Опять в самое начало.
Марта, сидеть. Дать лапу. Перестать реветь.
Она заткнулась. Действительно замерла и затихла, словно по команде. Гарван опустил на нее тяжелый взгляд. Настолько тяжелый, что он словно камнем упал ей на грудь и она снова начала задыхаться. Дубликаты ключей колоколами звенели в его кармане. Нет больше доверия. Бессмысленно выпрашивать у судьбы второй шанс, но Марта не будет просить. Она будет требовать.
Вкусные завтраки, обеды и ужины. Вся одежда выстирана и выглажена, идеально лежит или висит в шкафу. Полы блестят, как и зеркала и окна. Ни одной пылинки, все стерильно, будто в больнице. Больна здесь только она.
Больна своим непомерным любопытством, за которое теперь ежедневно корит себя и наказывает.
Теперь Гарван целыми днями на работе и приходит домой лишь чтобы напиться и лечь спать. Марта молча собирает ему рюкзак, кладя в него контейнер с перекусом и какую-то записку, которую потом непременно находит порванной в клочья.
«Прости меня».
«Я сожалею».
«Пожалуйста, не злись на меня».
«Это больше не повторится».
Все эти буквы оторваны друг от друга и планомерно возвращаются иглами в сердце Марты. Из сердца на бумагу, из ошметков обратно.
Ей кажется, что этот бесполезный орган уже сам превратился в ошметок.
Тахикардия. Тремор. Трусость.
Больно смотреть, да противно руки марать о девчушку, что истрепана, как пословица. Она не будет жалеть себя целыми днями, как делала раньше. Не ослепнет от слез, не утонет в них, не утопиться. И хотя трудно назвать человека, лишенного гордости, сильным, Марта сделает все, чтобы хоть каплю приблизиться к тому, чтобы ее называли именно так. Сильным человеком.
Ее утешительные мысли и планы на будущее прерывает собственный скулеж, который она душит подушкой, но все равно не может сдержать соленый поток из глаз. В голове воюют две стороны:
– Это защитный механизм, избавление от стресса! – кричит одна.
– Это слабость, инфантильность и несостоятельность! – перебивает ее другая, а Марта все пытается выплыть из Мертвого моря, в котором ее методично топит Гарван своими холодными взглядами, равнодушным голосом и избеганием. Каждый день хватает ее за голову и опускает под горячую воду, пока она не начнет задыхаться, а потом будто отпускает, но это столько фантомное, эфемерное чувство тут же исчезает и вновь наступает удушье.
Глаза опухли, приступ мнимой астмы позади. Марта опять успокаивает себя вечными списками, планами и надеждами. Рано или поздно все наладится и это «рано или поздно» должно наступить до того, как у кого-то из них окончательно поедет крыша.


Часть 6.


Гарван молчит не днями, а неделями. Ходит мрачнее тучи, белее выпавшего снега. Демонстративно выбрасывает половину ее стряпни, бросает одежду куда попало. Она вспоминает, как поранила руку ножом, когда готовила, но нужной боли совсем не было, будто бы нож вонзился не в палец, а гортань. Марта сидела на полу и задыхалась.
Гарван возвращается домой с пакетами, полными различных бутылок. Марта едва ли не поскуливает:
– На одном алкоголе и воздухе не продержишься...
Он окидывает ее презрительным взглядом – видно, что пошел на работу пьяным в дрызг, а сейчас только-только начал трезветь. И ему это ох как не нравится. Смотрит и внезапно говорит, впервые за месяц, хриплым, сухим и измученным голосом:
– За всю жизнь не сдох, и сейчас не сдохну.
И от этих слов Марте стало так больно, так тошно, словно бы ее грудь разбивалась каждым его тяжелым вздохом, каждым его безжизненным взглядом. Она не сдержалась и шагнула к нему, отчаянно и с большим страхом, будто шагала в бездну. Обняла, положив руки на холодную твердую спину с выступающими позвонками, что были заметны даже сквозь рубашку. И, несмотря на то, что Гарван не оттолкнул ее, он произнес то, что заставило Марту отпрянуть, обжегшись о ледяной.
– Ты подорвала мое доверие, когда полезла не в свое дело.
Марта не проглотила комок в горле, но и не расплакалась, как бы сделала еще каких-то пару месяцев назад. Начался легкий приступ психосоматической астмы. Она пересилила себя и спросила самым милым и дружелюбным тоном, на какой только была способна:
– Давай я подогрею тебе куриный бульон и мы поедим?
Он медленно поставил пакеты на стул у входа, молча стянул черные мартинсы и, как показалось Марте, направился в свою комнату, но в итоге все же пошел на кухню. Девушка видела, что молодой мужчина делал это с большой неохотой, но он будто бы давал ей шанс исправиться, увидев то, как долго она просила у него прощения.
Марта порхнула за ним и спешно начала хозяйничать, напоследок поставив перед Гарваном полную тарелку. Она любовно наблюдала за ним, совсем позабыв о всем на свете. В конце ужина он посмотрел на нее взглядом, что мог означать лишь одно: «Продолжай в том же духе». Марта едва сдерживалась, чтобы не улыбаться во весь рот, но получалось у нее не особо: на лице все-таки проступала улыбка. В ответ Гарван прищурился. Ей этого было достаточно.
Через час в доме было совсем тихо: Марта мыла посуду, а Гарван крепко спал. Впервые она была так спокойна и расслаблена. Все будто бы происходило и стремительно, и мучительно медленно одновременно.
Она снова подкралась в его комнату и села у кровати, пристально глядя ему в лицо. Почему она любила этого мужчину? Их связывала только совместная учеба в младшей школе и этот странный, даже безумный инцидент. Бывшая дружба и бескорыстная помощь. Грустное детство? Она тянулась к нему, потому что видела отражение своей боли в его страданиях? Или ей нравились пренебрежительные отношения? Стокгольмский синдром? Мазохизм? Наказание самой себе за бесконечное чувство вины?
Гарван неслышимо дышал и хмурился во сне. Ему снится мама? Ее похороны? Ее мучительная смерть?
Марта задрожала от собственных мыслей. Она взглянула на часы: полпервого, а потом вновь на лицо спящего и только в этом белом лунном свете из незашторенного окна заметила ровный тонкий шрам на щеке Гарвана. Он стремился к губе, но так и не касался ее, будто это была его самая недостижимая мечта, что никогда не сбудется. Марта тянулась к Гарвана именно так, как его шрам тянулся к губе.
Она прервала свои мысли, поднялась и тяжело вздохнула. Склонилась над ним, поцеловала в лоб.  В лоб целовать – заботу стереть. В лоб целую.
– Почему я тебя люблю? – прошептала она и вышла.


Часть 7.


Труднее всего было притворяться, что все в порядке. Накрыть на стол, вежливо спросить: «Как спалось?», а потом наблюдать, не смея подступить, наблюдать его секундный ступор и слышать, слушать его ответ, что буквально забивал гвозди в могилу.
– Ты опять была в моей комнате.
Не вопрос, утверждение.
Хочется спросить: «Как ты узнал?», но она только изображает удивление. Не особо хорошо, как можно понять по скептическому выражению лица Гарвана. 
– Зачем? – медленно проговаривает он, на секунду фокусируя взгляд на ее бледном круглом лице. И хотя это лицо было словно блюдце, были отчетливо видны скулы. Марта недоедала. Она помялась и не нашлась, что ответить. Пожала плечами, втупившись в угол комнаты.
Гарван вновь глянул на неё и стал есть.
– Чего ты хочешь? – спросил он.
Марта рассеянно пробормотала: «О чем ты?».
– Тебе чего-то не хватает? – Гарван будто бы разговаривал с щенком, что получал хорошую еду и игрушки за правильные поступки, но все равно гадил на ковёр. Это было будто бы: «Что ещё тебе нужно?!».
Марта ответила, только мысленно. «Твоей любви, твоего внимания, да хотя бы нормального общения с тобой!». Вслух она промолчала и покачала головой.
Нет-нет, у неё было все, что нужно для приличного существования: еда, воздух, одежда и крыша над головой. Но у неё не было ничего для приличной жизни: отношений, дружбы, общения. Даже хобби не было, если не считать чтение по вечерам и ночам хобби.
– Ты похудела, – прервал ее мысли Гарван.
«Это от стресса», – едва не вырвалось у неё, но мозг успел дать команду закрыть рот.
Нет у неё никакого стресса. Спокойное, даже амёбообразное, существование. Путешествие из пункта А (рождение) до пункта Б (смерть). Прямая линия.
Некоторые люди годами мечтают о подобном, голодают, спят черт знает где, болеют смертельными и болезненными болезнями, а она жалуется. Марта решилась спросить:
– Что тебе снилось?
Он промолчал.
– Мама ведь?
Молчание стало более напряженным. Вилка жалобно звякнула о тарелку. Поначалу Гарван просто смотрел на неё исподлобья, а затем неестественно медленно кивнул, вставая со стола.
– Я не хочу это обсуждать. Тем более, с тобой. С человеком, что без разрешения залез в мою личную жизнь.
Марта осеклась. «Все ещё не простил? Что же там такого могло быть, чего я могла не прочесть?».
– Гарван, – его имя все ещё хрустело стеклом на ее зубах. – Я не прочла больше двух-трёх страниц, – это было ложью. – Я знаю о тебе всего ничего, не злись на меня.
Он вздохнул, как обычно вздыхают обреченные на вечные страдания люди, и, не поворачиваясь к ней лицом, ушёл из комнаты.
Отношения с Гарваном были сложными, нестабильными, стремительными и чертовски непонятными Марте. Сегодня он вежливо беседует с тобой за обедом или ужином, завтра – злится, пьёт и игнорирует.
– Это зависит от снов? – догнала она его.
– Что?
– Твоё настроение. Если снится мама, то ты сердишься, если что-то позитивное – вполне спокоен.
– Я не... – удивился Гарван, застыв у входа в свою комнату. – Это не зависит исключительно от сна, не глупи. И я не сердитый.
– Тогда от чего ещё?
Гарван промолчал, Марта уже думала, что он не ответит, но вдруг он как-то надрывно произнёс:
– Ра... работы.
Впервые она видела этого мужчину таким растерянными
– А что случается?
Он отрицательно мотнул головой и скрылся за дверьми.
Они говорили меньше пяти минут, но Марта чувствовала себя так, будто проговорила три часа, потому что Гарван за эти несчастные четыре минуты раскрылся ей больше, чем за восемь месяцев совместного проживания.
О господи, восемь месяцев?!
Марта вспомнила грустный май и пожалела, что отец не выгнал ее в марте. Было бы символично.
«Из-за чего на работе курьера можно так сильно впадать в депрессию?».
Её охватила растерянность и сильное желание что-то выяснить, стать полезной, ощутить себя нужной этому сложному человеку со сложными мыслями. Голоса в голове так быстро сменяли друг друга, что мозг медленно начал закипать. Горячие виски трещали от угнетающего напряжения.
«Почему он так холоден и неразговорчив? Почему он не подпускает меня ближе, но все ещё терпит моё присутствие в своём доме? Что с нами происходит?».
Марта обессилено осела на пол, коснувшись холодными пальцами теплого лба. Думать об этом было выматывающе. Война двух сторон в голове девушки всё никак не хотела прекращаться – они громко спорили, стараясь перекричать друг друга, создавая гул в черепной коробке всё более невыносимым, колючим. Первая умоляла Марту задуматься о собственной слабости, о том, что она должна быть благодарна Гарвану, так любезно впустившему её в своё жилище и всё ещё, между прочим, как-то выносящему её существование. Вторая же просила отбросить это великодушие в сторону, всегда помнить только о его непереносимом характере и поступках, что заставляли изводиться, истерить, чувствовать себя ничтожной.
И лишь одна вещь оставалась неоспоримой – Марта любит Гарвана. Марта любит, а потому боится двигаться ему на встречу слишком быстро. Боится, что из-за неосторожности потеряет всё то, чего так упорно добивалась все эти месяцы.
Она любит и будет слабой, потому что чувствует, что Гарвану это требуется.
Любит, ибо верит, что её любовь способна что-нибудь изменить.


