Несправедливость

Рита оторвала календарный листок и смотрела на жирную, чёрную единицу затуманенным и пустым, ничего не выражающим взглядом. Так, словно видела не очередную дату, уже изрядно похудевшего отрывного календаря, пропечатанную на дешёвой бумаге, а что-то совсем другое.
Первое сентября, - стучало в висках.
Первое сентября, - назойливо тикали настенные часы.
Первое сентября, - неожиданным басом взревел холодильник. И Рита вздрогнула всем телом.
- Первое сентября, ура! - ликующим, звонким голоском закричала из своей комнаты самостоятельно проснувшаяся семилетняя Лиза.
И Рита словно очнулась. С этой минуты всё в доме пришло в движение. Первым делом, проверить букет на лоджии, не утратил ли он свежесть со вчерашнего вечера. Затем - в ванную, потому что если её займёт отец, они точно опоздают. А этого нельзя допустить никак, иначе у Лизы случится истерика. Хорошо, что хоть сегодня удалось пораньше выпроводить мужа с собакой на прогулку, а то путались бы сейчас все друг у друга под ногами, нервничали и раздражались, как обычно. Рита почти одновременно включила чайник и поставила на огонь сковородку. День сегодня, конечно, особенный, но завтрак всё же никто не отменял.
- Мне нужно в ванную, - возникнув всклокоченной головой в проёме кухни, недовольным голосом произнёс отец.
- И тебе доброе утро, папа… - она так старалась не раздражаться, что в 7.35 утра, уже почувствовала себя бесконечно уставшей, - подожди, пожалуйста, там Лиза, ты ведь знаешь какой сегодня день…
- И какой?! Что особенного? Ей в эту школу ходить одиннадцать лет, и так теперь всё время будет?
- Мы приспособимся, пап, обещаю, - ответила она, яростно взбивая яйца с молоком, - с Владиком ведь нет никаких проблем, а человек уже в шестой класс перешёл.
- А ты поинтересуйся у него, он хоть раз явился на первый урок без опоздания? И даже сейчас спит без задних ног…
- Ему во вторую смену, пап, и у них нет торжественной линейки… Услышав сухой щелчок двери, она не поворачиваясь, процедила:
- Ванная свободна, иди, пожалуйста…
Отец развернулся и зашаркал по полу в сторону их совмещённого санузла, почти не поднимая сухие, жилистые ноги и бурча на ходу о том, что скольких недоразумений можно было бы избежать, если бы некоторые люди взяли на себя труд будить собственных детей всего лишь на десять минут раньше.
Рита вылила молочно-яичную массу в раскалённую сковородку. Раздалось громкое шипение, и несколько мелких, огненно-колючих капель брызнуло ей в лицо.
- Прекрасно, - подумала она, прикладывая к щеке кухонное полотенце, - всё как обычно… Сентябрь, школа, цветы, улыбки, банты, торжественные речи… Первый раз, типа, в первый класс. Строгие, но добрые учителя, родная школа, светлый класс и чудесные одноклассники… Друзья-товарищи… Те, что в беде не бросят, лишнего не спросят и тому подобная муть. Один за всех и все за одного… Ну да, как бы не так! Чушь собачья!
Рита ненавидела школу. Не-на-ви-де-ла! С первого и до последнего дня! Именно благодаря своим одноклассникам, которые травили её все эти «школьные годы, чудесные». Она была отравлена этим ядом от макушки до самых пяток. Токсичный привкус чувствовался буквально везде. А ведь когда-то, она так же, как сегодня её дочь Лиза радовалась тому, что идёт в школу. И тоже были цветы. И бантики. И лаковые туфельки, на которые она смотрела, затаив дыхание. И ажурные гольфы, что почему-то всё время спускались с её тонких ног. С них, как ей кажется, всё и началось. Высокая, красивая девочка с гладким лицом и чёрными, блестящими глазами, что-то сказала двум мальчишкам, кивая на неё, когда Рита очередной раз наклонилась, чтобы подтянуть дурацкие гольфы. Те прыснули со смеху. С тех пор так и пошло. Никто ничего определённого не говорил. Её не обзывали и тем более, не били. Риту просто игнорировали. И всё. Но это-то и оказалось самым страшным. Так как было совершенно непонятно: за что?! Именно этот вопрос отражался в больших, чуть навыкате, голубых глазах Риты. Она не могла этого понять, потому что до сих пор ни разу не сталкивалась с таким явлением.
