Пионерская, 22

 Пионерская, 22
Где рождение встречали
и навеки провожали всем двором      
                Из песни

Скорбный путь
Маршрут похоронной процессии в городе пролегал аккурат мимо нашем средней школы. И вот, представьте себе, корпим мы над уравнением или пишем сочинение, как вдруг раздается траурный марш.
Мы дружно прилипаем к окнам и смотрим, кого несут. Молодого или старого. Много ли народу. И, главное, сколько венков. Количество венков свидетельствовало о калибре усопшего, служило мерилом того. насколько достойно человек прожил жизнь.
Обыватели потом обсуждали количество:
- У Ивана Иваныча аж 20 венков!
Значит, Иван Иваныч был уважаемым человеком, скорее всего, местной шишкой.
Или:
- Венков-то и не было. Только от родственников.
Значит, хоронили совсем старого человека или ординарного горожанина. А так как похороны в нашем городе были явлением частым, по два-три покойника в день, это было нашим ежедневным школьным развлечением. Осталось непонятным, почему оркестр заводил свою скорбную песнь именно тогда, когда процессия подходила к учебному заведению.
Девять лет моей школьной жизни прошло под этот траурный аккомпанемент, и лишь на десятом году нашего обучения кто-то из школьной администрации нашел выход: попросил музыкантов этот участок проходить в оркестровом безмолвии.
А спустя некоторое время покойников стали возить другой дорогой, минуя учебное заведение.  Причиной этому стало курьёзное происшествие.
Дело в том, что в одном месте по пути к погосту дорога резко поднималась вверх, усопшие так и норовили вместе с гробом съехать вниз с грузовиков, на которых их везли, ведь при перевозке покойников борта машин опускали.
При очередных похоронах съехал и ударился оземь гроб с одним из партийных работников, членом горкома КПСС. Разразился страшный скандал! В спешном порядке висячий мост через реку на пути к кладбищу был демонтирован, а на его месте вырос нормальный каменный мост.
Теперь покойные и их родня могли не опасаться потерять усопших по пути следования к месту их последнего упокоения.
Про духовой оркестр, сопровождавший процессию, стоит сказать отдельно. Главным человеком в оркестре был барабанщик. Маленький, круглый, словно шар, очень важного вида человек с огромным барабаном и колотушкой. Мне было непонятно, почему все называли его «кроме нас», пока, наконец, не выяснила, что он был на самом деле носитель литовской фамилии – КруминАс.  «Фамилие такое», как говорил Кот Матроскин. До сих пор перед глазами яркая картина: оркестр с Круминасом, который, как и положено, шёл после трубачей, но казался главой этого музыкального коллектива.
Сколько же ребятам из оркестра, кстати, не обладавшим музыкальным образованием, приходилось видеть чужого горя! Да и сами они в основном имели горькие судьбы. Необходимость выпить на кладбище за упокой души, да ещё и по нескольку раз в день, отправляла на тот свет одного за другим молодых еще людей, игравших в оркестре, в том числе моего соседа Серёгу Юзенкова, игравшего на трубе. Приходилось ему исполнять траурный марш на похоронах наших соседей, ведь в доме всего-то на восемнадцать квартир постоянно кто-то умирал.
Идешь, бывало, из школы, входишь в подъезд, а там крышка от гроба. В первый раз я сильно испугалась, увидев домовину, потом привыкла. Странно было то, что умирали не только пожилые, но и молодые люди. Бабки о дворе судачили, мол,
дом построен на нехорошем месте.



















Про наш дом и окрестности
Дом 22 по улице Пионерской строили пленные немцы. Это типовые строения пятидесятых годов, коих немало по всей стране: двухэтажные, с высокими потолками, большими окнами и толстыми стенами. Строили их надежными и долговечными. Немецкое качество. Стоят уже более семидесяти лет и еще столько же простоят. Правда, сейчас дом больше похож на раненого: во многих местах сильно облупилась краска, а так как красили его несколько раз, то все эти слои сквозят сквозь штукатурную брешь.
Во дворе стояла беседка, тоже типичная для шестидесятых-семидесятых годов. Вместительная, зарешеченная, летом густо увитая вьюнком. В ней было даже электричество: вечерами горела лампочка, розеткой пользовалась молодежь, чтобы включить магнитофоны.
В глубине двора – две большие лавки-скамейки со спинками, сворованные в городском парке, между ними – стол, где мужики играли в «дурака» и «козла».
По периметру двора росли тополя. Перед окнами красовались цветники, в которых весной цвели тюльпаны и нарциссы. По всему двору одно время так расплодились маргаритки, что он походил на манную кашу, размазанную по тарелке. Было очень жалко, что чёрно-белый фотоаппарат не может передать этого великолепия.
Осенью в больших количествах горделиво высились в клумбах бордовые георгины,  которые радовали глаз жильцов. А вот Антон Павлович Чехов терпеть не мог георгины:
- У этого цветка наружность аристократическая, баронская, но содержания никакого. Так и хочется сбить тростью его надменную головку.
А вот мне нравится яркий бордовый огонёк в увядающем палисаднике среди жухлой осенней листвы. Горит надеждой.
К забору, ограждавшему дворовую территорию, примыкали деревянные сараи, в которых жильцы держали дрова, хозяйственный инвентарь и многое из того, что у сейчас можно увидеть на некоторых балконах. Хранили капусту в бочках, разводили живность: кур, поросят.
Свиней обычно резали зимой. О готовящемся убийстве мы обычно узнавали по дикому визгу, который с утра раздавался во дворе. Спустя некоторое время слышался шум паяльной лампы:  это опаляли тушу. Затем её вешали в сарае, иногда дверь была открыта, и мы с ребятами заглядывали в его чрево. Жутковато. Хоть и свинья, но все одно – труп. Вечером сарай закрывали на замок.
Несмотря на бедность, не помню случая, чтобы кто-то покусился на свинину.
Преступность была, глядя из сегодняшнего времени, какая-то несерьёзная.
Участкового дядю Ваню, высокого, стройного и улыбчивого мужчину в форме и с неизменной кобурой на поясе, заводчане уважали. Когда его разжаловали по неизвестной нам причине – вроде как потерял пистолет – не помню, чтобы кто-то злословил не сей счёт. 
За сараями был стадион. В шестидесятых он представлял шикарное сооружение, с трибунами, прожекторами, зданием для переодевания спортсменов, радиорубкой. Здесь же была и баскетбольная площадка. Проводились соревнования по футболу, баскетболу и хоккею. Хоккеисты были одеты не абы как, а в настоящую хоккейную форму. Трибуны были полны зрителей. С радостью вспоминаю эти спортивные праздники.
Детям тоже было настоящее раздолье: зимой мы пропадали на льду все свободное время, в тёплое время гоняли мяч. К слову сказать, это был не единственный стадион в нашем небольшом городе в советское время.
Было горько наблюдать, как стадион умирает. Сначала разрушились трибуны, но лед ещё заливали. Потом опустело здание. Оставались еще прожекторы, но их тоже убрали, потому что дверь при входе на вышку, где они были установлены, кто-то взломал, и один из местных мальчишек, любитель высоты, сорвался и получил  травмы, несовместимые с жизнью..
Некоторое время стадион использовался в качестве пожарного полигона. Мы вприпрыжку бежали смотреть, как огнеборцы преодолевают препятствия. Коронным номером было – как можно скорее потушить огонь. С замиранием сердца ждем, когда же полыхнет! Вот он, огонь до небес, в секунды укрощённый мощным потоком пены. И потные, довольные мужики пожарные.
Сейчас стадион представляет жалкое зрелище. Большая территория заросла травой.
Умирал стадион и умирали наши соседи, зачастую, молодые вполне люди.

















Смерть соседки
Первое сильное впечатление на меня произвела смерть соседки тети Фроси Зельдиной из квартиры напротив. Причина ухода молодой красивой женщины была нелепой: она срезала бородавку на ноге. В итоге сепсис. Хоронили её всем двором. А еще на похороны пришло много народа с деревообрабатываюшего комбината, где тетя Фрося трудилась мастером.
На кладбище я, двенадцатилетняя, была впервые, и все представляло интерес. Помню, перед тем, как опустить в могилу гроб, кто-то из заводчан сказал речь о том, каким хорошим производственником была Ефросинья Андреевна Зельдина. Непривычно было слышать полные имя и отчество соседки, добрейшей тети Фроси, постоянно подкармливавшей нас конфетками.
Момент прощания у могилы отпечатался в памяти. Позже я узнала, что называется это гражданской панихидой. Дань уважения хорошему человеку –  сказать доброе слово на прощание. Этот урок пригодился мне впоследствии. Если на похоронах, где я присутствовала, все забывали это сделать, приходилось исправлять ситуацию и высказываться самой или инициировать кого-то сделать это.  Ну как человеку уйти в мир иной, не услышав на прощание тёплых слов!
И еще один урок, который я вынесла из смерти тети Фроси: нельзя самостоятельно удалять ни родинки, ни бородавки.
В советские времена не было ритуальных услуг, и гробы с покойниками после доставки из морга перед погребением находились у усопших дома, куда с ними  приходили попрощаться родственники, друзья, знакомые, соседи. У нас в городе было принято класть в гроб деньги, чтобы материально поддержать родственников. На теле усопшего лежал развернуты платочек, и все, кто приходил проститься с покойным, клали деньги, кто сколько мог. Как правило, 50 копеек или рубль. Считалось, что это деньги родным на поминки и памятник.
И еще один урок, который я вынесла из смерти тети Фроси: нельзя самостоятельно удалять ни родинки, ни бородавки. Это чревато.