Часть 8.


Когда Гарван буквально ушёл от вопроса и скрылся в комнате, то обессиленно упал на кровать, зарывших в подушку носом. Признаться, его потряхивало. Он не хотел рассказывать о своей жизни Марте не потому, что она была тем, кем является. Он вообще не хотел говорить с кем-либо. Ему казалось, что если открыться кому-то, то произойдёт нечто непоправимое. Слова были бессмысленными и противоестественными, уродливыми и отвратительными. Правда жгла язык, а ложь не была продуманной – какой смысл сочинять историю о себе, если никто не будет слушать?
Но на бумаге слова не растекались мерзкими водами, а так и оставались немыми чернилами. Руки не жгло, на душе становилось легче, будто с весов снимали гирьки, по килограмму облегчая боль. Иногда он не мог совладать со своими чувствами и листы промокали, чуть размазывая правду.
Дневник оказался идеальным решением: ни осуждения, ни сожаления, лишь эфемерное согласие.
Гарван не знал, что его дернуло тогда зайти в «комнату» Марты, что заставило обратить внимание на стопку книг, что вынудило перебрать их. Он совсем забыл о дневнике и не сразу понял, что держит в руке. Рука сама собой сжалась, буря в голове выветрила мысли о самоконтроле. Гарван никогда не думал, что когда-нибудь будет душить человека с такой холодной яркостью. Он отпустил ее шею и едва сдержался, чтобы не ударить Марту тетрадью по голове.
Он не знал сколько она прочла, но и одной страницы было бы достаточно.
Даже сейчас Гарвану было страшно об этом вспоминать. В одну из тех хороших ночей, когда ни бессонница, ни кошмары не тревожили, ему приснилось то, как он спокойно сжигает дневник. Это не был плохой сон, но глаза мужчины были на мокром месте. На часах – полдень, на кухне – шум готовки. Гарван проскальзывает в ванную, приводит себя в порядок и, не позавтракав, вливает в себя какой-то дешевый алкоголь – уже и не разберёшь эти этикетки.
Худшим в дешевом пойле был не вкус, а именно внешний дизайн. Мама не позволяла себе покупать подобную дрянь: качественный бурбон, старый коньяк, вино вкуса мёда. Когда он был младше, любил исследовать полки и по чуть-чуть пробовать из каждой бутылки. Только глоток, чтобы никто не заметил, но тогда и тех глотков хватало, чтобы опьянеть и лежать на кровати, бездумно глядя в потолок и ощущая приятное чувство головокружения и расслабления. Ради этого чувства стоило жить. Поначалу работал он в полутрезвом состоянии, но потом привык. Привык терпеть боль и унижения, привык лгать о том, кем он является, но никогда не уточнять. Даже любимая мама не знала, что ее сын, едва переступивший порог семнадцатилетия, не бежит из дома ночью, чтобы доставить срочный груз, а едет к какому-то мужчине. А может и к двум.


Часть 9.


Они пытались общаться, но иногда Марта перегибала палку в своей бесконечной заинтересованности Гарваном. Она видела, как мужчина время от времени терялся, не отвечая на обыденные вопросы.
Не ответил на «Как спалось?» – умалчивает о кошмарах или бессоннице.
Не ответил на «Как ты?» – произошло нечто, выбившее его из колеи.
Не ответил на «Что по работе?» – очередная неизвестная ей проблема.
Марта стала часто сидеть с Гарваном в его комнате: молча пить чай, читать, говорить с ним. Гарван даже постелил на пол ковёр, чтобы ей было теплее и удобнее. Это заставляло сердце биться  чаще. Вообще любой хороший жест приближал её скорую кончину от сердечного приступа, а Гарван все чаще был снисходительным и даже веселым. Конечно, с утра и после работы он ходил, будто облачённый во всю серость этого мира, но быстро таял от тёплого завтрака или ужина.

– Гарван?
– М? – он застывает с ложкой в руке.
– У тебя есть свободное время? То есть... Не хочешь прогуляться сегодня или завтра?
Мужчина просто мотает головой, продолжая трапезу.
– Почему? – Марта неловко потирает руки.
– Я свободен в эту неделю. Отпросил больничный, – последнюю фразу он почти шепчет. – Упал на копчик, ходить больно, поэтому и нет.
Девушка даже удивлена таким подробным ответом.
«Он не уходит от темы», – с каким-то благоговейным трепетом думает она.
– А если пойдём в какое-то кафе посидеть? Чтобы недалеко было. Понимаешь, – она снова мнётся. С одной стороны – очень хочется выбраться из четырёх стен, с другой – она никто, чтобы заставлять Гарвана делать что-либо. – Я так давно не выходила на улицу просто прогуляться, развеяться. А одной только тоскливее будет.
Он молчит неприлично долго: медленно доедает, встаёт, моет посуду, – зачем(?), Марта бы все равно все сделала сама – садится обратно.
– Что думаешь? – она чувствует себя провинившейся школьницей в кабинете директора, но решается проявить настойчивость. Такое странное чувство, будто бы она на своём месте. Только бы не спугнуть.
– Думаю? – Гарван поднимает на неё глаза, до этого рассматривая свои бледные руки, что были сложены на столе. – Думаю... что это неплохая идея.
Ему с трудом даются эти слова, но радостное лицо Марты почему-то приносит облегчение.
– Одевайся, – уже холоднее бросает он, стыдя себя за смешанные чувства.
Он прихрамывает к своему шкафу – ходить действительно больно, но не из-за копчика. Буквально каждая рубашка и пара штанов вызывают мерзкие воспоминания.
Марсель любит, когда он в фиолетовом и называет его «папочкой».
Кайл любит чёрный и жестокость.
Терри – официальный стиль и латекс. Дэвид – полуобнажённость, кусать и царапать.
Они все для него только имена с набором предпочтений. Работа.
Гарван сам выбрал этот путь, никто его не принуждал и не подталкивал, но от этого ни самоненависти, ни мерзкой слизи, словно от кашля туберкулезника, на его душе не поубавилось.
Прошло достаточно лет, чтобы он привык, но этого не случается.
Гарван непроизвольно ударяет себя по голове, будто желает, чтобы эти мысли просто вылетели, выпали.
Шкаф... Хм, должно быть это он никогда не надевал. Пусть будет «счастливая» рубашка. Он стягивает с себя водолазку и в тот момент, когда мужчина просовывал ладонь в рукав, дверь почти что с грохотом распахнулась и в неё впорхнула перевозбужденная Марта в симпатичном платье и с наброшеной на плечи старой курткой Гарвана. Он непроизвольно оборачивается и секунду разглядывает ее.
Это могло бы быть довольно романтично: молодой мужчина с голым торсом, внезапное появление девушки, встреча взглядами, искра-буря-безумие. Это могло бы быть слегка неловко – покрасневшее лицо и «Ч-черт, прости, что я вот так ворвалась...» – или обычно – «Извини, позовёшь, когда оденешься». Могло бы быть. Но не было.
Она просто застыла в проеме и с ужасом разглядывала его.
Эта реакция показалась бы странной, будь он совершенно обычным, среднестатическим мужчиной. Но он не был.
Пытаясь быть как можно более спокойным, Гарван всё-таки надел рубашку и застегнул все пуговицы, не давая Марте слишком долго пялиться на его шрамы. Будучи снаружи практически беспристрастным, разве что непривычно бледным, внутри он орал благим матом и холодел до температуры давно погибшего человека. Сердце остановилось, будто бы говоря: «Сейчас действительно станешь тем самым погибшим».
Было бы лучшим чудом, если бы его шрамы выглядели как нечто нормальное. Падение со скейта в подростковом возрасте и последующее веселое падение на грубый асфальт. Нападение собаки. Любой несчастный случай.
Но, блять, Кайл...
Гарван продолжает молча одеваться. Марта, видимо, не в состоянии говорить. Мужчина буквально слышит ее мысли: «Это, что, от плети?», «Каким образом?», «Когда?», «Зачем?».
Ладно ещё увидела бы просто его шрамы. Соврать, что в детстве отец порол так и нет-нет, это не плеть, стек или хлыст, это обычный ремень.
Но поверх старых – новые. И синяки, засосы, укусы, следы ногтей и недавних ожогов – небольшие круги неподалёку друг от друга.
Было бы глупо надеяться, что он сможет ничего не отвечать и вернуть свою домашнюю жизнь в обычное русло. Признаться, он привык к этому околосемейному уюту в пределе уже родных стен (они стали такими только благодаря ей). Гарван впервые почувствовал себя семьянином. Да, подобный стиль жизни был для него трудным и слегка непонятным, но от этого не менее приятным.
Он горестно вздохнул.
– Не спрашивай. Только не сейчас. Давай просто поедим чего-то сладкого в кафе. Притворись на пару часов, будто ничего не было.
Марта безмолвно открыла рот и тут же закрыла.
– Подожди десять минут, – совсем уж плаксивым голосом произнесла она и метнулась в ванную комнату.
Гарван наиболее медленно натянул на себя новое зимнее пальто и ботинки. Походил по коридору, послушал тихие всхлипы Марты.
Она не полная дура, явно о чём-то догадалась.