Эльвира, так звали ту девочку, почему-то посчитала её не достойной их общения. По умолчанию, большинство класса с ней согласилось. Оставшиеся в меньшинстве, держали никого не волнующий нейтралитет. Им было всё равно. Самое отвратительное, что им всем, по большому счёту, было всё равно. Кроме Риты. Одной ей было невыносимо больно. Родителям рассказывать не имело смысла. Да и что тут скажешь? Что с тобой не разговаривают? Что на тебя обращают меньше внимания, чем на дохлую муху? Что с тобой не желают даже стоять рядом? Да, бывало такое, причём не раз. Как-то, ещё в начальной школе, когда у них в классе готовились к инсценировке сказки, Эльвира, занятая в главной роли, кивая на Риту, поставила ультиматум:
- С этой играть не буду! И учительница, морщась, как от головной боли, притворно ласковым голосом, сказала тогда Рите, которая должна была играть Мышку:
- Ничего, Риточка, не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем…
Рита уже тогда знала, что таким жалким образом пытаются поддержать проигравших.
На физкультуре одноклассники часто нешуточно ссорились, не желая принимать её в свою команду. Она и сейчас помнит эти выкрики, обвинения и обрывающий все споры свисток учителя:
- Она в прошлый раз была у нас, отвалите... - кричали одни.
- Ничего подобного, она была в нашей команде, из-за чего мы и проиграли, - отвечали другие…
В конце концов, решение принимал учитель и Рита, сутулясь под обстрелом ликующих взглядов одной части одноклассников, плелась навстречу другим, испепеляющим и ненавистным.
В конце первого класса, у неё резко стало падать зрение. Голубоглазые часто бывают близорукими. Очки и обеспеченная ей справкой от офтальмолога первая парта, не добавили, разумеется, популярности среди одноклассников. Она сидела рядом с самым маленьким и конопатым Генкой Есиковым, который зачем-то время от времени больно щипал её за руку. Рита не жаловалась, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания. Когда щипки становились чересчур болезненными, она отодвигалась и часто-часто моргала, чтобы удержать всё равно набегающие слёзы.
- Что с тобой, Авдеева? - спрашивала учительница.
- Ничего, - шептала она, опуская голову.
- Тогда почему ты тут сырость разводишь посреди урока?
И неизбежно случалось то, чего она так старалась избежать. Все без исключения смотрели на неё. Тем более что теперь, на этой первой парте в среднем ряду она была почти у всех, как на ладони. Исключая, разве что парочки-другой двоечников с Камчатки, которым вообще всё было фиолетово.
Рита ещё ниже наклоняла голову, потому что точно знала, что теперь будет. К сожалению, не ошиблась она ни разу. Первой начинала смеяться высокая, красивая Эльвира. Ей вторил смешок Есикова, такой же мелкий и противный, как и он сам, а затем уже смеялся весь класс, включая оболтусов с последней парты, которые просто рады были любому отклонению от школьного курса.
- Что я вам сделала?! - однажды закричала она, вглядываясь в них, с отчаянием загнанного в угол кролика. И глядя на презрительные, равнодушные, насмешливые, или искренне непонимающие выражения их лиц, беспомощно, как под невидимым давлением отвела глаза, бессильно опустив плечи.