Вести с того света…
Папе положили много денег. Папа, Сергей Иванович Гусаров, был начальником отдела технического надзора на заводе «Пластмасс», а до того – главным инженером Управления сельского хозяйства в администрации города, поэтому народа на его похороны пришло очень много.
Близкий друг, Ефрем Иванович, не пожалел аж двадцати пяти рублей. Эту самую уважаемую купюру, фиолетовую, с профилем Ленина, мой дядя смешно называл двадцепяткой. Это были очень большие деньги в то время! Зарплаты обыкновенного человека в то время составляли от шестидесяти до ста двадцати рублей.
Но положил их Ефрем Иванович не на платочек, а прямо в гроб. Не знаю, почему он так сделал, видимо, подумал, что на том свете пригодятся на первое время. Как в воду глядел! Первое время папа занимался там очень тяжелым трудом – сбивал с ёлок в лесу сосульки…
Еще ему, страстному книгочею и библиофилу, положили в домовину том из всемирки, Библиотеки всемирной литературы, это было издание из двухсот томов, которое книголюбы выписывали в книжном магазине, а затем с какой-то периодичностью там же выкупали.
Иметь всемирку в доме считалось очень престижным. Это была особая каста людей – люди, имеющие всемирку! У нас была большая домашняя библиотека, в том числе Большая советская энциклопедия в тридцати четырёх томах.
- Зачем вам столько книг? – спрашивала соседка Светка Казакова, которая постоянно брала у меня хорошие книги почитать – и никогда не возвращала.
Папе положили его любимую книгу - «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека.
Папа пенял маме во сне, что та не выкупает книги! Но ей было не до того. Смерть мужа, неожиданная, стала для неё большой трагедией. Ей даже пришлось принимать сильные успокоительные препараты, несколько месяцев она еле-еле могла работать. Поэтому, разумеется, тома из всемирки оставались невыкупленными.
Однажды утром мама вскочила с постели в смятении.
- Что случилось?
- Сергей приснился. Идёт со стороны книжного магазина, в руках несколько книг. Качает головой и смотрит укоризненно.
Это напоминание заставило маму в тот же день мчаться в книжный магазин и выкупить положенные тома. Однако несколько книг пропало, и таким образом наша всемирка осталась некомплектной.
Про сосульки, которые папа сбивал на том свете в лесу, мы тоже узнали из сна.
Дело в том, что папа был истинным атеистом, членом коммунистической партии. Ввиду папиного неприятия Бога я оставалась некрещёной до тридцати трёх лет. Единственная в доме икона, старинная, металлическая, подаренная маме в день свадьбы моей бабушкой, Февроньей Абрамовной Абрамовой, происходившей из семьи старообрядцев знаменитого места Обитель, гнезда старообрядчества под Великими Луками, хранилась в нижнем ящике комода, замотанная в чистые тряпки.
Само собой, по смерти папы никому и в голову не пришло провести обряд отпевания, но в годы советской власти и верующих-то редко отпевали. А уж читать Псалтырь у гроба – это было запредельным знанием православных традиций.
И вот снится отец в очередной раз, стоит, согбенный, в зимнем лесу, в глубоком сугробе, замёрзший, и жалуется:
- Какая же у меня тяжёлая работа здесь, хожу по лесу и сбиваю сосульки с ёлок…
И ёлки во сне такие высоченные, разлапистые, и все в снегу!
Мама рассказала сон подругам, и кто-то предположил, что нужно провести отпевание хотя бы заочно.
Молодой наш шахтёрский город был безбожным, и люди были такими же. Не только в нём, но и в округе на много километров не было не только храма, но даже часовенки.
В ближайший выходной мама села на автобус и отправилась за сто километров в город Зубцов, где была церковь. Попросили батюшку провести обряд. По окончании обряда он велел закопать в могиле небольшой свёрток, что мы и сделали в ближайшие выходные
Через какое-то время снится папа снова и сообщает:
- Мне сменили работу. Теперь я завгар!
А надо сказать, что тут, на земле, должность завгара – заведующего гаражом на крупном промышленном предприятии – была его первой работой.
Сон вселил надежду, что и на том свете, как и на этом, он достиг степеней известных.
Папа вообще давал знаки с того света очень интересным образом. Взять хотя бы случай с моей одноклассницей Леной Спириденковой.
У нас был очень дружный класс, папу знали все поэтому на похороны пришёл весь мой девятый «Б».
Через некоторое время после похорон в школе ко мне подошла Лена и сказала:
- Таня, мне приснился Сергей Иванович!
Во сне Лена, живущая недалеко от кладбища, увидела следующее: идёт она в школу, а навстречу – мой папа с шампунем в руках. Лена спросила, куда он путь держит. Папа ответил, мол, иду идёт домой, ходил в магазин купить шампунь, голову, нужно вымыть.
Лена удивилась,
- Дом ведь ваш в другой стороне, Сергей Иванович!
- Нет, Лена, теперь мой дом там.
И показал рукой в направлении погоста.
Ошарашенная Лена пересказала сон в деталях мне, а вечером я – маме. Та сообразила, что папе плохо вымыли голову в морге больницы в Твери, где он умер.
В субботу мы купили мыло, взяли любимую папину мыльницу, с которой он ездил в свои частые командировки, жёлтого металла, блестящую – папа любил красивые вещи, будь то сорочка или та же банальная мыльница - и закопали в могиле.
И ещё интересный факт. Приезжая к своей тёще, моей бабушке, папа любил сидеть под яблоней. В год, когда папа умер, яблоня засохла. А ровно через полгода он забрал с собой тёщу.



Врачебная ошибка
Виной смерти отца была ошибки врачей. В городской больнице ему никак не могли поставить диагноз, перевели в туберкулёзный диспансер. Не добившись улучшения, направили отца в областную больницу, подозревая онкологию.
От неё в тверской больнице папе и сделали операцию. Однако у него был нераспознанный абсцесс лёгкого, гнойный очаг микробного происхождения, который может быть расположен как поверхностно, так и в костях, мышцах, внутри органов. У папы зараза сидела внутри лёгкого. Скорее всего, он развился после пневмонии. Операцию делали не вручную, а каким-то новомодным аппаратом. К несчастью, лечащий врач уехал в это время в Москву на курсы повышения квалификации, перед отъездом наказав не делать операцию без него. Почему его ослушались – неизвестно. В понедельник, тринадцатого числа, во время операции прорвали этот нарыв, в итоге - перитонит. Девятнадцатого октября папа умер. В очень современной, хорошо оснащённой больнице областного центра.
История о том, как загубили здорового мужика, долго потом обсуждалась как в Твери, так и в больницах районных городов по всей области.
Никогда не забуду последнюю встречу с папой, перед операцией.
Мама, главный бухгалтер строительного управления, попросила у начальника «Волгу», и мы поехали навестить отца. Утром посещения были запрещены, и тогда я, в пятнадцать лет ничего и никого не боявшаяся, нашла какую-то дверь, типа служебного хода, и поднялась на нужный этаж по лестнице. Когда я  материализовалась на пороге палаты, папа, не предполагавший нашего приезда, не мог глазам поверить!
Он провожал нас у больничных ворот, выходивших на шумное шоссе. Перед глазами картина: страшно похудевший папа в синей выцветшей больничной одежде и снующие туда-сюда машины. Любимое, родное лицо, прощально мелькающее в их потоке.
Я разрыдалась. Я плакала все три часа, которые ехали до дома. Мама не могла меня успокоить. Видимо, моё сердце чувствовало, что вижу папу в последний раз.
Мама ездила к папе после операции. Это была их последняя встреча, о чем они, конечно, не догадывались.
Папа попросил квашеной капусты. Мама метнулась в магазин, там капусты не было. Тогда она подошла к близлежащему дому и обратилась с этой странной просьбой к первой попавшейся женщине. Видимо, мама была в таком состоянии, что женщина без слов поднялась в квартиру и принесла маме пол-литровую банку.
В отличие от всего человечества, боящегося пятницы тринадцать, с чёрного дня операции я опасаюсь понедельника, выпадающего на тринадцатое число.

