Мартин Хайдеггер- последний бог европейской филосо

 Мартин Хайдеггер - последний бог европейской философии
Сергей Целух

                Хайдеггер – посланник Бытия
               
 Наверное, никто из русских философов, советских и современных, так самозабвенно и преданно не увлекался философией Мартина Хайдеггера, как   наш современник, профессор МГУ, ведущий философ России - Александр Гельевич Дугин. Для него немецкий философ - один из оригинальных и фундаментальных философов Европы ХХ века.  Его нельзя не заметить, пройти мимо или отвернуться от него,  это величайшая фигура в истории  философской мысли нашего времени.  Хайдеггер  принадлежит к тем уникумам в истории мысли, которые неизбежны. Поэтому к нему должен быть совершенно иной подход, чтобы раскрыть эту величайшую глыбу.  Без этого наши представления о нем, его учении -  мышлении, философии, истории культуры и другом, будут  неполны, а значит, недостоверны.

Александр Гельевич – единственный философ России, пишущий о Хайдеггеровой философии и личности философа исключительно в превосходной степени. Его эпитеты, сочные славословия не знают границ. Дугин пришел к выводу, что  наследие немецкого философа, его идеи  и предвидения могут в корне изменить наш взгляд на науку философию, на развитие  нового мышления и нового подхода к ее фундаментальным  проблемам. Скажем больше: Профессор верит и знает, что новая европейская философия, а с ней и русская начнут именно благодаря Мартину Хайдеггеру и его философии -  оригинальной, судьбоносной и на все века. Он называет  Хайдеггера  - «философом  другого Начала» и ставит его впереди всех западноевропейских мыслителей.

Хайдеггер конечно сознавал, что его философия будет сложна для будущих учеников и специалистов по его творчеству, поэтому старался как можно полнее и доступнее выразить свои мысли. И, несмотря на разных русских хайдеггероведов, толкователей творчества немецкого мастера, Александр Дугин предстает перед нами более эрудированным, глубже познавшим все главные произведения Хайдеггера, особенно книги «Бытие и время», и выразившим  ее главные идеи в доступом для нас виде. Дугин постоянно держит руку на пульсе интеллектуальной мысли философа, стараясь ничего не упустить, и как можно лучше ее увязать с теми идеями,  так волновавшими немецкого мыслителя. Особенность его стиля  заключается в том, что Дугин мало внимания обращает на работы своих коллег, писавших о Хайдеггере, а самостоятельно высказывает все то, что отразилось в его памяти после прочтения  трудов немецкого философа.

Для Александра Гельевича, - Хайдеггер не просто великий философ, наравне с другими великими, а величайший из них, занимающий место последнего пророка мира, который завершает развертывание первого этапа философии (от Анаксимандра до Ницше) и служит переходной ступенькой к новой философии. И это еще не все. Он фигура эсхатологическая, финальный толкователь, изъяснитель самых глубоких и загадочных тем мировой философии. Он создатель радикально нового мышления, посланник самого бытия, провозвестник и подготовитель величайшего события, где завершается старая история европейского мира и начнется новая, небывалая до сего времени.

Для Хайдеггера вопрос о бытии является основным философским вопросом,  оказавшимся забытым в истории западной философии, начиная от Платона и заканчивая нашим временем. В его понимании, Бытие трактовалось неправильно, искаженно, поскольку не имело чисто «человеческого» измерения. Хайдеггер же критиковал Платона за то, что его мир идей в своей объективности безразличен к человеку, а близок лишь к его абстрактному мышлению. Только выяснение сущности человеческого бытия, раскрывается сущность самого бытия.

Дугин приписывает Хайдеггеру заслугу в попытке извлечь тему бытия из забвения и придать ему новый смысл и значение. Для этого, Хайдеггер проследил всю историю философии, подверг переосмыслению такие философские понятия как реальность, логику, сознание, становление и даже Бога, с его божественными атрибутами и символикой. «Чтобы понять Хайдеггера, - пишет автор, - надо быть как минимум европейцем, так как сам Хайдеггер постоянно подчеркивает, что он мыслит в Европе, о Европе и для Европы, как особого историко-философского и цивилизационного целого» [3]. И в тоже время, россиянин Дугин легко справляется с дифинициями и заумной философией Мартина Хайддегера, о которой так пугает нас.
               
Нет сомнения, что работы Мартина Хайдеггера оказали положительное влияние на всю европейскую и мировую философию, теологию, другие гуманитарные науки как ХХ века, так и ХХI. Его философия повлияла на становление таких философских направлений как экзистенциализм, герменевтику, постмодернизм, конструктивизм, философию жизни, на всю континентальную философии в целом. Особенно она дала плодотворную пищу для размышлений таким известным философам ХХ века, как  Карлу Ясперсу, Клоду Леви-Строссу, Георгу Гадамеру, Жан-Полю Сартру, Ахмаду Фариду, Ханне Арендт, Морису Мерло-Понти, Мишелю Фуко, Ричарду Рорти и Жаку Деррида, ставших выдающимися философами мира.

Это еще не все, это только припев,  и настоящая оценка Хайдеггеру звучит с новой силой. Мартин Хайдеггер, пишет Дугин, - квинтэссенция всей западноевропейской мысли, которая является боле глубокой, более прогрессивной и, в то же время, более трудной по сравнению с философией других европейских мыслителей, читать которых значительно легче. Хайдеггер видит свою миссию в том, чтобы подвести итог всей западно-философской традиции и дать толчок в ее развитии и развитии новой русской философии. Хайдеггер – последняя точка западноевропейского мышления. «Хайдеггер и его философия  - не частный случай, это судьба и Рок, в смысле исполнения Пророченного. Язык Хайдеггера – это не язык Хайдеггера, это финальный аккорд западноевропейского языка. В начале языка лежит поэма,  в конце языка лежит философия Мартина Хайдеггера».
               
Читателей несколько  настораживает то, с каким религиозным рвением относится Дугин  к Мартину Хайдеггеру. Для него он не просто философ, а Мессия, новый и последний Бог, которому место на небе среди других богов. Русский философ  взирает на своего героя  с благоговением,  сыновней любовью и преданностью, чистотой сердца  и  сакральной верой. Он постоянно напоминает нам, чтобы мы любили Хайдеггера, даже «непонятого, неточного, избегающего жестких определений, уворачивающегося от систематизаций, противоречивого и непонятного».

К чести профессора Дугина, он все же протер свои очки и нашел в себе мужество, чтобы  посмотреть на своего  героя несколько иными глазами, не романтика и сладкопевца, а глазами  реалиста, даже современного критика, и   написать о нем то, о чем  думают и говорят большинство ученных и рядовых читателей. Дугин пишет: «Но вместе с тем, следует избегать опасности абсолютизации Хайдеггера, принятие каждого его высказывания за финальную аксиому. Печальна судьба провидца, если он превращается в идола, в истукана. Провидец повествует о бытии, о жизни, о богах и судьбе мира, о том, что есть в данный момент, а значит, было и будет. Его слова живые и оживляются жизнью тех, кто их понимает, кто в них соразмышляет. А поэтому через живое понимание эти слова и тот, через которого они были высказаны, продолжают жить, а в некоторых случаях и только начинают жить по-настоящему. Если мы поймем Хайдеггера, мы сможем двинуться, отталкиваясь от этого понимания в любую сторону. Более того, совершенно все равно, что это будет за сторона – подтвердим ли мы основные моменты его философии или откроем что-то еще, то что в ней не содержится, или даже, что ей противоречит. Тот, кто живет в мысли, тот оживляет тех, кто мыслил когда-то». [4].   
   
И несмотря ни на что, на его припевы и перепевы, мы называем Дугина энциклопедистом, философом масштабного мышления, сторонником  мощных философских построений, уровня Канта, Гегеля, Шопенгауэра и других мыслителей. Он любит серьезную философскую мысль, хотя и не всегда понятную для большинства читателей. Вот потому автор взялся за трудного Хайдеггера, чтобы продемонстрировать, что немецкий философ в своем мышлении – не рядовой философ, а гений философских построений, а мы еще не доросли до осознания его  работ. Своими книгами, каких Дугин написал более тридцати, профессор засвидетельствовал, что отныне и навсегда русская философская мысль должна учиться у немецкого мастера, какой она должна  быть и какой должна стать в скором времени. Учиться критически подходить к своей истории, отдельным личностям,  не обожествлять их, не искать в них того, чего нет, а реально смотреть на их достижения и недостатки. И если нужно – критиковать смело и наступательно.

Дугину стыдно за русскую философскую мысль, которая не прогрессирует, а топчется на одном месте и дальше симулякров не простирается. Он хочет вывести ее на такой уровень, чтобы она по своей мощи, привлекательности и мудрости, не уступала европейской, и даже превосходила ее. Для этого он рекомендует скорректировать ее, подправить, привести в систему и дать ей мощный  экзистенциональный толчок для нового развития. Профессор считает, что русская мысль  стояла под паром, наливалась кровавыми соками предчувствий, бормотала во сне, силилась высказать нечто, но фатально не находила слов, образов, знаков. Она ждала своего часа, не хотела участвовать в судьбе западноевропейской философии, в  превращение ее  в нигилизм.  Ждала того момента, когда  закончится «дикий» Запад, исчерпается его мысль, чтобы со всей нашей накопленной веками мощью вступить в новую настоящую философию, достойной русского народа и его души.  Эта философия должна называться  Другим Началом и олицетворять собой новую страницу в истории философии.

                Распад Советской философии

В своей книге Дугин рисует печальную картину распада советской философии после развала Советского Союза в 1991 году. Картина была печальной и быстротечной. Большинство советских философов даже не поняло, что произошло, поэтому были в растерянности и удивлены происходящим. Тем не менее, большинство из них быстро сориентировались на русскую религиозную философию и на новую - западную. В стране был наведен порядок в просвещении, открылось огромное количество новых вузов, философских факультетов,  и все бывшие советские философы были востребованы и остались на своих местах.   
               
               
В настоящее время философов в России – хоть пруд пруди, почти каждый пятый вуз имеет свой философский факультет или философскую кафедру. Русских специалистов – философов хватило бы для  всех ведущих и периферийных вузов Европы. Именно они, а не иностранные, способные преобразовать русскую философскую мысль, придать ей не абстрактный, даже не постмодерный  характер, а такой, какой она была в двадцатых-тридцатых годах ХХ века.  Тогда философия была направлена к человеку, его разуму, душе и сердцу, она понимала его лучше других учений. Дугин  критикует как русскую, так и европейскую философию, как  отсталые  и требующие обновления. Заметно,  что  профессор Дугин нервничает, он всерьез взялся за русскую философию, и хочет вывести  ее из сонного царства   в передовые, или хотя бы прировнять к европейской, которая, как считает, тоже не имеет никакого будущего. Насколько ему удастся это осуществить, покажет время.

