Изнасилование на стол

  Фаина приходила к Анечке по средам. Тихий день недели. Тихое расслабленное время – десять утра. Население пашет. А спальный район, освободившись от населения, видит утренний сон.  В ленивой дреме растянулись тихие улицы, горизонтально проложенные вдоль длинного холма. Спокойно спят дома из белого камня. Тихо греется под солнцем мостовая, скинув разноцветную чешую автомобилей укатившего на службу населения. В эти часы Фаине припарковаться около Анечки - пустяк.

  У Анечки в это время никого. У нее почти всегда пусто. Взрослые сыновья давно разъехались. У каждого своя семья. Муж и прежде пропадавший на работе с недавнего времени - перевернутая страница. Как говорит Анечка, что ни делается, все к лучшему. И Борьке лишняя возможность убедиться, какой из него на хрен герой – любовник. И ей возможность сосредоточиться на себе и на своем здоровье. Спокойно отдавать себя книгам, а тело Фаине. И без иронических ухмылок мужа.

  Дело, а точнее сеанс, ради которого приходит Фаина, - штука серьезная, не любящая спешки. Требует сосредоточенности, спокойствия и тишины. Это для Фаины профессия. За нее деньги платят. И нужно выполнить все мастерски. А после сеанса пойдет кофе, пасьянс, кофейная гуща. Это вторично. Хотя не менее важно. Лечит нервы. А все болезни от нервов. Так что случается, что  за вторичным Фаина засиживается у Анечки допоздна. Остается и на ночь. Места в огромной квартире хватает. В туалете с ванной, рядом с салоном, который по-советски прозывается санузлом, висит полотенце для Фаины и в стакане на полке стоит ее зубная щетка. И даже на полочке ее белье. А Анечка пользуется той ванной с туалетом, что рядом с большой некогда супружеской спальней, где полкомнаты занимает кровать – аэродром с супер-пупер толстым ортопедическим матрасом.

  В этот раз Фаина застала у Анечки гостя.
- Не подумай. Ничего такого, -  лукаво улыбнулась Анечка, - Это старый приятель Бориса.   Сергей. Я тебе как-то о нем говорила. Из России.
То, что старый приятель ее мужа из России, а не из Новой Зеландии или Конго, само собой разумеется. И все-таки. Но не всякий раз  нос к носу  свеженькие, прямо из России.
- Из России? Не из Латвии?  – решила уточнить Фаина и объяснила, почему уточняет - Теперь это уже разница.
- Из России, из Москвы, - подтвердил Сергей.
- Ну и как Москва?
- Стоит.
- Понятно, что стоит. А как там относятся к Израилю?
- Нормально относятся. Видите, меня на совещание прислали. И никаких проверок. Не как прежде. Узнал в последний момент. Из командировки прилетел. А снова лететь надо.В Израиль. И никто не удивился. Так что, сейчас все проще.
-  Ты прямо говори, на симпозиум приехал, - сказала Анечка.
Слово симпозиум звучало внушительно.  Гость заметил, что Фаину зацепило, посмотрела на него иными глазами. Хотя, ни капелюшечки в его наружности не было от  симпозиумов. Нимб над головой не светился. И глаза не светились особенным блеском. Никаой ауры, никакого бейджика. Очень простоватый. Среднего роста, светло-русый, чуть полноватый. Сейчас на улицах Иерусалима таких полно. Только что выбрит тщательно. Местные так редко бреются.
- Он нас подождет? – спросила Фаина Анечку.
- Он нас подождет, -  Анечка произнесла эту фразу, как решенное дело. Что значило: гость предупрежден, что ему придется ждать.
 
  Здоровье превыше всего. Анечка с Фаиной удаляются в комнату, которую когда-то занимал младший сын. А после того, как он вырос, женился и укатил в Америку, в его комнате теперь прописалась массажная кушетка. И Фаина полчаса колдует над Анечкой. 

