Удаган

Огненная змейка пламени медленно ползет по стволу Аал Кудук Мас, священного дерева, объединяющего все три мира. Огонь добирается до развилки и вспыхивает, рассыпаясь искрами, посылая видения Аан Алахчын Хотун.
Незнакомый уол, ведущий на поводу груженую лошадь. Волк и однорукий демон Абассы, затаившиеся в тенях, подстерегают добычу на тропе жизни. Холод и мрак выползающие сквозь пробитую ойбон ти-мир, прорубь в нижний мир. Кто-то принес жертву Улуу Тойону. Охота началась.

—  К;ннэй! — раздался голос куту-руксут, вырывая удаган из объятий вещего сна. Было уже довольно светло и первые лучи летнего солнца пробивались из приоткрытой двери остывшей к утру урасы. Этой ночью боги верхнего мира предупредили  Куннэй, что выпущен на свободу иччи волка, а это ничего хорошего не сулило. В последний раз такое видение Аллараа Дойду означало, что сиэмэх Эргис, чёрный шаман, вновь затеял «битву», конца и края которой нет, пока на этой срединной земле существует жизнь.
Удаган  отбросила заячье одеяло и, встав на ноги, с наслаждением потянулась, разминая онемевшее тело. Скоро Ысыах, да и тот уол из сна находится неподалеку. Пора готовить обряд.

*  *  *

— От и доехали ваш бродь, они за аремой стоят. А я чо даве грил? За седмицу от переправы домчим, — протараторил проводник, указывая на лагерь. Якут, второй из сопровождавших, оправив ремень берданы, только пробурчал что-то под нос на своем языке. Слово “домчим” в реплике Егора, уроженца Урала, живущего в этих местах уже лет пять, вызывало глухое раздражение, ведь за весь месяц блужданий в лесу они провели в седле в общей сложности не более суток. Все остальное время приходилось вести коней на поводу, пробираясь сквозь буреломы, болота и дремучие чащобы. Переправляться вброд, а то и вплавь через бурные реки, ночевать под открытым небом, кормить комаров и есть надоевшую солонину. Сам Смолов — исконный горожанин, и это путешествие показалось ему сущим адом. Тысячи верст по Транссибу, сплав по реке Шилка и долгое путешествие по дикой тайге были испытанием на пределе его выносливости. Он уже проклинал тот день, когда согласился на казалось бы выгодное предложение, провести “разовую инспекцию деятельности управляющего золотодобывающей компании”. Смолов бегло окинул взглядом поселение старателей. Штук пять-шесть деревянных построек и вскопанная добытчиками песчаная коса — вот и все, что нарушало природную первозданность.
Работа кипела, и пара десятков фигурок копошились в шурфах и на песчаной отмели.
Двое рабочих, подхватив ружья, внимательно наблюдали за прибывшими. Когда всадники подъехали ближе, один из старателей, узнав проводника-якута, поспешил навстречу.
— Здравствуйте, —  картавя поприветствовал он, —  Иван Демьянов – золотничник ентой артели. Привезли чего из припасов? Спирт? — Приземистый, плотный мужчина лет сорока пяти, настороженно окинул Смолова цепким взглядом водянистых глаз. Он сразу вызвал некую подсознательную антипатию. Хотя возможно это предвзятость. Ведь если за падением добычи стоят хищения, то именно золотничник будет главным подозреваемым. 
— Немного припасов привезли: соль, спички, порох. Но мы не за этим. Горный инженер Петр Ильич Смолов, уполномоченный компании. Прибыл из Санкт-Петербурга по поручению акционеров. Проведите меня в хранилище. Предоставьте все учетные записи и обязательно пришлите ко мне вашего управляющего.
— Не положено золото показывать. — резко отреагировал Демьянов, осторожно потянув с плеча ружье. Проводники в ответ как бы невзначай переложили свои берданы на луку седла. Остальные старатели, оставив работу и вооружившись, тоже подтягивались к месту разговора. Напряжение нарастало.
— Вот мои бумаги. Приказано оказывать полное содействие, — стараясь предотвратить назревающий конфликт, поторопился Смолов, доставая из непромокаемого пакета документы. Одной из его задач была оценка перспективности участка. Добыча в прошлом году снизилась чуть ли не вдвое. Район по реке Сутама, притоку Гонама, оказался богатым на золото, но труднодоступным, а снижение доходности Неманской Золотодобывающей компании компании в последние годы, вынудило управляющего отправить отряды добытчиков даже в отдаленные регионы, не вкладываясь пока в дорогостоящую рудниковую разработку.
Старатель взял бумагу и стал ее читать, шевеля губами. Было заметно, что читает он с трудом, и это выглядело, по меньшей мере, странно для золотничника. Едва закончив чтение, он кивнул, вернул документ, и задумчиво произнес:
— Я не знаю ентих подписей. Меня Балод нанимал. А ентих не знаю.
Баллод, главный управляющий, был сторонником рудников, но акционеры требовали больше золота, и тому приходилось идти на компромисс, совмещая разведку с промывкой россыпных залежей. Но и такой метод приводил к немалым расходам. Рабочих нужно было обеспечивать продовольствием, одеждой и оружием, а доставка припасов в такую глухомань была делом непростым. Сам Смолов был нанят напрямую бароном Фитингофом и его дядей генералом Галлом. Официально — для оценки перспективности такой, как они выразились, “неуемной растраты средств”, а неофициально, — для сбора компромата на управляющего, и возможных доказательств хищения. 
— А печать-то знаешь?
Золотничий стоял, угрюмо разглядывая бумаги и нервно двигая челюстями. Наконец он нарушил повисшее напряженное молчание:
— Объездчик, значит. Мы вас не ждали, господин инженер. Прошу за мной. Усе золото и отчетность в конторе, туда вас и поселим, самое лучшее место. Там комнатушка есть отдельна с лежанкой. Токмо добро приберем, там у нас склад есшо.
Несмотря на усталость, накопившуюся в дороге, Смолов не мог не заметить несоответствие образа золотничника с занимаемой им должностью. Золотничниками обычно становились люди хорошо образованные, а этот даже читал с трудом, да и его речь тоже выдавала человека с одним классом приходской школы за спиной. Перед поездкой молодой горный инженер навел справки о Петре Балоде, бывшем политкатаржанине, ссыльном, освобожденным от надзора полиции высочайшим указом Государя Императора Александра II. Имя этого человека было хорошо известно и в Якутии, и на Амуре, и в Санкт-Петербурге. О Балоде ходили легенды. По меньшей мере странно, что столь опытный Главный управляющий утвердил такого неподходящего субъекта, как этот Демьянов.