Читателю импонирует, с какой любовью, всеобщим знанием разбирает Александр Дугин «потаенного» философа Хайдеггера, как докапывается до истины, как показывает  свое увлечение и мастерство исследователя. Ведь мысль немецкого философа чрезвычайно сложная, полна  семантическими, терминологическими, концептуальными и другими ловушками, тупиками и ложными тропами. Она может сбить с пути любого, даже очень грамотного человека и заманить его в свою ловушку. Поэтому предостерегает, что из множества дорог и тропинок,  ведущих к сущности хайдеггеровой мысли, приблизиться к ней могут лишь редкие смельчаки: исключительные умы, храбрые и отважные личности, любознательные и такие, что способны своим мышлением и дерзостью докопаться до истины. Потому что большинство из нас неподготовленные,  несмышленые  и не только не проясняют ситуацию, скорей,  затемняют ее.

Особенно смело звучит слово Дугина о философии и ее судьбе в его новой книге «Постмодернизм», в которой мысли автора и его гнев не знают границ. Внимательно наблюдая за философским дискурсом современного мира, профессор замечает, что мир наш претерпевает радикальную трансформацию, причем в худшую сторону.  Если бы сейчас мы спросили любого студента назвать  известного русского философа, то он вспомнил бы Сартра, Хайдеггера, Камю или Ницше, но только не русскую личность. Больше того, если мы попытаемся спросить хоть какого-нибудь современного философа России, кого из русских современных философов он знает, то тот разведет руками и отойдет в сторону. Это свидетельствует не столько о том, что философией люди стали меньше интересоваться; и не о том, что философы раньше были, а сейчас исчезли. По оценке Дугина сейчас происходит нечто  фундаментальное с самим местом философии и местом философа в нашем веке. И такое явление  наблюдается не только в России,  не только в Европе, а во всем мире.               
Современный философ, по меткому замечанию Дугина, это уже некая пародия на традиционного философа. Значит, происходит кризис человеческой мысли, значит, философия постепенно экстрагируется из нашего бытия. «И никто, по-видимому, об этом особенно не жалеет. Бедные философы просто исчезают - как некий аромат, как полузаметный привкус, как тонкая атмосфера, как легкий газ, испаряющийся моментально. И вместе с ними исчезает современная философия. Она тоже становится неопределенной, ускользающей». [5]. Чем сегодня должен заниматься философ, спрашивает Дугин. И отвечает, скорей историей философии, чем самой философией. В таком случае, это уже история, а не философия. Философия в наше время - все что угодно, но только не судьба и не мышление смелого в своих мыслях человека.  Постепенно исчезают сопутствующие философии реалии, проявляется кризис мысли, той мысли, какой нас радовали философы. Значит, согласно Аристотелю, мысль раньше была,  главным конститутивным элементом человеческого бытия. Следовательно «Человек есть живое существо, наделенное мысле-словом».

Профессор Дугин видит в этом вину в избыточном мышлении в условиях постмодерна, то есть - индустриального общества. Телевидение, Интернет, мобильные телефоны, компьютеры, планшеты разорвали цельную человеческую мысль, и сама мудрость очутилась под ногами. Сюда относятся «успокоенность, комфорт и прагматическая адекватность». Этого достаточно, «чтобы не обращаться к сложной и опасной стихии мышления. Таким образом, мысль постепенно стирается и смысл, сопутствующий ей, постепенно исчезает  из нашей жизни». [6]. Дугин говорит нам суровые и справедливые слова, которые нам крыть нечем. Мы сами видим эти негативные проявления в современной культуре, особенно в телевидении, где происходит «превращение мира в экстравагантный ансамбль», если не сказать в балаганный, который приходит на место самого мира. И на место философии приходит нечто новое, что Дугин называет  постфилософией. Она вещь тонкая, непонятная, не интересная, местами отвратительная, ее-то исследует в своей книге профессор Дугин. Значит, делает вывод автор, что философия закончилась, и мы должны снимать свои черные мантии. Пришла новая эпоха, которую автор называет  эпохой «фазового перехода» во то, во что мы ступаем своими ногами.

Вот тут то и приходит на выручку автору  Мартин Хайдеггер со своим Новым Началом в философии, разрушающей и превзошедшей свое прошлое, и на его месте строит новую философию – постфилософию, - интеллектуальное состояние постмодерна. Дугин полностью доверился Хайдеггеру и смело пошел по предложенной тропе. Прочитать все книги Хайдеггера, и все книги Дугина, задача архи сложная. Не то, что времени не хватит, не хватит терпения и понимания всего того, о чем пишут эти два модерниста. Дугину удалось «войти» во внутренний мир Хайдеггера, в потаенный мир его мыслей и, применяя его же ключ – философию,  лингвистику, структурологию, феноменологию и прочие науки,  показать, как можно постигнуть его метод мышления и как разгадать  великую тайну фараона  Хеопса.   
               
И все же мы видим, что Дугин очень профессионально и смело ведет нас своей тропой к философии Мартина Хайдеггера, и мы знаем, что его тропа верная, хотя слишком узкая, иногда крутая и с большими колдобинами. Очень трудно по ней идти. Профессор Дугин  подбадривает нас, обнадеживает, заставляет тверже держаться на ногах и говорит свои колючие слова: «чтобы понять, оценить и интерпретировать философию Хайдеггера, его прежде всего надо понять».

И говорит правду. Если мы отчасти поймем глубину его мысли, и поверим, что он искренен перед нами, не обманывает, не ловчит, не фальшивит, то убедимся, что немецкий философ действительно стал для нас ближе, доступнее, значимее. Мы не станем  относиться к нему с иронией, не будем закрывать его книгу. Потому что Дугин нам  постоянно напоминает, чтобы мы думали над трудами мастера, находили в них  главное, не боялись его вопросов и, используя свои интеллектуальные знания, добрались до истины. Хотя наверняка знает, что мы не скоро станем последователями феноменолога и экзистенциалиста Хайдеггера, не скоро поймем движения его души и  мысли, вот потому напоминает, чтобы мы больше и чаще мыслили, учились шевелить мозгами, лишь тогда возникнет просвет  в наших головах.

                Вершина европейской мысли

Профессор Дугин написал о Хайдеггере четыре своих лучших книги: «Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала» - 2013;  «Мартин Хайдеггер. Возможность Русской философии» - 2014; «Мартин Хайдеггер. Опыты экзистенциальной политики в контексте Четвертой Политической Теории» - 2014; «Мартин Хайдеггер. Эсхатология бытия» - 2014.

В новом издании все эти книги вошли в одну книгу: «А.Г. Дугин. Последний бог».  «Академический проект», М. 2014 [1]. Названная книга Дугина о Хайдеггере, считается вершиной  философской мысли в России и Европе. 

 О Мартине Хайдеггере Дугин также размышляет в иной своей книге: «В поисках темного Логоса. Философско-богословские очерки», М. 2013 г., а также в четырех лекциях – «Мартин Хайдеггер: Месть бытия», прочитанных в «Новом университете» Москвы,  и  Московской «Якут – Галерее» - 29 марта 2007 года,. Все его книги размещены в Интернете.  Раскрывая сущность таланта немецкого философа, как  выдающегося мыслителя, и как человека новой формации и создателя Нового Начала философии, Дугин делает вывод, что «Хайдеггер - величайший мыслитель современности, входящий в плеяду лучших мыслителей Европы от досократиков,  до наших дней». [2]. 
Первая книга Дугина: «Мартин Хайдеггер. Философия Другого Начала» - учит мыслить словами, мыслить так, чтобы была понятна  вся эквилибристика немецкого мастера. Автор знакомит нас с Бытием и сущим, другими дифинициями Хайдеггера и ведет   трудными, но занимательными дорогами к его философии начального периода.  И если мы поймем, о чем повествует профессор Дугин, запомним его терминологию, другие подводные камни, его экзистенции, словом неизвестные слова и понятия, то  путь во вторую его книгу, станет нам намного легче.   
 
   Кроме  бытия и сущего Дугин знакомит нас с фундаменталь-онтологией, началом и концом западной философии, антропологией, другим Началом, метафизикой коммунизма, тремя этапами развертывания философии, досократиками, Платоном, Декартом, монадой Лейбница, онтологией Канта, Фихте и Гегелем, Ницше и Гуссерлем, экзистенциалами Дасайн, заброшенностью, бытием которое - «вот», и которое - «есть», совестью,  другими атрибутами хайдеггеровой философии. Автор как гид, аналитик и философ,  как волшебник открывает нам загадочную философскую систему Хайдеггера. Он превосходный экскурсовод, мудрый учитель.  У него все в границах хайдеггеровой философии, в ее «мудреном царстве», и его знания дают нам уверенность, что мы  осилим Хайдегерову философию.  А еще он  в доступной форме толкует  разные произведения Хайдеггера, в том числе и его статью:  «Что такое гуманизм?».

Раскрывая Эсхатологию бытия Хайдеггера, Дугин напоминает, что это такая  фигура, на которую мало кто обращал серьезное внимание. И что не маловажно, автор концентрирует наше внимание на идеи Хайдеггера о последнем Боге. Для него последний Бог, - «наиприходящее  в прихождении, что, конституируясь, случается как событие. Приход как сущность Бытия. Спросите само Seyn-бытие! И в его молчании как Начало слова ответит Бог. Вы сможете обойти все сущее, но вы никогда не нападете на след Бога». (С.96). Или еще: «Обратитесь к бытию, спросите бытие!». Дугин трактует эти слова как своего рода пророчество Хайдеггера, о фундаменталь-онтологическом видении, которым начинается, учреждается и постулируется  на совершенно новом цикле история философии. И это пророчество должно произойти строго в момент Великой полночи.

В последнем Боге, Дугин видит уникальную фигуру в философии Хайдеггера. Последний бог - это Бог, возвращающийся в ходе развертывания другого Начала.  Он приходит к нам не как спаситель, а как прохожий. Но он дает нам знак, делает легкий кивок головы, почти невидимый жест, которые делали античные судьи или басилевсы, решая какое-то важное дело. И чем серьезнее было его решение, тем короче, незаметнее и значимее был жест. Он ничего не дает людям,  ничего не меняет, даже не останавливается. Он лишь заверяет,  что Начало, которого мы ждем, на этот раз, действительно.  Следовательно, событие сбылось.

Слова Хайдеггера о последнем боге Дугин приводит для того, чтобы мы осознали, что  Хайдеггер, как и Бог не дает нам никаких ответов и не указывает никаких путей в нашем продвижении до истины. Последний Бог – это и Начало самой долгой судьбы по самому короткому пути и ее конец. «Долгая подготовка, - пишет Дугин, - необходима для великого мгновения его прохождения мимо. Для такой подготовки народы и страны слишком малы, они закрыты для истинного роста и преданы богам. Только великие и скрытые одиночки будут готовить тишину для мимохождения Бога и готовить между собой молчаливый настрой» (7).