Умереть вовремя
С папой связана и еще одна очень трогательная история.
В юности он крепко дружил с Борисом Нестеренко. Борис стал большим человеком, директором треста «Сахалинстрой». Это был очень крупный пост, по сути, Борис был хозяином Сахалина. Борис Николаевич звал папу с мамой к себе, обещая и работу, и хорошую зарплату, и просторное жильё, но они не решились покинуть Большую землю. Спустя три года лет после смерти папы Борис Николаевич тяжело заболел, его лечили лучшие врачи Москвы. Понимая, что умирает, он попросил жену похоронить его в нашем маленьком городке, рядом с папой. Не с родными, не на Сахалине, где все его знали и уважали, а рядом с папой, чужим по сути человеком!
И вот представьте себе ситуацию: на работу к маме приезжает чёрная «Волга» и её, главного бухгалтера строительного управления, без объяснения причин, срочно везут в горком партии! Не могу вообразить, что пережила мама за это десять минут, пока ехали до здания горкома и до встречи с партийным боссом. Ну а там уже первый секретарь объяснил ей причину.
Бориса похоронили недалеко от папы. Его дорогой памятник из белого мрамора резко выделялся на фоне скромных памятников и крестов погоста. Приходя на кладбище, я непременно посещаю и его могилу.
Недавно моя подруга, судья, выразила желание:
- Хочу, чтобы на моих похоронах было много людей.
- Не волнуйся, мы тебе это обеспечим, - поддержала я предложение Людмилы Викторовны, а сама подумала, что для этого нужно умереть молодым.
Вспомним, как уходят известные артисты или иные крупные российские персоны. Если умирают в молодом возрасте, то на похоронах тучи народа, шум-гам в телевизоре, СМИ долгое время мусолят детали болезни и особенно похорон. А вот когда умирает очень известный артист, бывший когда-то необычайно популярным, артистом воистину крупного калибра, но доживший до глубоких седин, в последний путь провожает горстка людей, за редким исключением.
Взять ту же Бэллу Ахмадулину, Зиновия Гердта, Элину Быстрицкую, Гарри Гродберга… Мало кто пришел проститься с ними. А ведь это были великие люди своего времени, несравнимые по влиянию на культуру с теми же представителями шоу-бизнеса.
Вот как описывает похороны Бэллы Ахмадулиной очевидец:
- Прощание с Бэллой проходило в ЦДЛ. Как это ни прискорбно, никакой растянувшейся длинной очереди. Пришли только истинные любители поэзии.
/И это про Бэллу, у ног которой в своё время была вся Москва.
Витя Зtльдин
У тети Фроси Зельдиной было два сына, Коля и Витя. Витя был чрезвычайно привлекательный, в маму, жгучий брюнет с карими глазами. И такой же добрый. Он был старше меня на шесть лет. Учились мы в одной школе. Все знали, что он дружит с Алкой Рыжиковой, красавицей с вьющимися пепельными волосами. Этот была светлая дружба. Все завидовали Алке, такого парня отхватила! И вот как-то однажды родная средняя школа № 1 встретила всех стенгазетой,
где среди прочего была критическая заметка по поводу дружбы Вити и Аллы, заметка грязная. Ученики столпились у стенгазеты и потом обсуждала написанное. Авторы заметки даже умудрились найти где-то фотки влюблённых, и рисунок с приклеенными фотоголовами производил неприятное впечатление. Дружба мальчика и девочки была морально растерзана.
В шестидесятые годы на экраны вышел замечательный фильм «А если это любовь?», один из лучших фильмов о первом светлом взаимном чувстве старшеклассников. Но там дружбе препятствовали родители, а учительница, наоборот, сочувствовала героям.
Увы, в нашей действительности педагоги не проявили мудрости и человечности.
После школы Витя, отличный спортсмен, поступил в институт физкультуры, на третьем курсе женился, связав он себя узами брака с порочной особой по имени Галина, очень слабой, как говорится в народе, на передок, которая в отсутствие мужа, призванного после института в армию, пустилась во все тяжкие. Любопытные жильцы из окон при желании могли разглядеть её, предающейся любовным игрищам, происходившим на широкой скамье в глубине двора. Хотя действо происходило в темноте, разве можно укрыться от любопытных глаз! Домой мужчин Галя могла привести не всегда, в соседней комнате жили соседи. Дочка, совсем маленькая, в основном находилась у бабушки.
Витина жена была привлекательной. Как кокетливо опускала она глаза в разговоре не только с мужчинами, но и с женщинами! Редкие, три волосинки в два ряда, волосы она красила в рыжий цвет и накручивала на бигуди, поэтому «голова» была в порядке, а причёска, как говаривала моя мама, обладательница шикарной шевелюры, - это главное во внешнем виде женщины.
Развить тему про волосы
. Обладательница пухлых, чувственных губ, она ими очень гордилась, тогда слово «чувственный» употреблялось разве что в книгах. Выдающиеся по толщине губы назывались по-простому – толстые, а их обладатели – толстогубыми.
Белолицая, тонкокожая, Галина гордилась бледностью и пользовалась этим свойством напропалую, начиная со школьных лет. Постоянно пропускала уроки «по болезни». В дальнейшем не удерживалась ни на одной работе, тоже по максимуму эксплуатируя свою белокожесть и пребывая в основном на больничном. А кому нужны такие работники!
В нашем заводском микрорайоне все всё про всех знали и, как говорил мой одноклассник Толя Орлов по прозвищу Пучок, все «были сплёвши в один клубок».
Витя вернулся из армии. Ему доложили о поведении жены. Супруга все отрицала, представилась безвинно оклеветанной. И тогда он пришел к моей маме как к истине в последней инстанции.
Мама глазом не моргнула и на все его расспросы отвечала, что Галина вела себя очень скромно, занималась ребенком и вообще все свободное время проводила у нас дома за совместным прочтением книг и просмотром телепередач и фильмов.
Артистизма моей матушке было не занимать.
– Не верь никому, Витенька, – горячо заверила она парня. - Жена без мужа – поганая лужа, кто хочет, тот и плюнет!
Подкрепив свои слова фольклорным элементом, она не забыла при этом громко и смачно плюнуть.
Витя поверил маме. Брак был спасен.
Мама взяла грех на душу, но в дальнейшем для этой семьи все закончилось печально.
Работать учителем физкультуры жена Вите не дала: мало платят.
- Учитель-мучитель, - так она его унижала.
И стало семейство торговать на рынке всякой всячиной. Увлеклись спиртным.
Дети (в семье к тому времени родился сын) очень любили маму и частенько вытаскивали Галину из придорожной канавы на нашей Пионерской улице, где она «отдыхала» после пьянки, не в силах добраться до дома.
Катя и Роман буквально боготворили маму! Не дай Бог кому-то сказать о ней плохое слово – как коршуны, налетали на обидчика.
Вот что поражает.
Почему зачастую дети, выросшие в казалось бы благополучных семьях, у внешне нормальных родителей, обижают их,  грубят, стараются поменьше общаться, сдают в дома престарелых, а дети алкоголиков любят своих родителей, заботятся о них. Оставленные в детских домах дети разыскивают бросивших их мать и отца и, найдя, прощают им предательство и начинают заботиться, а иногда – что представляется крайне несправедливым – даже бросают родителей приёмных, которые их вырастили и подарили им тепло и любовь.
Витя тоже крепко любил жену, хотя кумушки во дворе считали, что она его приворожила. Способов приворота девчонки в нашем городе знали много и, надо полагать, активно ими пользовались.
Умерла Галина от злоупотребления спиртным, попросту спилась. Последние годы она совсем опустилась: не работала, тусовалась с «синяками», как у нас назвали алкашей, пила что ни попадя. К тому времени сын Зельдиных стал увлекаться наркотиками и умер от передозировки. Дочь вышла замуж и уехала в другой город.
Витя после смерти жены жил один. Оставался все таким же привлекательным: кареглазым, подтянутым. Ему удалось вернуться на спортивную орбиту, возглавить спортивный комплекс. Много женщин разного возраста вилось вокруг вдовца, но он так и остался  верен своей жене. Любовь…

Коля Зельдин
Витин брат Коля – внешне его полная противоположность: светловолосый, высокий, стал первым и самым крутым в городе фарцовщиком (это тот, кто покупает дефицитные вещи, а потом их продает по завышенной цене), продавал заграничные шмотки и  магнитофонные кассеты. У него первого появился катушечный магнитофон, и  мне с детства привычны и «Битлз», и «Пинк Флойд» и другие рок-группы.
Первыми записями, которые Коля мне дал прослушать на своем новом магнитофоне были песни Александра Градского. Не передать потрясения, испытанного от песни «Жил-был я…» После всех наших тогдашних официальных певцов и певиц Муслима Магомаева, Иосифа Кобзона, Людмилы Зыкиной, и даже Валерия Ободзинского с Ларисой Мондрус, это было глотком иного воздуха. Я гоняла ее по нескольку раз, пленка постоянно рвалась, и я склеивала ее ацетоном. Коля не стал мне пенять за испорченную кассету, а эта песня до сих пор остается одной из моих любимых песен русского разлива.
Вскоре и моему старшему брату купили магнитофон (или маг, как мы называли это музыкальное устройство). И они с Колей в черных солнцезащитных очках, да в брюках клеш, да в рубахах с воротником «апаш», с магнитофонами в руках были, как говорится, первыми парнями на деревне, резко выделяясь на фоне остальных наших заводских парней.
Коля был не жаден. Он дарил мне много подарков, среди них - большой отрез вельвета, мягкий, песочного цвета. Я сшила брючный костюм, благо, у мамы была своя портниха Анна Васильевна, которая обшивала и маму, и меня. Ходила я по городу в вельветовом костюме королевой!
Сейчас и в голову никому не придёт пойти к друзьям и попросить одежду поносить. На свидание в ней сходить или на танцы сбегать. Понятие «личная гигиена» на это не распространялось. Тогда было все просто в общении с одноклассниками и знакомыми сверстниками. Частенько девчонки из моего и даже из параллельных классов брали у меня одежду сбегать во Дворец культуры на танцы. Я не жалела «дать поносить», разрешала брать и платья, и блузки, и юбочки. Но вот вельветовый костюм – ни-ни!
Материально жил Коля в советские годы хорошо, а жить богато в то время означало иметь джинсы, дублёнку, финские сапоги для дочерей и жены и магнитофон!  Был спокойный, уравновешенный, немногословный, что очень не соответствовало роду его спекулянтской деятельности. Почему его не привлекали к суду, к примеру, за тунеядство? Все просто. Дураком Коля не был. Он служил в пожарной части. Эта работа, с наличием отсыпных-выходных, позволяла ему мотаться в Прибалтику, благо границы с Латвией, Литвой и Эстонией были открыты и близки. К примеру, до Латвии от нашего города – рукой подать, всего пять часов на машине.
Авто у Коли не было, он относится к редкому типу мужчин, равнодушных к автотехнике. Но поезда в советское время до Риги ходили через наш город трижды в день, исправно, поэтому проблем попасть в братские республики не было.
Сейчас поезда Рига-Москва на нашей станции не останавливаются.
Пришли годы перестройки. Коля занялся торговлей ваучерами, стоял на местном рынке с акциями в руках. Растил двоих детей. А жена ему досталась – первая красавица города Ника, белокурая, стройная, с высшим образованием. Не знаю, чем он ее пленил.
Иногда думаю, а если бы Коля свой ум, деловую хватку, умение договариваться с людьми – да на благое дело!






