Сейчас эта новогодняя мишура раздражала как никогда. Отовсюду веселые песни и выкрики, гирлянды на каждом шагу, счастливые лица и много белого снега. Это слишком болезненно контрастировало с Гарваном и Мартой, что в гробовом молчании и с самыми мрачными лицами шли в кафе, что также оказалось украшено.
Веселый официант принёс праздничное меню, предложил несколько блюд дня и побежал к другому столику. То, что они выбрали самый крайний и укромный, не спасало – динамик был недалеко, а гирлянда висела над самой головой.
Гарван взял меню в руки, лишь бы чём-то их занять, уставился в пустоту невидящим взглядом.  Неначатый разговор висел в сладкопахнущем воздухе и душил обоих. Признаться, ему было действительно страшно поднимать глаза и он усиленно игнорировал грустный взгляд Марты.
– Я не буду насильно лезть к тебе в душу, – внезапно произнесла она и Гарван заметно вздрогнул. – Все в порядке, если ты не хочешь говорить об этом. Вопрос в другом. Ты будешь тирамису или брауни?


Часть 10.


Гарван впервые праздновал Новый год с кем-то, кроме семьи. В одиночестве он даже не вспоминал о календарных днях, если только не гирлянды и ярмарки на каждом шагу. Если честно, ему хотелось сидеть на одном месте целый день и беспробудно пить. Возможно, что-то дорогое. Возможно, что-то элитное.

– До какого числа ты отпросился? – Марта внезапно оказалась позади мужчины, что едва подавил дрожь.
– До десятого, а что? – голос был спокойным, но девушка не видела лица Гарвана: нервная улыбка, широко раскрытые глаза.
Дёрганный безумец или просто слегка надломленный человек?
В то время, как Гарван был готов повеситься на чем угодно и где угодно лишь бы не разговаривать с Мартой, она думала, что ее собеседник в полном порядке. Даже равнодушен.
Но что-то не давало ей полностью довериться этой мысли и просто уйти, дабы продолжить украшение квартиры к празднику. Она просто стояла и наблюдала за ним чуть больше минуты. Все это время Гарван не двигался, уперевшись руками в кухонную столешницу и судорожно усмиряя дыхание.
Он обернулся, теперь его лицо было расслабленно, а взгляд надменен.
– Так и будешь здесь стоять?
Девушка продолжала глазеть, как вдруг широко раскинула руки и заключила Гарвана в объятия. Того выдала самая незаметная мелочь – блеск полустертой с ресницы слезы в уголке глаза.
Мужчина напрягся и стал каменным на ощупь, было слышно как до хруста сжалась его челюсть, как легкие непроизвольно выпустили весь воздух, как комок застрял в горле.
Марте казалось, что ещё чуть-чуть и он расслабится, но этого не случилось. Он хотел аккуратно, но настойчиво, отстранить ее, но вышло слишком рвано и грубо.
Марта дернулась, но выражение ее лица не изменилось: она смотрела в упор с каким-то холодным любопытством и горячим сожалением. Гарвану стало совсем мерзко от этого взгляда и дрожь поднялась от кончиков пальцев до плеча. Все же, ему не были привычны дружеские объятия. Да и вообще что-либо «дружеское».
– Мил... – он осекся. – Марта, не надо.
Девушка пожала узкими плечами и обреченно вздохнула. Эти события не были значительными, они были и вовсе ничем, но все окружающее беспрестанно тонуло в темноте мутного вакуума, а уши закладывало до полной глухоты. Кажется, это просто давление поднялось, а она опять драматизирует.
– До вечера ещё пару часов, ты ещё что-то готовишь?
Он кивнул.
– Я буду в твоей комнате, приходи, как закончишь. Я нашла в интернете интересный новогодний фильм.
Он снова кивнул и вяло улыбнулся.
Эта улыбка засела в ее голове.

  *  *  *

Гарван вошёл с большим подносом, поставил его на убранный стол и вернулся за вторым. Они спокойно поужинали, почти не смотря друг на друга, но что-то обсуждая. Было тепло, за окном падал мокрый снег, из-за которого завтра будет жуткий гололёд, гирлянды мягко освещали пространство, совершенно не мигая. Чувствовался домашний, семейный, уют. Гарвану было по-настоящему хорошо.
Он посмотрел на ее сосредоточенное на фильме круглое симпатичное лицо и внезапно захотел коснуться его. Просто так, от внезапного прилива нежности, а не из-за чьего-то принуждения.
И это желание показалось ему настолько естественным и даже привычным, чтo заметно смутило Гарвана своей простотой. Он хотел утопить его, как обычно бывало с подобными желаниями, в бутылке, либо утопиться самому. Обстановка не оказывала на мужчину никакого давления, но была непривычной для отстранённого, всегда немногословного и холодного человека. Это, собственного, одновременно и грело, и так тревожило, что он резко откинулся на спинку разложенного дивана, именуемого кроватью, распрямив усталые плечи. Он зажмурил глаза, потёр их подушечками пальцев, наблюдая за разноцветными вспышками. Марта была увлечена фильмом, но, насторожившись внезапностью движений, ненадолго приковала к нему горячие глаза.
– Ты в порядке?
Тихий, тревожный голос девушки не смог сразу вырвать Гарвана из раздумий, так что ей пришлось застенчиво повторить вопрос ещё дважды.
Он медленно повернул голову в её сторону, поморщившись от хруста напряженной шеи, разглядывая её обеспокоенное личико, встречаясь с её блестящими сине-серыми глазами, которые накрывали усталые тяжелые веки с массивными ресницами, замечая нервную робкую дрожь в маленьких, почти детских, руках и необычно тонкую шейку. На последней его взгляд задержался на несколько секунд дольше с каким-то особым интересном, в голове промелькнула мысль, что неплохо было бы её свернуть. Правда, эта идея имела некий другой посыл, вовсе не такой, как обычно.
Она была вызвана не ненавистью, неприязнью или даже злостью на Мил... Марту, а чем-то совсем непохожим на плохие чувства. Эта взрывная смесь из несвойственных Гарвану эмоций и небольших переживаний вскружила ему голову, дыхание сбилось из-за внезапной вспышки гнева и откуда-то возникшей тоски. Он собирается с силами, вдыхает поглубже, облизывает губы и наконец выдает тихое, почти мученическое:
– Да. Я в порядке.
Он в порядке. Ему нравится праздничная посуда, желтые фонарики гирлянд и даже мокрый снег.
Он в порядке. Он только что, черт возьми, пялился на такую занудную, раздражающую девушку, с неподдельным интересом и даже симпатией.
Он в порядке. Он только что вёл себя как любой нормальный человек, примитивная до невозможности личность, семьянин. Семьянин?..
Он в порядке.
И это так раздражает.
Так вводит в заблуждение, удивляет, что становится всё яростней и тоскливей.
Она молча встаёт и тепло, что она оставила на месте подле его, обжигает Гарвану плечо и бок.
Марта аккуратно собирает посуду, бесшумно удаляется на кухню, кинув такой же тихий и короткий взгляд ему в спину, словно боясь напугать, разозлить или сделать что-то неправильно. Гарван неподвижно сидел, вглядываясь в поблёклую стену, с удушливым комком в горле и гудящей, забитой грустью и путаницами головой. Он остался наедине с праздничным запахом мандарин, веселым фильмом, поставленным на паузу, который он все это время не замечал и не слышал, поглощённый Мартой, ее обворожительной, притягивающей аурой.
Он один. Никого рядом нет. Только эфемерный образ, оказавшейся такой многогранной, девушки, разрывающая грудную клетку тоска и безграничная темнота, не освещаемая даже яркими новогодними огнями.