Должны напомнить, что тема «последнего Бога» проходит красной нитью через все книги Александра Дугина, она для него животрепещущая, судьбоносная и вечная. Расстаться с ней профессор не может, и не хочет, по той простой причине, что «последний Бог» стимулирует его творчество, дает простор новым мыслям и новым книгам, которых читатели ждут с нетерпеньем от своего  автора.
Вторая  книга  называется: «Мартин Хайдеггер. Возможность русской философии». В ней продолжается путешествие по постижению философии Хайдеггера, но мы уже более вооружены его понятиями,  нам легче ориентироваться в этом темном лесу.  Главной  проблемой русской философии, для Дугина, есть то, что ее просто нет. И нет в том смысле, в каком она должна была быть, чтобы дать нам надежную систему исторического самосознания и возможность ему органичного бытия. Дугин считает, что  русская философия находится в состоянии порочного круга. И тут палочкой-выручалочкой должна стать философия Хайдеггера. Но чтобы понять Хайдеггера, нам надо понять себя, но понять себя нам очень трудно,  и все потому, что у нас нет полноценной русской философской традиции.  Хотя такое утверждение Дугина слишком спорное, если не сказать больше. Что же предлагает в таком случае автор. Для него все очень просто. Надо, говорит он, превратить этот порочный круг в герметический, в котором бы решались две задачи: корректное постижение Хайдеггера и закладывание основ для конструирования полноценной русской философии.

Чтобы понять  Хайдеггера, твердит Дугин, нам нужна русская философия.  И чтобы у нас была русская философия, нам необходим Мартин Хайдеггер. В этом состоит суть  второй книги Александра Дугина. Считаем, что такое решение этого сложного вопроса - проблематичное и неприемлемое в своей основе. Не Хайдеггер и его философия должны стать основой новой русской философии, а наши современные отечественные философы, столичные и региональные. Ведь творческий потенциал современной русской философию, включая сюда и профессора Дугина, в России могуч и неисчерпаемый. При необходимости и желании, русские философы способные показать свои знания всему миру. Для них нет запретных тем, отсутствуют и трудные вопросы, на которые они не смогли дать ответы. Молодое поколение русских философом достойно представляет русскую философию на мировой арене. Их статьи, даже книги полны новых идей и наполнены мудростью. В этой книге Дугин часто повторяется, что снижает  напряжение и интерес к ней.  О русской философии автор говорит то же самое, что писал и в первой книге, лишь с   небольшой оговоркой: мол, его идеи носят более  осмысленный и практический характер.

Третья книга Александра Дугина:  «Мартин Хайдеггер. Опыты экзистенциальной политики в контексте «Четвертой Политической теории». Она повествует о политической  платформе Мартина Хайдеггера, в контексте его участия в национал - фашистской партии и содержащейся в его работах. Хайдеггер был очень осторожным, скрытым и хитрым человеком. Он ничего не писал о политике фашистского государства, поданным которого являлся, не выказывал официально своих взглядов и не афишировал их, хотя состоял членом нацистской партии с 1933 по 1945 год. Как ее сторонник и член, он много навредил  своим друзьям – преподавателям философии и студентам - евреям. Наверное, его скрытость и хитрость не дают Александру Дугину разоблачить прошлое Мартина Хайдеггера, бывшего ректора Фрайбургского университета и члена нацистской партии. Вот потому вопрос этот Дугин старается  завуалировать и пустить по тормозам.

Не секрет, что многие западные историки, такие как Алекс Стайнер, Виктор Фариас, Жан-Франсуа Лиотар, Клаудиа Кунц и другие приводят неопровержимые сведения, что Мартин Хайдеггер не «божья коровка», не «заблудившаяся личность», а настоящий фашист, которому место не в университете, а в тюрьме, и правосудие в этом окончательно не разобралось. Историки приводят многочисленные доказательства своей правоты. Стайнер, например, утверждает, что Хайдеггер, долгое время дружил с человеком по имени Ойген Фишер. В годы правления фашистов Фишер был одним из главных сторонников расового законодательства и возглавлял Институт расовой гигиены, пропагандирующий нацистскую расовую теорию. Одним из «специалистов» этого Института был печально знаменитым садист доктор Йозеф Мендле. Сам Фишер был интеллектуальным разработчиком нацистского «конечного решения». Хайдеггер поддерживал тесные связи с Фишером до 1960 года, о чем свидетельствует его новогодняя открытка, сохранившаяся в его личном архиве. Стайнер считает, что Хайдеггер мог знать о фашистских планах геноцида на самой ранней стадии, но умолчал об этом.

Алекс Стайнер выдвигает претензию, что Хайдеггер ни после войны, ни в мирное время, не отрекся от своей приязни национал-фашизму, не осудил своего прошлого, не покаялся и не попросил прощения у тех, кого незаконно уволили из университетов за свои убеждения. В том числе  и таких личностей: Карла Ясперса, Германа Штаудингера, Эдуарда Баумгартера, доктора Фогеля, Макса Мюлера, включая учителя Хайдеггера Эдмунта Гуссерля. Хайдеггер действительно не сделал этого, а лишь вспоминал о них в своей лекции, посвященной Холокосту, причем в унизительном значении. Однако фактов насобиралось не так много, чтобы обвинить Хайдеггера в сотрудничестве с фашизмом. Здесь скорее, стоял вопрос  больше в нравственной плоскости, чем в правовой.

К другим критикам о принадлежности Хайдеггера к нацистам, можно отнести  его ученика Карла Лёвита, и его статью под названием «Окказиональная решимость К. Шмидта», где говорится о служению Хайдеггера фашистам. [8]. Но и его «доказательства» построены исключительно на речи профессора Хайдеггера, ректора Фрайбургского университета перед студентами и преподавателями в 1933 году. В названной работе есть лишь факты неприязненного отношения Хайдеггера к лицам еврейской национальности – профессорам, студентам и аспирантам, а также призыв к «самодисциплине» и «новому» порядку. Следовательно, приведенные улики носят скорее эмоциональный характер, чем уголовный, и не годятся для открытия уголовного дела.

Известно, что в марте 1949 года Комиссия по денацификации дала свой положительный отзыв на Хайдеггера и освободила его от принудительных мер, назвав «попутчиком» национал-социализма. После чего Ученый совет университета большинством голосов проголосовал за то, чтобы рекомендовать Министерству образования восстановить Хайдеггера в правах профессора -пенсионера и снять с него запрет на преподавание. Лишь в 1951/52 годах Хайдеггеру было дозволено прочитать первый послевоенный курс во Фрейбургском университете. Хайдеггера допустили к работе и даже назначили приличную пенсию. У обвинителей не было никаких доказательств, чтобы неопровержимо засвидетельствовать прямые связи философа с фашистами и их партией. Никто из его жертв, если такие были, или их родственники, не предъявили ни Хайдеггеру, ни государственным органам претензии в отношении его фашистского прошлого. Всё оставили, как есть. Хайдеггер слишком много значил для Запада, чтобы ущемлять его в правах и преследовать, даже в том случае, если его поступки выходили за рамки установленных в послевоенной Германии норм. Как говорится, великим прощается всё. Освобожденный от преследования, Хайдеггер продолжал занимать профессорскую кафедру и читать свои лекции многие годы.

Есть и другая точка зрения на «дело Хайдеггера», защитником которой выступает как раз российский философ Александр Дугин. Он говорит о том, что в 30-е и 40-е годы Хайдеггер открыто критиковал либерализм, коммунизм и те идеи национал-социализма, которые с точки зрения его философии, считались ошибочными, даже приводит доказательства. Дугин утверждает, что Хайдеггер жестко выступал против идеи нацистских понятий «мировоззрения», «ценностей», «тотальности», «политической науки», считая их выражением современного нигилизма, против которого «истинный» национал-социализм должен был бороться. И Хайдеггер пишет об этом в книге «Введение в метафизику»: «То, что сегодня вброшено на рынок в форме философии национал-социализма, не имеет никакого отношения к истине и величию этого движения (то есть с осмыслением связей и соответствий между современным человеком и планетарно детерминированной техникой) и ловит рыбку в мутной воде «ценностей» и «тотальностей» [9].
 
И все же, считает Дугин,  в мировоззрении Хайдеггера произошли большие изменения. В 1947 году он публикует «Письмо о гуманизме», в котором проводит четкую линию отрыва от нацистских ценностей и становится сторонником нового учения – экзистенциализма и новоевропейского гуманизма. Его работы послевоенного периода вошли в сборники «Лесные тропы» (1950), «Доклады и статьи» (1954), «Тождество и различие» (1957), «На пути к языку» (1959) и другие. Вышли курсы его лекций «Что такое мышление?» (1954), двухтомник «Ницше» (1961), «Время и Бытие. Статьи и выступления» (1993, 2007) и многие другие. Как видим, его работы выходят регулярно, причем неплохими тиражами и не залеживаются в книжных магазинах, они востребованы и актуальны. Отметим, что по количеству изданных трудов Мартина Хайдеггера, статей и книг о нем, Россия занимает второе место в мире. Первое -  принадлежит Германии, родине философа.

Четвертая книга Александра Дугина: «Мартин Хайдеггер». Эсхатология бытия». Она посвящена эсхатологической миссии Мартина Хайдеггера в контексте истории западного Логоса, и возможных параллелях между философией Хайдеггера и его религиозной позицией. И особенно, в контексте конца мира. Дугин затрагивает в ней не животрепещущие вопросы христианства и отношение к нему Хайдеггера, а лишь показывает позицию немецкого философа к платонизму, к завершению истории Логоса, концу мира и последнего Бога. Хайдеггер, как мы знаем, выходец из религиозной семьи, отец его был диаконом в кирхе. Учился он в церковной семинарии, также на богословском факультете университета. Считается, что Хайдеггер был верующим человеком, но с переходом на философский факультет, резко отошел от веры и старался в своих работах  вопрос этот не затрагивать. Он боялся преследований со стороны власти. Профессор Дугин, вместо прояснения религиозного вопроса по-существу, пускается в метафизику, и своими силлогизмами  «тушит» его, и своего любознательного  читателя   отводит  в сторону.

Не столь интересно знать, что говорит Хайдеггер о платоновской философии, мертвой теологии или  последнем Боге, которого он, то умертвляет вместе с человеком, то возрождает, а то отпускает на все четыре стороны, как птицу из клетки.  Не интересна нам и его метафизика скуки, изгнание союза «и», судьба Аполлона и Кибелы, получение закрытой топики из открытой, союз «и» и другие мелкие вещи. Дугин настойчиво проводит свою линию, что философ Хайдеггер – гениальный мыслитель, великий провидец, способный изменить ход всемирной истории и истории мысли. И если мы вникнем в его суть, поймем его многочисленные дефиниции и экзистенции, то и мы приблизимся к гениальному Мартину, и станем вхожими в его историческое учение.