Конторой оказалась наспех срубленная постройка, напоминающая избу пятистенку, с узкими щелями вместо окон и с большим навесным замком на двери, но после месяца ночевок в тайге она показалась Смолову настоящим дворцом. Опломбировав добычу старателей, весы и книгу учета, он с наслаждением вытянулся на лежанке. Цель достигнута, они застали приисковую партию врасплох, а всем остальным можно заняться и после отдыха. 
Для квалифированного горного инженера работа была сущим пустяком. Добыча велась кустарным методом, с помощью деревянных лотков и конной бутары на две лошади. Напластование богатой золотой россыпи оказалось постоянным, с гнездовыми вкраплениями богатых самородками участков. В день намывали до фунта, а в удачный — до полутора, то есть, не меньше пяти золотников на человека.
Судя по наблюдениям за работой и подсчетам производительности, прииск должен давать около пяти пудов в старательный сезон, а прошлый год не принес и двух. Это означало, что либо старатели хорошо работают лишь в присутствии инспектора, либо имеет место факт хищения. Никакие другие факторы, как то: погода, поставки и так далее, не могли бы настолько уменьшить добычу. Но все могло случиться. Например, пустой нанос или углубление пласта, на которые и пришелся прошлый год. Здешний управляющий, опытный старатель с Ниманских приисков, пожимал плечами, а рабочие угрюмо молчали. Было очень трудно разговаривать с людьми, прекрасно понимающими, что у Смолова за спиной нет силы, способной наказать их за грубость или нежелание содействовать. Только теперь Смолов стал понимать, что “деликатное”, как выразился барон Фитингоф, поручение, на самом деле очень опасно. Не такой он представлял эту поездку там в Петербурге, ох не такой. В своем воображении он приезжал на прииск в двуколке, в сопровождении десятка жандармов и следователя. Реальность оказалась куда более прозаичной. Единственный, кому он сейчас доверял — это Егор-проводник, нанятый по рекомендации атамана казачьей станицы Албазин Смоловым лично. Не велика сила, если вдруг случится противостояние.