Истоки провинциального либерализма
Коля и Слава, мой брат, оба старше меня на десять лет, приучили меня к «западным голосам», по которым, кроме прочего, передавали самую популярную в мире музыку.
Зная расписание «Голоса Америки», «Би-би-Си», «Свободной Европы», я вечерами в определённые дни ловила ультракороткие волны по радиоприёмнику. В ожидании музыкальных программ приходилось слушать новости. Приходилось – это поначалу. Потом я пристрастилась, настолько разительно информация отличалась от сообщений, несущихся из нашего радио и телевидения. Бытует мнение об антисоветчине радиостанции BBC. На мой взгляд, самым ярым по степени антисоветчины было «Радио Швеции».
Я слушала новости внимательно. И, когда в стране происходило что-то экстраординарное, типа крушения самолёта, политических катаклизмов, скрытых от глаз обычных граждан, только из западных СМИ можно было узнать правду во всех подробностях. Прильну, бывало к приёмнику, навострю ухо, ибо слышимость никуда не годилась, власть глушила «голоса», послушаю и приму к сведению. Пыталась рассказать об услышанном одноклассникам и родителям, но они верили исключительно советским источникам и называли радиоголоса словом ОБС – одна баба сказала.
В общем, либерализовывалась я в гордом одиночестве.
И, конечно, обожала свои любимые западные группы, на которых и выросла. Кроме упомянутых, мне нравились «Led Zeppelin», «Uriah Heep», «Deep Purple», «Sweet and Fanny Adams», «Georgie».  Английским мы не владели, ведь в школах в те годы преподавали немецкий, кое-где – французский. Называли исполнителей на русский манер: дэр пурпле, битлы, георгии ну и подобным образом.
Песню «Uriah Heep» «July morning» играл у нас на танцах ВИА, вокально-инструментальный ансамбль.
ВИА в семидесятые годы плодились как грибы и были везде: в каждой школе, дворцах культуры, клубах, даже самых захудалых. Настоящая живая музыка, не то что потом дискотеки. Яркие, энергичные, но … не живые.
Я и сейчас, слыша живьём электрогитару, чувствую, как замирает сердце и улетаешь в свою молодость, на танцплощадку. Гитары мы называли уважительно: гитара-соло звалась «солярой», ритм-гитара - «ритмухой», а бас-гитара - «басухой». Непременный участиник ВИА – ударник. Про саксофон тогда в нашей глуши слыхом не слыхивали.
Гитаристы, как правило, не были обучены музыкальной грамоте, самоучки.
Ударившись с подругой, оставшейся в родных пенатах, в воспоминания, спросила как-то:
- А помнишь, Вася Нестеров пел «July Morning»?
- А он и сейчас поет.
- ???
- В ресторане.
- И как поет?
- Замечательно поет.
Я отмотала ровно четыре десятка лет назад и подивилась творческому долголетию наших местных соловьев.  А что? Юраяхипам уже глубоко за… Но ездят по всему миру.

Песня «Июльское утро» в исполнении Васи имела такие слова:

Заскучал пароход в порту,
За окном дождь идет.
Скоро хмурые дни уйдут,
Чтоб прийти через год.

Бесконечный, тоскливый дождь
Свою песню поёт.
Не поймёшь, вечер или ночь.
Тускло всё, дождь идёт.

Непогода, непогода, дождь идёт…

Откуда взялся этот перевод – неизвестно.
Кто знает мелодию, попробуйте спеть. Получается вполне в лад.
Под этот крутой медляк танцующие сливались в едином романтическом порыве.
Много десятилетий спустя после того, как я впервые услышала эту песню, попала на концерт в Москве на «Uriah Heep» первого состава в Крокус-Сити-Холле. Слушала и не верила, что могу вживую лицезреть исполнителей. Публика принимала их горячо.
А вот мой любимый «Пинк Флойд» послушать вживую не удалось. И уже не удастся в аутентичном составе, потому что уходят исполнители.

Дитер болен,
Ринго стар,
Эдуард хил.

Такая шутка ходила в народе в начале двухтысячных.
Ах, эти говорящие фамилии…







Тётя Маша Поганкина
В любом многоквартирном доме есть женщина, которая знает всё и всех. Наш не исключение. Звали всезнающую Мария Поганкина (честное слово!). Господь наградил ее говорящей фамилией. Это была крупнотелая женщина, некрасивая, с бородавкой возле носа. Я ни разу не замечала улыбку на её лице. А еще ни разу не видела её без белого платка на голове, который она повязывала, как было принято у простых русских женщин, завязывая узлом под подбородком.
Жила она одна, мужа и детей у неё не было никогда. Целыми днями сидела тётя Маша на лавочке и трындела с соседками, при этом голос у неё был тихий, не то что у тёти Лены Каданцевой, главной интриганки нашей улицы. У этой сплетницы голос был то зычный, то срывающийся на визг.
В непогоду Поганкина торчала у выходящего во двор окна.
Несмотря на то что мало кто испытывал к ней симпатию и за глаза называли Машкой Поганкой, сплетничали с ней охотно, ведь у кого, как не у нее, можно было узнать всю последнюю информацию о событиях в доме, на улице и в городе в целом.
Не знаю, кем она работала и работала ли вообще. Несколько лет была в няньках у соседей и растила тщедушного мальчика Глеба, с синими губами, страдающего сердечной недостаточностью. Вероятно, такого ребенка (правда, не мальчика, а девочку) увидел художник Нестеров для своей знаменитой картины «Видение отроку Варфоломею».
Паренёк был настолько слаб, что его даже не взяли в детский сад, ведь болезни шли чередой. Тётя Маша всю свою нерастраченную любовь направила на этого доходягу и буквально выходила ребенка. Возможно, это был единственный человек из той горстки людей, которая через много лет провожала её в последний путь, кто искренне горевал по поводу ее смерти.
Взрослый мужчина оплатил все расходы на погребение и плакал у могилы навзрыд.











Анна Павловна
Противоположностью ей была Павловна. Добрая, интеллигентная, она привлекала к себе и взрослых, и детей.
Анна Павловна Волкова тоже жила одна. Муж умер рано, сын погиб, не дожив до сорока и не заведя семью. Эти трагедии не ожесточили женщину, она щедро дарила тепло окружающим.
Каждые выходные ходила Павловна на кладбище и однажды спросила, стоя у могилы сына:
- Юра, вот хожу я к тебе, хожу каждую неделю, а не знаю, слышишь ли ты меня.
Ночью ей приснился сын с ответом на её вопрос:
- Мама, когда ты приходишь до двенадцати часов, то я тебя слышу, а когда после двенадцать, не слышу.
С теп пор она, а потом и моя мама, услышав про такой сон, посещали усопших только до полудня.
Мама очень любила нашу славную соседку, единственного человека в доме, к которому ходила в гости. Всегда поддерживала её и материально: то денежек даст, то купит чего-нибудь вкусненького.
А я считала Анну Павловну своей бабушкой и пропадала у неё иногда целыми днями, посвящая мою взрослую подругу в свои детские, а потом девичьи тайны. Как и многие, я вела подростковый дневник, полный секретов. Дома я его хранить опасалась, поэтому тайником для своих положенных на бумагу мыслей и чувств избрала пузатый резной комод в комнате бабушки, всецело доверяя ей. Мама о дневнике знала.
Комната Павловны утопала в герани. Огромные красные кусты заполонили весь подоконник. А еще Павловна меня приучила к травяному чаю. Она собирала зверобой и поила меня ароматным напитком.
В день смерти бабушки я была в стройотряде в городе Кашине. Мама мне позвонила и сообщила, что одной из первых узнала о её смерти и успокоила меня, что забрала мои дневники, тайны останутся тайнами.
 Хоронила бабушку дальняя родственница. Раньше она почти не навещала, дай Бог, если раз в год заглянет поинтересоваться здоровьем и самочувствием Павловны, у которой было больное сердце. Похоронила, вывезла все вещи и забыла про могилку. За холмиком ухаживала моя мама, а сейчас, приезжая в родной город, непременно навещаю могилу любимого человека и я.
С Павловной связан один курьёзный эпизод.
В нашей квартире на кухне была радиоточка, тогда они были почти у всех. И почему-то громкость мы включали полную, вероятно, чтобы утром слышать гимн Советского Союза и не проспать на работу. Я премного благодарна радиоточке, именно по радио я, шестнадцатилетняя, услышала повесть своей ровесницы Дины Рубиной «Когда же пойдёт снег»; именно по радио, познакомившись с органной музыкой, я влюбилась в неё; именно по радио я слушала прекрасные радиоспектакли. Бежала включать свет во всех комнатах, когда передавали «Противостояние» или рассказы Эдгара По. Любимой передачей Павловны – а с её подачи – и моей тоже была «Встреча с песней». Никогда не забуду бесподобный голос ведущего Виктора Татарского.
Помнится и утренняя, под бодрый фортепианный марш, зарядка, которую я периодически принималась делать, но хватало меня ненадолго, уж очень люблю поспать; и задорная «Пионерская зорька». А песенки «Радионяни», которые помогали овладеть великим и могучим, в голове до сих пор, вот такая, к примеру, о правописании слова «пол».

И теперь нам станет ясно,
Не забудем никогда:
Слово «пол» с любой согласной
Слитно пишется всегда.

Перед л, и перед гласной,
Перед буквой прописной
Слово «пол», любому ясно,
Отделяется чертой.

Недавно позвонил мне давний ученик, Димка Чернов, которого я много десятилетий назад готовила к поступлению в вуз, и, завершая разговор, похвастался, что помнит стишок про «пол». И по-пионерски оттарабанил его.