Часть 11.


Первое, что он видит – грязно-серый стол с шершавой поверхностью.
Голова раскалывается.
Хочется поднять глаза, но белый свет бьет, проникая иглами прямо в мозг и заставляя жмуриться.
Шея затекла, руки, на которых лежала голова, болят. Все оглушающе хрустит. Во рту совсем сухо, даже сглотнуть не получается. 
Гарван, не имея возможности взглянуть на обстановку, прислушивается к звукам, втупившись в стол перед собой. Треск ламп, едва слышная стандартная музыка, гул холодильников. Уж эти звуки он узнает, ему не впервой просыпаться на заправках. Вся надежда на то, что он недалёко от своего дома.
Глаза наконец-то привыкают к освещению, хотя все ещё слипаются и болят. Он поднимает взгляд на кассу, а полная кассирша во всю глазеет на него, не стесняясь.
М-да, Гарван представляет, как он сейчас выглядит. Весь серо-зелёный, помятый, ещё не трезвый и абсолютно не помнящий как он здесь оказался.
Сидел один в своей комнате, пил сначала коньяк, потом водку, а затем... темнота и серый стол.
Внезапно сердце падает с гулким эхом вниз, когда мужчина вспоминает, что если у него нет с собой денег и телефона, то он натурально пропал. Благо, бумажник находится в внутреннем кармане куртки, но мобильника он так и не находит. Вздыхает и медленно поднимается, расхаживая между стеллажами.
Вода, чипсы, две банки пива. На кассе просит таблетки от головной боли, пачку сигарет и зажигалку. Женщина ещё несколько секунд молча стоит, не отрывая от него глаз, но потом все же отмирает, суетясь.
Гарван видит себя в зеркальной поверхности напротив. Глаза совсем мертвые, волосы растрёпаны, болотного цвета свитер и куртка висят мешком. Вид блевотный и ужасно неприятный.
– И жвачку, – добавляет он, кладя деньги на прилавок. – Здесь есть туалет?
Кассирша кивает в сторону и мужчина, забрав свои покупки с собой, направляется туда.
Долго умывается, принимает сразу пять пилюль, жадно запивая водой, открывает пивную бутылку. Долго пьет. Открывает вторую. Обе летят в урну.
Выходит из туалета, ещё раз умывшись, садится за тот же стол. Ест чипсы, размышляя о тщетности бытия и наконец-то опять вспоминает о том, что совершенно не знает своего места нахождения.
– Слушай, – обращается он к кассирше. – А где это мы? – как-то невнятно спрашивает.
Резко из-за двери служебного помещения выглядывает длинная овальная голова долговязого мужчины лет тридцати, что вопросительно смотрит начала на свою коллегу, а затем и на Гарвана. Его взгляд возвращается к женщине за кассой и он выгибает бровь, а та лишь мотает головой и отвечает:
– Пара миль от города, а че? – скрипучим и мерзким голосом.
Теперь уже Гарван мотает головой и это приносит не самые приятные ощущения, будто его мозг взболтали.
Доедает чипсы, стряхивает крошки с пальцев на пол, выходит на улицу. Темное небо, вокруг лес, снег лежит, такой блестящий и белый, совсем чистый, будто алмазов насыпали. А он в осенней куртке.
Мужчина закуривает, во второй раз задумываясь о неправильности своей жизни, но его мысли опять прерывает осознание. Осознание того, что он стоит возле бензоколонки.
Медленно отошёл поближе к лесу, на открытую местность. Хорошо, дышать легко, воздух свежий и холодный. В такую погоду хотелось сидеть у кого-то на балконе с подогревом и открытой форточкой. Смотреть на снег, курить и пить вино с горячими булочками. Хотелось медленно пьянеть за хорошей беседой, но он был вынужден торчать у черта на куличиках и ждать неизвестно чего. Чуда. 
Гарван выкуривает пару сигарет, задумчиво рассматривая пейзаж, пока не начинает светать, и лишь тогда, полностью околев, возвращается в более-менее нагретое помещение. Покупает горячий кофе, обжигает горло и пальцы, но не прекращает пить.   Трезвость – грустное чувство.
Мужчина сидит так пару часов, наблюдая, как то ли охранник, то ли еще кем тот долговязый работает, постоянно выглядывает из своей каморки, смотрит на кассиршу, как они иногда шепчутся и неодобрительно зыркают на него. Гарван всем своим естеством чувствовал, что помешал этим двоим своим присутствием. Они явно привыкли к уединению на этой заправке.
Он не заметил, как случайно прожег сигаретой свитер и тихо выругался, впрочем, все равно привлекая к себе внимание длинного охранника.
«Какой же мерзкий у него взгляд», – подумал Гарван и медленно поднялся, крепче сжимая бумажный стаканчик.
Оценивающе осматривает заправку в последний раз, грустно улыбается.
– К черту, – вдумчиво произносит он напоследок, пугающе смотря прямо в лицо долговязому.
Затем неспешно поворачивается в другую сторону, словно нехотя выполняя команду «кругом» на уроке физкультуры, и широким шагом направляется прочь, почему-то ухмыляясь.
В голове ни одной мысли, хотя скрипящий под ботинками снег  раздражает, но Гарван пытается игнорировать это. По ощущениям, пожалуй, около шести утра. Он с досадой отмечает, что зря не спросил у той женщины с мерзким голосом который час. Это, безусловно, не изменило бы его положения, но когда человек паникует или скован тревожностью, то становится внимательным к ненужным мелочам.
Гарван не паниковал и не испытывал тревоги.
Он был лишь в недоумении и шёл вперёд, прямо по середине дороги, напрочь забыв о существовании машин.
Хотя он подсознательно хотел, чтобы одна остановилась позади него. Или сбила на полной скорости.
Смотря на серо-синее небо, он внезапно вспомнил глаза Марты. Такого же цвета и опухшие, они вдруг напомнили о себе, совершенно внезапно и неожиданно. Интересно, когда именно он ушел и как скоро после этого девушка обнаружила отсутствие? Да и обнаружила ли вообще?
Ощущение, будто он сделал что-то ужасное давила ему на грудь и мешала дышать. Или так действовал ледяной воздух?
Он судорожно пытался вспомнить хоть что-нибудь из происходящего между ними в тот день, но из головы исчезли все воспоминания за последние пару дней: в памяти всплыло лишь несколько коротких отрывков из их рутинной семейной жизни – впрочем, ничего важного или способного заставить его вот так напиться. Хотя с каких пор ему нужен повод?
Пустой бумажный стакан холодил ему руку и он стал вдумчиво рассматривать его. От мусора нужно было избавиться, так что мужчина забегал вокруг глазами, прищурившись из-за сплошного белого цвета вокруг.
Взгляд невольно остановился на на том самом лесу, который он разглядывал за перекуром около двух часов назад. Добраться до него сущий пустяк.
Он выпрямил спину и подался навстречу к чернеющим впереди деревьям, но что-то внутреннее тут же остановило его. Зачем ему направляться в лес, если путь в город наверняка лежит в другую сторону? Этот лес не был особенно большим (или, по крайней мере, таким не казался), но учитывая состояние Гарвана он мог легко заблудиться и в двух соснах. Впрочем, его внезапный интерес к этому лесу пробудило ни что иное, как помутнённый вчерашним алкоголем разум и он поддался его соблазну, значительно ускорив шаг и направляясь к неизведанному месту.
Вблизи лес оказался внушительнее: высокие заснеженные ели свысока глядели на ничтожного человека, из-за чего он ощущал себя крохотной мошкой. Гарван яростно швыряет пустой стакан в ближайшие кусты и немного склоняет голову, чтобы пролезть под нижними ветками огромных деревьев. Всё же легонько задевает одну затылком – несколько мягких иголок едва ощутимо коснулись его головы. Дрожащие руки отправляются в карманы совершенно не греющей куртки, затем Гарван пролезает уже окончательно, оставляя за спиной первый ряд елей.
Поднимает голову, разглядывая разрезанное на части множеством веток небо – абсолютно безоблачное, но при этом такое мрачное и серое, морозно-зимнее.
Тепла определенно не хватало, он весь дрожал и облизывал потрескавшиеся губы, жестоко ругая себя за невозможность вспомнить её прикосновения. Ее тёплые прикосновения мягких рук.
Он начинает кричать во весь голос, сильно пиная ногой небольшой сугроб слева от себя, выпуская всю злобу за пару минут. Голос быстро садится и Гарван, протискиваясь вглубь леса, заглушает внезапно нахлынувшие в голову мысли рассматриванием замысловатых веток. Он непрерывно идёт вперёд, очень печально отдавая самому себе отчёт в том, что пытается намеренно заблудиться в этом лесу в попытке заглушить прожигающее чувство вины.
Он был зол на собственные провалы в памяти и бесцельно прошагал пару часов, пока окончательно не выдохся. Он внезапно словил себя на мысли, что просто не может возвращаться обратно после этого – ему физически больно за собственное забытие и непонимание. Он ведь точно сделал с ней что-то ужасное и ни за что снова не посмотрит ей в глаза.
Холод уже давно обволок тело так, что онемели конечности. Он лежал прямо на снегу, болезненно улыбаясь и горько плача, как плачет человек, искренне кого-то полюбивший или возненавидевший.
Или одновременно.


Часть 12.


Сон.
Прекрасный сон, полный убаюкивающего спокойствия и теплоты, что накрывала одеялом. Но что-то внезапно разрушает это умиротворение, будто стеклянный купол комфорта разбивается чьим-то криком. Зовом.
Кого зовут? А главное – куда?
Куда идти человеку, слезы которого примёрзли к ресницам; человеку, которому тепло в холоде; человеку, который так долго был просто вещью?