Дни шли своим чередом. Однажды вечером Смолов задержался на шурфах дольше обычного. Прохладный ветерок со стороны реки донес обрывки беседы, заставившей его внимательно вслушаться в разговор. Один из говоривших картавил, и инженер его сразу узнал. Другой, с голосом низким и якутским протяжным произношением, был незнаком. На прииске находился только один якут, проводник, но это был явно не он.               
— Енто дело легче легкого для такого шамана, как ты, Эргис, —  заискивающе обращался к кому-то Демьянов. — Тебе и делать-то особо ничего не надо будет. Все мои люди сделают. Ты только подсоби нам немного, как ты это умеешь. Чтобы наверняка было. Поможешь, шаман? За мной дело не станет, отблагодарю как водится.
— Ты мне должен. Много сил забирает. Духи устали. Улуу Тойон жертву требует.
— Сочтемся, Эргис, сразу после ентого дела и получишь свою долю целиком. Делов-то — чуть, а глядишь, и подзаработаешь еще.
— Что ты понимаешь в духах, луучча? Иччи не нужно твое золото.
— Я с почтением отношусь к духам, шаман, ты не подумай чего. С большим уважением и почтением, вот и обратился к тебе — самому сильному ойуну в тайге. Поможешь?               
— Думать буду. Не просто это — удачу тебе дать. И опасно, даже для меня. Духи так сказали.
— Да что же там опасного? Нет ничего.
— Не тебе знать, луучча! Ты не веришь духам? Зачем тогда просишь? Духи сказали — опасно. Они видят. Знают. 
— Удвою долю.
— Утроишь. — голос прозвучал жестко, с ноткой превосходства. — Нет — ищи другого шамана.
— Эх, Эргис, уж больно удача нам в этом деле нужна. Так и быть, по рукам.
— Ружья завтра пришлешь. И обещанный спирт не забудь.
Смолов не совсем понимал суть происходящего, но появление чужака на территории прииска его не на шутку встревожило. Разговор тоже был подозрительный. Связано с кражей золота? Непохоже. Мало ли какие у него дела с этим якутом. Поразмыслив, Смолов все-таки решил ничего не предпринимать. Слишком рискованно начинать расспросы. Рабочие и так на него уже косятся недобро, а никакой силы, кроме Егора, за спиной нет.

Перед отъездом инженер порекомендовал разработку этого месторождения еще на два сезона. Прямых доказательств хищения обнаружить не удалось. Записи о приемке добычи велись без нарушений, все подписи были на месте, и весы в исправности. На складе скопилось уже не менее полутора пудов песка и самородков и Смолову поручалась их доставка в отделение Сибирского банка для последующей отправки в столицу.
С прииска пришлось взять одного из приписанных к нему охранников. Инженер побаивался перевозить столько золота только лишь в компании молчаливого проводника якута и болтливого поселенца с Урала.