   Когда в Союзе пошла неопределенность, Фаина нашла спасательный круг. Окончила курсы массажисток. Еще в Риге наработала клиентуру. Солидную клиентуру.  Анечка тогда помогла. И это очень пригодилось. Практически вся ее клиентура выехала. И какая-то часть осела в Иерусалиме.  В Риге это была солидная, состоятельная клиентура. Гражданину средней руки, планирующему выезд, обычно не до массажистов. Так и в Иерусалиме ее клиентура не последний кусок доедала.  И Фаина со своей клиентурой тоже не последний кусок доедала. С клиентами, точнее даже, в основном клиентками, она не позволяла себе расслабиться.  Для клиенток главное - здоровье, а для нее - репутация. А государство, даже не само государство, а его бюрократическую машину, она немного обманывала. Но считала это своим ответом бюрократической машине, каждый раз норовящей прокатиться на тебе.

 После массажа, пока Анечка отходит, Фаина, как у них заведено, идет в салон, варит кофе, ароматный, крепкий, какой они еще по молодости по субботам пивали в Риге. В Риге пивали с бальзамом. Тут  уже забытым. Потому что тут истинного рижского бальзама не сыщешь. А тот который в русском магазине, никаких сомнений - подделка. 

  Ах, как славно они пивали кофе в Риге! Даже не понимали тогда, что это счастье в какой-то момент может закончиться.  В этой стране кофе можно выбрать какой хочешь. Но всего остального уже нет. Нет Анечкиной квартиры. В центре. В старом доме с высокими потолками, тяжелыми шторами, двумя огромными книжными шкафами, с библиотекой, доставшейся от ее папы и составляющей целое состояние. Иногда кофе пили у Фаины. В ее квартире похуже, с простым книжным шкафом. Но тоже в центре. Пили и балдели.  Почти как в Париже. Рига не Париж. Но что-то. А сейчас кофе в Иерусалиме?  И что? И ничего.

  А тут, в Иерусалиме, ни у Анечки, ни у Фаины нет такого количества книг. И нужно ли? В Риге Фаина почему-то не сомневалась, что нужно. Завидовала Анечке. А теперь обходится как ни в чем ни бывало. И не завидует. А Анечка пользуется новой выдумкой, электронной книгой. Говорит, удобно. Любую книгу можно найти. Шрифт можно себе сделать большим. Анечка живет в стандартном доме в новом районе. Квартира даже больше, чем в Риге. Но аура не та. Вот  эта квартира как раз - сестра электронных книг. Нет в ней уютного коридорчика на входе, потолки стандартные, вместо штор жалюзи, вместо дубового паркета белая плитка. А в окнах: с одной стороны, обычная улица, белые дома, а в окнах по ту сторону –  крутой склон холма и минарет на противоположном склоне.

  Когда кофе готов, Фаина кричит Анечку. Та выходит к столу, выплывает королевой в тронный зал.  В махровом халате кирпичного цвета. Махровые халаты тут не носят. Анечка называет его рудиментарным отростком Союза. Гэдеровский.   И страны такой нет, а  Анечке  он служит верно. Во-первых, летом в салоне прохладно от кондиционера. А разгоряченному после массажа телу резко остывать нельзя. Это опасно. Особенно в таком возрасте. Во – вторых, Фаина не знает точно, что чувствует Анечка в тот миг, когда она в халате выходит к столу к чашке горячего кофе, но то что она в этот миг балдеет, можно гарантировать.

  Фаина у Анечки давно своя. Массирует Анечку  лет пять-шесть.  А подруги они с молодости. И не просто подруги. Боря познакомился с Анечкой через нее. Фаина помнит тот поворотный момент, как, сидя за кофе у Анечки в старой квартире в Риге, они, погадав на гуще, пришли к бесповоротному решению, что ловить больше нечего. Нужно уезжать.