 Вот потому Дугин так демонстративно уходит от религиозных вопросов,  старается эту тему заговорить, затушевать и оставить ее за рамками Бытия. А то, что Дугин называет имена религиозных философов - Владимира Соловьева, Павла Флоренского, Сергея Булгакова, Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова, Григория Паламу, вовсе не свидетельствует, что он повернул руля к христианству, православию, религии наших отцов и дедов. Профессору Дугину больше нравятся  семантические узлы, игра слов, маленькие тропинки к маленьким темам, не связанные между собой фрагменты, неоплатонические тенденции и другие не интересные для нас вещи. Видимо потому его книгу можно читать с любой главы, начала или конца, середины и любой страницы, и всегда будет видно, как тревожно, ответственно и мудро бьется мысль Дугина, освещающая ту или иную дефиницию Хайдеггера. Считается, что книга эта остается принципиально неоконченной. Так было задумано автором.   Дугин даже дружески обращается к читателям, чтобы они своими идеями помогли ему закончить  эту трудную книгу.   
               
Дугин напоминает: « Мысль в слове как в клетке, это уже не совсем та мысль, какой она парит на свободе, в просторе лазури. Поэтому к любому философскому тексту, и особенно  к тексту Мартина Хайдеггера, надо относиться с предельной деликатностью: внутри вербальной формы спрятана, заключена, заточена пленница-мысль, и наша задача – не узурпировать, присвоить ее, а выпустить на свободу. Философия – это движение взгляда вслед взмывающей в небо, отпущенной на свободу птицы». [10].

Александр Дугин – серьезный аналитик, крупнейший представитель русской философской мысли. Его идеи, как  вольные  птицы летают из страницы в страницу, радуя  своим полетом, и глубокой мыслю, новизной и свежестью взгляда. Он родной русский философ. Но читатели хотели бы от него не столько теоретических рассуждений, не гегелевской метафизики, не радужных планов и гипотез, а конкретных шагов по обновлению и становлению  новой русской философии, если вообще возможна такая затея. Понимаем, что «Философия – есть война за освобождение смыслов». Наверное, потому Дугин  задумал свою объемную книгу, как одну из мыслительных операций в этой войне, в войне за русскую философию, свободную русскую мысль, как открытую, привлекательную, с новыми идеями и в новом формате; как философию высшей экзистирующей свободы,  одну из лучших в мире по своей привлекательности и человеческой направленности.
 
Дугин не устает повторять, что то, что проделал Хайдеггер с историей философии, дало нам философию, как совершенную и завершенную. Он четко осознал, что своим путем в бездну, погружением в стихию чистого нигилизма с двусмысленным гибельным гимном  Gestell и технического развития, Запад первым достиг нижней границы оставленности бытия. И своей жертвой показал, куда не надо идти, куда дорога закрыта, и как надо начать  второе Начало, свободное от неумолимой бездны конца.  Считаем, что в Александра Гельевича все должно получиться, если только он не станет   поперед дороги старым марксистам, не станет демонстративно осуждать советскую философию, как враждебную и не нужную. Ведь на ней воспитались многие русские гении  - Н. Бердяев, С. Булгаков, Алексей Лосев и многие другие, да и сам Александр Дугин. При создании новой русской философии надо учитывать мнение народа и русских философов, идейных вдохновителей и толкователей этой науки, как своих  надежных союзников.
               
Хотелось бы сказать несколько слов о самом Александре Дугине.  Это величайшая глыба в русском духовном пространстве, которому нет  равных.  Так глубоко,  занимательно и на таком высоком философском уровне может писать человек, обладающий огромными знаниями, как мировой, так и  русской философской мысли. Он превосходно знает свой предмет, прекрасно владеет пером, немецким языком; его книги несут мудрость, знания и величайшую радость. После прочтения его  книг, человек стает другой личностью: духовно богатым, с большим опытом философских знаний. По крайней мере, его книги о Мартине Хайдеггере просветлили меня, кардинально изменили знания об этом философе, показали его историческую личность и его духовную ценность для русской и европейской философии. Книги засвидетельствовали, что философия Хайдеггера сложна, противоречива, и имеет одну главную особенность: научить человека мыслить, критически подходить к разным философским теориям, направлениям, и иметь свое собственное мнение обо всем.

В философии одной точки зрения не бывает. Это многогранная наука, имеющая тысячи ответвлений по разным темам и проблемам, сводить ее к одной мысли, одному параграфу, одному направлению, будет большой глупостью. Три парадигмы, на которых Дугин концентрирует наше внимание, - модерм, предмодерм и постмодерм – не прошли проверку временем и не стали для нас близкой и приемлемой наукой. Они заманили нас в какое то инородное  пространство, в котором мы наломали кучу дров. Эти западные школы для нас не совсем интересны и не близки, и не вызывают в нас такой любови, какой ждал Запад.

В России своя философия, свои философические умы, причем такие же мощные и эрудированные, как западные, и способные своими мыслями поднять авторитет этой науки и вывести ее из глубокого кризиса, если как считает Дугин, он есть.  Потому что, читая книги Н. Мотрошиловой, Б. Маркова, П. Гайденко, В. Миронова, С. Васильева, С. Хоружего, Ахутина А.В., Подороги В.А. и других, мы видим не упадок русской философии, не ее  стагнацию, а  ее нормальное состояние, даже  развитие, в которой  большинство ученых, философов, писателей и публицистов, да и любознательные   читатели, чувствуют себя как рыба в воде. 

Но вот парадокс, глубже знакомясь с творческим наследием Дугина, мы наткнулись на его учение о человеке,  которому философ посвящает отдельные свои книги и статьи. Удивило то, что  в большинстве своем наш уважаемый автор пишет о человеке с маленькой буквы и плохо к нему относится, и называет его такими недобрыми словами, что их даже трудно вымолвить. Давайте кратенько пройдемся по его науке о человеке, имеющей непосредственное отношение ко всем  его философским книгам и статьям.

 «Человек это богоподобное световое существо, смешанное с агрессивной взбесившейся свиньей»

Александр Дугин о своем «любимом» человеке всегда говорит двояко. То он  возносит его до небес, то опускает до  взбесившегося животного. Особенно «добротно»  прошелся он по Человеку  в  своих книгах -  «Метафизика Благой Вести» и «Философия традиционализма», а также многих статьях и  в Интервью журналу «Человек»,

Для философа Человек - это не утверждение, это вопросительный знак, хотя он создан  по образу и подобию Божества. В каббале он вопросительное местоимение “ma”?, т.е. «что?» на иврите осмысляется как одно из имен Бога. С другой стороны, человек это медиатор, посредник между небом и землей, зверями и ангелами, а следовательно, он всегда балансирует над двумя безднами. Иными словами, - говорит он, мы «берем в расчет это изначальное определение человека», но где же в нем утвердительное? Не новая ли это загадка? И наконец, если мы уж настаиваем на таком определении, то мы должны дальше беседовать в богословском контексте традиции – в частности, Православия, и вся антропология у нас будет соответствующей.

Лично для Дугина  человек это богоподобное световое существо, смешанное с агрессивной взбесившейся свиньей. В другом месте («Философия традиционализма») он дает иное определение – «человек есть неточное движение возможного». Кроме того, автор советует разделять минимальное понимание человека (минимальный гуманизм) и максимальное – «максимальный гуманизм»). По этому поводу в его книге «Русская вещь» есть статья про «максимальный гуманизм». Человек за счет своей неопределенности может скрывать под личиной - персоной, маской, двуногой формой очень разные реалии, подчас полярные.  Он считает, что люди радикально, фундаментально, качественно, природно и духовно неравны. Их сближает упаковка, содержание же различно. Сходство в ризах кожаных, эпидермическом плаще, но что в них завернуто – загадка. Человек обязан доказать, что он человек, и уточнить: какой именно?

 - Может ли человек привыкнуть быть голым, стать “голой обезьяной”?, - спрашивают его в интервью

- Я имею в виду следующее: ранее идентичность человека вытекала из традиции, которая постулировала, что под этим понимается. Потом модерн, ниспровергающий традицию, предложил свою во многом нигилистическую либерационную антропологию, освобождающую человека от связей с традиционными параметрами идентичности. Но и этот нигилистический пафос исчерпал свой потенциал «очевидности». Процесс освобождения человека от влияния нечеловеческого в целом завершен, но осталась чистая пустота и неопределенность, постмодернистическая игра эфемерных мгновенных принципиально заменяемых идентичностей.

Напомню, что Джек-патрошитель, мистик-убийца с масонским бэкграундом считал, что расчленение уличных девок Лондона призвано открыть парадигму ХХ века. Это была глубокая символическая мистерия. О метафизике преступления см. мои статьи «Положил свое тело в осоку», «Тело как представление» и «Солнечный человек» в «Русской вещи». Так вот, освободившись от идентичности, навязываемой антропологией Традиции, человек утратил вместе с этим и цельность, холистичность. Он расчленен сегодня. Сейчас он то, через минуту другое. Отсюда и стилистика культуры, телевидение (щелканье кнопок каналов как особая форма созерцания – внимание останавливается на фрагменте, ярком образе), наркотики, они погружают человека в серию бессвязных но насыщенных импульсов, без контекстуализации. Отсюда извращения, которые также актуализируют мгновенно и бессистемно фрагменты подсознательных влечений, затонувших архетипов и т.д. Когда человек становится голым, свободным от внешних антропологических суггестий, он становится мертвым и расчлененным. Обезьяна жива, холистична. Человек постмодерна, мертв и фрагментарен. Он много ниже и гаже обезьяны.

- Голая обезьяна, стремящаяся к глобализму, слишком страшный образ. Вы думаете, ей под силу “новая программа философии”?

- Я люблю обезьян, и ужасаюсь современным людям, последним людям по Ницше, которые впитывают глобализм. Мне претит такое сравнение. Животные не пали, они не знают отступничества. Как и природа. И природу и животных загадили люди. Новая программа философии под силу световому человеку, атомы которого растворены в сегодняшнем котле, как части Диониса, разорванного титанами. Ницше обращался своим «Заратустрой» к «никому». И его многие услышали. Есть идея эсхатологического собора световых капель, рассеянных в мире, им нужна «новая программа философии». Она им будет внятна. «Новая программа философии» - экстремальная форма обращения к зерну Традиции, к радикальному субъекта в ситуации, когда вся внешняя среда этому не только не способствует, но жестко препятствует. Новая программа философии предлагает развеять иллюзию черного предела, в который лбом уперлось человечество, пройти сквозь стену, взлететь на собственных крыльях на последнем вираже в миллиметре от дна бездны.