*  *  *

— Поселение якутов тут недалече. Всего-то полдня потеряем. Оголодаем без еды-то, али зверя бить доведется, время терять. Да и коня там купить можно.
— Ысыах Олонхо, — кивком подтвердил якут, улыбаясь.
Смолов и сам понимал, что без пополнения запасов назад им не добраться. Потеря на полпути двух вьючных лошадей со всеми припасами, не оставляла им выбора. Медведь с ревом вскочивший из зарослей, напугал животных, и те метнулись к краю обрыва, сорвавшись.
— Ладно, уговорил, уралец — все еще сомневаясь в своем решении, нехотя согласился Смолов. Почти три пуда золота в переметных сумах, навьючненные на его лошадь, заставляли осторожничать.
Только подъехав к стойбищу Смолов понял оживление проводников. Тут происходило действо напоминающее то ли обряд, то ли праздник. Десяток берестяных юрт, как пояснил уралец — урас, расположилось на аласе, на берегу небольшой речушки, а над ними плыли звуки песни, то заунывной, то звучащей речитативом. Якуты встретили их гостеприимно и дружелюбно, поднеся кумыс и предлагая присоединиться. Спешившись, никому доверяя, инженер снял с лошади баул с приисковой добычей, настороженно поглядывая по сторонам.

— Сордоох эбит, потерял никак улаан сылгы свою, уол? Следить лучше за свой лошадь надо, — женский голос заставил обернуться. Смолов увидел хрупкую молодую женщину в длинном замшевом одеянии из множества металлических подвесок, дисков и колец, птичьих костей и перьев. Среди них особенно бросилось в глаза  медное изображение медведя, вставшего на задние лапы.
 — Якут-проводник успел доложить? Вот прыткий шельма, когда успел только?!.. — возмутился инженер.
— Это саха удаган, — вмешался уралец, громко шепча на ухо — шаманка, ведьма по-нашему.
Смолов с недоверием окинул взглядом женщину в ритуальной одежде. В ведьм он не верил, да и православным христианином был лишь номинальным. Как и большинство выпускников Горного института Императрицы Екатерины II, он предпочитал научные факты, а к басням о потустороннем мире, духах, ведьмах и колдунах, относился со скептицизмом. Шаманка сделала приглашающий знак рукой, и неожиданно для себя Смолов покорно пошёл вслед за ней, следуя размеренному позвякиванию подвесок.
В юрте женщина, взяв в руки бубен, начала тихо напевать. Промелькнула мысль встать и уйти, но тут же растворилась в небытие.

Дикая музыка уносит с собой. Размеренная мелодия становится отрывистой, замирает и снова ускоряется, беспорядочно, не подчиняясь ритму и схеме. Когда голос затихает звуки бубна звучат сильнее, расплескивая реальность как воду в стакане. Голос, постепенно усиливаясь, заставляет слепо следовать за ним. Звуки, отраженные стенами урасы, гремят отовсюду, вбирая в себя настоящее, меняя местами прошлое и будущее. Звенят подвески, стучат птичьи кости на одеждах шаманки. Удары становятся все сильнее и чаще, переходя в нарастающий гул. Перед глазами разливается серый туман, а сердце, бьется в унисон глухим ударам и заунывной песне.
— Дагдайбыт, дьабыдыйбыт, бука бары дайан к;р;;!, — звучит напев.
Вдруг, после пары мощных ударов шаманского инструмента, мир замирает. Лес застывший в янтарной дымке. Рокот, вибрируя, еще несколько мгновений висит в воздухе, сменившись неподвижной тишиной, в которой не слышно даже дыхания.
Не слышно даже тихого шепота листьев вековой березы, древней как сама земля, могучей как сама жизнь и плодовитой как чрево матери. Не поют птицы, не гудят насекомые. Беззвучно раздвигаются заросли, и на поляну выходит медведь. Огромный, бурый. Он замирает перед деревом, внимательно наблюдая за бегущими по ветвям ручейками пламени.
 И снова тихо, на грани слышимости, звучит бубен. И опять поет шаманка.
— Ньохчойо к;т;н истэхпит буоллун! — зовет ее голос, вырывая из видения.

Смолов, потерявший отсчет времени, очнулся от тяжелого, туманного оцепенения с недоумением отметив, что за это время совсем стемнело. Должно быть усталость так сильно на него подействовала, что свалила с ног прямо здесь, на земле, возле костра, под монотонные и тоскливые песни шаманки. В голове продолжали витать обрывки видений: протяжное ржание лошади, падающей в пропасть; и одиноко бегущий облезлый волк, жутко оскалившийся при виде черного ворона, парящего в небе.
—  Никак зло на тебя затаил сам си-эмэха Эргис, — прошептала шаманка не отрываясь глядя в огонь. В ее черных глазах отражались языки пламени. —  Большое зло. Духи высшего мира передают тебе послание: будь осторожен, уол. Они уже в пути...
Смолову было не по себе, он никак не мог понять причин своего неожиданного безволия и видений, нарушивших сложившуюся картину мира, поэтому ничего не ответив, выскочил из юрты. Он злился, что проводники не пришли на помощь убоявшись шаманки и теперь только отводили глаза в ответ на упреки.