  Анечке было сложнее. Все нужно было бросить: хорошую квартиру, машину, хорошую работу, хорошую работу мужа. Да хотя бы ту же библиотеку покойного отца.   Кому она там будет нужна? А взять с собой двоих маленьких сыновей и бесхребетного мужа, никак не решавшегося на отъезд. Фаине было проще. Бросать меньше. И везти меньше. Только один ребенок. Муж напоминал о себе только алиментами. Переехали они почти одновременно. Уже давно освоились на новой земле. Анечка и Боря подтвердили дипломы. Работали. Наработали на большую квартиру. Правда Анечка стала болеть. И вот теперь Фаина два раза в неделю приходит к ней делать массаж. Чаще не получается. Клиенты. Но с недавних пор, как Борька переметнулся к молодой, Фаина приезжает и просто так, скоротать вечерок.

     Сергей сидит и наблюдает, как ловко управляется Фаина.  Достала с полки и расставила на столе блюдца. Четыре.  Расставила.  Для Анечки, для себя, для Сергея – у стульев. И одно по центру - для варенья. Фаина знает, как Анечке было неприятно без нормальных блюдец. Даже гаданье – не гаданье, а сплошная фикция. Тут блюдец просто так не купишь. Только в дорогом наборе. Эти вот Анечка специально привезла из какой-то очередной поездки в Ригу. Фаина выложила на стол чайные ложки, ножи. Достала из холодильника масло, сыр.  С полки хлеб, сахар и мармелад.
- Вы кофе заварной будете? – спросила гостя.
-  Буду.

   Такой ответ означал, что той турки, в которой она варит обычно для себя и Анечки, не хватит. Это ломает весь ритуал. А следом может сбить и кайф, когда они с Анечкой сидят за ее массивным обеденным столом цвета растворимого кофе и маленькими глоточками, не торопясь, пьют кофе. А следом повлияет и на пасьянс и на кофейную гущу. И не будет того удовольствия.

-   Я налью сначала вам, - говорит Фаина Сергею, -  А когда Аня выйдет, приготовлю себе и ей. Пойдет?
- Да как хотите. Как вам удобнее.
- Так удобнее.
 Фаина водит туркой над конфоркой. В этом тоже свой ритуал. Ее научил один журналист, как правильно кофе заваривать. Конечно, лучше всего в мелком песке. Но не будешь же дома еще ящик с песком держать. А если без песка, учил знакомый журналист, турку нужно над маленьким огнем медленно водить исключительно по часовой стрелке. Если правша. Да так, чтобы равномерно прогревались все ее бока.
- Я обычно растворимый пью, - говорит Сергей, наблюдая за священнодействием Фаины.
- А теперь попробуете мой.
 
  Слово мой звучит торжественно. Торжественно как воспоминание о Риге, о тех временах, когда настоящий «Рижский бальзам» стоял в магазинах. Фаина делает еще несколько круговых движений. Потом наливает кофе Сергею и принимается за новую порцию. Для себя и Ани.

- Аня, ты идешь?  - кричит Фаина
- Иду! – слышен голос.
Появляется Аня в своем эксклюзивном халате,  плотном, тяжелом до пят с продольными синими полосками. В нем  и смотрится стройнее. 
- Подожди секунду, сейчас сварится, - говорит Фаина.

 Все садятся.
- Ну, вы уже познакомились? -  спрашивает Аня.
- Да твой друг как воды в рот набрал. Вот только знаю, что он в России растворимый пьет. 
 -Сергей – Борин друг еще по школе, - Объясняет Аня, - Он у нас как-то уже был. Приезжал пару лет назад. Мы уже в этой квартире жили. Молодец, что запомнил, как нас найти.
   
