Новая жизнь старухи Ларионовой

                Любимой бабушке посвящается

- Кто сейчас шлет телеграммы? - спросила Ларионова у Бельчика и всерьез ждала его ответа. Пес выкусил шальную блоху, почесал задней лапой за ухом и зевнул. Его больше интересовал вопрос, когда Ларионова вытащит из бульона замечательную мозговую кость и отдаст ее Бельчику в полное его распоряжение. Ларионова же как отупела и про обещанное лакомство забыла. Стояла, как дурында, недоверчиво глядя на телеграмму.
- Ты смотри, она как из прошлого прислана, - продолжила советоваться с собакой Ларионова. Телеграмма действительно была желтая, старая, как будто бы валялась в сундуке, как особо важное воспоминание.
"Просьба явиться автобусную станцию завтра ровно двенадцать нуль нуль тчк," - прочитала Ларионова.
- Надо же, денег на "нуль нуль" не пожалел, черт хвостатый, - пробормотала Ларионова и подумала, что во-первых, это не просьба, а приказ, а во-вторых, хвоста она у того загадочного кассира не видела, а вот в том, что он и есть самый настоящий черт, сам же ей и признался.
- Что ж, Бельчик, выдадут нам с тобой еще одно задание, а там..
А что там? Ларионова не имела ни малейшего представления. Три года отмерил ей некто неизвестный, дающий приказы и повелевающий миром. Кто она против него? Так, пушинка, пыль, он, может к ней относится хуже, чем она к тараканам.
- Тут, главное, сохранять достоинство и спокойствие, - пояснила Ларионова скулящему от нетерпения Бельчику и наконец-то полезла в кастрюлю за костью.
- Утро вечера мудренее,- продолжила она делиться заношенной народной мудростью с Бельчиком, который голодно вгрызался в ароматную кость. Ларионова посмотрела на него, вздохнула, бросила в бульон горсточку лапши и мрачно, представляя себе некие неприятные для черта картины, острым ножом покрошила укроп.
На следующий день, ровно в "двенадцать нуль нуль" взволнованная Ларионова стояла в очереди к хитрому черту, притворяющемуся простым тружеником банкнот и билетов.
- Технический перерыв, - объявил недовольным пассажирам невзрачный мужичок, увидев Ларионову и незаметно кивнул ей.
- Получила, значит, телеграмму?
Ларионовой показалось, что черт от нетерпения даже красным изнутри светится, хотя вряд ли такое могло быть на самом деле.
- Получила, конечно.
Ларионова не спала ночь и все думала. С одной стороны, чего ей особенно бояться? Жизнь она уже прожила. Местами счастливую, местами тоскливую, но ее это была жизнь, с нелепыми ошибками, глупостями и радостью. С другой стороны, именно эту жизнь она и позабыла! Сама себя заставила, кто ж думал, что не к смерти ее приведет полезное забвение, а к полному омоложению организма и такому обилию сил, что Ларионовой страшно иногда делалось. И вот, получается, что жизнь у нее совсем новая и прожила она всего лишь пару лет, да и то, в первый год кухаркой круглыми сутками трудилась, а второй потратила на поиск художника то ли вампира, то ли убийцы. А для себя пожить? Для Бельчика? Или даже для Дмитрия Павловича Лобачевского, соседа любезного? Ларионова покраснела и вспомнила их последнее свидание. Ах уж это слово! Страшно его произносить, вдруг и действительно не увидит она больше ласкового Димочку? Она решила запомнить все до самой ничтожной мелочи и если действительно ушлет ее черт с заданием на край света, переживать Димины поцелуи и ласки во сне, в памяти, в воображении.
Ларионова так задумалась и так прелестно розовела и шептала что-то, поправляя волосы и одергивая платье, что чертов кассир (чертов в данном случае не ругательство, а просто констатация факта) сам немного сомлел и слегка забыл, зачем же он вызвал Ларионову на официальную встречу.
- А-кха, - пришел в себя черт и прокашлялся, а Ларионова очнулась, - сложное задание тебе будет, старуха, даже не знаю, справишься ли? - черт сделал вид, что задумался, а Ларионова озлилась.
- Не твоего ума дела, ты говори, Черт Вельзевуллович!
Кассир недоуменно выпучил глаза, а потом расхохотался, как человек или черт, услышавший самую смешную шутку века.
- Экая ты догадливая, старуха! Вот и задание твое! Вспомни, Ларионова, твое имя! - сказал черт и ловко выхватил из рук Ларионовой ее сумку, а из сумки быстро достал паспорт, смахнул с него крошки от печенья и надежно спрятал в карман. Ларионова только ахнуть и успела.
- Что тут помнить! Ларионова я!
- А подробнее? - язвительно спросил черт.
- Так это... - Ларионова враз побелела. Сколько она себя помнила, звали ее старуха Ларионова или просто старуха или просто Ларионова или "моя глориоза", так называл ее Димочка, по образованию ботаник. В паспорте она вроде бы точно видела свое имя, но вот какое оно было? - Мари.. Марья? - она хотела сказать уверенно, но голос дрогнул, и кассир еще громче и радостнее рассмеялся.