Но вернёмся к курьёзному эпизоду в Анной Павловной и радио.
Когда мы уезжали на долгое время, просили её поливать в квартире цветы. 
У радио с двух до трёх часов дня был технический перерыв, профилактика.
В очередной раз Павловна пришла ухаживать за растениями аккурат в это время. И вот поливает она цветы, причем, как назло, на кухне, как вдруг почти над ухом мужской голос как гаркнет: «Московское время пятнадцать часов!».
Еле, говорит, очухалась.











Супруги Лисица
Возможно, и вам когда-то встречалась супружеская пара, у всех вызывающая удивление. У нас таковой были супруги по фамилии Лисица.
Жена, Вера Федоровна, медик, кареглазая, крупная, с фигурой медведицы, холеная, всегда с причёской и накрашенными губами, на пальце - золотой перстень с крупным розовым камнем, была одной из немногих, кого в нашем дворе величали по имени-отчеству.
Большинство ведь соседок звали на –иха: Сахарова – Сахариха, Ермакова – Ермачиха, Нилова – Нилиха, Юзенкова – Юзенчиха и т.д. Но это относилось лишь к тем, у кого фамилия заканчивалась на –ова. А вот попробуй так назвать тех, у кого фамилия на –ина: Зельдина, Федина и подобные. Не скажешь на –иха. Называли просто по фамилии. Иногда по отчеству. Но по имени отчеству – мало кого.
Мы же, дети, называли Веру Федоровну тётя Вера Лиса.
Работала она в заводском медпункте и никогда не отказывала в помощи соседям. Помню, как ловко была извлечена ею соринка из моего глаза – я и глазом моргнуть не успела, пардон за каламбур.
Но вообще с медициной тогда было просто. У меня часто появлялись нарывы на руках и ногах, занозы меня любили. Но не идти же с ними в больницу! Папа, бывало, подождёт, пока нарыв станет большим, возьмёт бритву, накалит её на огне, намажет нарыв спиртом – чик – и готово! Гной вытек. Сделает перевязку – и всё в порядке до следующего раза.
Муж Веры Фёдоровны был малого роста, чрезмерно худой, как говорят в народе, маленький-плюгавенький, сильно пьющий человек, в фуфайке и высоких резиновых сапогах, постоянно сидевший с самокруткой у сараев подле собачьей будки. Он заботился о дворовом псе Шарике, отвечавшем ему доверием.
 В отношении полов я тогда еще мало что понимала, но несоответствие этих людей было столь разительным, что не могла не спросить у мамы, почему у такой роскошной Веры Федоровны такой никакущий муж.  Мне казалось, что рядом с ней должен быть по меньшей мере генерал или полковник, какими я их представляла себе из советских фильмов.
Оказалось, во время войны этот человек спас Вере Федоровне жизнь, и в благодарность за это она вышла за него замуж. Детей у пары не было.
Вера Фёдоровна ненадолго пережила своего мужа, скончавшегося от рака. Во время болезни за ней ухаживала сердобольная соседка, тоже немолодая женщина. Она же её и хоронила. Вскоре и добрая самаритянка заболела, но у нее не было такой же заботливой и участливой женщины рядом, доживать и умирать ей пришлось в доме престарелых в страшных мучениях.
Соседи в то время старались помочь друг другу. Все всё про всех знали. Ключи от квартир хранились под ковриком у дверей. А праздники отмечали сообща.



Дворовые праздники
В нашей уютной беседке днём малыши строили свои домики, накидывали на лавки внутри какие-то ткани и играли. А раз домик, то играли в семью, со всеми скандалами и примирениями, благо моделей поведения было большое разнообразие. Вечером в беседке или тусовалась молодежь, или мужики «забивали козла» в домино или в дурака и «козла» в карты. Игра «козёл» пришла в Россию из Германии в начале двадцатого века.
Надо сказать, что эту карточную игру я освоила в совершенстве, потому что летом все дворовые ребята уезжали в деревню, а я оставалась в городе, ведь у меня никого не было в деревне. А мне так туда хотелось! С открытым ртом слушала друзей об их деревенских приключениях, о сенокосах, сборе грибов-ягод, танцах в сельском клубе и, конечно, о первых любовных приключениях.
Что делать всё лето в городе, где нет музеев, театров и других объектов культуры? Садилась и играла с мужиками в «козла».
В силу юного возраста и свежих мозгов игра далась мне легко, да и мозги при игре в «козла» развивались, как ни странно
Самое важное в этой игре – знать, какие карты есть у твоего партнёра по команде, а каких нет. До сих пор помню, мы подсказывали своим товарищам по команде, карт какой масти у кого не осталось. Нужно было тихонько сказать: «Кроме…» - и сделать определённый жест. Например, если не было червей, нужно было показать кончик языка. Не было крестей – подмигнуть. Непосвящённому человеку было бы странно видеть, почему кто-то вдруг показал язык и произнес это слово.
А ещё сигналили пальцами правой и левой руки. Ой, это было так интересно!
Итак, наступает праздник -  и в беседке накрываются столы. Праздник длится до глубокой ночи.
В тёплую погоду трапезничали прямо во дворе. Соседи несли всякую снедь. Из выпивки была самогонка. Когда я впервые увидела мутную жидкость, страшно удивилась. Самогонку гнали многие, хотя это каралось законом. Дома у нас такого алкоголя не водилось. Папа пил хорошую водку или коньяк.
Но после смерти отца рано овдовевшей маме тоже пришлось заняться самогоноварением: нужно было строить дачу, а денег не хватало. Строители согласились работать за самогонку. Совершались противоправные действия ночью, чтобы дети не видели, и нам было невдомек, почему так сильно запотели водопроводные трубы (слова «конденсат» я тогда не знала).
Спустя время мама уже не скрывала своего производства и даже советовалась, чем очистить самогон, зверобоем или марганцовкой. Обычно выбирался зверобой. Самогон получался – чистая слеза! Чтобы проверить его крепость, мы поджигали бумажку – и полыхал яркий голубой огонь. Конечно, я, комсомолка, председатель школьного комсомольского комитета, периодически ссорилась с мамой, мол, прекрати, пока под статью не попала. Но финансовая подоплёка превалировала над железными доводами, а уподобиться Павлику Морозову мне бы и в голову не пришло.
Когда трехлитровая банка самогона, настоянного на зверобое, была выпита, мама – непонятно зачем – заливала пропитанную зельем траву простой водой и ставила на антресоли. Как-то приехал к нам в гости дальний родственник из Питера, большой любитель выпить. Как он нашел эту банку, не знаю, обычно ёмкость размещалась в глубине антресоли высоко под потолком. Он пил практически чистую воду и был в полной уверенности, что употребляет спиртное. При этом сильно хмелел. Нам была непонятна причина его постоянно весёлого настроения. Решили, покупает чекушки водки в магазине. И только позже, когда мы обнаружили, что банка с псевдосамогоном пуста, всё стало на свои места. Расстраивать родственника не стали.
Понятие о процессе самогоноварения помогло мне впоследствии разгадать одну загадку.
Мы с мужем жили уже в другом городе, в многоэтажном доме, и постоянно удивлялись, почему периодически, примерно раз в месяц соседи из квартиры сверху в пять утра нестройным хором поют песни, нарушая при этом наш сон. Муж намеревался заявить в милицию. Но однажды, встав ночью по малой нужде, я заметила, что все трубы покрыты конденсатом. Утром объяснила супругу, рвавшемуся в отделение милиции писать заявление, чем занимаются соседи сверху по ночам. Он тут же смирился, дескать, святое дело.
Но вернемся в беседку к накрытым столам с запотевшими бутылями самогона.
На покрытых клеёнкой столах – картошечка с укропчиком, сало, квашеная капустка с клюквой и брусникой, соленые грибочки, бочковые огурцы и бочковые же зелёные помидоры.
О соленьях следует сказать особо. В шестидесятые годы еще не было такого понятия, как закрутки. Закаточные машинки появились позднее,
в небольших количествах, доставали их по блату, и соседки занимали друг у друга столь нужный агрегат в пору заготовки ягод, грибов, овощей и плодов.
Понятие «по блату» было непонятное мне, я, наивная, думала, что это бесплатно, но мама мне всё растолковала. По блату нам доставались кое-какие дефицитные продукты от соседки тёти Вали, заведующей продовольственным магазином. В этой же торговой точке работала продавец по имени Муза. И, когда в ходе урока литературы незабвенная Ольга Ивановна говорила, мол, к поэту прилетела муза, мы хором добавляли: «Из заводского магазина!».
Капусту, огурцы и зелёные помидоры солили в бочках, наполненную тару на зиму выносили в деревянные сараи, тоже примету советской эпохи в малых городах.
Но скорей-скорей к столу. Колбаса и сыр тоже на нем водились, но не всегда. Кто-то приносил кровяную колбасу, на которую я не могла смотреть, и недоумевала, неужели это можно есть? Присутствовала и ливерная, в советское время очень вкусная. Мама обжаривала её с луком и фаршировала блинчики. В детстве удалось попробовать и настоящей колбасы, изготовленная «для своих» по строгой технологии. К столу нам её иногда поставляла Елена Петровна, близкая мамина подруга, главный врач мясокомбината.
Хорошая колбаса была дефицитом, не помню, чтобы во время дворовых праздников ели копчёную. Чаще всего при носили варёную типа докторской. Зато было много сала. Я тоже не понимала, почему эту жирную белую субстанцию – да ещё и с луком! – все едят с таким удовольствием.
Ещё на столе водились драники – картофельные блины. Это блюдо в нашей семье не готовили, мама считала его пищей бедняков. Впервые я вкусила драников, когда мы как-то летом пошли дворовой компанией на речку и прихватили с собой из дома, у кого что водилось. Искупались, назагорались, проголодались. Расстилаем газетки и вынимаем снедь. Ирка Цветкова предлагает какие-то тонкие синие лепешки. Я пробую – и тут же выплевываю эту склизкую невкусную холодную массу. Мне объясняют, что это драники. Бррр!
Однако драники драникам рознь. Впоследствии я с удовольствием уплетала приготовленные моей тётей Наташей, жившей в Донецкой области. Её драники – это деликатес! Кружевные, румяные, да ещё и сдобренные густой сметаной! Ах!
Каждый её приезд к нам – с порога после объятий и поцелуев:
- А драников испечёшь?
Незабываемы и драники, которые подавали в ресторане в Литве, в городе Друскининкае, на родине Чюрлёниса. Тарелки с драниками в литовском ресторане были украшены затейливыми узорами особого соуса, немыслимо вкусного.
Литовцы вообще очень восприимчивы к красоте и стараются привнести её в любое дело и в любой уголок своей жизни. В общественных туалетах Вильнюса всегда живые цветы в вазочках!
Что удивительно: природа этой страны такая же, как и в нашей средней полосе, но откуда такое стремление к аккуратности, чистоте, к изысканной эстетике!
У Цветковых мы, дворовые ребята, человек семь-восемь, частенько собирались на кухне и играли в карты. В основном в дурака. Иногда засиживались долго, и хозяйки, сёстры Цветковы, Ира и Алла, резали крупными ломтиками вареную картошку, добавляли репчатый лук, поливали это подсолнечным маслом и посыпали крупной солью. С чёрным хлебом это с аппетитом уплеталось.
Для меня такое блюдо было деликатесом, потому что мама готовила вкусно и разнообразно, ни дня без мясного или рыбного. Холодной картошки с подсолнечным маслом в нашей семейной разблюдовке отродясь не бывало. Поэтому, если я просила приготовить картошку с подсолнечным маслом, она сразу смекала, мол, всё ясно, у Цветковых была.
В нашем заводском районе люди жили небогато, питались в основном макаронами и картошкой. Как-то ко мне в гости пришла одноклассница, я предложила ей отведать голубцов. Она спросила, что это такое? Я была поражена.
Но в нашем доме водились и настоящие эстеты – семья Дущенковых. Однажды я пришла к ним в гости во время обеда.
На тарелках лежали жареные куриные ножки, окаймлённые дольками помидоров. Это было так необычно! Мама тоже красиво украшала блюда, но во время праздничных трапез. А чтобы вот так, в обычный будний день для своей семьи… Я была приятно удивлена и рассказала маме про увиденное.
Итак, взрослые садятся за столы. Мы, детвора, крутимся около беседки, садиться со взрослыми за стол было не принято. Для нас покупали карамель, в том числе подушечки, называемые «дунькина радость», и сушки.
Спустя некоторое время начинались песни-пляски. У кого-то непременно находилась гармонь. Выставляли в окно проигрыватели, но они были редки в то время.
Крепко брали на грудь и мужчины, и женщины. После энного количества выпитого не обходилось без выяснения отношений, в ходе которых вскрывались даже такие тайные вещи, как кто с кем состоит в интимных отношениях вне брачных уз.
Так, однажды соседи с изумлением узнали, что тишайший дядя Федя из второго подъезда, который считался безупречным семьянином, много лет параллельно живёт с одинокой, неприметной, скромной незамужней женщиной из соседнего дома.
Врезалась в память сцена, едва не закончившаяся мордобоем.
Отмечали, если не ошибаюсь, июньские выборы. Все шло своим чередом.
Вдруг среди общего шумного разговора тётя Галя Купцова из нашего подъезда негромко произнесла:
– Ой, майский жук пролетел.
Воцрилось молчание.
– Нееет, Галь… это не майский жук, - возразил дядя Вова Тепаев из первого подъезда, проводив летающее насекомое мутными глазами.
В спор вступил дядя Серёжа Петров из этого же подъезда:
– Да какой же это майский жук! Это не майский жук.
– А я говорю, что это не майский жук, – повысил голос дядя Вова.
Дядя Петя не уступал:
– Ты что, дурак? Майские жуки в июне не летают!
Дядя Вова перешёл почти на крик:
– Да ты сам дурак! Я что, майских жуков не видел? Да я их в детстве пачками в коробочки спичечные закрывал! Ты еще под стол ходил!
Дядя Петя не уступал:
– Ты что, совсем ни хрена не понимаешь? Майский жук – он же зелёный!
– Сам ты зелёный, как лягушка! – взвился дядя Вова. – У кого дома есть книжка про жуков? Тащите сюда!
Я, было, метнулась домой за энциклопедией, но мудрый мой отец, узнав причину такого рвения к познанию фауны в праздничный день ближе к ночи, запер дверь на ключ, и мне не удалось узнать продолжение диалога.
Назавтра ребята рассказали, что, утверждая одно и то же, а именно: что это НЕ майский жук! - мужики дошли до того, что стали хватать друг друга за грудки, попутно припоминая горы взаимных обид.
Едва разняли…