  Анечке обязательно внести ясность, что Сергей свалился как снег на голову, без предупреждений. Чтобы Фаина не подумала, что Анечка его к себе зазвала.
 -  Ну я ж тебе о нем как-то говорила. Не помнишь? – говорит Анечка, -  У нас даже фотография есть. Он и Борька школьниками.  Около их одесской школы. Там даже табличку видно. Ты же видела, - Фаина задумчиво смотрит на Сергея, и видно, что она не помнит ни того, что ей говорила Аня о Сергее, ни фотографии, ни таблички,
 - А я с ним заочно была знакома со свадьбы, - говорит Аня.
- Что-то не припоминаю его на свадьбе, - вглядывается в гостя Фаина, - А у меня зрительная память  профессиональная.
  - И не припомнишь. Я же говорю - заочно. Он к нам на свадьбу не приезжал. Борька его звал-звал.  А он не приехал.
- Это же они оба тогда студентами были? – говорит Фаина
- Ну да, - Анечка поворачивается к Сергею, - Ты в Ленинграде учился?
- В Москве, - поправляет Сергей.
-  Ну, из Москвы в Ригу дольше. Но тоже можно было, -  продолжила Анечка, - Так вот, он не приехал. Но отмазался. Прислал поздравительное стихотворение. Целую поэму.  Кажется, заказным письмом. Успел в срок. Его поэму на свадьбе зачитывали. Борина мама читала. Аж слезу пустила.   Растрогалась. Так пришлось Бориному папе дочитывать.  Не помнишь? У нас где-то хранится, со следами слез Бориной мамы, - Аня помолчала, - А оказалось не стоило слез. Казанова.
 
  Фаина еще раз смотрит на Сергея, как зритель на цирковую собачку, удивившую своим умением.  Сергей понимает, что и поздравительного стихотворения она не помнит.
- А вот и напрасно ты не приезжал, - говорит Анечка, - Приехал бы, мы бы тебя с Фаиной и окрутили. Она тогда  моей дружкой была. А какой красавицей.  Кавалерами швырялась, как картами из колоды. Из-за нее даже дрались.
Теперь Фаине приходится выдержать удивленный взгляд гостя, определенно не находящего в этой невысокой, суховатой седой женщине остатков былой красоты.
- Вот так, - продолжала Анечка, - Много потерял. Приехал бы, и жизнь твоя пошла бы иначе.  А то стихами отделался.
- Не знал, что от моих стихов хоть кто-то прослезился, - усмехнулся Сергей.
- Ну так гордитесь этим, - сказала Фаина, - Не от всяких стихов люди плачут. Не всякий может сказать: «старик Державин нас заметил, и в гроб сходя благословил»
- Ну, каждому есть чем гордиться, - улыбнулся Сергей, - Мне – тем, что кто-то прослезился. Вам – тем что из-за вас подрались.
- Увы, и в тут есть печальная разница. Над поэтическим даром время не властно.   
- Так что, приехал ты к шапочному разбору, - вздохнула Анечка, - Увидел бы Фаинку, такое бы сочинил, что страна бы прослезилась. Мы бы все тобой гордились бы.
- Ну, как я понимаю, у Сергея и без меня жизнь сложилась неплохо, - сказала Фаина, - Если он на симпозиумы ездит. 
- А могла сложиться лучше, - настаивала Анечка, -   Вот женился бы он на тебе. И стал бы он вторым Евтушенко. И поехала бы ты в Израиль с мужем -знаменитостью.  И была бы ты женой русскоязычного израильского поэта. Тут есть такие.  И их печатают.
-  Да я вроде бы не жизнь не жалуюсь, - сказал Сергей, - Все нормально. Жалеть не о чем.
-  Как это не о чем? – возмутилась Анечка, - А насчет Фаинки? Нет, я ничего не говорю. Твоя Галя, я думаю, прекрасная женщина.  Я ее плохо знаю, конечно. Но через нее ты израильское гражданство хрен получишь. А через Фаинку - пожалуйста. Ты знаешь, как там в редакции, где Фаинка работала, пошли ее клеить, когда узнали, что она решила уехать? Проходу не давали.
- В редакции? – удивленно спросил Сергей
 - Вот именно! Ты не думай, у Фаины массаж - это хобби. Она по образованию литератор, корреспондент. Родственная тебе натура, ей сам бог велел поэзию не только любить, лелеять. Она бы твой поэтический дар выпестовала. Материнским молоком вскормила бы.