- Нет, старуха, мне изволь полное имя отчество, как в паспорте прописано! А иначе...
- Иначе, как в сказке? Что ты мне сделаешь? Что отнимешь?
- Не что, а кого, сначала его, - черт показал пальцем на Бельчика, пес зарычал, подпрыгнул и попытался мерзкого дядьку укусить за этот противный палец, - а потом его, - тут кассир что-то сделал со своей физиономией и на пару-тройку секунд стал милым Димочкой.
У Ларионовой остановилось сердце. Потери, вот что она так настойчиво забывала, они промелькнули в памяти пустыми, занавешенными простынями зеркалами и черным платком, поминальной кутьей и такой огромной дырой в груди, что старуха Ларионова не могла ни спать, ни дышать. Она хотела было стукнуть чертова кассира натренированной тяжелыми сковородками рукой, но вдруг обмякла, постарела и заплакала.
- Сволочь ты, - только и сказала Ларионова. Кассир молча, слегка сочувственно погладил ее по голове и сказал:
- Ты иди, у тебя получится, - и вытолкал ее на улицу, в жаркий и безразличный к любым страданиям день. Бельчик все-таки исхитрился, от всей собачьей души укусил кассира за ногу и был вышвырнут пинком вслед за хозяйкой.
Ларионова промучилась неделю, исписывала тетрадь именами и все ждала, что сердце радостно стукнет, узнав свое. Татьяна, Светлана, Алла, Анна, Мария, Дарья.... писала Ларионова и прислушивалась к себе. Пусто и гулко и в голове, и в душе. Словно и не было у нее никакого имени. А может так и было? Вон, Димочка - сосед любимый, сразу ее и назвал именем редкого цветка, даже настоящее не спрашивал, а ее это и не насторожило и не удивило, привыкла она быть Ларионовой.
- Что же нам с тобой делать? - спросила она у Бельчика. Пес смотрел на нее умными, ласковыми глазами и тихонько сопел. - Знаешь, - решилась Ларионова, - а ничего мы делать и не будем! Есть у нас год, давай же его проживем как последний, как будто бы и не будет еще одного года. А может его и не будет, - тут же расплакалась старуха Ларионова и глянула на себя в зеркало. Ей казалось, что наглый черт своими вестями состарил ее, украл, подлец, нежность кожи и блеск глаз. Из зеркала На Ларионову смотрела мрачная, заплаканная, но молодая и полная жизни девушка, можно даже сказать красивая, и старуха взбодрилась. - Так и проживем, слышишь, Бельчик?
Когда ты уверен, что у тебя впереди вся жизнь, можно тратить часы, дни и даже недели на мелочи, можно жаловаться на погоду и скуку, можно обижаться и рыдать в подушку, можно транжирить время, а можно тоскливо следить за минутной стрелкой. Все можно, когда ты знаешь, что еще лет пятьдесят тебе точно отмеряно. Но когда у тебя за душой всего лишь один год, ты ведешь себя по-другому. Перво-наперво, Ларионова пригласила Димочку пожить с ней годик.
- Жениться? - насторожился робкий ботаник, испуганный мыслями о горластых детях и вонючих пеленках.
- Вот еще! - рассмеялась Ларионова, - просто поживем вместе. Всего лишь год, а там...
- А там? - заинтересовался Димочка. - Жениться?
- Что ты все заладил, я, может, и замуж не хочу, - соврала Ларионова, а сама уж представила, как она сошьет себе белое платье, как они сыграют свадьбу и как родятся у них двое прекрасных сыновей: Костик и Виталик. Ларионова помотала головой, чтобы избавиться от заманчивого видения. - Просто поживем вместе, ты не против?
Димочка пожал плечами. Он и сам не знал, против он или нет. Его глориоза Ларионова была прекраснее любого цветка, и он вроде бы любил ее, но вот так, сразу, после нескольких свиданий и ночей... Впрочем, отец всегда презрительно говорил, что он рожден робким ботаником и не способен на безумства. Димочка воспрянул крохой бунтарского духа, прочистил горло и громко ответил:
- Я очень даже за!
Как ни старалась Ларионова тянуть время, осознавать каждую минуту своего существования, как ни старалась она так наполнить день делами, чтобы чувствовать жизнь, ощущать ее в котлетах и пирогах, в нагретых солнцем подушках и чистом белье, в играх с Бельчиком и ссорах с соседями, в вечерних чаепитиях и купании в озере, как ни старалась она, время неслось вперед, как наскипидаренное, как смазанное маслом, оно проскальзывало сквозь Ларионову и иногда она плакала от бессилия, невозможности остановиться и насладиться этой скоротечной жизнью.
Год, отпущенный ей на воспоминания, почти закончился, когда ей приснился сон. Оказалась она в каком-то огромном цехе: станки, женщины, вонь клея, на столах валяются каблуки, подметки, куски кожи и страшный шум. "Значит, это обувная фабрика", - успела подумать Ларионова. Потом она переместилась в маленькой закуток в конце цеха, там суетилась вроде бы знакомая женщина в старомодном смешном парике и нейлоновом платье.