– Гарван!

Марта?

***

Хлопок двери, стены и потолок звенят, голова просто раскалывается и нет сил встать. Он ушёл.
Марта укутывается в плед и сжимает собственные плечи, надеясь уснуть, но тревога и боль не позволяют ей принять такой великодушный подарок. Тело жжёт изнутри и снаружи, горло будто разорвали. Глаза пекут.
Она успокаивается неожиданно даже для самой себя. Вот она разбитая и ничтожная, но в следующий момент – ни слез, ни всхлипов, ни эмоций. Сухость.
Появляются силы встать, хоть ноги и плохо держат. Путается в штанинах, держится за стены, минует коридор.
Ванная комната холодит горящее тело даже тем, что здесь просто белый свет. Ступни и молочный кафель.
Снежная раковина с ледяной водой остужает розовое опухшее лицо и истрепанные работой руки. Все будет хорошо, это временно.
Марта начинает сомневаться в временности на третий день. Куда он ушёл?
Выходить на улицу отчего-то страшно, но жизненно необходимо. Тёплая одежда и обувь, снег приятно хрустит. Она не знает как будет искать, но это не так важно. Важно просто искать.
Противная неоновая вывеска, дешевое заведение. Бар.
– Из-звините..? – Марта неуверенно обращается к мужчине за барной стойкой.
– Да? – он смотрит на неё с такой вежливостью, с какой обычно смотрит персонал, но за этой ширмой проглядывается непонимание и жалость.
– Вы не знаете Гарвана?
– Такой русый и растрёпанный? – бармен усмехается, когда Марта кивает. – Да, он часто здесь бывает. А вы кто? – к жалости примешивается и какой-то гнусное пренебрежение.
Марта запинается. А, собственно, кто она? Да никто.
Мотает головой.
– Когда вы в последний раз видели его?
Бармен медлит, оценивающе смотрит, обдумывает что-то.
– Два или три дня тому назад, не помню, – наконец-то отвечает, пожимая плечами.
– А он ходит в какие-то другие места, кроме этого?
– Зачем тебе? – мужчина хмурит брови и настораживается.
Марта достаёт из кармана куртки крошечную смятую купюру и протягивает ее.
– Пожалуйста...
Морщинка на лбу не разглаживается ещё пару секунд, но взгляд бармена становится все более жалостливым и все менее высокомерным. Он возвращает купюрку и отходит от стойки, Марта вздыхает и уже собирается повернуться к выходу, но вдруг замечает, что мужчина возвращается с ручкой. Хватает какую-то салфетку и начинает на ней что-то скоро писать, а потом вручает ее в дрожащую ладонь девушки.
– Помню только эти, он иногда говорил, что раз его выгоняют, то он пойдёт туда.
Лицо Марты неловко озаряется радостью.
– И это... Если твой бойфренд так пьёт, то бросай его, – он улыбается, но совсем не насмешливо. Сочувствующе.
– Нет... он не мой... – она замолкает, резко оборвав себя кивком головы, а потом простодушно произносит: – Спасибо.
Идёт к выходу, сжимая такую дорогую сейчас салфетку.
Она думает о его имени.

«Гарван». 

***

Свежее утро, автостоп.
– Я оставлю тебя на этой заправке, ладно?
Кивок, шаги, тёплое помещение. Женщина за прилавком флиртует с мужчиной, что стоит у стены, но как только Марта заходит, та сразу же приобретает раздражённый вид, но девушка не замечает этого, залипнув на горячие крутящиеся сосиски. Марта не ела пару дней, зато смогла поспать в автомобиле той милой дамы, что подобрала ее. 
Мелочи вполне достаточно на дешевый хот-дог. Она вежливо обращается, машинально протягивает деньги, не отрываясь взглядом от еды.
Раздражение женщины сменяется неясным обеспокойством.
– Деточка, тебе бы ещё пиво для разогрева не помешало.
– Н-но у меня больше нет, – Марта косится на мелочь в своей протянутой ладони.
Женщина наклоняется к ней и тихо шепчет:
– Бери вон то самое дешёвое, с меня не убудет.
Марта отрицательно качает головой, но вдруг вспоминает про непринятую барменом купюрку и ускоренно достаёт ее из каких-то глубин куртки.
– Да, этого достаточно, возьми себе, – ее скрипучий голос звучит тихо и мягко. – Совсем вся синяя, – шепчет женщина под нос, украдкой кладя в кассу что-то из своего кошелька.

Потом сытая и разогретая Марта осторожно обращается к ней:
– Извините, а вы случайно не видели здесь такого высокого мужчину, волосы у него русые.
– Чё, алкаша этого? – та недовольно кривит узкие губы, а Марта неуверенно кивает.
– Пару часов тому назад ушёл отсюда, а где-то час тому назад видела его вон там, – она кивает в сторону окна, с которого виднеется лес, – среди деревьев. Далеко уже зашёл, наверное.
Сердце ушло в пятки и Марта выскочила из заправки, даже забыв поблагодарить. Бежала со всех ног навстречу густому лесу, сразу же выкрикивая его имя.

– Гарван?

***

Несмотря на онемение, он вскакивает и тут же все его тело наливается раскалённым железом. Гарван бездумно бежит вглубь, подальше от голоса, но тот все равно становится все ближе и ближе. Ноги не держат, голова гудит и будто готова рассыпаться от шума, что словно разносится со всех сторон.
Он опять падает на снег, скрутившись от страшной судороги. Оклики все ближе.
Мужчина хрипит. Точно, голос же сорван.
Но именно в этот момент хрипа Марта затихает и ее шаги хрустят уже очень близко. Как она так быстро нашла его?
Девушка кидается к нему, на ходу расстегивая тёплую куртку и накидывая ее на чужие плечи. Берет в тёплые руки посиневшие ладони. Горячо дышит над ним.
Гарван трясётся, но вырывается из объятий Марты. Та все равно подхватывает его, с большим усилием ставит на ноги и вынуждает идти. Мужчина изредка сипит, явно пытаясь сказать что-то нецензурное, иногда тихо начинает плакать.
Марта каждый раз замирает, даже перестаёт дышать, но потом начинает подбодряюще тараторить и тащить к дороге все быстрее.
Стоит ему снова увидеть ту заправку, как он медленно оседает на асфальт, выскальзывая из цепких рук Марты.

– Гарван...


Часть 13.


Гарван медленно обмякает в ее руках и Марта крепче хватается за его бессознательное тело. Дорога к заправке кажется вечной, хотя она тащила его не дольше пятнадцати минут.
Они грузно вваливаются в автоматические двери и Марта попросту позволяет мужчине осесть на пол, уже не пытаясь его удержать. В мертвой тишине лезет в карман его легкой куртки и достаёт кошелёк, на ходу спрашивая у женщины за кассой:
– Вы можете вызвать сюда такси?

***

Он обнаруживает себя на коленях Марты в мерно покачивающейся машине. На Гарване две куртки и какой-то старый плед, но его все равно трясёт от холода. Сухие глаза открываются с трудом и он будто слышит противный скрип век. Мужчина слегка поворачивает голову и Марта сразу же это замечает.
– Сколько нам ещё ехать? – совсем тихо спрашивает она у водителя.
– Час, не меньше.
Ладонь девушки начинает аккуратно поглаживать волосы Гарвана.
– Засыпай, – шепчет она ему. – Ещё рано.

***

В следующий раз Гарван просыпается от тормошения. Марта помогает ему встать и выйти из машины, в которой таксист пересчитывает деньги и кивает. Она заводит его в дом и, вернув водителю его плед, забегает обратно, закрывая за собой двери.
Гарван уже лежит в своей кровати, упавший на неё в том же виде, в котором зашёл домой. Девушка снимает с него обувь, медленно стягивает куртки и мокрую одежду, пока он молча дрожит.
Он видит, что ее лицо донельзя красное, но спокойное. Она помогает ему надеть свитер, потом ещё один. Три пары носков, тёплые штаны.
Гарван засыпает каждую минуту, в которую его оставляют наедине, и просыпается, стоит ей обратно вбежать в комнату с очередным одеялом.
Марта передвигается беззвучно, но он все равно слышит ее шаги и они будто бьют его молотком по голове. Теплее не становится, но дышать все труднее и труднее.
В какой-то момент она исчезает надолго и Гарван проваливается в глубокий беспокойный сон. Ему снится мама, точнее то, что он в неё превратился. Он – она – все так же лежит на кровати, но другой, более твёрдой и холодной. Потолок в черно-зелёных разводах, стены серые. Все такое хмурое, аж кашель в горле поднимается. Рука беспорядочно что-то ищет, но не находит и тянется к сокращающемуся в болезнейших судорогах горлу, что вообще не дает сделать вдох.
Пальцы цепляются в шею, пытаясь ее разорвать.
Его – ее – оглушает чавкающий звук и становится возможным дышать.
Он – она – опускает глаза на белое одеяло, что укрывает колени и на нем растекается красное пятно. Хочется закричать, но никак не удаётся, и ощущение тёплой жидкости на груди становится все заметнее, добираясь до живота и коленей, разбрызгиваясь на все вокруг противным липким цветом.
Пальцы опять сжимают горло, пытаясь зажать рану, что сами и раскрыли, но все тщетно, опять нет возможности дышать и, тем более, кричать.
Комната полностью наполняется кровью и он – она – тонет.

Глаза Гарвана резко открываются, он задыхается и хрипит, хватаясь за шею, пока не начинает сухо кашлять.