  Сухонькая Фаина усмехнулась и сделала маленький глоток. Посмотрела в пространство. Точнее на белую стену иерусалимской квартиры. Возможно, на стене, как на экране, возникла картина далекого прошлого, когда она была молодой, красивой  и способной выкомить материнским молоком молодого поэта.
- Было дело. Были люди в наше время, - сказала она, -  Как говорил наш главный редактор Натан Моисеевич: «По коням, девочки, в седло, и гоните. Гоните самогон,- Фаина сделала паузу, поглядев на Сергея. Но так как он не спросил, продолжила, - Самогон - свой материал в журнал».
-  Интересные у вас были жизненные этапы, - заметил Сергей.
 - При социализме – свои этапы. Суета. Толкотня. А в свободной Латвии я попала в свободный журнал.  К Натану Моисеевичу. Натан Моисеевич, наш главред, говорил так: после такого пулеметного дождя лжи, которая прострочила его грудь при социализме, наш журнал – просто тихая гавань, одуванчик на лугу.  В нашем журнале, говорил он, как у Дюма-отца, факт должен быть гвоздем, на который мы должны повесить свою картину. Но такую, чтобы было как «Последний день Помпеи»
- Очень интересно, - сказал Сергей, - Но в журнале свои правила, этика какая-то.
 -  Я вас умоляю. Вы глубоко заблуждаетесь, как, впрочем, многие читатели журналов. И Натан Моисеевич правильно говорил, что одна из главных задач корреспондента – поддерживать заблуждение читателей. А с нами он изъяснялся откровенно: «Как, кажется, говорил Бендер, побольше цинизма. Читатель это любит. Мы – передовой отряд желтой прессы».
-  Во как, - усмехнулся Сергей.
- А вы как думали?  Натан Моисеевич почти по Ахматовой цитировал: «Когда б вы знали из какого сора растет статья, не ведая стыда, -  и наставлял нас, - Это волка ноги кормят. А желтую прессу кормит воображение. Денег у нас на командировки нет, так что, девочки, исследуйте просторы собственного воображения».
- Прямо сюрреализм - сказал Сергей.
- За него нас и любили. «Сюр - вот наш конек» - говорил Натан Моисеевич.
- Вы прямо его цитируете, как Суслов Ленина.
 - А почему бы его не цитировать? Выйдет он, бывало, к нам утром, в начале рабочего дня…   - Фаина улыбнулась, словно видела Натана Моисеевича прямо перед собой, - А сидел он в закутке за стеклянной перегородкой. А за ним окна. Так что, как только он встанет для профилактических бесед с нами грешными, так сразу чуть потемнеет. Он свет от окон собой перекрыл.  Встанет - и мы уже приготовились слушать. Польются трели. Он выйдет – мы, как обычно, копаемся в других журналах. Ищем что позаимствовать. А проще, слямзить. Вот он выйдет и сразу: «Девочки клубничку выискивайте. Я ведь вас лелею, не гоняю в поисках новостей, как борзых за зайцами. Несите мне добычу из дебрей своего серого вещества.  Вы не борзые, а мои дойные коровы. Если дойных коров гонять, они доиться перестанут. Так что давайте мне молоко со сливками, с запахом клубнички, не отходя от стола». – Фаина вздохнула - А штат этих дойных коров - пять женщин. Все еврейки. И только две замужем. Те три, что не замужем не прочь замуж. Две что замужем, не прочь развестись. Одна с приличным знанием английского. У всех родня то в Америке, то в Израиле. И все хотят дернуть в Америку. Натанчик, конечно, первым дело подходит к Регине. Положит ей по-отечески руку на плечо и заливается. Регинка нам говорила, как он кончиками пальцев отыщет овражек, где у нее от лямки бюстгальтера вмятина. И балдеет. Потому что вмятина - это предверие  тайны. А тайна у Регинки,  - тут и тайны нет, - пятого размера. А он стоит, несет про клубничку и на Регинке мысленно онанирует. «Регина, - говорит, - вы же у нас мастер на убийства. Положите мне на стол труп, с отягчающими. С расчлененкой. Так, чтобы читатель почувствовал запах крови»