Дворовая интеллигенция
На дворовые праздники старались принарядиться. Хотя что там было из одежды у наших жильцов, простых заводских работяг! Сколько помню, мужчины ходили в грубых ботинках, резиновых сапогах, спецовках, а в холодное время года в ватниках, фуфайках. На ногах – кирзовые или резиновые сапоги.
Редко у кого был костюм. Да и куда в них было ходить? Женщинам тоже особо нечего было надеть, плюшевые пиджаки и большие цветастые платки с кистями считались особым шиком. На головах платки. Украшений на руках никаких.
Мои папа и мама, интеллигенция, очень выделялись на этом фоне. Отец носил костюмы с непременным галстуком, в холодное время года – плащ, пальто с меховым воротником, шляпу или меховую шапку. Мама щеголяла в шляпке, на худой конец, в берете. Никогда – в платке. Звали моих родителей Король и Королева.
Они не принимали участия в посиделках, так же как и двое других интеллигентов: Сергей Николаевич и Виктор Васильевич, заводские мастера.
Интеллигенция отличалась ещё и тем, что выписывала много газет и журналов.  Жильцы нашего дома почти не выписывали прессу, а если и выписывали, то в основном местную газету, называемую брехаловкой, «Сельскую жизнь», «Работницу» или «Крестьянку». Папа же в период подписной кампании тратил на это дело целую зарплату, за что ему пеняла мама, которой он, кстати, многие годы выписывал «Роман-газету», в которой в советское время печатались лучшие из лучших. Читала мама, по обыкновению, перед сном.
Слово «роман» в детстве меня смущало. Папин сослуживец носил это имя, и я приставала к маме с просьбой объяснить, почему имя этого человека фигурирует в названии каждого журнала. Мама не имела представления об омонимах и не могла мне помочь.
Так же как не могла мне объяснить аналогичную ситуацию, когда, возвращаясь домой с папой и мамой из гостей поздним вечером, я спрашивала, почему на растяжке на центральной площади горит лампочками имя моего брата Славы.
Огромными яркими буквами там светилось: «Слава КПСС!»
Наш почтовый ящик всегда был полон подписных изданий, поэтому я с малых лет привыкла к печатному слову. Мне в порядке взросления выписывали «Весёлые картинки», «Мурзилку», «Пионерскую правду», «Комсомольскую правду», «Юность».  Папа выписывал «Советскую Россию», «Известия», какие-то ещё издания, кучу журналов по специальности, местную газету. «Правду» не выписывал. А ещё нам присылали бесплатный журнал «Агитатор и пропагандист», он являлся бесплатным приложением к какой-то газете..
Из взрослых газет мне очень нравилась «Советская Россия», особенно привлекала небольшая колонка  с интересными фактами. Именно из этой газеты в начале семидесятых я почерпнула информацию о том, как лётчики пассажирского самолёта во время полёта над Петрозаводском увидели НЛО. Это происшествие было очень подробно описано. Потом, конечно, дали опровержение, но я уже успела рассказать с жаром всему классу и всем друзьям об этом событии.
Также в этой газете я впервые прочла о том, что рак – это вирусное заболевание. Я показала заметку маме, и она рассказала, что, будучи в гостях у сестры, моей тёти Наташи, запретила той обниматься-целоваться с больной раком подругой. Видимо, она понимала опасность интуитивно. К несчастью, тётя Наташа не прислушалась к совету сестры и через какое-то время тоже заболела онкологией. Мама, ухаживая за ней, выделила отдельную посуду и тщательно, с дезинфицирующими средствами, убиралась в квартире, особенно в кухне и санузле, и дала наказ детям тёти Наташи соблюдать осторожность.
Тётя Наташа умерла, но никто из её многочисленных домочадцев не заболел.





















Мы - артисты
Зачастую дворовые праздники предварялись нашими детскими концертами. Детей во дворе было много, в семьях обычно по двое-трое, и все были наделены талантами. Кто-то хорошо пел, кто-то танцевал, кто-то читал стихи. К тому же многие из нас ходили в разные кружки, бесплатные в то время: хоровой, танцевальный, драматический. Они были как в школе, так и в расположенном рядом Доме культуры.
Готовились мы тщательно, репетировали серьезно.
Итак, артисты готовы, рукописные объявления на дверях подъездов развешаны, принесены лавки и стулья. Выходит неизменный конферансье – Саша Леонов – и представление начинается!
Проводились концерты, ставились спектакли; пьесы мы сочиняли сами на злободневные темы. Как правило, это были бытовые сценки, если можно так выразиться, комедии положений. Зачастую жильцы узнавали себя в героях наших представлений.
Личность Саши Леонова, бессменного конферансье концертов, главного режиссёра и основного актёра наших постановок заслуживает отдельного рассказа.



