- Ваша новая программа философии – это разрушение, воссоздание или одежда для “голой обезьяны”? Каковы ее основные положения?

- Ни то, ни другое, ни третье. Это программа и проект. Основные положения:

Шаг 1. Постижение катастрофичности современной онтологии и антропологии, уяснение максимы Хайдеггера «старые боги ушли, новые еще не пришли», «Точка полночи».

Шаг 2. Ретроспективное прослеживание траектории сумерек, точная генеалогия дегенерации человечества.
Шаг 3. Рефлексия субъекта, кто проводит эти две операции, точное и корректное выяснение мотивации и произвольности его онтологического статуса.

Шаг 4. Осознание постсакральной воли, которая тайно движет этим процессом и и направляет его.

Шаг 5. Расшифровка сверхзадачи, заложенной высшим началом в процесс деградации, как испытание и очищение.

Шаг 6. Собирание затонувшего света.

Шаг 7. Концентрация постсакральной воли в «партии новейшего типа» и ее лазерное сгущение.

Шаг 8. Пробуждение нового огня, уничтожающего ветхую реальность. Остановка космических циклов. Рождение Радикального Субъекта. Начало Невозможной Реальности.

- В состоянии ли человек сегодня создать новые смыслы?

- Человек сегодня утратил все, что имел. В первую очередь смыслы. Сквозь истонченную его антропологию начинает выглядывать Иное. И много худшее, чем он, и много лучшее. Человек в его конвенциональном значении, почти отменен. На его месте проявляется что-то иное. Соль растворена. Мы видим новые субстанции, обнаруживающиеся на его месте – океаны ртути и острые лучи несгораемой серы. На повестке дня новые танцы и новые танцоры.

- Может ли новая программа философии звать в дорогу, когда, цитируя Вас, “пути вперед нет, и не может быть”?

- Может и должна. Исчерпаны старые пути и старые путники. Но есть те, кто умеет летать, кто, нося в душе хаос, способны родить танцующую звезду. Их пути только начинаются. Ницше понимал неизбежность их прихода и относил к началу XXI века. Как раз все сходится, судя по календарю. Программа составлена. Она постепенно обнародуется. Движение есть, его присутствие в мире обозначено. Все под контролем. Есть и рев и подсознательное мозаика донных сил.

- Какой в этом процессе, на Ваш взгляд, может быть роль наук о человеке, науки вообще? И религии?

- Наука родилась система догматов, отменяющих или по меньшей мере фундаментально реформирующих догматы религии. Поэтому «наука о человеке» - это нечто слишком неопределенное. Религии имеют свои версии антропологии, и почти везде они считают, что человек приходит к концу времен к фундаментальному упадку. Поэтому религиозные антропологии в целом соответствуют тому взгляду, которого я придерживаюсь. Более того, мои взгляды основываются именно на религиозной антропологии. Поэтому ценность ее чрезвычайно важна.

Наука начала с того, что перечеркнула антропологию Традиции, отменила душу и т.д. Это совсем иная антропология, альтернативная и конфликтная. Наука – современная наука -- это антитеза религии. «Научная» антропология рассматривает человека хитроумную машину. См. Ламетри l’homme-machine, Декарта, Гарвея и физиологическую школу, Локка с его tabula rasa и т.д. И либеральная и марксистская версии антропологии основаны на отрицании души. Они тоже показательны и только подтверждают эсхатологию Традиции: приходит время, когда человек забывает о своем световом достоинстве и признает себя машиной. Поэтому наука о человеке в ее современном аспекте – доказательство дегенерации человечества и апокалиптичности Нового времени. Постмодерн в антропологии и перспектива клонирования доводят эту линию дол логического предела. В этом ничего нового: все приходит к тому, к чему должно было прийти. Вначале человек отвергает религию и отрицает душу. Потом признает себя автоматом. Потом начинает сам делать человекопобных существ. Клон – это типичное «чудо антихриста». И современная наука о человеке последовательно ведет именно к этому.

Но «новая программа философии», основываясь на религиозной антропологии и доверяя только ей, рассматривает современную антропологию как важнейшее свидетельство об объективном процессе дегенерации. И не просто противопоставляет этому религиозную антропологию, но ставит перед собой вопрос: для чего полноценный человек Традиции превратился в современного урода с гамбургером в зубах и телепультом в изнеженной тупостью лапе? И отвечает на это по-ницшеански – человек есть нечто следует преодолеть. Человек становится недочеловеком в ту же секунду, как он отказывается быть сверхчеловеком. И поэтому у него есть одна программа - завершить антропологию вовсе, подвести под ней решительную черту. И «мы» (кто «мы»?) увидим новые горизонты, новую землю и новые небеса…

- Если “человека и мира больше нет…, выходит, можно и без них.” Но мир без человека пуст, а человек без мира – страшен. Из чего же создать “новые плотины жизни”?

- Новые плотины жизни надо ткать из золотых паутин сверхчеловеческих интуиций, из затопленных городов древнейших антеделювиальных смыслов, из прозрачных континентов недозволенного и исчезнувшего, из снежинок бесконечной радости, из выдубленной кожи того, кто не справился, из звездных слез, из нечеловека и немира, из чистого истока абсолютного бытия, для которого наши процессы пыль и ничто, и нужны лишь для размеренного божественного танца – по ту сторону и по эту сторону, потому что ни мира ни человека нет и никогда не было…Только свечи и тени, и тонкие далекие звуки, зовущие наши хрустальные плавники в неизвестные им самим бездны. Которые призывают друг друга сквозь нас, помимо нас, ВМЕСТО нас… В гласе водопадов Твоих, in voce cataractarum.

            «Мы — вестники великого возвращения»

Чтобы передать содержание рассматриваемых нами книг, необходимо обратиться к «Интервью» или «Беседе»  Александра Дугина с  журналистом Федором Шиманским от 16 марта 2021 года, в котором русский философ делится своими сокровенными темами: русской и европейской философией,   международной политикой, религией, православием и традиционализмом, традицией и модерном, и четверицей., или Четвертой политической теорией.

Дугин делит традиционалистов на два типа, Эвола — традиционалист кшатрийского типа, Генон — брахманического., но  между ними не видит никакой принципиальной разницы. Нет лучшего друга у брахмана, чем кшатрий, и нет лучшего друга у кшатрия, чем брахман, а все остальные другие  касты, его мало интересуют.  Главное решается в диалоге воина и философа. Ведь что это за воин без ума, и что такое ум без активности? Они неразрывно связаны между собой — брахман и кшатрий, Генон и Эвола. Из их сочетания складывается интегральный, всеобъемлющий, синтетический традиционализм, живой, бросающий вызов тёмному веку. Александр Гельевич выкладывает нам свои сокровенные тайны и предупреждает: если мы против современного мира, то должны пойти и сделать что-нибудь пакостное этому миру, чтобы ему было больно, чтобы он завыл. Вот тогда, когда он обрушится на нас в ярости, тогда  и скажем себе и другим: «Ну и ладно, всё правильно, я только этого и хотел. Поэтому «No Remorse».  И Эвола — это «No Remorse!» Это совершенно правильно, значит, было «за что».

Из своего богатого опыта автор знает, что за неосторожное слово, или за свое убеждение, что ты традиционалист и представляешь угрозу этому свободному обществу, тебя обязательно заметят и разоблачат. То - ли книжку запрещённую, и неполиткорректную найдут, или неосторожное высказывание в соцсетях заметят, и тогда за тобой придут, и тогда, действительно, это будет  трагедия. А придут обязательно, а ты скажешь им, что ты «не при чём», ты «не это имел в виду». Значит, говорит автор,  будешь ни за что сидеть. Конечно, лучше было бы сидеть за что, так спокойнее,  достойнее и на  душе затишье.
По Александру Дугину, русские хорошо понимают свою пословицу: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Попадание в тюрьму в нашей культуре вообще никак не связано с законопослушным поведением. Поэтому «не зарекайся от тюрьмы». «Просто за тобой могут прийти, а могут и не прийти. Ты можешь оказаться в местах не столь отдалённых, а можешь и не оказаться. Как ты себя при этом поведёшь — законопослушно или нет — не принципиально. Одно с другим не связано. Или связано, но каким-то очень сложным образом, даже непостижимым. Вроде бы  не крал, не убивал, не насиловал, не грабил, и раз - и ты в тюрьме. Или наоборот, крал, насиловал, убивал, и раз — в Государственной думе или в министерстве. И как тут одно с другим связано? Для него проследить это очень трудно.

Из личной практики автор  знает: «не пойман — не вор». Украл, но не поймали, значит — «не украл». Поэтому русские очень тонко к этому относятся, к самой стихии своей судьбы. Для него -это Суд Божий. Философ прекрасно понимает, что в нашей стране особое правовое сознание, и  оно связано с правдой, скорее, чем с правом. Поэтому  жить каждому надо по правде, кем бы ты ни был. Депутатом, полковником или бандитом. Везде есть правда и везде есть ложь. Потому что таков человек, таково его сердце. И никакая правовая система этого исчерпать или изменить не может. «Поэтому путь от убийцы в святые, и из губернаторов на нары - всегда открыт».

Александр Гельевич это клонит к тому, что Эвола был открыт и последователен в своей борьбе против современного мира. Он встал во весь рост и вызвал огонь на себя, что по его мнению, было правильным. Философ Дугин прекрасно знает, что традиционалисты должны постоянно  «вызывать огонь на себя». Да, говорит автор, мы dangerous, да, мы не совместимы с властителями мира сего и с их послушными безотказными рабами. Да, мы в принципе, не заинтересованы в продолжении существования человечества, современной культуры и цивилизаци в том состоянии, в каком они находятся сейчас. «Мы  — вестники великого возвращения; мы говорим о необходимости духовного спасения человечества, каких бы радикальных средств это ни потребовало. И если это звучит для кого то угрожающе, значит, так должно и быть.

                Традиция и Модерн: рождение парадигм

Для многих людей с традиционализмом не знакомых, и даже для некоторых с ним знакомых, традиционализм – это что-то на уровне теософии, нью-эйдж и оккультизма. Для них такая Традиция - это запредельная и запрещенная  наука, и им странно,  как она   может совмещаться с православием. Александр Дугин решил перед нами открыть свои карты и отчитаться,  что он думает об этом и какие у него дальнейшие планы.

В Новое время в Западной Европе,  согласно нашему провидцу,  утвердилась философия, которая отрицала вообще всё трансцендентное, всякую вечность, всякую сакральность; это было «расколдовыванием мира» по М. Веберу. Таким образом, современная цивилизация воплотилась в определенную форму, в парадигму, которая представляет собой антитезу всех традиций, всех религий, всех типов сакральности. Вот это и есть «современный мир» — как концепт,  по Генону и Эволе.