И всё же как-то она попросила мать перевести её в другую школу или хотя бы в другой класс. Когда та узнала почему, фыркнула и пожала плечами:
- Подумаешь, большое дело! Ты для чего в школу ходишь? Разговорами заниматься? Нет? Вот и учись, плевать на них… Они тебе не друзья, а просто одноклассники…
Больше эту тему в семье не поднимали. В третьем классе Рита стала заикаться. Примерно в это же время Эльвира дала ей прозвище Редиска, которое тут же прилипло намертво. И звучало оно тем обиднее, чем яснее понимала сама Рита, насколько оно было метким. Она помнит, как сейчас ту несчастную девочку с жидким беленьким хвостиком на макушке, вечно покрасневшим от волнения или подступающих слёз лицом и испуганными глазами, кажущимися ещё более беззащитными за линзами очков. Редиска очкастая! Ну, конечно, кто же ещё…
- Ненавижу, - тихо произносит Рита, убирая посуду. Но маленькая первоклашка Лиза слышит:
- Ты что, мамочка?
- Ничего, моя ягодка, это я так… Нам пора одеваться… Пап, завтрак на столе, - громко произносит она в закрытую дверь. Из ванной доносится невнятное бурчание.
Она закрепляет на голове у дочки два роскошных банта и любуется её отражением в зеркале. Если кто-то обидит её крошку… Если только кто-то посмеет… Открылась входная дверь и в прихожей раздалось радостное сопение.
- Тащи его в ванную! - обеспокоенно предупредила мужа Рита, - А то опять с грязными лапами сунется на ковёр, а вчера был дождь…
- Ванная занята… - хмуро констатирует муж, заглядывая в комнату. Мельком Рита отметила, что выглядит он не лучшим образом. Снова набрал вес, дышит, как старый астматик, обрюзг…
- Гарри! - закричала Рита на собаку, примчавшуюся в комнату, - Замри, негодяй… Папа! Ну, ты скоро? - в ответ ещё более выразительное бурчание.
- Я вытру ему лапы тряпкой из прихожей, не беспокойся, - глянув на её нарядное платье сжалился муж…
- Т-ты ангел, - проговорила она, неожиданно для себя заикаясь, - Здрасьте, приехали, давно не встречались…
В самом начале школьной жизни такое случалось только во время сильного волнения. К девяти годам заикание стало постоянным. Отвечать у доски было настоящим испытанием. Она слышала, как её передразнивали почти не стесняясь. Разумеется, путалась в ответах, краснела, задыхалась и, наконец, замолкала под общий смех, формальное постукивание учителем ладонью по столу и его равнодушно-монотонные призывы к тишине.
Кое-кто из педагогов её жалел, давал письменные задания или спрашивал после уроков. Она благодарна этим святым людям по сей день. Но остальные считали данное обстоятельство несерьёзным, не стоящим внимания и даже чем-то сродни распущенности. Они призывали бороться с заиканием и искоренять это самым простым и логичным способом. А именно: как можно чаще заставлять такого ребёнка высказываться вслух! Громко, чётко, с расстановкой! И ни в коем случае не потакать его слабостям и капризам. И всё пройдёт. Так учителя говорили матери. Поэтому, у них на уроках, когда её вызывали к доске, класс единым, живым организмом облегчённо вздыхал и устраивался поудобнее, как в зрительном зале. Знал, что представление будет уморительным и окончится нескоро.
Но заикание действительно прошло, к классу девятому. Но вовсе не благодаря учительским рекомендациям. А скорее вопреки им. По совету классной руководительницы, мать повела её к детскому психоневрологу. И у Риты обнаружили целый букет. Оказалось, что заикание только верхушка айсберга. Как вишенка на торте. Выявили и нарушение сна, и повышенную тревожность, и дефицит веса и даже признаки клинической депрессии. Поставили на учёт в психоневрологический диспансер. Там от заикания её лечили гипнозом. Так что теперь она стала Редиска не просто очкастая, а ещё и психическая. То-то веселился их дружный, замечательный класс!
Как же она их ненавидела. Всех… Но особенно Эльвиру. Которая смотрела на неё так, будто видела перед собой не слишком приятное насекомое. А иногда просто сквозь неё.
После того, как в школу пошёл её сын, и всё было нормально, на какое-то время она решила, что избавилась от этого. Отпустила… Но нет… Не тут-то было.