Саша Леонов
С Сашей мы знакомы с рождения: жили в одном доме, родились в одном роддоме, ходили в один детский сад, в одну школу, потом учились в одном университете, на филфаке, хотя Саше упорно не давались языки. И если родную грамматику он, зубря правила денно и нощно, кое-как осилил (диктанты и сочинения я ему умудрялась проверять до того, как они попадут к учителю), то с немецким была беда. Не мог он ich (я) от nicht (нет), «как мы ни бились», отличить. Правда, выучил «Ich heise Sascha» - «Меня зовут Саша», и это был предел его лингвистических завоеваний.
Саша обладал большим достоинством – талантом чтеца и был победителем всех возможных конкурсов, включая всесоюзные.
Когда в очередной День Победы у памятника погибшим воинам мой друг читал одно из лучших стихотворений о войне «Варварство» Мусы Джалиля:

Они с детьми погнали матерей
И ямы рыть заставили…

то народ, потрясенный, рыдал!
Короче говоря, постоянно востребованный на митингах, концертах, фестивалях, не говоря уже о показательных уроках литературы и русского языка, где даже обычное правило в его устах звучало поэмой, Саша был палочкой-выручалочкой для школы. И учителя закрывали глаза на его слабый немецкий, ставя «четверку».
Когда мы учились в десятом классе, наша немка, Ираида Васильевна, давала открытый урок для учителей города и района, руководителей городского отдела народного образования и т.п.
Мы быстренько выучили ответы на заранее предложенные вопросы, подготовили темы. Для Саши было особое задание – выучить стихотворение Гейне «Лорелея» на языке оригинала, отнюдь, скажу вам, не короткое.
Ираида вручила Саше пластинку с соответствующей записью немецкого артиста – и подготовка началась. Так как проигрыватель в те годы был только у моих родителей, то репетиции проводились в нашей квартире. Чтобы расслышать малейшие нюансы в произношении, звук врубали на всю мощность, Саша повторял текст тоже громко и выразительно. Соседи, в основном, простые заводчане, начали было стучать в стены, но я заявила, что мы готовимся к российско-германскому научно-практическому симпозиуму, и они, напуганные этим неизвестным словом, смирились. Стихотворение Саша выучил.
Стоит ли говорить, что открытый урок прошел на ура. Что педагоги чуть не попадали со стульев, когда наш красавец блондин вышел к доске и на чистейшем немецком прочел гейневский шедевр. Что слух о нашем уроке еще несколько лет гулял среди учительской общественности. Что Ираиде дали очередное учительское звание, а Саше поставили заслуженную «четверку» в аттестат.
Пришла пора определяться с профессией. В театральное мой друг не поступил, хотя в мечтах мы уже видели его на голубом и широком экране; приехал в Тверь, где я собиралась поступать в университет, и сказал, мол, сама понимаешь, всё по блату. Стал сдавать экзамены на филфак вместе со мной. Сочинение я ему благополучно проверила. На экзамене по литературе Саше достался Маяковский, и мой друг так прочел «Я волком бы выгрыз бюрократизм…», что принимающим было уже не до творческих исканий поэта-трибуна, а мальчики на филфаке всегда в дефиците. (Забегая вперед, скажу, что когда пять лет спустя Саша защищал диплом по теме (клянусь!) «Перцептуальная структура похоронных причитаний», послушать его сбежались все пять курсов филфака.) Одолели историю. Разумеется, не без «Варварства» (попалась тема Великой Отечественной). Подошла очередь немецкого. Шансов никаких. Мы покумекали-покумекали – будь что будет.
Наутро Саша отправился в аудиторию. Я замерла под дверью. Теорию и практику наш герой провалил. Как потом сам он рассказывал, экзаменаторы собрались было поставить ему неудовлетворительную оценку, но Саша робко попросил: «А можно, я стихотворение почитаю». Педагоги, чаявшие услышать нечто типа «О, Tannenbaum», милую новогоднюю детскую песенку из учебника для 5-го класса, милостиво кивнули. И тут Саша, до этого момента не сумевший ответить ни на один из поставленных даже на родном языке вопросов, разразился «Лорелеей».
Можете себе представить всю степень потрясения комиссии, когда ее члены услышали чистейшую рифмованную немецкую речь (даже с каким-то диалектом) с правильным интонационным подчеркиванием, подкрепленную мощью артистического таланта! Саша стал студентом.
Первое занятие по немецкому в университете наша преподаватель Лариса Руфимовна Зитберт (шикарная рыжеволосая статуэтка) начала со знакомства с нами, естественно, на языке Гете. После того как большинство из группы ответили на элементарные вопросы «как зовут?», «откуда родом?» и т.д., наступил черед Саши.
- Саша! – обратилась Руфимовна к нему. – Сколько вам лет?
- Меня зовут Саша, - четким, твердым голосом дал единственно возможный ответ мой друг.
Руфимовна сразу всё поняла, но, будучи женщиной остроумной и незлобивой,  уже, ясное дело, на родном языке поинтересовалась:
- Саша, а что у вас по немецкому в аттестате? И тут он, гордо подняв голову, тоном типа «вы еще сомневаетесь» ответствовал:
- Четыре, Лариса Руфимовна!
И это было чистейшей правдой.




Телефонный кошмар
Телефон на наш многоквартирный дом был только в нашей квартире. Папа и мама, руководящие работники, не могли оставаться без связи с руководством и подчинёнными. Занятный номер нам достался - 3-62, легко запоминаемый, столько стоила бутылка водки.
Через какое-то время меняли телефонные номера, и нам достался не менее интересный: номер 4-14, но и водка тогда уже стоила 4-12. Запоминалось легко: стоимость бутылки водки плюс 2 копейки позвонить из телефона-автомата.
Звонить к нам приходил весь дом, номер нашего телефона соседи давали родственникам и знакомым. Сейчас мне даже страшно представить этот проходной двор.
Мало того, нередко звонили неизвестные люди и просили пригласить Свету, или Клаву, или Валю из такой-то квартиры. И мы звали!
Разрешения позвонить, жильцы, как правило, не спрашивали. Просто приходили и говорили: «Мне позвонить надо».
Но сосед дядя Володя Юзенков считал такие культурные церемонии излишними и обычно врывался, не здороваясь, и направлялся, не снимая грязной обуви, прямо по дорогой ковровой дорожке, фиолетовой, с зелеными полосками, прямиком к стоящему в дальней части коридора, устланного этими дорожками, аппарату, как если бы это была обычная уличная телефонная будка. Происходило такое в отсутствие моих вечно занятых на работе или пропадающих в командировках родителей, а соврать, что телефон не работает, в голову не приходило.
Мало того, обычно звонки дядя Володя были направлены в ЖКО по поводу перебоев в электроснабжении, отсутствия воды или засора канализации. Выражения при этом не выбирались, поэтому мне с раннего детства известен первоочередной набор матерных слов и соответствующих идиоматических выражений.