Это была антитеза не просто христианства, но и иудаизма, и ислама, и индуизма, и буддизма. Вообще всё, что связано с духовным опытом человечества, отрицалось Галилеем, Ньютоном, Декартом, Кантом и дальше уже сложившимися тоталитарными идеологиями – либерализмом, марксизмом и национализмом.

Фактически, именно современный мир как парадигма, подготовил концептуальную территорию, чтобы люди могли говорить о Традиции – тоже как о парадигме. Почему  раньше, до того, как современность сложилась как тотальная структура, люди не  говорили о Традиции? Потому что все сравнивали одну традицию с другой, например, христианство с исламом, иудаизм с христианством, буддизм с индуизмом, даосизм с конфуцианством и т.д. Речь шла о разных формах сакральности, о разных формах традиции, потому что вне Традиции ничего не существовало.

 Хотя не секрет, что и в традиционном обществе были девиации,  представители материалистической школы Локаята, в древней Индии, они считались учением демонов, асуров. А с ними философы-атомисты (Левкипп, Демокрит, Эпикур) в древней Греции, эволюционисты (некоторые досократики или Лукреций) и т.д. Но, согласно Дугина, это были локальные вирусы декадентского сознания или вторжение демонического материалистического слабоумия. Построение на таких основаниях целой философии, культуры, цивилизации, было невозможно. Это стало возможно только в Новое время, когда эта аномалия стала господствующей, по сравнению с ней всё остальное обнаружилось как Традиция. То есть всё, что не западное, не современное, не материалистическое, не буржуазное, не демократическое, всё это — Традиция. В каком-то смысле, концепт «Традиция» появился в ответ на появление концепта «Модерн». И появившись в ответ на Модерн в качестве тотальной ему альтернативы, возник и традиционализм.

Традиционализм и Православие: гармония, а не противоречие

Философ Дугин старается как можно проще донести до сознания своих современников, что традиционализм всегда утверждает, что Традиция не может быть дана нам вся и сразу. Для него Традиция — это и христианство, и ислам, и индуизм, и буддизм, и даосизм, и конфуцианство, и архаические культы, словом всё это Традиция. Но это вовсе не значит, что какая-то незначительная традиция полностью совпадает с главной  Традицией  или ее исчерпывает.

Идея единой Традиции возникает как альтернатива, как концепт, связанный с пониманием сущности Нового времени. А это обобщенное представление об обществе, которое построено не на современных модернистских основаниях. Это концепт, и он не пустой и составить о нём представление довольно легко: просто интерпретировав Традицию социологически. Социология выделяет два типа общества – традиционное общество и современное общество. Всякое общество, не построенное на тех же принципах, что и современное, является традиционным.
В широком понимании слова, говорит Дугин, путь к Традиции с большой буквы обязательно лежит через конкретную традицию с маленькой буквы, или через религию. Традиция вообще дана человеку конкретно, как одна из традиций, как одна из религий.

 В любой религии философ видит возможность выбора. Но люди не могут прийти к Традиции с большой буквы, не выбрав ровным счетом ничего, или отказавшись от выбора. Отсюда встает вопрос,  что традиционализм с необходимостью требует религиозного обращения. Теоретически, религию можно выбрать, но в этом выборе следует учесть много факторов,  не только индивидуальный произвол. И не только и не столько мы выбираем религию, сколько религия выбирает нас.

Свою религию, православную веру профессор Дугин называет «родная вера», вера, в которой мы родились, которая связана с нашим народом, и она вовсе не случайный фактор, а имеет промыслительное значение. Сам Генон отказался от веры предков и перешёл из католицизма в ислам, таков был его выбор. Дугин рекомендует его  признать и с ним считаться. Но лично его  выбор — остаться в той вере, которой является вера его народа. И не просто остаться, а осмысленно и с опорой на волю к ней по-настоящему примкнуть: причаститься, вступить в нее.

Люди часто бывают носителями традиции по инерции. Для философа Дугина, наше родное Православие является осознанным выбором традиционалиста. Он не понимает, что же это за традиционалист такой, если он к своей собственной традиции не имеет никакого отношения? Для него это было не просто дань традиции, хотя его крестили в детстве. Для него это было осознанное воцерковление, духовный, интеллектуальный и философский акт. Вот потому Традиция, даже если она с большой буквы никак не заменяет собой, не подменяет и не отменяет, не упраздняет родное Православие.
Для профессора Дугина Православие — это всё, это единственный вход в сакральность. Но Православие несовместимо с Новым Временем, также не совместимо с западным атеистическим секулярным обществом. Скорее всего, Православие является формой живой Традиции. Благодаря православию, традиционализм становится вполне конкретной преображающей духовной практикой. Для Дугина, это чрезвычайно важно и  по-другому  быть не должно.

       Модернизм иногда проникает внутрь Православия

Серафим (Роуз), о котором вспоминали при беседе наши герои, был генонистом. Вначале он был ницшеанцем, интересовался различными восточными религиями, мистикой (суфизмом), индуизмом, а позднее буддизмом. Он открыл для себя Генона, и это привело его к принятию традиционализма как глубинной установки. В определенный момент – он, американец, протестант по рождению, увлекавшийся буддистской философией,  становится православным. Он находит сокровище православной традиции, восточного христианства, и становится на этот духовный путь, которому остается верен до конца своей жизни. Отец Серафим —  автор прекрасных и глубоких книг о Православии.

Профессор Дугин неожиданно для читателей, снимает свое кепи перед христианской религией. Православие, уверенно говорит он, должно быть ценимо  русскими  людьми. Для него, как православного и традиционалиста, здесь нет ни малейшего противоречия. Как и для отца Серафима (Роуза) или православных румынских исихастов из кружка Rugul Aprins (Санду Тудор, Думитру Станилоэ, Никифор Крайник и т.д.), тесно сопрягавших генонизм с православием, Афонской традицией, умным деланием и старчеством».
Чтобы читателю было более понятно, автор предупреждает,  что  некоторые высказывания Генона, если их вырвать из контекста и отнестись к ним с предубеждением, могут вызвать у верующего христианина недоумение. Особенно если сознание этого православного ещё слишком проникнуто ядом Нового времени.

Обращаясь к своему опыту, Дугин говорит: «Я читал лекцию в Свято-Тихоновском университете о Геноне. Вначале её восприняли ее в штыки. Первой волной шли аргументы, что Генон принял ислам, был масоном. Казалось бы, критика справа. Чуть позже, когда я всё-таки пробрался сквозь дебри формальных возражений, пошли такие речи: «Ну а как же прогресс? Как же техническое развитие? Как же, там, наука?» Критика справа незаметно переросла в критику слева. Получилось, что под христианской ортодоксией скрывается бессознательный модернизм. И это в Православии, которое намного более традиционно и сакрально. А уж в католицизме такой модернизм просто преобладает. В таких нападках на традиционализм дает о себе знать уже не одна из традиций, а сам Модерн, замаскированный под «религию».

Как в католицизме, так и в протестантизме Модерн проник там в глубь и в ширь, лишь  православные пока еще держаться.  Православие — это более традиционная и менее современная религия, но и здесь не всё так гладко, как бы всем хотелось. Именно традиционализм делает православного православным. А если этого традиционализма нет, если нет отвержения, системного и полного современного мира, то этот современный мир проникает в религию и исподволь меняет её содержание. Традиционализм строго определяет границы, в том числе и в отношении научной картины мира, за которыми сакральность заканчивается, а значит, религия – как божественный, сверхчеловеческий институт – утрачивает свое бытие.

Будет большой ошибкой, если мы захотим считать, что можно быть традиционалистом, а можно и не быть, и мы в любом случае будем православными. На самом деле, в той или иной мере, традиционализм является неотъемлемой и важнейшей частью Православия.

Для укрепления своих мыслей, Александр Дугин приводит  пример с недавно почившим отцом Дмитрием Смирновым, сильно  ненавидимым либералами, и не столько за счёт его резких высказываний, сколько потому, что сочетал традиционное толкование ценностей человека, его духовной культуры с Православием как религией. На такой же позиции в последние годы своей жизни стоял и недавно почивший протоиерей отец Всеволод Чаплин. Сегодня эту же позицию защищает отец Андрей Ткачев. И эти отцы-традиционалисты раздражали и до сегодня раздражают этих убежденных либералов, и церковных модернистов, и светских людей. Они показывают, что традиция есть нечто всеобъемлющее., и она требует всего человека, выносит суждение о всех сторонах нашей жизни. Она не настаивает, она учит и открывает этот сложный, но ведущий к истине, спасению и свету — путь.

-Я нахожу гораздо больше взаимопонимания с монахами на Афоне, среди монашества в целом – особенно среди настоящего истового монашества, которое оставило мир в целом, и соответственно оставило современный мир, чем в кругах «православных» либералов, конформистов и почти секулярных демагогов от религии, которые, по большому счёту, движимы модернистскими представлениями о мире, и не собираются ни осознавать эсхатологический характер нашего тёмного века, ни признавать ту фундаментальную противоположность между Модерном и Традицией.

А православная религия — это традиция, причем сакральная традиция; она требует от нас веры в бессмертие, в вечность, в душу, в ангелов, в бесов, что совершенно исключает современные представления о космологии, о физике, о политике и так далее. Религия требует от нас веры в иерархию: и в небесную иерархию ангельских чинов, в церковную иерархию, в политическую иерархию, и в симфонию властей. Дух вершит все сверху вниз, а не наоборот. Мы должны толковать время, отталкиваясь от вечности, познавать мир от Бога к материи, а не наоборот. Эту иерархию, говорит Дугин, полностью отвергает современность – в науке, философии, политике, образовании, культуре, праве, быту. И тут или – или; или Бог (Традиция) или дьявол (Модерн).

Люди сейчас живут в ненормальных условиях, в ненормальном мире, в ненормальном обществе, поэтому православный либо должен быть консервативным революционером, либо отступить перед натиском Модерна и тогда  стать солидарным с ипостасией. В этом отношении между православным христианством и  традиционалистской позицией нет ни малейшего зазора.

Профессор Дугин ставит под сомнения некоторые высказывания своего учителя Генона. Они не истина в последней инстанции. Для него Истина - это Исус Христос, Истинный Бог и истинный Человек. В своей книге «Метафизика Благой Вести» Дугин показал, какие пункты философии Генона несовместимы с Православием, а какие, наоборот - совместимы. Поэтому при обсуждении данного вопроса ничто не ограничивает нас от свободного – возможно, критического – осмысления. Мы свободны в нашей интерпретации традиционализма. Мы можем по-разному сочетать или разделять основные силовые линии традиционализма и соотносить их с Православием.