*  *  *

На следующее утро, пополнив провиант мясом, кровяной колбасой, сыром, кумысом, и получив в подарок двух лошадей, отряд отправился в путь. Как ни странно, якуты не взяли платы, ни за лошадей, ни за припасы. До Албазино оставалось две, от силы две с половиной недели пути. При удачном стечении обстоятельств они легко доберутся до цели к назначенному сроку.
Шел второй день после того, как они покинули стойбище. Местность не позволяла ехать верхом и приходилось вести коней на поводу, пробираясь сквозь заросли и заломы. Не покидало напряжение от той ответственности, что на него накладывал  ценный груз, а из головы не выходили события в юрте якутской шаманки.
О чем говорила женщина? О чем хотела предупредить? И как Смолов ни пытался выпытать у проводника-якута о том, что же все-таки произошло в юрте саха удаган (как назвал женщину проводник-уралец), все было безрезультатно. Тот отмахивался от Смолова рукой, повторяя что с богом судьбы Дъылга Хаана не спорят. Оба же русских и вовсе ничего толком об этом не знали, рассказав лишь несколько баек о местных шаманах. Поэтому Смолов, вместо того чтобы наслаждаться окружающими их природными красотами, время от времени нервно хватался за рукоять крупнокалиберного “Смит и Вессона”, как будто тот мог избавить от накатывающей тревоги. Это вызвало ухмылки и беззлобные шутки сопровождающих, с самого начала путешествия вежливо подтрунивающих над бесполезным в тайге оружием.
Предчувствие все же не обмануло. Выстрел прозвучал неожиданно, а за ним хлопнуло еще несколько. Смолов вцепился в поводья и подпругу испугавшейся грохота, понесшей лошади, волочась за ней по камням. Он забыл о своем револьвере, не обращал внимания на боль от ушибов и царапин о ветви деревьев и кустарника. В сознании пульсировала лишь одна мысль. Золото. Золото притороченное к крупу его убегающей лошади. Он пронесся мимо распластанного тела якута. Лицо, залитое кровью, и заваливающаяся на бок гнедая, сменились панорамой неба и таежных зарослей. Выстрелы продолжали греметь, дополняя звуки ржания обезумевших лошадей, топота копыт, треска ломающегося кустарника, стонов раненых и криков нападавших. Один из голосов показался знакомым. Золотничник — подсказала память. Этот картавый голос было трудно не узнать. Смолов даже не заметил, когда его подстрелили. Мир начал тускнеть, покрываясь серой пеленой тумана.

Шепот:  Дагдайбыт, дьабыдыйбыт, бука бары дайан к;р;;!
Волк. Оскал у шеи. Дыхание у лица.
Ещё мгновение и клыки зверя вопьются в горло.
Близко, совсем близко.
Это конец, и нет спасения.
Но хищник вдруг замирает ощетинившись.
Медведь огромный, бурый. Он ревет, встав на задние лапы.
Волк испуганно пятиться, а медведь, приблизив морду на расстояние сажени, провожает Смолова взглядом в непроглядную темноту беспамятства
Ньохчойо к;т;н истэхпит буоллун! —- шепчет вдогонку голос шаманки.
И снова тихо, на грани слышимости, звучит бубен.


