Ч. 216 Бог дал мне молодость и преданность России

Предыдущая страница http://proza.ru/2021/08/31/460
 
Орлов на байдарке в огромном морском пространстве отыскал «Байкал»!     Командир «Байкала» Геннадий Иванович Невельской, узнав от Орлова о прибытии высокого начальства, заторопился в Аян.
 
Когда «Байкал» увидели в Аяне, Муравьёв, сгорая от нетерпения, на весельном катере направился ему навстречу. Точно также не терпелось и капитан-лейтенанту отрапортовать о своём триумфе.
 
Ещё до подхода катера он прокричал в рупор Муравьёву, что устье Амура доступно для 100-пушечных кораблей. Что касается этого знаменитого рапорта, то сколько воспоминаний и мемуаров участников событий, столько и его вариантов.
 
Но в любом случае, суть рапорта сводилась к тому, что Сахалин не соединяется с материком отмелями, а вход в Амур доступен для глубоко сидящих судов. При этом Невельской умолчал о том, что трое суток снимался с мели.
 
По словам Завойко, капитан-лейтенант доложил и о том, что на берегу растёт мачтовый лес, которого там и в помине не было.
Полученные сведения в корне меняли отношение к Амуру. При отсутствии дорог в Сибири, в случае его приобретения Россия получала жизненно важное прекрасное сообщение с восточной окраиной. За него уже стоило побороться.   
 
Теперь у Муравьёва были развязаны руки для дальнейших действий. Можно было оправдаться перед царём и за свой дерзкий поступок с экспедицией Ахте и за то, что Невельской отправился к Амуру с ещё не утверждённой царём инструкцией.
 
Муравьёв услышал то, что страстно желал услышать. Правда, в эту бочку мёда бухнул большую ложку дёгтя правдолюбец Завойко. Василий Степанович был просто вне себя от гнева.
 
Он утверждал, что Невельской лжёт, таких глубин, какие он назвал, в устье реки нет. Кому-кому, а Гаврилову и Орлову Завойко верил, как самому себе. Своё возмущение капитан 2 ранга высказал генерал-губернатору.
 
Муравьёв приказал Невельскому письменно изложить всё, о чём тот ему доложил. Сам же сел писать царю свои предложения, сводившиеся к продолжению исследований Амура, переносу главного порта в Петропавловск и укреплению его орудиями большого калибра, а также о переселении на Камчатку трёх тысяч семей из Сибири или из центральных губерний России.
 
Муравьёва очень беспокоил Завойко. Он оценил его деловые качества, но если в столице узнают то, о чём ему доложил капитан 2 ранга, то это будет концом генерал-губернаторской карьеры. Но куда важнее, что рухнут все планы в отношении Амура.
 
Николай Николаевич попытался заставить Завойко помалкивать, но понял, что это бесполезно. Капитан 2 ранга заявил генералу, что «Невельской – государственный лгун»,  и он не собирается это скрывать.
Завойко был совершенно прав, но Муравьёв в этой правде не нуждался. Конечно, генерал-губернатор думал о собственных погонах, но своя судьба, в данном конкретном случае, стояла у него на втором плане.      
 
Чёрт с ним, пусть Амур мало доступен с моря, но огромная река всё равно нужна как воздух: другого равноценного пути на восток в России не существовало. Могли входить в реку глубоко сидящие морские суда или не могли,  для него было не столь уж важно.
 
Рапортом Невельского генерал выбивал главный козырь из рук своих противников в Петербурге. Но при этом всю ответственность он переложил на капитан-лейтенанта, сделав вид, что ничего не знает об исследованиях устья Амура Дмитрием Ивановичем Орловым, о которых ему доложил Завойко.
 
Нужно было как-то нейтрализовать упрямого малоросса. И тогда Муравьёва осенило. Он предложил реорганизовать Камчатскую область в отдельное губернаторство, а её военным губернатором назначить капитана 2 ранга Василия Степановича Завойко, сделав его должность контр-адмиральской.
 
Николай Николаевич думал, что это блестящий ход, и капитан 2 ранга будет счастлив, но Василий Степанович без восторга выслушал предложение генерал-губернатора.
Во-первых, он уже два срока пробыл в тех благословенных краях и не чаял, когда оттуда можно будет, наконец-то, вырваться в Петербург. Подрастали дети, которым предстояло устраивать судьбу.
 
Во-вторых, правление компании, в свою очередь, предлагало ему должность главного правителя колоний с окладом в десять тысяч рублей, а оклад Камчатского приморского начальника составлял три с половиной тысячи.
 
Тогда Муравьёв, учитывая, что должность Охотского приморского начальника сокращается, за счёт появившейся экономии предложил удвоить оклад Завойко, а доплата за  контр-адмиральское звание уравнивала оклад камчатского военного губернатора с окладом главного правителя колоний.
 
Завойко посоветовался с женой и дал своё согласие. Муравьёв был доволен, убил сразу двух зайцев: он поставил на должность камчатского губернатора талантливого администратора и одновременно нейтрализовал опасного оппонента - теперь Завойко будет не до Амура.
               
Генерал-губернатор приказал Геннадию Ивановичу Невельскому сдать в Охотске транспорт, а самому прибыть в Иркутск, чтобы затем следовать в Петербург для доклада высшему руководству.
 
По делу, конечно, нужно было бы ехать ему самому, но Муравьёв заболел. Напомнили  о себе все старые болячки и окончательно не залеченная рана на руке, а ещё предстоял нелёгкий обратный путь.
 
Возможно, не только рана и болезнь были причиной того, что он не хотел ехать сам, а послал вперёд «первооткрывателя», но и умение Николая Николаевича просчитывать ситуации на несколько ходов вперёд.
 
В конце концов, он мог спокойно дождаться выздоровления, никто его срочно не гнал в Петербург.
Перед отъездом  генерал-губернатор приказал Завойко снова отправить Орлова в новую разведывательную экспедицию на Амур. Ему была нужна правдивая информация, а не восторги Невельского.
 
В Иркутск совершенно больной генерал-губернатор вернулся со своими спутниками  20 ноября 1849 года. Стояли сорокаградусные морозы. Николай Николаевич был вынужден на время передать дела Зарину, но несмотря на мучившую его лихорадку, диктовал письма в Петербург.
Помимо злобы и недоброжелательства, с которыми он постоянно сталкивался в Петербурге, Муравьёву приходилось преодолевать сопротивление самых богатых людей в Сибири.
 
Их ненависть он вызвал, когда принялся наводить порядок с продажей спиртного и откупом на него, приносивших невероятные барыши откупщикам, в число которых входили крупнейшие золотопромышленники. Петербургские связи делали сибирских миллионеров неуязвимыми.
 
В Сибири всё решали деньги и связи. Вся государственная российская система управления в Сибири, включая военных и полицейских чинов, была полностью коррумпирована.  В письме брату Муравьёв писал:
 
«Всем им хороши были генерал-губернаторы, которые любили есть, пить, волочиться и наживаться, но когда Государю угодно было назначить сюда меня, то они воображали, что обойдутся красными словами. На беду их Бог дал мне молодость и глубокую преданность России и Государю…. Вот и пошли на меня войной, конечно кабинетною, чернильною, дипломатическою…»
 
Николай Николаевич был единственным донкихотом из генерал-губернаторов, который пытался искоренить в Сибири взятки. С его отъездом из неё борьба с ветряными мельницами окончилась.
 
Продолжение http://proza.ru/2021/09/03/901