Ч. 217 В нарушение приказа императора

Предыдущая страница    http://proza.ru/2021/09/01/801
 
Побывав на Камчатке, Амуре и в портах Охотского моря, генерал-губернатор многое увидел своими глазами, о многом ему рассказали на местах. Речь шла, прежде всего, о  том, что необходимо было срочно принимать меры по защите своих территорий от бесчинствовавших иностранных браконьеров.
 
Муравьёв докладывал царю и правительству, что иностранные китобои ведут промысел в непосредственной близости от Камчатки и Охотска, вырубают мачтовый лес, устраивают лесные пожары, ведут хищнический промысел котиков на острове Беринга, грабят русских промышленников, бесчинствуют по отношению к аборигенам.
 
Иностранные китобои были прекрасно вооружены и признавали только одно право – сильного. Генерал-лейтенант просил прислать хотя бы один фрегат для крейсерства и охраны территорий. 17 апреля 1852 года Муравьёв отправил великому князю Константину рапорт о странном судне «Martha», приходившем в Петропавловск.
 
Это был люггер - небольшое палубное парусное судно. Сначала он пришёл в порт под американским флагом, затем под английским. Таможенники отметили, что люгер «Martha» больше походил на пиратское по вооружению и оборудованию, чем на торговое судно.
 
Судя по всему, англичане производили разведку порта. Наконец-то всем в Петербурге стало понятно, что необходимо держать военные суда на востоке. В морском министерстве подсчитали, что содержание одного 44-пушечного фрегата на Тихом океане обойдётся за год в 85310 рублей 44 копейки серебром.
После долгих колебаний царь согласился послать на восток фрегат «Аврора».
 
Заблуждение Крузенштерна, показавшего на своих картах, что с севера из Охотского моря пройти из-за мелководья невозможно, принималось за истину довольно долго. Видимо, на Крузенштерна подействовал авторитет Лаперуза, который первым высказал такое предположение.
 
Немецкий медик, Филипп Франц Бальтазар фон Зибольд, настолько основательно исследовал Японию, что даже завёл там от японки дочь, ставшую потом первой в Японии женщиной-врачом европейского типа. Он опубликовал в 30-х годах 19-го века карту Сахалина, составленную японским астрономом Мамио-Ринзо.
 
На ней был показан чистый проход, который японец  назвал Мамио-Сето. В 1831 году поручик корпуса флотских штурманов Прокопий Тарасович Козьмин, спутник и товарищ Врангеля во время северных экспедиций, занимался описью юго-западных берегов Охотского моря и Шантарских островов.
 
На основании сведений, полученных от аборигенов, он написал служебную записку о возможности плавания в устье Амура с моря.
Но самые достоверные сведения на этот счёт, подтверждённые собственными исследованиями, представили подпоручики корпуса флотских штурманов Александр Михайлович Гаврилов, Никита Ильич Шарыпов,  Дмитрий Иванович Орлов и капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской.
 
Доклад Невельского о сделанном им открытии (Геннадий Иванович умолчал о своих предшественниках) в Петербурге встретили недоверчиво, но и возразить было нечего. Получив сведения о том, что китайцев в устье Амура нет, разрешили открыть пункт расторжки с гиляками, но ни в коем случае не на Амуре, а поблизости, на побережье.
 
Невельского назначили начальником секретной Амурской экспедиции и присвоили сначала звание капитана второго, а через пять дней – капитана первого ранга.
Рассказ Невельского, вернувшегося в Иркутск, что над некоторыми предложениями Муравьёва в министерствах просто издевались, в частности, по поводу его просьбы поставить в Петропавловск 300 орудий, генерал-губернатора не задел.
 
Он был доволен тем, что орудия всё-таки удалось получить, пусть даже в количестве в десять раз меньшем. Их отправили из Кронштадта на корвете «Оливуца». Эти пушки потом спасли Петропавловск во время первого нападения эскадры противника во время Крымской войны.
 