*  *  *

Смолов открыл глаза, не понимая, где он находится. Последнее, что он помнил, это нападение, стрельба и битва призраков. Он был уверен — его ранили, но как ни странно, ничего не болело. 
— Ты не послушал удаган, уол, и за это поплатиться. Я предупреждала, — раздался рядом женский голос. Обернувшись, инженер увидел шаманку с якутского поселения.
— Ты? Как я здесь оказался? И где золото?
— Желтый песок в надежном месте. Ты его заберешь. Но вначале уолу нужно вернуться в Срединный мир. Покаместь он одной ногой там, другой здесь
— Но я чувствую себя прекрасно, — попробовал было возражать Смолов.
— Сейчас, да. Но твоя буор кут еще не вернулась. Ты понял что случилось?
— Мы попали в засаду. Кто на нас напал? И эти звери… Они ведь нереальны? Их не могло там быть.
— Ты видел иччи, уол. Мир духов открылся тебе. Мой иччи медведя шел за тобой. Спас. Защитил.
— Почему ты мне помогла? Из-за золота?
— Зачем мне твое золото, глупый уол? Желтый песок, к чему он саха удаган? Может ли он человеку заменить зверя или рыбу? Согреть в мороз или вылечить от болезни? Может ли он очистить оскверненный жадностью Ийэ-кут от накипи, от зла и ненависти? А тебе помогло твое золото? Спасло в тайге от смерти? Вылечило твою рану? Или из-за него ты ее и получил?
— Но я не чувствую ран.
— Видишь? Это было в твоей печени. — шаманка протянула пулю. — Ты был уже мертв, уол. И твое золото не помогло бы.
Смолов откинул меховое одеяло и уставился на свой торс. Шрам был старым, многолетним и давно зарубцевался. Вот только у него не было раньше такого шрама. Если видения можно было списать на гипноз и на бред раненого, то это было совершенно невероятно.
— Но как?
— Сама богиня земли просила за тебя. Но не все закончено. Демон Абассы коснулся тебя и похитил твою буор кут. Если ее не вернуть, ты скоро умрешь. Твоя Салгын-кут пойдет и найдет украденное. Ты сможешь. Ты видел иччи. Боги верхнего мира благоволят тебе. Я помогу. Пойду с тобой. Смелее, уол.
Шаманка ударила в бубен и мир вокруг растворился в серой пелене тумана.

Дагдайбыт, дьабыдыйбыт, бука бары дайан к;р;;! — звучит напев и пелена рассеялась.
Сознание раздвоилось,
Край лесной поляны окруженной стеной клубящегося марева.
Ярко светит солнце, играя бликами на листьях огромной кряжестой и ветвистой березы, вокруг которой вьются сотни пчел.
Там же, под кроной гиганта, сидит крупный медведь,
Он внимательно наблюдает за насекомыми, не обратив внимания на появление человека.
Пчелы никак не реагируют на такое соседство, а вот на шаг человека отвечают раздраженным жужжанием.
А тот медленно с опаской идет к дереву.
Шаг, еще шаг.
Чем ближе подходит человек, тем сильнее гудят насекомые.
Новый шаг, и рой, как по команде, собирается в плотный вихрь, преградив дорогу.
Человек непроизвольно пятится и насекомые, почуяв его страх, приближаются, угрожающе жужжа.
Зачем он здесь?
Загадка: медведь, пчелы, дерево.
Крепнет уверенность: нужно во что бы то ни стало ее разгадать.
Зачем? Неважно.
Это просто необходимо.
Пчелы и медведь — мед. Мед — улей. Улей — дерево.
Улей на дереве? Нет, в дереве!
Вот оно — большое дупло.
Невысоко, на уровне медвежьей морды. Не его ли защищают пчелы?
Ускорившись, человек пытается обойти жужжащую охрану, но безрезультатно. Рой оказывается быстрее, преграждая дорогу.
Не найдя иного выхода, человек решается просто-напросто проскочить сквозь рой и добраться-таки до охраняемого улья.
Но не тут-то было.
Пчелы, облепив его плотной массой, вонзают свои жала.
Резкая боль придает еще больше прыти и человек  делает отчаянный рывок к березе, запускает руку в недра дупла…
 ...и все это для того, чтобы убедиться: в дупле ничего нет.
Огромное разочарование, обида, непонимание.
Пытка все продолжается, и отчаявшийся, ослепший человек, мечется, отмахиваясь от полчищ насекомых.
Те самоотверженно атакуют и, выпустив свой яд, падают замертво, усеевая поляну своими черно-желтыми телами.
Кажется, это мучение будет длиться бесконечно.
И только когда последняя пчела погибает, раздается медвежий рев, а с кроны березы на плечо человека слетает крупный ворон.
Черная, как антрацит птица, взмахом крыла сметает боль с изжaлeнного, опухшего от яда тела.
Вслед за этим проясняется и сознание, снова став единым целым, и человек с удивлением понимает: он смотрит на мир глазами ворона.
— Ньохчойо к;т;н истэхпит буоллун! — шепчет голос, снова погружая сознание в серый туман.