На вопрос, почему мусульманин Шоун, индеец,  ходил среди своих верующих голым, а вот Генон – нет, хотя он тоже мусульманин. Александр Дугин опровергает такое сообщение. Сам Шуон не ходил голым, он просто смотрел индейский танец, в котором юные индианки в некоторых ритуалах пляшут без верхней индейской одежды. Лично сам он ходил в суфийском кафтане, называемом хирка. Но то, что он участвовал в этих индейских ритуалах,  конечно же, мало сочетается с традицией, зато с New Age  и современной фольклористикой – вполне сочетается. По мнению философа, такое событие не стоит ни приветствовать, ни слишком осуждать. У разных культур разные обряды,  главное их не надо смешивать.

                Православный традиционализм

На вопрос, совместима ли книга Эволы - «Языческий империализм» с православием, Александр Дугин ответил: слабо совместимо. Это видно не вооруженным взглядом. Ведь Эвола Православия  не знал и не мог знать. Западное же христианство, это совершенно другой разговор. Это христианство почти порвало связи с сакральностью. Эвола же пытался найти эти связи в греко-римской традиции, но у него ничего не получилось. Эвола под «язычеством» понимал гибеллинскую идеи Империи, политеистический неоплатонизм, герметизм и фрагменты, оставшиеся от Римской традиции, которые пытался обобщить учитель Эволы, еще один итальянский традиционалист Гвидо де Джорджо в своей одноименной книге «Римская традиция».

 Язычество с христианством не совместимы, это очевидно, - говорит Дугин. А вот очевидно, что современная физика, современная наука, современная биология, социология или политология с христианством несовместимы, хотя таблицу Менделеева принимают без возражений. И полёт на Луну, на другие планеты, на минералогию, чёрные дыры, закон всемирного тяготения или другие законы они принимают с улыбкой. Атомизм современной науки у них никакого подозрения не вызывает, они с ним согласны и верят в его правоту.

На вопрос, почему так мало православных среди традиционалистов, Александр Дугин дает свой обоснованный ответ. Он говорит, что все крупные деятели христианства в Румынии ХХ века -  кружок Rugul Aprins тридцатых-сороковых годов, о котором он уже упоминал, дружили с христианством. Даже Румынское Православие было теснейшим образом с связано традиционализмом. К этому в чем-то можно отнести и Мирчу Элиаде, ведь он был православным и традиционалистом. А философ и специалист по Восточной Европе Александр Бовдунов предложил рассматривать Элиаде и вообще всю румынскую ветвь в традиционализме, как своего рода традиционализм, ориентированный на третью касту, на традиционное крестьянство.

На Афоне до сих пор есть ряд монахов, которые вполне осмысленные традиционалисты. В Греции их много есть. Да и в современной России есть монахи в некоторых монастырях, и светские православные интеллектуалы, которые разделяют эту позицию. Стоит только обойти внешние формальности и вникнуть в суть дела. А иеромонах Серафим (Роуз), которого упомянули, это – же крупнейшая фигура в контексте безусловно признаваемой почти всеми православной «ортодоксии». Он безусловный авторитет. И мало кто знает, как он пришёл к вере, и какую роль тут сыграл Генон. И это не просто случайные влияния. Это глубинная логика духовной и интеллектуальной позиции – отвержение Модерна и обращение к Традиции. И то, что в случае этого американского интеллектуала входом в Традицию стало именно русское Православие, – обстоятельство грандиозного значения. Нечто аналогичное и с Жаном Бьесом, генонистом, принявшим Православие и написавшего очень корректную книгу о Святой Горе.

Тех, кто идёт вслед за Геноном, в православной среде не так много. Но они есть и какие  это лица. Это старческая традиция, и она не может быть жругой, кроме традиционалистской. Какой старец будет защищать Модерн? Как можно быть православным и не понимать ненормальность и патологичность западноевропейской, антихристовой цивилизации?

Дугин допускает, что убеждённых и осознанных интеллектуально-эксплицитных традиционалистов не так и много. Но они все же есть, а вообще, для Православия традиционализм в каком-то смысле является естественной и характерной чертой. Когда это естественное обстоятельство корректно осмыслено и столь же корректно выражено, то и получается православный традиционализм. Только благодаря этому философски и социологически выверенному подходу можно избежать карикатурных крайностей – конспирологии и чрезмерного экзотического апокалиптизма.

                Четверица

Собеседнику захотелось знать, какую роль в мировоззрении Дугина играет  хайдеггеровская Четверица, потому что про неё некоторые знают, а вот понимать никто не может? Дугин во многих своих книгах признавался, какую роль  сыграл Мартин Хайдеггер в становлении его мировоззрения, и что она была - огромной. В своих работах он, действительно, обращает внимание на Четверицу, das Geviert, посвящал ей лекции, и достаточно подробно разбирал в книгах «Мартин Хайдеггер. Философия Другого Начала» и «Мартин Хайдеггер. Возможность русской философии». Те, кто знакомы с этими работами, наверняка, обратили внимание на то, что Дугин выделяет Четверицу, как важнейший философский метод.

Он считает, что это один из примеров сакральности мировоззрения самого Хайдеггера. Скорей это поздний Хайдеггер, который, отошёл  от языка феноменологической традиции и стал говорить языком философских мифов, в каком-то смысле как Платон. Для Хайдеггера Geviert — это пересечение основных силовых линий, квинтэссенция всей его философии, особенно поздней. Эта поздняя фаза философия тесно сопряжена со средним Хайдеггером, где центральной была тема – Seynsgeschichte.

Четверица соотносит Dasein c антропологией, теологией и космологией. Хайдеггер указывает, что Dasein, то есть человеческое мыслящее присутствие, находится на пересечении двух осей: одна из них – космологическая — связывает Небо и Землю, а другая – антропо-теологическая – (смертных) людей и (бессмертных) богов.

Человек как смертный это всё же еще не Da-Sein, то есть не совсем человек. Он становится человеком, когда начинает осознавать свою смерть и свою смертность, а значит, начинает соотносить себя с бессмертностью – то есть с Богом. Человек экзистирует, когда мыслит, а мыслит, когда сталкивается лицом к лицу со смертью. Но, по Хайдеггеру, и боги движутся к смертным, к воплощённой в них конечности и гибели, так как сами они этого не знают и не имеют в себе. Местом встречи богов и людей становится Da-Sein. Только тогда человек приходит к себе, когда к нему спускаются лёгкие боги.

Также и Земля. Пока она сама по себе она ещё не Земля. Земля становится собой в отношении с Небом, то есть, вступая в мир (как в Welt). Земля должна быть «украшена», прежде чем прийти на брачное место встречи с Небом, прежде чем стать Землей мира. Оба места встречи – людей и богов, Земли и Неба – это одно и то же место – это Da Da-Sein’а. Человек экзистирует как Da-Sein только в том месте, растянутый между Небом и Землей, обращенный к лёгким бессмертным богам. Da-Sein это пересечение двух осей — оси Неба и Земли (тотальных объектов, верха и низа) богов и людей (тотальных субъектов верха и низа). Это и есть Четверица.

                Будущее философии

Нас интересует главный вопрос Дугинской философии, это ее будущее. Как сам профессор Дугин смотрит на свою любимую науку и что ее ждет за горизонтом? Ответ от него мы уже слышали, он печальный. Она должна уйти в небытие, говорит профессор, и возродится в новом амплуа, в форме хайдеггеровых симулякров.

Но философия, говорят философы и  все здравомыслящие люди, никогда не умрет, не уйдет со сцены, она будет играть свою животворящую роль во все века и до скончания нашего света,  если такое предвидится, что очень мало вероятно. Философия - не школьный  учебник, даже не монография, а величайшая мудрость, созданная античными мыслителями, такими как Сократ, Платон, Аристотель и другими  мудрецами,  в том числе и русскими, и создана не для одиночек или  избранных, а для людей всех профессий. Философия вечна как  мир, и как  в нем человек, потому что без философствования, без мудрости  - человек перестанет существовать и как личность, он потеряет свое историческое значение. Было бы желательно, чтобы бы русская философия  возвратилась к своим истокам, своим самобытным мудрецам, откуда она черпала свою мудрость, а также  к античности,  Платону и Аристотелю, гениальным мыслителям, и на основе их трудов была построена  такая  же привлекательная русская философия. Русские  философы в ХХ веке, да и в ХХ1 пережили всякие разные новшества, лихо бросались в объятия от одних измов к другим, от одной структуры к другой, позаимствовали разных заумных наук, над которыми ломают головы и до сегодняшнего дня, а результат от них для народа нулевой.. Надуманные науки - неинтересны,  они никому не нужны, потому и не прижились.. Человек  от них  не стал более привлекательным, более умным, а в моральном плане,  даже опустился  на несколько ступенек вниз.

Эти тревожные слова адресованы, в первую очередь, всем тем, кто так настойчиво загоняет философии в прокрустово ложе сухих силлогизмов, аксиом, лемм, теорем, в другие геометрические и математические хитрости. А что остается для души и сердца, для настроения и улыбки, для   разума и нашей самости, почти ничего. Александр Дугин,  разбирая русскую философия от А до Я, настолько яро прошелся по ней сухой березовой метлой, что от русской философии ничего не осталось, кроме рассерженного философа Дугина.

 Профессор не столько доказывает, убеждает, умоляет, сколько кричит на нас, ругает и сердито навязывает колючие атрибуты Хайдеггера:  Дазайн, Бытие-в-мире, Бытие – в, Бытие-с, Бытие к смерти, экзестенциалы. симулякры, парадигмы и другие хайдеггеровские хитрости. Так и хочется предложить этому рассерженному человеку  выпить стакан  холодной воды и успокоится. Повреждена и требует реанимации  не русская философия, как того хочет ведущий философ России, а поврежден и требует реанимации сам щедро многословный и не всегда сдержанный  профессор Дугин, вместе с его бессмертным учителем Хайдеггером.

Мы не можем согласиться с его оценкой, что русская философия – «бледное начальное мерцание», «набросок», «симулякр», «смутная копия без оригинала» или «псевдоморфоз». Она вовсе не такая паршивая, как он ее понимает: она  приветливая, умная, гармоничная  и очень подходит русской душе. Ее светлые и радостные лучи согревают Россию и половину мира, просто Дугин этого не замечает, да и не хочет замечать. И если заявление  нашего профессора, что «русская философия требует обоснования и возвращения на те, старые позиции, с которых может начаться и не простой и не столь очевидный процесс философии в контексте русской культуры» [13] правдивое, и идет от  чистого сердца автора, то о чем речь? В таком случае, мы – ЗА. Но есть единственная поправка: а кто будет возрождать русскую философию, если она давно уже возрожденная и живет своей повседневной полноценной жизнью, а философ Дугин не хочет замечать этого? Десятки, сотни тысяч, даже миллионы людей во всем мире живут русской философией, принимают ее как само собой разумеющееся, дышат ней и пишут о ней свои мудреные книги и статьи, то какой еще философии нужно русскому народу и философу Дугину? Какое еще Новое Начало должно прийти ей на помощь, чтобы русская философия понравилась нашему суровому провидцу?