- Анна Макаровна, ты на поездку записалась?
Какая-то женщина в сером рабочем халате заглянула в эту маленькую комнатку и, перекрикивая шум цеха, продолжила:
- В Тбилиси едем!
- Не знаю, - засомневалась эта Анна Макаровна, - как мой без меня?
- Кастрюлю борща сваришь, переживет!
- Он, балда безрукая, и подогреть его не сможет!
- Холодным похлебает! Поехали, Макаровна! Когда еще побываешь? Там красиво, Арагви посмотрим или не посмотрим, не знаю. Но звучит-то как! Арагви! Внучкам гостинцы привезешь, себе кофе купишь.
- Кофе?
- Там есть, представляешь! Индийский, растворимый!
Ларионова увидела, как мечтательно улыбнулась эта Анна Макаровна, увидела отблеск Куры и Хванчкары в ее глазах, увидела это, да и не только это путешествие и... проснулась.
Старуха Ларионова одевалась быстро, тихо, убегала их квартиры, как воришка, думала написать Диме записку, но сдержалась. Зачем? Она и сама не знает, кем она вернется, да и вернется ли? Она счастливица - три года ей подарили просто так, за красивые глаза и плохую память. Грех жаловаться, но очень хочется. Ларионова, сдерживая всхлипы и слезы, тихонько поцеловала спящего Димочку и выскочила в темноту, волоча на поводке сонного Бельчика.
Она приехала в родное село ранним утром и, конечно же, касса еще была закрыта. Ларионова купила себе шоколадку, пачку печенья Бельчику и стала ждать.
- Анна Макаровна я, - сказала она кассиру, когда он, небритый и угрюмый, пришел на работу.
- Ишь ты, вспомнила, ну, заходи, - не обрадовался черт и гаркнул на уборщицу, которая слишком громко гремела ведром.
- Сам заткнись, черт неприкаянный, - бодро отгавкалась старуха Гаврилова и еще громче стукнула ведром об кафельный пол.
Кассир ухмыльнулся и посвежел, старуха Гаврилова кокетливо поправила косынку и пошла ругаться к диспетчерам. Утренний ритуал того требовал.
- И что теперь? - Ларионовой не хотелось заходить в клетушку-кассу, она боялась, что этот черт ее немедленно утащит с собой, в преисподнюю, хоть он и говорил, что так не бывает.
- Что теперь? - повторил кассир и вроде бы рассеянно застучал ящиками письменного стола, засуетился, надел и снял очки, похлопал себя по карманам и извлек из одного паспорт. - Теперь ты свободна, - сказал черт и торжественно вручил паспорт Анне Макаровне Ларионовой.
- Совсем? - не поверила Ларионова.
- А можно быть свободной частично? - ехидно ответил кассир и добавил:
- Беги, Ларионова, я ведь и передумать могу!
У Ларионовой потемнело в глазах, сердце забилось в горло и не давало сказать ни слова.
- Иди, Ларионова, считай, повезло тебе! Сколько проживешь - все твое, вмешиваться не буду!
Ларионова медленно попятилась.
- А как же...
- Не зли меня, Ларионова! Иди, пока цела, - кассир вдруг стал настоящим чертом с рогами, клыками и огнем из пасти, чертом одетым в заношенную рубашку и брюки и потому не сильно страшным, а даже и смешным.
- До свидания, - Ларионова вдруг поняла, что черт не врет и она свободна.
- Прощай, - ответил кассир, мгновенно став человеком. Он грустно смотрел на убегающую Ларионову, на Бельчика и думал, еще один подобный случай и пустят его самого на растопку. Нельзя, нельзя к ним привязываться, а уж тем более почти влюбляться.
- Ну, еще один разочек, разве что, - прошептал черт и заорал, - Гаврилова! Старуха криворукая! Ты почему под столом плохо помыла?
Ларионова этого уже не слышала. Она торопилась домой, К Диме, несшитому пока платью и мечтам. Бельчик семенил рядом и был рад, что все так счастливо закончилось. Запах страха и неуверенности больше не шел от хозяйки, вместо этого Бельчик чуял запах борща, в котором мясо порезано такими удобными маленькими кусочками, что их хватает как раз на один укус, так любил Бельчик, и Ларионова послушно нарезала мясо именно так, он уже ощущал аромат запеченной рыбы, что подадут на свадебный пир, он слышал приятные любому собачьему носу ароматы испачканных пеленок и вкусную кашу, вывернутую на пол неумелыми ручками, он чувствовал, что новая жизнь только начинается и что этот то ли злобный, то ли добрый странный нечеловек, от которого отвратительно воняло серой и хозяйственным мылом, и Бельчику сделал подарок, удлинив его маленькую собачью жизнь до громадной Ларионовской. Бельчик так всему этому обрадовался, что не смог сдержать чувства, подпрыгнул и слегка ущипнул Ларионову за упругий зад.
- Новую жизнь начинаем, Бельчик! Здорово, правда? - рассмеялась счастливая Ларионова.