Юзенковы
Юзенковы жили в соседней трехкомнатной квартире впятером: дядя Володя, тётя Шура и их дети, Сергей и Ольга, а также бабка, чья-то из старших Юзенковых мать.
Есть такой анекдот, который приходит на ум, когда я вспоминаю тетю Шуру.
Лицо говорит попе:
- Вот я за собой ухаживаю: и кремом мажу, и масочки делаю, и лосьончиком протираю, а все равно кожа плохая.  А ты не ухаживаешь за собой, но белая да гладкая. Почему так?
- А я ср… на всех хотела, - объясняет свой внешний вид задняя точка.
Тетя Шура, дожившая до глубокой старости в полном здравии, работала, как и большинство наших соседей, на деревообрабатывающем комбинате, огромном заводе, во вредном для здоровья фанерном цехе, а в свободное время сидела во дворе на лавочке.
Иногда я с ней разговаривала и поражалась непередаваемому по метафоричности языку этой абсолютно неграмотной женщины.
Сама она не понимала их дивной красоты, щедро сыпала направо-налево, а я помню до сих пор.
- Полила я вчера картошечку на огороде, и стоит она такая довольная.
- Хотела клубнику собрать, но смотрю – бочки еще белые. Думаю, ну пускай подозревает…
- Заварила чай, подожду немного, пусть придет в себя.
Квартира Юзенковых была страшно грязной, запущенной. Когда они, первыми в нашем доме, купили черно-белый телевизор, жильцы сочли допустимым смотреть у них кино и новости, вечерами комната представляла собой зал кинотеатра. Я тоже пошла посмотреть на электронное чудо, но не смогла долго там находиться, задыхалась: такой спертый, вонючий воздух был в квартире.
Судьба тети Шуры сложилась трагично. Правда, не знаю, понимала ли это она сама. Сначала умерла их бабушка. Запомнилась она мне тем, что сарай она называла анбаром. Мне было смешно слышать это слово. В анбаре вскоре после её смерти повесился муж, дядя Володя. Причины я не знаю, мама это не обсуждала, а я была ещё слишком мала, чтобы интересоваться причинами, приводящими к суициду.
Мимо сарая потом страшно было проходить, а вообще таких сараев, где люди предпочитали сводить счёты с жизнью, было в нашем микрорайоне немало.
Недавно по телевизору шла передача «Мир наизнанку с Дмитрием Комаровым. Он всегда находит таких людей и такие сюжеты, которые долго не забываются. В одном из них в передаче о Японии Дима показывал огромные скалы, с которых люди бросаются вниз, в море, чтобы свести счёты с жизнью. Таких людей бывает по нескольку в неделю. И есть человек, пожилой мужчина, который их отговаривает от самоубийств. Он там дежурит и, если видит, что кто-то готов уже броситься вниз, заводит с отчаявшимся человеком разговор. Построил там кафе, служащее своего рода реабилитационным центром. Спасённых к 2017 году более шестисот. Огромная проблема современной Японии – одиночество.
Я подумала, что это проблема не только Страны восходящего солнца, но и нашей.
Возможно, и дяде Володе при том, что рядом были жена, сын и дочь, не хватило живого участия. А что касается друзей, то не помню, чтобы кто-то ходил к ним в дом. Кстати, как и ко многим другим соседям. Жили все как-то обособленно. Возможно, это связано с тяжёлой работой простых заводчан. Не до развлечений было. Не до гостей.
А у моих родителей друзья были. И почти каждый выходной то они ходили в гости, то гости приходили к нам. Велись приятные разговоры, пелись песни, В доме был проигрыватель и много грампластинок. Особенно любили Бернеса. А ещё все прекрасно танцевали вальс!
Дочь Юзенковых Ольга была симпатичной девушкой. Как только в стране появились плащи из болоньи, она им, чёрным, блестящим, обзавелась и ходила по двору на зависть всем, то и дело засовывая руки в карманы, чтобы показать, как приятно шуршит материя. Чарующие звуки…
- Мои друзья хоть не в болонье, Зато не тащут из семьи… - запечатлел  Высоцкий модную одежду.
Забеременела Ольга, будучи незамужней, что в те времена было большим позором семьи и обсуждалось на всех углах. Помню, одна из таких матерей-одиночек решила презреть все пересуды и осуждение и оставить ребенка. Так про него говорили, ну тот, нагулянный. Звучало это как нагульный.
Хотя аборты не запрещались, Ольга пыталась травить плод всякими народными способами, их было немало. Избавиться от ребенка не получилось. Однако парень, виновник проблемы, оказался приличным, и женился.  Мы радовались за соседку. Но травля зародыша даром не прошла, родился, как принято сейчас говорить, мальчик с ограниченными возможностями, попросту говоря, инвалид, калека. Муж, образованный человек из хорошей семьи, неплохо зарабатывал, он был начальником среднего уровня в строительной организации, что позволяло Ольге сидеть дома и ухаживать за ребёнком. Но зачастили подруги, разделить горе за рюмкой водки. Итог печален: Ольга спилась, умерла от водки. Борьба мужа за жену  акончилась победой Зелёного Змия.
Что стало с несчастным ребенком – не знаю.
Её брат Сергей, статный, обаятельный и добрый парень,  дожил лишь до сорока лет.
Семью он не создал. Жил гражданским браком с женщиной старше на несколько лет. Она и навещала тётю Шуру после смерти сына.
Последний раз я видела соседку всё так же сидящей на лавочке, вполне здоровой и в ясном уме. Дожила одна в своей трехкомнатной квартире до 95 лет и тихо скончалась. Вот так пропала большая семья, – и следа не осталось.
Сергей, который, как и мой папа Сергей, родился седьмоого января, в Рождество.
Мне казалось добрым знаком, бонусом – родиться именно в этот день. Но оба прожили недолго.

Звезда Рождественская плывет,
Мир славит Христа рождение,
А кто-то ставит – из года в год-
Свечу о упокоении…

Мой папа рождён был на Рождество,
Казалось бы, добрый знак!
Казалось, счастье ждало его,
Но что-то пошло не так.

Подобных судеб, увы, не счесть,
Болезнь, ошибка врачей.
Не стало папочки в сорок шесть.
А звали его Сергей.

Седьмого сосед явился на свет,
Мой одноклассник и друг.
Казалось его здоровее нет,
Любимца друзей и подруг

И он не дожил до сорока,
Болезнь, что войны страшней…
Врачи бессильны пред ней пока.
А звали его Сергей.

Звезда Рождественская плывет,
Мир славит Христа рождение,
А кто-то ставит – из года в год-
Свечу - о упокоении…

На память от соседа мне осталось золотое обручальное кольцо. Странный подарок, который он мне вручил, когда мы с моим мужем, тоже Сергеем, приехали после  свадьбы к маме.
Открываю дверь на звонок: на пороге сосед, протягивает кольцо:
- Это тебе свадебный подарок.



Свадьбы пели и плясали
Свадьбы в советское время отмечались, как правило, дома. Гулять в ресторане считалось высшим шиком! Некоторым финансовое положение позволяло арендовать столовую.
Но большинство гуляли в квартирах или частных домах. Комната освобождалась от мебели, ставили несколько столов, покрывали клеенкой или сначала скатертью, а поверх - прозрачной клеенкой. И столы, и стулья собирали по соседям. Но чаще ставили на некотором расстоянии два табурета и на них клали толстую доску,  доску устилали тканью.
Тарелки были разномастные. На них – стопки. Справа – вилка. О ножах речи не было. Белые бумажные салфетки из экономии резали на несколько частей и тоже клали на тарелку или ставили в убогие пластиковые стаканы. Приблизительно такое торжество можно увидеть в сцене свадьбы Тони в знаменитом фильме «Москва слезам не верит».
Свадебную машину наряжали всем двором. Если молодые ехали в ЗАГС на «Волге», считалось, что свадьба богатая, роскошная. На машинах других марок – обычная. Украшали разноцветными ленточками, водружали золотые бутафорские кольца, сажали куклу или мишку. Аналогично количеству венков на похоронах считалось, что чем длиннее свадебный кортеж с брачующимися и их гостями, тем свадьба круче.
На свадьбу полагалось приглашать родню со всего Советского Союза. Неважно, видел ли ты в глаза хоть раз в жизни тётю Фаю из Казани или дядю Феди из села Лихое, что в Запорожье.
После ЗАГСа ехали к памятнику погибшим воинам или за город, а также в какое-то другое примечательное место в городе. С собой брали выпивку и закуску, посему к свадебному столу приезжали уже в изрядном подпитии.
Если невеста жила в многоквартирном доме без лифта, то, прежде чем жених дойдёт до дверей суженой, путь ему преграждали подружки невесты и буквально истязали парня, повинного лишь в том, что, проявив благородство, решил жениться: скажи красивые слова для любимой, или ответь на каверзные вопросы, или спой-спляши… Женихи подчинялись. Таковы были правила игры.
Ну а дальше ЗАГС, а потом застолье. Как, бишь, у Высоцкого?  «Там у соседа мясо в щах…».
С тостами, выпивкой-закуской, разными конкурсами, которые были одни и те же из свадьбы в свадьбу.
Когда я была свидетельницей, то использовала весь арсенал средств, чтобы было весело и никто трезвым, а значит, грустным, не оставался. Потому что гости обычно выносили вердикт: «Свидетели отличные!» Или «Скучная свадьба. Свидетели никакие!» А мне хотелось быть хорошей свидетельницей и слыть блестящим организатором.
Как правило, во дни моих свидетельств свадьба уж точно пела и плясала. Потому что я знала два прикола. И пили даже непьющие!
Итак, прикол первый: нужно разделить всех гостей по месяцам рождения. А потом петь песню с такими словами:

А кто родился в (январе, феврале и т.) вставай, вставай, вставай!
И рюмку полную до дна выпивай, выпивай, выпивай!

Не выпить считалось большим неуважением.

А второй способ такой. Пили за каждого гостя!
Гость вставал, и все пели:

Выпьем мы за Вову (Свету, Сашу и т.д.)
Вову-дорогого,
Мир ещё не видел
Пьяницу такого!

Вова-Вова, пей до дна,
Мы нальём еще вина,
Вова-Вова пей до дна,
Мы нальём вина!

И попробуй Вова (Света, Коля…) не выпить!

Это все дополнительно к иным тостам.
Умиляло момент, когда молодых одаривали. Деньгами называлось «наделять». Большинство просто клали денежки на поднос, но некоторые считали необходимым озвучить вручаемую сумму во всеуслышание.
К примеру, отец жены говорил:
- Мы дарим молодым сто рублей! (Щедро для того времени.)
Папаша, довольный, гордо садится на место. Но тут выступает отец жены:
- А мы дарим сто пятьдесят рублей!
Первые стыдились…
Из подарков дарили в основном постельное белье, скатерти и сервизы дулёвского завода. Это считалось дорогим подарком. Хрусталь и сервизы Ленинградского фарфорового завода для простых людей был неподъёмен по цене. Помню, мне подарили два хрустальных бокала по 5 руб. каждый. Считалось дорогим подарком.
Так как указанный ассортимент в советское время не отличался разнообразием, иногда у молодых появлялось сразу несколько одинаковых сервизов.
Молодежь танцевала под пластинки, позже – под магнитофон, а взрослые нанимали баяниста.
Самыми пикантными моментами были два: когда невесту крали и потом требовали за неё выкуп и когда жениха заставляли пить шампанское из туфельки невесты  (точнее уже жены). С учётом того, что обычно момент с туфелькой приходился ближе к концу торжества, представьте себе, какое это удовольствие.
Если после кражи невесты жених артачился и наотрез отказывался искать украденную жену, а, махнув рукой, садился за стол и пропускал очередную стопочку, разражался скандал обиженной новоиспечённой жены.
Когда подавали торт, кусочек его гостям предлагалось выкупить.
По окончании застолья специфический запах спиртного и винегрета еще долго витал в подъезде.
На следующий день гости приходили снова, а после опохмелки наряжались в какие-то немыслимые наряды, при этом двое изображали жениха и невесту, и с песнями под гармонь шли по улицам.
Свадебные гуляния давали потом местным кумушкам богатую почву для размышлений и обсуждений, главным вопросом был: вышла невеста замуж честной или нечестной.
Это слово в значении «непорочная» я впервые услышала от дяди Коли Киселёва, соседа-уголовника. Когда он спросил меня об этом, я даже не поняла, что он имеет в виду! Слово «честный» имело для меня только одно значение.