Она смотрит на свою нарядную, счастливую малышку с новеньким ранцем и букетом разноцветных астр в руке и понимает, что ничего никуда не делось! Страх не ушёл… Он всё так же в ней… Только теперь она боится не за себя. Но это ещё хуже, потому что гораздо сильнее и безысходнее.
Если только кто-нибудь... - думает она… Хоть раз… Посмеет… Рита стискивает зубы с такой силой, что её губы превращаются в две тонкие, плотно сжатые ниточки.
- Почему папа не пошёл с нами? - спрашивает её Лиза, когда они подходят к школе, - Другие папы пришли… Рита тяжело вздыхает и физически ощущает, как сердце её становится тяжелее.
- Ему на работу, доченька… Он очень хотел, но не смог…
А вот муж Эльвиры всегда с ней и детьми. По крайней мере, на фото и видео, которые она выкладывает в своей ленте, а Рита время от времени просматривает. Она кусает губы и лихорадочно выискивает хоть что-то, хоть маленький изъян, какую-нибудь червоточинку или морщинку на гладких, почти идеальных снимках. Но нет, Эльвира, как всегда безукоризненна.
У неё красивый и богатый муж, шикарный дом, прелестные дети. И сама она - под стать всему этому: стильная, яркая, манящая. Они всегда улыбаются - все четверо. Муж, Эльвира и их дети. Вот они в обнимку сидят у камина. Вот ветер треплет чудесные волосы Эльвиры, когда они катаются на яхте. Вот они на лыжном курорте: стоят и зазывно улыбаются, словно снимаются для рекламного буклета. Хотя они как раз могли бы. Запросто. Эльвира смеётся, запрокинув голову. В её взгляде явно читается: вот моя жизнь, смотри и завидуй! Тебе только и осталось, что любоваться на меня издали. А чего добилась ты, жалкая неудачница?
Рита медленно, с перерывами выдыхает и пугается сама той силе ярости и гнева, которые поднимаются в ней огромной волной, затмевая свет и перекрывая дыхание. От всей души она снова и снова желает этой красивой и уверенно улыбающейся ей женщине с фотографии самого плохого, что только может быть. Ей это помогает. Становится действительно легче. И хоть фантазия её здесь практически неисчерпаема, ей всегда кажется, что и этого будет недостаточно. Если произойдёт на самом деле. А она верит, что это произойдёт.
Потому что иначе несправедливо… Иначе непонятно, что тогда делать и как жить дальше… Потому что у одних всё: красота, здоровье, деньги. Всё это было и есть, а у других, которых эти первые гнобили всю их школьную жизнь, - совмещённый санузел, рано уставший муж, чахлое здоровье и их пять человек с собакой на неполных пятидесяти метрах жилой площади.
Она бы очень хотела сказать Эльвире всё это в лицо. А ещё лучше написать. Если бы была уверена, что она её вообще вспомнит. У красивых и успешных память бывает недолгой. Их жизнь слишком разнообразна и наполнена, чтобы думать о всяких редисках… Скорее всего Эльвира посмотрит своими пустыми, красивыми глазами, как тогда в школе, будто Рита стеклянная, пожмёт плечами и пойдёт себе дальше. По сверкающей дороге своей жизни.
Рита видит улыбающуюся учительницу Лизы с табличкой, на которой написано 1 «Д» и нарядных, таких славных первоклашек, обступивших её со своими родителями. Рита непроизвольно сжимает ладошку дочери.
- Мама?! - с возмущённым недоумением восклицает та.
- Прости, моя радость, - шепчет она и целует девочку.
Ноги слегка подкашиваются. Сердце тревожно ухает и бесконечно падает куда-то вниз.
Несправедливо… - выстукивает с перебоями оно.
Несправедливо… - разносится эхом над головами людей.
Нес-пра-вед-ли-во… - вторит им Рита. Она испуганно оглядывается, чтобы убедиться, что не произнесла этого вслух. Затем судорожно вздыхает и радостно машет рукой Лизе, которая обернувшись, улыбается ей, стоя посередине, в самом первом ряду… Рядом со своими одноклассниками и учительницей…