И все же книга Александра Дугина  - величайший шедевр в истории философской мысли, заслуживающий  внимательного чтения, даже изучения и большой благодарности  автору за такие духовные богатства. В ней  затрагивается столько злободневных проблем, поднимаются такие важные вопросы, что  передать их хотя бы в сжатом виде, нужно писать новую большую статью. Александр Дугин -  уникальная философская личность ХХ1 века, он еще не все сказал нам о своей любимой науке – философии, да и политике,  их проблемах, достоинствах, пользе и силе их мысли, еще не полностью раскрыл себя, как величайшую личность в истории философской культуры.

            Ответ своим читателям – критикам

 После опубликование  статьи на портале «Адамант, Мир Рерихов и Блаватской» об Александре Дугине, я еще не все сказал своим дорогим читателям, откликнувшихся на нее. Это Сергею Оленеву, Сергею Скородумову, Михаилу Бакланову, Н. Павленко, Елене, а также администратору портала «Аламант» Татьяне Бойковой за ценные дополнения и пожелания. Благодаря им вырисовывается истинный образ нашего героя - философа и политика Александра Дугина. Критики и сам автор статьи  не отрицают его огромнейшего философского таланта, энциклопедичности,  знания несколько европейских языков и большой коллекции написанным им  книг и статей, его политической и общественной деятельности, его нужности своей стране и народу.  Но не сказать о нем правды, что  Дугин пишет много разной заумной ерунды, которая не совместима с жизнью нашей страны,  ее культурой и наукой, не всегда искренен  перед нашими святынями, в частности – Православием, всей душой ненавидит философию Елены Блаватской, Елены и Николая Рерихов – слышать такое - выше наших сил. Это надругательство над здравым смыслом и над духовной культурой  своего народа.

Больно такое слышать от нашего дорогого и мудрого философа: «Блаватская и Рерих являются с одной стороны "нео-спиритуалистами" (и это делает их в глазах традиционалистов не то чтобы отрицательными, но мало интересными), а с другой стороны, они, несомненно, приносили на Запад определенный эрзац восточного мировоззрения. Что касается Блаватской и Рериха то они были агентами Москвы в самом прямом смысле - Блаватская работала на Охранку, Рерих на ОГПУ. И это делает их фигурами в целом позитивными с геополитической точки зрения».
 
Мы не согласны с такой оценкой наших выдающихся личностей, Ни Николай Рерих, ни Елена Блаватская не были стукачами и не работали «Охранку». Такую гнусную ложь разоблачил в своей статье «Николай Рерих не был агентом ОГПУ», Известия, № 202, 22 октября 1993 г.», исследователь и сторонник  учения Блаватской и Рерихов Юрий Шальнев.

Нет необходимости  пересказывать его статью, она хорошо известна читателям, зато есть интерес добавить другое высказывание Дугина о Блаватской и Николае Рерихе, шире  раскрывающее  нашего традиционалиста - мыслителя: «Доктринально, теософские, рерихианские, телемитские и оккультистские теории для традиционалиста в целом неинтересны, наивны, представляют собой смесь шарлатанизма, разрозненных фрагментов традиционных знаний, личных амбиций, откровенной паранойи, занятных интуиций и т.д.». Эти слова возможно написаны автором «на веселе» или в глубоком трансе и относится к ним надо с большим презрением.

Слишком возмутило часто повторяемое  утверждение Дугина, что русской философии, как таковой, нет и ее нужно заново создать, Наверное, на такое заявление легион русской интеллигенции стал бы в защиту своей любимой русской философии, глубоко мудрой, и привлекательной не только для нас, но и для всего мира, но пока этого не произошло. Хотя отдельные авторы осудии нашего философа за такие позорные слова. Русская философия всегда была и всегда будет, ее никто не отменял, отменит и не заменит. Для нас совсем неприемлемо, да и не интересно, что профессор Дугин навязывает свой  "парадигмальный метод" со своей "археомодернистской структурой" и таким способом хочет разрушать нашу святую науку философию. Мы видим, что кроме броских и заумных,  «архимодерных» ярлыков, другого  ценного  для нас Дугин  не предлагает. Зато навязывает архаичных философов – Генона и Эволу, и других, которых история России давно вычеркнула из своего списка, как  устаревших и ненужных.
 
Сильно огорчает то, что Елена Блаватская в названной книге Дугина, названа "шарлатанкой", и это не  единственное место, которое  коробит слух наших читателей. Блаватская – гениальная историческая личность, основатель теософского движения и науки теософии, ее философскими трудами пользуется весь цивилизованный мир.

Возникает вопрос: почему Генон так люто нападал в своих статьях на Елену Блаватскую? Чем раздражала русская святыня этого совсем не порядочного человека? Такую тайну разгадал читатель книг Александра Дугина - А. Крушельниций. Он установил, что Генон был лишь посвященным, но не был святым. Был  таким себе хвастливым  аристократом и мелким интеллигентом.
А вот Блаватская походила больше на святую и, пожалуй, такой она и была. Святой не  в христианском смысле, не в православном, а скорее в буддистском, которому посвятила много своих работ. И такого «гениальный»  Генон не смог пережить. Известно, что и Владимир Соловьев и Лев Толстой, и сотни других выдающихся людей планеты относились к Елене Блаватской с большим уважением..

Но вернемся к нашему мудрому и неистовому Александру Гельевичу и откровенно ему скажем, что в наше время философия Мартина Хайдеггера, да и сам немецкий философ, которого  Дугин делает святым и предлагает изучать  его творения до скончания века, частично устарели. Они потеряли свой блеск и стали совсем не такими  привлекательными и непреступными, какими были раньше. Читатели с ними уже разобрались, даже очень основательно, вот потому  пересмотрели свои взгляды и перестали  немецкого мудреца  и его философию считать  святыми, вершиной человеческой мудрости и повернулись назад, ко всеми любимой, идейно мощной и  привлекательной  русской философии.

Следовательно, Александру Дугину нужно спешить делать переоценку ценностей, и выдвигать в свои герои новую личность, с  новым философским багажом, если такая  в Европе или во Вселенной есть. Вопрос очень сложный, деликатный, с головной болью  и требует от нашего  философа  свежих мыслей, сильных  мозгов и твердого решения. А таких экстравагантных личностей пока не наблюдается. Нам трудно поверить, чтобы после полного саморазоблачения Мартина Хайдеггера в его «Черных тетрадях», где немецкий философ и одновременно  фашист с партийным билетом показывает России свои острые зубы, кто-то из  любознательных россиян снова захотел бы объяснятся в любви этой противоречивой личности. И снова начинать копаться в никому ненужных его  симулякрах, и снова превозносить его до небес.

Русские философы об Александре Дугине

Наталья Гвеселиани  Годарова:  «Философию Александра Дугина необходимо освоить каждому мыслящему человеку, особенно в нашей стране, так как философ, обладающий к тому же колоссальной эрудицией и живой образной речью, пробивает заторы в постперестроечном сознании, дает прекрасный философский аппарат для осмысления и сведения воедино ранее разрозненных вещей в нашей истории, а также прекрасный структурно-аналитический парадигмальный метод.

 Но осваивать Дугина надо непременно с молитвой, продираясь  сквозь страшные воинственные глупости имперско-мессианского толка, то есть отделяя «фашизм» от фашизма. Только читать надо самого Дугина, а не глупые о нем статьи в Википедии. Читать много - отдельные его статьи и высказывания могут быть поняты только в контексте всего творчества.

Особенно замечательным я считаю у Дугина его уникальный «Археомодерн», где высказывается гипотеза, что Россия после петровских реформ (а до того – церковно-  никоновских) застопорилась в неком тупиковом состоянии, названном им Археомодерном – состоянием, когда общество, существовавшее до того в парадигме Архаики, в результате спешно и насильственно привитых нравов, обычаев, представлений общества, существующего в парадигме Модерна, не только сбилось с собственного пути, но и к другому берегу тоже не прибилось (что понимали еще славянофилы с евразийцами, да и западники тоже понимали, предлагая – одни – возродить Архаику, а другие – окончательно с ней покончить). И все потому, что Архаика и Модерн – это две взаимоисключающие парадигмы с разнонаправленными векторами и они блокируют друг друга в случае неорганичного,  навязанного извне перехода».

Андрей Кураев: «Это враг опаснее любой Блаватской (потому что умнее и образованнее). Как и у Блаватской, это попытка переварить Православие в каббалистику. Достаточно вспомнить его статью "Мессианство Каббалы".
Неприкрытая апология террора, жажда превратить Православие в революцинно—террористическую идеологию также не вызывают желания сближаться с этим человеком. Ну зачем притворятся "старовером" – и при этом рекламировать наркоту??– "Могу сказать, что наркотический опыт крайне интересен. Определенному типу людей, людям более материалистической природы, это могло бы открыть глаза на жизнь. Я считаю, что наркотики крайне интересны и положительны для западных людей и менее интересны для русских,? – не потому, что они хуже или вреднее. Я, кстати, даже считаю, что они не так уж вредны на самом деле, в каком—то смысле даже полезны для расширения сферы восприятия.
Это то же самое, что с масонством. На Западе масонство неизбежно, потому что там католическая церковь – организация настолько узкая, убогая и недуховная, что без масонства ей просто нечего делать. А в масонстве присутствует (или присутствовал) компонент настоящего мистицизма. Но нам оно абсолютно не нужно, потому что Церковь наша сплошь мистична”. (из книги «Церковь в мире людей» (2007))

 Литература

1. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Последний Бог. Академический проект. М. 2014.
2. Дугин А. Г. «В поисках темного Логоса. Философско-богословские очерки», М. 2013.
3. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала.// В кн. Мартин Хайдеггер. Последний бог. Академический проект, М. 2014.
4. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала. М. 2010.
5. Дугин А.Г. Постмодерм. Академический  проект. М. 2010.
6. Там же.
7. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Последний Бог. Академический проект. М. 2014.С.98.
8. Мартин Хайдеггер глазами современников.. К. Стилос, 2002, с. 57.
9. Дугин А. Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала. М.2010.
10. Там же, с. 217.
11. Лосев А.Ф. Характерные черты русской философии.//В книге «Русская философская мысль Х1Х века. М. 2012.
12. Чеглаков Олег. Философия Рериха. Интернет. http://www.proza.ru/2012/12/28/1681.
13. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Последний Бог. Академический проект. М.2014.С. 221.
14 Хоружий С. С. Диптих безмолвия. Аскетическое учение о человеке в богочеловеческом и философском освещении. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1991. — С. 129.