- И читатель чуял запах крови?
- Еще как! Регина, как Паша Ангелина, давала ему расчлененку, не отходя от стола. Нас раскупали, как горячие пирожки. Правда платили безбожно мало.
- Но ведь люди могут докопаться, что никакого убийства не было, - удивился Сергей.
- На то и нужно мастерство корреспондента. Пиши так, чтобы тебя не приперли. Где это произошло?  В городе эн. Может быть, в Америке. В Америке тоже есть город Санкт-Петербург. Читали «Тома Сойера»? Евгения Наумовна и Фира были у нас на паранормальных явлениях. Экстрасенсы, йоги. Природные аномалии. Пещеры сквозь всю Землю. Загадочные метеориты.  Бермудские треугольники. Предсказатели. Целебные травы. Возбудители. Знаки зодиака.  Им проще. Целый набор. Ну, а ваша слуга на изнасилованиях и половых извращениях, -  Фаина усмехнулась, -   Тут не развернешься. Ну, изнасилование. Но Натан Моисеевич так не считал. Как   вопьется в меня: «Гони изнасилование! И чтобы было другим, чем в прошлом номере».  А  как мне? Я тогда замужем была. Жила нормальной  почти  регулярной половой жизнью. Я ему говорю: «Достали вы меня своими изнасилованиями. Изнасиловали, можно сказать. Дойдет до того, что у нас с мужем из-за вас разладится». А он мне говорит: «Таковы, голубушка, издержки профессии.  Корреспондент приносит себя на алтарь профессии. А как иначе?  Думаете, читателю интересна лабуда, как вас муж в супружеской постели, как по инструкции, трахает? Это детям известно. Читателю подай изнасилования. С извращениями. Дайте мне извращений».  Я ему жалуюсь: «Где я вам найду извращений, прикованная к столу с пишущей машинкой? В хороших редакциях компьютеры».  А он мне говорит: «Пушкин писал гусиным пером.  Главное – голова. Извращения вы должны найти в вашей голове. Ну не верю, что у вас, взрослой замужней дамы с высшим образованием, в прошлом комсомолки и в социалистическом прошлом даже молодого члена партии, не хватает воображения на извращения. Это у мужчин в изнасилованиях воображения не хватает. А у женщин должно хватать. Напрягитесь. Положите мне на стол изнасилование».
- Что это за журнал такой был? – спросил Сергей.
- Неважно. Нет его сейчас.
- Разогнали? Министерство прикрыло?
 - Прикрывало но не так, как вы имели в виду. Кто же режет курицу, несущую золотые яйца? Мы же были рентабельны.  Бумага дешевая. А раскупали, сметали с лотков. К тому же мы – лицо свободного мира.  Нет, нас не прикрыли.  Просто девочки все уехали. Трое в Америке.
- В «Плейбое»?
 - Да уж! Одна бибиситером. А про двух других не знаю. А Натан Моисеевич, слышала, умер.  А вы, кстати, приехали просто на симпозиум.  Или заодно и в разведку? Вы имеете право на репатриацию?
- Непростой вопрос, - сказал Сергей.
- Вопрос как раз простой. Впрочем, вы же бывший одессит? Одесса такой город, где любой может выправить себе право на репатриацию. Я так понимаю, на Малой Арнаутской любой паспорт склеят. Мы сейчас вам на кофейной гуще погадаем.  Значит так, как допьете, резко, но аккуратно перевернете чашку. Отбросите гущу на блюдце. Только тут важна твердость руки.  Дрогнет - картина смажется. Будет совсем не то.
- А допивать нужно до конца? Ведь от количества жидкости и зависит, что получится на блюдце.
-  По симпозиумам ездите, - упрекнула Фаина, -  а такой простотищи не знаете. Ну ладно, - снизошла она, - Оставьте чашку. Я сама посмотрю, если надо, отолью лишнюю жидкость. Только переворачивать чашку должны вы, и никто другой. Иначе получится сбой информации.