На его одеяле небольшие красные пятна.


Часть 14.


Теперь Гарвану было понятно, что болеет он далеко не простудой. Дышать все ещё было очень трудно, комок в горле давил изнутри. Он попытался откинуть одеяло и встать, но лишь бессильно рухнул на пол, к тому же перевернув стул у кровати. Тут же послышались шаги, Марта оказалась возле него, помогая подняться. Гарван мельком заметил едва занимающийся рассвет за окном.
– Сколько я спал? – надрывом прохрипел он, не имея возможности нормально говорить.
– Мало, – на удивление строго ответила девушка, накрыв его одеялом. – Сейчас принесу тёплого молока.
– Уж лучше водки.
Марта сердито выдохнула, но сразу успокоилась, побежав на кухню. Кипячённое молоко уже час стояло на плите, но почти не остыло. Марта налила его в небольшую миску и положила пару ложек сахара, а затем все же решила плеснуть немного коньяка. Для простуженного горла полезно же?
Когда она вернулась, Гарван уже спал и она хотела уйти, как он тут же проснулся. Марта подала ему миску, но увидев дрожащие руки, поняла, что лучше она будет держать сама. Поначалу Гарван пил недовольно, но почувствовав вкус коньяка, стал немного довольным.
– Спи, – тихо сказала она, поставив миску на стол. – Я схожу в аптеку, как откроется... – этого Гарван не слышал, моментально провалившись в сон.
Марта страшно хотела отдохнуть, но знала, что не получится – слишком переживала. Поэтому составляла список дел, понимая, что поспать ей не удастся ближайшие пару дней.

* * *

– Тебе нельзя стоять на холоде, – она застала Гарвана у открытого окна. Тот разглядывал улицу мертвым взглядом.
Этой ночью они оба не спали: Марта слушала ужасные приступы кашля, пытаясь всунуть Гарвану горячий чай.
– Какая разница, – прочитала она по губам.
– Ложись, – Марта потянула мужчину к кровати, как обычно укрывая его одеялами и ожидая, что тот будет капризничать и ругаться. Но Гарван внезапно быстро уснул, шумно дыша грудной клеткой.
Девушка зевнула, размяла шею и присела на стул, прикрывая сухие глаза. Впрочем, задремать ей удалось лишь на пару минут, что-то выдернуло ее из сна, как выдергивало постоянно, истощая ее сознание и организм. Она так устала беспричинно переживать, устала от тошноты и отсутствия сна.
Взгляд зацепился за потрёпанный дневник на столе, что был скрыт стопкой книг. По спине пробежался холодок, а на шее загорелись отпечатки сжимающих рук. В прошлый раз она прочитала так мало, узнала лишь немного о его детстве, матери... работе. Он писал о том, как ему плохо, больно, удушающе, но никогда не вдавался в детали, не желая поднимать тему даже наедине с собой. Марта погладила первую страницу, быстро пролистала до конца, особо не читая, но все равно выхватывая слова.
«На самом деле, мне жаль», «не хочу», «любил», «страшно», «мам», «что делать?», «запутался».
Одна страница была исписана двумя словами. «Как быть?».
Марта боялась читать все, но открыла ту страницу, на которой закончила в последний раз.

«Я бил его мысленно, а он ее по-настоящему, поэтому этого было недостаточно. Я ударил его в спину, метко и со всей злобы, а он развернулся и заорал. Сукин сын! Куда мать, туда и он! Сукин сын. Это были его любимые слова: сукин сын. Для него это звучало как мёд, говорил это при любом удобном случае. А мне уже давно не было обидно, только злобно.
Мам, ты ни в чем не виновата. Он тебя довёл, сначала себя довёл, а потом тебя. За собой потянул, а ты и опираться не могла, никогда не давала ему отпор, никогда у тебя столько силы не было. Мразь».
Хаотичные зачеркнутые каракули.
«Скотина.
И я, и он. Давно не навещал тебя, стыдно смотреть в глаза, стыдно стоять рядом. Нечего таскать своё болото на твою чистую могилку».
Последнее слово размазалось, дальше прочесть было невозможно.
«...зать тебе, что я исправился, так хотел бы, честно», – начиналось на следующей странице.
«Лучше бы убил себя, но не могу, тогда ты увидишь меня и увидишь всего, ничего не скрою, буду стоять и кровоточить перед тобой, а ты будешь плакать».

Марта закрыла лицо рукой, мельком глянув на спящего к ней спиной Гарвана. При каждом его вздохе были слышны хрипы, порой он задыхался. Задыхалась и она.
«Не верю ни во что, а все равно стыдно, будто ты все видишь.
Не можешь ты меня видеть, не можешь слышать, ты мертва».
Последние слова были обведены множество раз, а затем почерк резко изменился.
«Сегодня ко мне подошла девушка, сделала комплимент, а у меня так сильно заболело все и сжалось, что я оскалился и огрызнулся. Подумал о том, как мы познакомимся, а она захочет продолжить общение, будет трепаться о разном, заставить трепаться и меня, а мне блевать хочется, а не трепаться. Поэтому пью. А что делать? Пить».

Гарван перевернулся на другой бок, что заставило девушку вздрогнуть и быстро положить дневник на пол, отодвигая его ногой под кровать. Мужчина спросонья не заметил этого и лишь недовольно уставился на Марту.
– Как себя чувствуешь? – спросила она, касаясь ладонью его горящего лба. Жаропонижающие не помогали.
Гарван помотал головой и отвернулся.
– Есть хочешь? – тот повторил движение. – Голова ещё болит? – на этот раз он кивнул. Марта вздохнула и пошла греть суп, чтобы не давать Гарвану таблетки на голодный желудок.

 * * *

«Почему так получилось? Я скучаю.
Ты же шла на поправку. Почему так внезапно?
Я совсем запутался, ты мне в последнее время постоянно снишься, не могу уснуть нормально, пью, чтобы спать и не помнить, что ты мне снилась. Говорил же, что стыдно смотреть в глаза, зачем ты меня мучаешь. Из-за боли перестал читать, только об одном и думаю.
И выпутаться не могу. Не нужны мне уже деньги, они тебе не помогли, мне тоже не помогают, а выпутаться не могу. Пауки.
Пауки.
Больно осознавать себя мухой, но на что я ещё годен? Зачем я?
Чтобы мучаться, раздражать, быть мухой и делать другим больно, только на это и горазд.
Вечно боюсь».

Сердце сжимается.

«Целую неделю не помню, так злюсь из-за этого, хотя должно же быть облегчение. Такой злой, что постоянно дерусь, а меня почти не бьют в ответ, настолько я жалкий. Из-за этого тоже злюсь, срываюсь на собаку, а потом ненавижу себя. Как это так, срываться на слабого, на того, кто не может защититься? Отец так делал, я так делаю. Скотины мы».

Марта отложила дневник, тяжело вздохнув, и погладила спящего Гарвана по горящей щеке. Его ресницы слегка затрепетали, но он не проснулся, сказав что-то одними губами. Девушка наклонилась поближе, пытаясь разобрать хоть слово из его беззвучного шепота, но он успокоился, положив свою ладонь поверх ладони Марты. Та вздрогнула и осторожно присела на край кровати, а затем все же легла рядом.
Гарван, все ещё в сонном состоянии, погладил ее руку и слабо улыбнулся одним уголком рта. Девушка перестала дышать, боясь разбудить.
Ее замерзшее тело быстро согрелось, хотя и не касалось Гарвана, исключая ладонь. Он грел, будто печка, и жар был ощутим и сквозь расстояние.
Марта не удержала слезу и та потекла к уху.

Действительно.
Как быть?


Часть 15.


Марта никогда не была волевой, целеустремленной, стойкой. Как-то не приходилось, не научили.
Сначала было беззаботное детство в окружении большой любящей семьи и тогда она не замечала нищеты. Двое родителей, множество детей, ни на чьё благополучие не  хватало, хотя мать с отцом из всех сил старались обеспечить им нормальное существование. Они сносно одевались, не были голодны. Только старшие знали, что на деле это страшная жизнь и радость младших продлится не так уж долго. Кто-то уходил и не возвращался.
Так ушёл и отец, это заставило Марту быстро повзрослеть. Забота о младших, попытки устроиться на работу, вечная усталость и стресс. Времени катастрофически не хватало.
Но все это окупалось ответной заботой и помощью, беспрекословной любовью. Марта уже не помнила их лиц, будто все это было в прошлой жизни.
Все изменилось, когда появился новый мужчина матери. Такой приятный, щедрый и чуткий человек оказался полной противоположностью того, что показывал поначалу. Это было только образом.
Марта не понимала зачем ему все это, ведь он мог бы приткнутся к кому-то побогаче, но видимо не это было главным. Они были слабыми и нуждающимися в том, кто их защитит, пусть это и такой же слабый человек. Правда, он был слаб лишь морально, вечно самоутверждаясь за счёт детей, что только могли проглотить обиду, не наученные горьким опытом.
В семье было принято идти на работу с самого раннего возраста, только бы внести свой вклад, однако Марта была исключением, ведь смогла поступить в университет и получать стипендию. Мама ей невероятно гордилась, но и это быстро исчезло: из-за работы по дому времени на учебу совсем не оставалось. Не помогать родным нельзя.
Лишена стипендии.
Отчислена.
– Иди работать, – мерзкое рычание отчима.
Не принята.
Не принята.
– Испытательный срок два месяца.
Уволена.
Не принята.
– Только и делаешь, что сидишь на моей шее и ни черта не делаешь, – опять мерзкое рычание.
Марта никогда никого не ненавидела, наверное, она была не способна на это чувство, но то, что она ощущала при воспоминаниях об отчиме было так близко к ненависти.
Она никогда не была озлобленной и злопамятной, поэтому просто предпочла забыть обо всем.
Марта даже не помнила их лиц.