*  *  *

Как и обещала шаманка, якуты благополучно довели Смолова до самого Албазина. Он успел вовремя. Со дня на день ожидали пароход из Благовещенска на котором можно было спустится по реке Шилка до Сретенска. За огромную сумму в пятьдесят рублей ассигнациями удалось снять небольшую пристройку с крытой тесом крышей и покосившимся крыльцом на самом краю посёлка.
Смолов плотно поужинав впервые за несколько недель горячей похлебкой с овощами и душистым хлебом, с удовольствием растянулся на мягкой кровати.
Здесь он наконец-то мог расслабиться. Бесконечное напряжение, особенно в последние дни, когда пришлось пробираться по кишащему лихими людьми приамурью, окончательно истощило его силы, и он заснул крепким сном.
Ему снился ворон, парящий в небе над постройкой с крытой тесом крышей и покосившимся крыльцом. Громкое карканье птицы вырвало Смолова из сна.
Из соседней комнатушки доносился шум и потрескивание дерева. Золото лежало в ногах и было на месте, но в дом явно кто-то пытался проникнуть. Смолов судорожно вцепился в рукоять тяжелого армейского револьвера. Рука моментально вспотела, а сердце начало биться быстрее. Каждый его удар отдавался в ушах колоннам звоном.
За стеной что-то тихо произнесли. Смысла разобрать не удалось, но это опять был тот самый голос что преследовал его в кошмарах. Картавый и неприятный.
Двери медленно отворились, тонко поскрипывая, и в проеме показался темный силуэт. Инженер без колебаний навел на него ствол “Смит и Вессона” и спустил курок. Выстрел разорвал ночную тишину, оглушив и ослепив его самого. Выстрел еще выстрел. Все шесть патронов. Смолов стрелял, пока боек вхолостую не щелкнул по пробитому капсюлю. Патроны кончились. Он даже не подумал, что нужно перезарядить револьвер, а невидящими глазами уставился в темноту дверного проема.

В ушах стоит шепот: Дагдайбыт, дьабыдыйбыт, бука бары дайан к;р;;!
В сознании, подернутом серой дымкой, возникает картина: истекающий кровью человек в траве; три темных силуэта бегущие к опушке леса; кони в зарослях; и огромный волк, внимательно наблюдающий за людьми, укрывшись в кустарнике.

На улице громко лаяли собаки, слышались громкие крики. Вскоре показался свет факелов, и комната наполнилась вооруженными казаками.
— Живой? — осведомился хозяин дома, в котором инженер снимал пристройку. Он был босой, в одних портах, и с шашкой в руке. — Знать бы в какую сторону они побежали, да сколько их было.
— Трое. К лесу бегут. Там кони у них, — Смолов, все еще пребывая под впечатлением видений, говорил отрешенно, вызвав удивление станичников, вероятно не столько осведомленностью, сколько тоном.
— Тут руда на зени, — донеслось с улицы. — Видать ранил кавося.
— Опять бандиты. Сладу с ними не стало как золотишко в округе появилось. Совсем обнаглели сволочи. Даже в станицу сунуться не побоялись. Кончать с ними надо, атаман. 
— Григорий, вздымай полусотню. Попробуй догнать. И следопытов из местных прихвати. Демьян, опроси сторожу — как они татей проворонили. Взять их в полон, а не как всегда.
—  Да чево как всегда? Порубим их, делов-то? На кой они нам сдались?
 — Цыц, балаболка! Делай чево велено! Будет он еще тут атамана поучать.
Смолов уже знал, чем окончится погоня. Раненого им бандита казаки таки зарубят на околице. Остальные сумеют добраться до своих коней и, хорошо запутав следы, скрыться в тайге, а волк уведет за собой погоню. Откуда это знание? Задумчиво глядя в окно, инженер сжал в кулаке амулет, подарок шаманки, с которым не расставался с той памятной ночи, когда впервые увидел своего ворона.