Невельского генерал-губернатор  немедленно отправил в залив Счастья заниматься обустройством новых мест.                Там Невельской встретился с Орловым, который обстоятельно обрисовал ему обстановку на Амуре.
 
Дмитрий Иванович, аборигены называли его только так, свободно владел несколькими языками местных народов и пользовался у них большим авторитетом. К сожалению, Невельской относился к нему предвзято и недружелюбно.
 
На мой взгляд, это объяснялось тем, что Геннадий Иванович ревниво оберегал свою славу первооткрывателя пролива, а он знал, что Орлов обследовал лиман ещё до появления «Байкала».
 
Невельской выбрал место для строительства зимовья, назвав его Петровским. Доводы опытного Орлова, почему это место не самое удачное, он слушать не стал, оборвал его и приказал штурману заняться строительством жилья.
 
По приказу Невельского, Орлов попросил двух своих знакомых гиляков съездить с начальником Амурской экспедиции в Аян. Там им предстояло изображать представителей народа, мечтающего стать подданным российского императора.
 
Для реализации задуманного плана Невельскому требовались свидетели в лице местных жителей. По возвращении в залив Счастья Невельской  убедился, что работа под руководством и при непосредственном участии самого Орлова в будущем зимовье кипит.
 
Заслуга Геннадия Ивановича Невельского не в открытии, что Сахалин – остров, а не полуостров, это и до него знали, а в смелом и дерзком поступке – нарушении приказа царя не входить и не занимать Амур.
 
Несмотря на это запрещение, Геннадий Иванович отправился на вельботе вверх по Амуру, по его словам, вёрст на сто.

Не обнаружив там никаких китайцев, кроме какого-то маньчжура, которого он припугнул пистолетом,  Невельской в двадцати пяти верстах от устья реки, в месте, о котором ему рассказал Орлов, основал 6 августа 1850 года, в день Преображения Господня, русский военный пост, назвав его Николаевским.
 
Основание поста заключалось в водружении на шесте российского военного флага и объявлении об этом историческом событии ни слова не понимавшим гилякам, которые пришли из ближайшего селения поглазеть на приезжих, а также в выделении нескольких гребцов с вельбота для охраны навсегда поднятого здесь российского флага.
 
Чем должны питаться и где спать, оставленные им часовые новой земли родины, капитан-лейтенант Невельской голову себе не морочил. Оставленные им матросы не умерли с голода, их пожалели и приютили у себя местные гиляки.
 
В Петровском Невельской поручил Орлову командовать обоими постами, не допускать проникновения в Амур иностранных судов и продолжать заниматься строительством. Как реально осуществить такие грандиозные задачи, его не волновало.  Он отдал приказание, а подчинённый должен его выполнить.
 
Этим Невельской отличался от Завойко, который, прежде чем отдать приказание, продумывал, насколько реально его выполнить, каким образом и в какие сроки.

В помощь Орлову Геннадий Иванович оставил на зимовку экипаж брига «Охотск», которого с нетерпением ожидал в Петропавловске Василий Степанович Завойко.

Вновь назначенному исполняющему должность камчатского военного губернатора Геннадий Иванович отправил письмо о том, что бриг нужен ему самому, и он оставляет его у себя на зимовку.
 
Какие слова произнёс Завойко, получив это письмо Невельского, история умалчивает. А сам Геннадий Иванович убыл в Иркутск, чтобы лично доложить генерал-губернатору о своих свершениях.
 
Там выяснилось, что придётся вновь ехать в Петербург. Муравьёв уже находился в столице. 

Уезжая, он оставил приказание Невельскому и своему родственнику, чиновнику для особых поручений, Михаилу Семёновичу Корсакову, который занимался переводом в Петропавловск Охотского порта, немедленно отправиться в столицу для доклада.
 
Продолжение http://proza.ru/2021/09/04/876

На фотографии: Геннадий Иванович Невельской с сыном