Девушка смотрела на себя в зеркале и едва узнавала. Своего прошлого лица она тоже не помнила, так что старательно пыталась запомнить это, новое, разглядывая отражение больше получаса, словно наблюдала за дикой зверушкой в естественной среде обитания. Она вышла в коридор, чтобы узнать время – над дверным проемом кухни висели небольшие настенные часы. Почти два часа дня, должно быть, суп закипел. Гарван отказывался есть твёрдую пищу, так что Марта полностью перешла на супы и бульоны, которые тоже было проблематично затолкать в него. Ей казалось, что она кормит капризного младенца, иногда приходилось по десять минут сидеть с ложкой в руке, прося Гарвана поесть. Бывало и такое, что ей становилось смешно от этого. Марта ухаживала за маленькими детьми ранее, ей было нетрудно привыкнуть.
– Гарван, – она тихо разбудила его, поставив поднос ему на колени и аккуратно присаживаясь на край кровати. – Как ты?
Он промолчал, злобно зыркнув на нее исподлобья. Опять злится без причины. Марта вздохнула и зачерпнула ложку супа, поднося ее к лицу мужчины, как вдруг он резко взмахнул рукой, выбивая столовый прибор из пальцев.  Девушка опешила, удивленно раскрыв глаза. Такого ещё не было.
– Что случилось? – спросила она, стараясь сохранить спокойствие. Гарван игнорировал ее, отвернувшись в сторону и сводя брови к переносице.
– Гарван... – совсем тихо, невесомо прикасаясь подушечками пальцев его щеки.
Внезапно он дернулся, явно специально сбрасывая поднос с колен, что заставило Марту тут же встать. Миска треснула. Горячая жидкость обожгла край бедра. 
– Что случилось?! – кажется, она впервые подняла голос.
– Это бессмысленно, – едва слышимый сиплый шёпот.
– Что?!
– Нет смысла есть.
Неожиданно для самой себя Марта схватила его за ткань свитера, больно зажимая и плечо, но Гарван даже не поморщился.
– То есть все это время смысл был? Был смысл есть, пить, шляться? – с каждым словом она все больше срывалась на крик. – Был смысл пропадать по несколько дней, чтобы я волновалась и думала лежишь ли ты в какой-нибудь подворотне, не имея сил встать, или... «работаешь», – под конец фразы она внезапно утихла, перейдя на шёпот, но продолжая хмурить брови.
Взгляд Гарвана совсем остекленел, потом он удивленно уставился на нее. Марта осеклась, осознав, что сгоряча наговорила лишнего, и закрыла рот рукой, отходя от кровати на пару шагов и чудом не вступая в осколок миски. Уж лучше осколок в ноге, чем...
Гарван продолжал молча смотреть, в глазах все плясало и плясало что-то страшное.
– Ты хочешь сказать...
«Не хочу».
– ...Что я алкаш и шлюха? – на последнем слова его голос будто приобрёл звук, надламывая что-то в душе Марты. Он нервно улыбнулся, почти истерически.
Девушка всхлипнула, замотав головой из стороны в сторону и зажмурилась, пытаясь сжаться в нечто маленькое и незаметное.
– Я не это имела в виду! – Марта опёрлась спиной в стену и стала медленно оседать на пол. – Прости меня, – произнесла она, уткнувшись в колени.
– Так и знал, – хмыкнул Гарван. Марта подняла на него красные заплаканные глаза и отрыла рот, будто хотела что-то сказать, но он печально искривился.
Мужчина скинул с себя одеяла и встал с кровати, зашагав в коридор. Марта шмыгнула носом и стала собирать осколки миски, пока не услышала хлопок двери.
Что? Черт. Нельзя же!
Осторожно положив несколько осколков на поднос, она сорвалась с места, за секунду добегая до выхода из дома и мгновенно дергая ручку вниз.
Гарван, одетый в сотню слоёв одежды, но все равно с открытой простуженной шеей, курил в паре метров от крыльца. И хотя вязаные носки на снегу выглядели комично, красные руки и щеки заставили испугаться. Сигарета дрожала в оледеневших пальцах, мужчина обхватывал фильтр белыми губами.
– Вернись внутрь, ты же болеешь! – несмотря на то, что Марта была в домашних тапочках, она шустро пошла по снегу и на удивление решительно схватила курящего за локоть, пытаясь потянуть его в сторону дома.
Тот легко поддался, ведь он и до того нетвердо стоял на ногах. Сигарета упала в сугроб, Гарван проводил ее пустым взглядом. Его лицо ничего не выражало, он лишь плёлся за сопящей Мартой, то и дело проваливаясь в снег.
– На улице минус двадцать, о чем ты думаешь? – стала бурчать девушка, заперев дверь. – Ты бы поправился намного быстрее, если бы разрешил отвести тебя к доктору.
Гарван быстро замотал головой и попытался вывернуться из ее рук, но та положила ему ладонь на плечо. Марта успокоилась рекордно быстро, если бы не влажные щёки и шмыганье, он бы и не вспомнил, что та разрыдалась. Она так и держала его у стены, бездумно разглядывая его лицо.
– Почему ты не хочешь лечиться? – ее голос стал совсем грустным и тихим.
– Нет смысла. Здесь ничего не поможет, будет только... мучительнее.
– Ты просто переохладился, это не страшно, но все же лучше сходить к доктору, – Марта коснулась его лба. – Жар уже спал, ты выздоравливаешь.
Гарвана затрясло, он опять начал вырываться и хрипеть что-то неразборчивое, пока девушка не отступила на пару шагов. Он побрел в сторону своей комнаты, заметно пошатываясь. Марта за ним не пошла.

«Ты же шла на поправку. Почему так внезапно?»
Теперь затрясло ее.


Часть 16.


– Ты замёрзла? – внезапно раздалось в
полумраке.
Марта от неожиданности вздрогнула пуще прежнего, после чего издала вопросительный звук.
– Ты дрожишь.
Хотелось ответить «Это нервное», но тогда и Гарван будет нервничать. На ее макушку легла ладонь.
Она сидела на ковре, облокотившись спиной о кровать, как уже давно привыкла. Слушала сопящее дыхание, порой сбивчивый шепот. Иногда Гарван внезапно просыпался среди ночи, резко вскакивая, ругался, а потом ложился обратно или запирался в ванной. В последнее время такое было все чаще.
– Я в порядке, – произнесла она, слегка оборачиваясь на него.
– Иди спать, не мозоль мне глаза. За одну ночь без присмотра не подохну.
Теплота ладони исчезла, послышался скрип кровати – Гарван перевернулся на другой бок, спиной к ней.
– Завтра в аптеку схожу.
– Конечно сходишь.
Марта поднялась, не зная, что ещё сказать. Уходить страшно не хотелось, но она понимала – нужно поспать. В погоне за чужим выздоровлением вполне можно потерять собственное здоровье. Она побрела в каморку, заперла за собой дверь и, удобно устроившись в гнезде из одеял и подушек, почти что потеряла создание. Сон был тяжёлым, неприятным и тревожным, но все же сном. Хоть какие-то силы должны были восстановиться.

* * *

– Утро, – Гарван сонно побрел к кофеварке, на минуту замирая перед ней.
Наконец-то вспомнив, что он собирался сделать, мужчина нажал на пару кнопочек. Послышался гул.
– Почему ты не в кровати?
– Я же могу ходить. Дай мне хоть… день подвигаться.
– Что-то случилось? – Марта произнесла быстрее, чем успела подумать.
Гарван грустно усмехнулся, взявшись за горячую кружку. Воздух заполнился запахом шоколада.
– С чего бы чему-то случаться?
– Ты абсолютно не разговариваешь со мной.
– Что ж, – он закашлялся. – Сейчас это проблематично. Да и не то, чтобы мы часто разговаривали. Мало того, что обсуждать нечего, так и желания нет.
– А что если… у меня желание есть?
Гарван почти что улыбнулся, отпивая горячий шоколад.
– С чего бы? – произнес он спустя продолжительную паузу, усаживаясь напротив Марты.
– Я ничего о тебе не знаю.
Мужчина молча отрицательно покачал головой. Марта уставилась на него, не зная, что сказать.
– Знаешь же, – тот наконец-то нарушил молчание. – Ты украла мой дневник.
Показалось, что сердце девушки остановилось, а тело моментально стало ледяным. Ее взгляд переместился с лица Гарвана на стол и руки, сложенные на нем. Страшно хотелось задать вопрос, но это стало бы шагом в пропасть. Нельзя было разрушить то нечто, что сейчас выстраивалось между ними.
– Прости.
– Все в порядке.
Марта вскочила, вставая из-за стола.
– Что ты сказал? – это явно иллюзия уставшего разума.
– Все в порядке, – на этот раз Гарван позволил себе улыбнуться. – Я больше не злюсь. Мне без разницы.
Марта внезапно шустро обошла стол и положила ему ладонь на лоб.
– Что с тобой? – она убрала руку, отступив на шаг назад.
– Выспался, – несмотря на то, что голос был сорван, в тоне мужчины слышалось облегчение. – Впервые за… Шесть лет. Ни похмелья, ни бессонницы, ни этой гребанной головной боли, – он посмотрел на девушку, после чего опять вернулся к кружке. – Такая благодать.
Марта неуверенно улыбнулась, подойдя к холодильнику.
– Тогда может позавтракаешь?..
– Может позавтракаю.