- Ну вот, -   неспешно произнесла Фаина, разглядывая кофейную гущу, - Ну вот. Вы видите?
- Что я должен видеть?
- Вы видите посередине такая горочка? Похожая на вавилонскую башню. Это к смешению языков. Следовательно, или вы, или ваши дети поедут в дальние страны. И заговорят на другом языке.
- А у вас, что нет горочки? – возразил Сергей.
- И у меня есть. Так ведь и я тут, и сын в Канаде.  Все правильно.

 Звонок. Аня взяла телефон. Потом сообщила:
- Едет Боря.  Я, как ты пришел, ему позвонила. Он сорвался, как мог пораньше.

  Сергей молчит. Действительно, получилось сумбурно. До Бори из России не смог дозвониться.  И поехал из Тель-Авива в Иерусалим вслепую, наобум. Как на симпозиуме выдался свободный день, рванул.  Как доехать  к Боре от автовокзала,  он помнил с прошлого раза.  Не знал только, что месяца три назад Борис ушел от Ани. К молодой.

  Приехал Борис. Смущен. Не знал, станет ли Аня терпеть его присутствие или повелит изменнику уходить, прихватив друга? Но Аня разрешила его сомнения.
 - Что за проблемы? – сказала она, -   У нас демократия. Сейчас обед накроем. Еды хватает. 
 
 Женщины готовили. Погода позволяла мужчинам поговорить на балконе. И было о чем.  Сергей сказал, что намерен обратиться в Одесский архив. Бабушка, мамина мать, ему рассказывала, что ее муж, а его дедушка, который с бабушкой почти и не жил, был евреем.  Вот Сергея интересует, сохранились ли те записи.  Хотелось бы. Хотя, сомнительно. Ведь война прокатилась. Одесса под немцами была. 

-  Ты только Ане не говори, - попросил Сергей.
- И хотел бы, да не скажу, - грустно произнес Боря,  - Меня в этот дом только ради тебя и пустили.
 - А мне показалось. она рада, что ты пришел.
 

- Ну что? - спросил Борис, когда закончился обед, - Экскурсия по святым местам?
- Мы падаем на хвост, - подхватилась  Аня.

Вернулись вечером. Время расставаться? Борис медлил. Он ехал сюда, боялся что Аня станет фыркать и злобствовать. А все вышло так чинно и благородно, что любо дорого. Аня даже покладистее, чем прежде. И прекрасно выглядит. Такое впечатление, что три месяца его отсутствия ей только на пользу пошли.  Как будто и не было тех ссор. 

В городе Борис купил пару бутылок вина.  Женщины его поняли: это к ужину. И принялись готовить.   Пока сидели за ужином, стемнело.
- Тебя как, отвести в гостиницу?  - спросил Борис.
 Вести к Анжеле, новой подруге, он не мог. Не та территория, где он мог принимать своих друзей. Вести в гостиницу в Тель-Авив и посидеть в ресторане -  вполне приличный вариант. Запасной. Поскольку бутылки-то куплены. И женщины ужин делают.
-  Выдумал. Куда ты его повезешь? -  тоном, не допускающим возражений, сказала Аня, - Нечего ему в ночь мотаться. Он останется у нас. А завтра я его отвезу. Так что Боренька, расслабься. Никуда тебе ехать не нужно, - Аня посмотрела на мужа, и увидев, что тоту него не складывается  пазл, добавила, - А, чтобы у тебя не возникало никаких подозрений, Фаина останется у меня. Как гарантия моей целомудренности.  Хотя… Так что, можешь позвонить своей крале и сообщить, что приедешь поздно. С другом встречаешься.   
   Утром Сергея разбудило пение муэдзина.  Громкую врубили, подумал он. А по щели между холмами звук хорошо идет. Аня довезла его до гостиницы.

Через некоторое время он получил письмо от Бори. По старинке. Боря интересовался, продвигаются ли дела с одесским архивом.  И звал в гости. По старому своему иерусалимскому адресу. После того вечера он вернулся к Ане. Так что, с него причитается.