После всего произошедшего в стойбище якутов, входить в православный храм было боязно. Почему-то казалось, что вот-вот его покарают молнии с небес. Особенно после всего увиденного в мире духов. Но ничего не произошло. Смолов отстоял обедню, а потом подошел к местному батюшке и поведал свою историю. Вопреки ожиданием, тот отнесся с пониманием и не стал призывать кару Господню за приобщение к языческим ритуалам.
— На все воля Божья, сын мой. Ведомы случаи когда шаманы пользу немалую принесли, больных от хворей избавив и духов нечистых изгнав. Зело полезны они бывают там, где до лучшего недоросли. Восславь Господа за исцеление тебе ниспосланное.

*  *  *

В Сретенске Смолов купил билет на поезд до Иркутска. Из-за деликатного груза пришлось выкупить все купе, истратив последние ассигнации. В Иркутске, как ему и предписывалось нанимателями, он должен был сдать деньги в отделение Сибирского торгового банка на Большой улице, тем самым избавившись от нелегкой ноши. На вокзале было людно и инженер с опаской прижимал к себе опостылевший груз. Напряжение не оставляло, даже наоборот, усилилось, наполнив предчувствием опасности. Юркнув в свое купе и приказав проводнику его не беспокоить, Смолов запер дверь, уложил потертые седельные сумы под сидение, и сев сверху, для собственного успокоения извлек револьвер.
За дверью купе слышались оживленные голоса и детский смех. Пассажиры сновали туда-сюда, раскладывая многочисленные чемоданы, сумки и дорожные узлы на верхние полки. В соседнем купе строгий проводник потребовал немедленно пересесть  на отведенное место какого-то нерадивого пассажира.
Когда поезд отошел от станции, инженер немного успокоился, но чувство тревоги никуда не делось, а наоборот, нарастало, но вместе с ним росло и спокойствие. Довольно парадоксальное состояние, в котором уверенность что все обойдется, перевешивала страхи.
Смеркалось. Смолов уже было начал дремать, когда купе кто-то попытался открыть, а когда не вышло, начал возиться с замком. Без сомнений, это был не проводник. Ощущение опасности забило набатным колоколом. Инженер взвел курок и уже было приготовился стрелять, когда взгляд уловил в отражении окна силуэт медведя.
Снова нахлынуло спокойствие. Левая рука с силой сжала амулет, и широкая улыбка расплылась на лице Смолова. Мир вокруг подернулся серым туманом, и он запел: Дагдайбыт, дьабыдыйбыт, бука бары дайан к;р;;!

*  *  *

К;ннэй бежала по тропе, проламываясь сквозь нависший кустарник. Тело медведицы не знало усталости. Она уже выведала, где спрятался черный шаман. В облике волка тот готовился к схватке. Но все же удаган слишком поторопилась, и если бы не предостерегающий крик ворона, призрачный самострел, установленный на лесной опушке, забрал бы свою жертву. Ворон каркнул еще раз и спорхнул с дерева, кружа над головой.
Волк акыыгын килэт… Он возник на тропе внезапно, встав посреди тропы в ожидании. Куннэй показалось, что с последней встречи он стал мощнее. Свирепо оскалившись, зверь смотрел прямо в глаза, вызывая на бой. И удаган была готова его принять. Сегодня ойбон ти-мир, прорубь в нижний мир, опять затянется льдом.

И снова струится пламя по стволу Аал Кудук Мас. Пламя, очищающее от зла. И снова огонь рассыпается искрами, являя видение. Видение широкой улыбки на лице Аан Алахчын Хотун.