* * *

– Но почему ты не пошла работать?
– О, я пыталась. Но мало того, что сложно привести себя в порядок для собеседования, так и на вопрос «Где вы проживаете?» невозможно ответить.
– Логично, – хмыкнул Гарван.
На самом деле он едва прикасался к еде, изредка ковыряя вилкой содержимое тарелки, но Марте было приятно и то, что он выкарабкался из гнетущего состояния. Она то и дело украдкой смотрела на лицо мужчины, на его умиротворённое выражение, но иногда ей казалось, что это всего лишь изображение с помехами. Умиротворение осыпалось едва на секунду и обнажало усталость, истощенность.
– Если ты наелся, то иди в кровать, пожалуйста, – Марта встала, убирая за собой тарелку.
Гарван молча повиновался, исчезая в коридоре. Шаги были медленными и шаркающими.
«Зачем он притворяется, что все хорошо?».

• * *
Марта задумчиво застегивала куртку, переминаясь с ноги на ногу. Зима все ещё бушевала, хотя должна была подходить к концу. Метели прекратились и уже хорошо.
Она надеялась успеть вернуться до того, как стемнеет, хоть аптека была далековато. Купить несколько лекарств – и быстро обратно домой.
Кредитка Гарвана почти принадлежала Марте.
Видимо, он об этом совсем забыл.
Девушка приоткрыла дверь в его комнату и заметила, что он не спит, а что-то читает, лежа в кровати.
– Я пойду в аптеку. Скоро вернусь, – негромко сказала она и уже собралась закрыть дверь, как услышала «Постой». – Что такое?
– Будь у тебя другой вариант, ты бы осталась? – внезапно спросил Гарван, прожигая ее взглядом.
– Да, – легко, без раздумий и сомнения, ответила Марта.
Мужчина ещё пару секунд смотрел на нее, а затем молча вернулся к книге и Марта, не понимая, что это было, осторожно закрыла дверь.
Выходила из дома она на автомате, бездумно.
В голове было безумно тихо.



Часть 17.


Гарван услышал тихий скрип двери и отбросил книгу, которую уже добрый час держал просто для вида, лишь бы была отговорка, чтобы опустить глаза. Да кого он обманывает.

Она бы осталась… Она бы осталась.

Чувство вины все ещё давило в груди, вынуждая сутулиться все сильнее, пока мужчина не лег в позе эмбриона, обняв колени, прижатые к торсу.
Обычно он был рад алкогольным провалам в памяти, но сейчас отчаянно пытался вспомнить.
Фильм – темнота – заправка.
Это же совпадение, что Марта сильнее натягивает рукава?
Несмотря на мысли, скачущие галопом, голова была ясной. Это было хуже всего.
Ясности не хотелось. Хотелось сдохнуть.


Марта шла, то и дело ежась от холода. В правом кармане куртки обнаружилась перчатка.
Обычная, черная, тонкая, едва ли согревающая, но хоть что-то.
Только после того, как девушка ее надела, она поняла, что перчатка-то на левую руку. Это на секунду сбило ее с толку.
В левом кармане – ожидаемо, – была правая перчатка. Почему?
Тем временем до аптеки оставались считанные шаги – нужно было всего лишь подняться по трем ступенькам.
Войдя, Марта мысленно прокрутила список необходимого: жаропонижающее, обезболивающее, успокоительное… Целый пакет коробочек. Целое состояние.
Дорога домой почему-то была физически легче, но морально тревожнее. Проходя мимо парка, Марта резко остановилась, застыв взглядом на медленно гуляющих людях. Двое влюбленных гуляли, держа друг друга за руку, разговаривали, улыбались, иногда тихо смеялись, пока не исчезли из поля зрения Марты. Должно быть, она завидовала, понимая, что никогда не станет частью подобного. Любуйся, но не трогай.

Пакет шуршал, снег хрустел, монотонный шум отвлекал и успокаивал. Скоро Гарван выздоровеет, они продолжат жить вместе, рано или поздно все устаканится, иначе и быть не может. Марта улыбнулась себе.

Ключ, щелчок замка. Двери открыты.

– Я дома.

Ответа не последовало.


Часть 18.


Марта спешно прошагала коридором, на ходу тревожно заглядывая в ванную и кухню. Да, Гарван редко откликался на ее реплики, но никогда ещё тишина не была такой давящей.
Может, он просто крепко уснул или игнорирует ее?

Свободной от пакета рукой она толкнула дверь в его комнату и на автомате вошла, совершенно не осознавая своих действий.
Глаза застыли на уровне потолка.
Пакет лекарств выскользнул из внезапно ослабевших пальцев. Он с неожиданной громкостью зашуршал при падении.
Она опустила глаза к подоконнику, на котором лежала снятая с крюка люстра. Взгляд плавно перешёл к уроненому на пол стулу, что завалился на бок. Марта помнила, как ещё недавно сидела на нем у кровати болеющего.
Стало трудно дышать.
Затем она посмотрела на ноги, будто застывшие в прыжке.
Посмотреть на его лицо не было сил и она быстро отвела взгляд куда-то на стол. Среди книг там лежал одинокий белый листок. Кажется, его вырвали из того дневника…
Буквы расплывались, ей все никак не удавалось сфокусировать взгляд на написанном и прочесть. Из тумана выплыли слова «И такое случается». Губы на секунду дрогнули в истерической улыбке. Случается.

«И такое случается.
Я не хочу мучаться как моя мать. Пока у меня есть право выбора – я выбираю. Даже не надеюсь на твое понимание.
Кремируй меня.
Дом можешь оставить себе, делай с ним все, что хочешь. Хоть сожги, мне уже плевать.
И прости меня, Милолика».

Она обернулась, смотря на комнату. У двери лежал пакет, какая-то упаковка выпала на пол. Должно быть, это уже бесполезно. Только зря в аптеку пошла.
Потом опустила глаза на пол. Она стояла в ботинках, на которых уже начал таять снег. Она подумала, что забыла переобуться и весь коридор теперь в мокрых следах. Некрасиво.

* * *

Руки ужасно дрожали, но Марта продолжала кромсать куски плотной веревки, пока не осталась пара несчастных ниточек. Она подхватила Гарвана, что оказался значительно легче, чем она предполагала. Марта очень боялась, что тот упадет и осторожно усадила его на стул, как только сама с него сошла. Была мысль вернуть люстру на крюк, торчащий из потолка, но она решила, что это лишнее. Ни к чему.
Гарван завалился на бок и девушка метнулась придержать его. Вскоре ей удалось посадить мужчину так, чтобы он не имел возможности упасть. Марта раскрыла шкаф, скептически его осматривая, а затем начала вываливать оттуда вещи. Без вещей места вполне хватало на двоих и она решительно переместила Гарвана внутрь. Он сидел немного неровно, но это не было проблемой. Она прикрыла шкаф и начала разбрасывать вещи по всему дому, оставляя их небрежными кучками. На будущее.

* * *

В такси играла какая-то веселая поп-песня, таксист тихо мычал в такт. Ехали долго, обратно будет также, но Марта никуда не спешила.
Водитель наконец-то заглушил мотор и обернулся на девушку.
– Подождите десять минут, пожалуйста.
Он пожал плечами и включил песню погромче. Марта вышла, тихо хлопнув дверью и побрела к автоматическим стеклянным дверям. Кассирша с порога взгвизнула:
– Неужто твой алкаш опять в лесу шляется?
Марта поморщилась и мотнула головой скорее не для демонстрации несогласия, а чтобы сбросить наваждение. Она указала на канистры с бензином.
– Хочу купить десяток. Поможете до машины донести?
Кассирша недоуменно подняла брови, но позвала кого-то. Из подсобки выглянула овальная голова охранника. Тот недоуменно уставился на Марту.
По пять литров в каждой руке нести было сложно. Увидев, как трое грузят багажник, и таксист вызвался помочь. Легковая машина слегка просела.

Марта слабо улыбнулась кассирше.
– Большое спасибо. Сдачи не надо.
– Но тут же… – оторопела женщина, но Марта уже вылетела из магазина. – Чудная какая-то, – шепнула кассирша охраннику. Тот покивал.

– В городе же столько заправок, зачем ехать аж сюда? – спросил таксист. – Далеко же. Поездка дорогущая выйдет.

Марта пожала плечами.
– А поможете с канистрами, когда до дома доедем? Мне буквально на порог поставить.
– Конечно, – водитель глянул на девушку в зеркало заднего вида. – С таким-то количеством сама ты надорвешься.

* * *

Десять канистр стояло в коридоре. Марта махнула водителю рукой на прощание, запирая дверь. Руки уже сильно болели, но все же ей предстояло ещё немного потаскать тяжести.
Марта методично обливала бензином кучки одежды, что валялись по всему дому. Облила всю свою «комнату», стол на кухне, включила самый сильный огонь на конфорках, облила кровать Гарвана и его стол. Кухня загорелась первой, а на кровать пришлось бросить спичку. Жар огня согрел лицо, Марта вдохнула дым полной грудью и наконец-то опустила руки. Расслабила их. Открыла дверку шкафа и забралась туда с ногами, положив голову Гарвану на плечо. Это обжигало. Она вспомнила, как когда-то сидела так рядом с ним, радуясь, что может чувствовать его тепло. Сейчас было холодно и так отчаянно хотелось согреться. Девушка прильнула к нему, закрывая глаза.
Милолика потеряла сознание быстрее, чем огонь добрался до нее.

* * *

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между клёнов шёпот осенний
Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой».

Это песня последней встречи.
Я взглянула на тёмный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-жёлтым огнём.

(Анна Ахматова).


Конец.