осенний призыв…
пришла пора с осенью прощаться…
Улица, Река, Липовая гора,
пряность и горечь плывущих по-над рекой дымов –
жгут огородный хлам в садах;
сад-огород – картошка и все остальные овощи убраны, грядки перекопаны, травы под яблонями усыпаны яблоками и листьями, травы поникли и пали,
тропинка к реке выцвела, побелела, в реке воды совсем мало и почти всё её дно заросло тиной и водорослями;
яблоня в саду, веранда, стол, на котором книги, рукописи, звезда над Липовой горой, дом, родители, бабушка на Дубовой горке (кто ей будет дрова колоть, огород по весне копать?), знакомые, городок, к которому я уже привык, сжился – расставаться на два года?
расставаться с любимой…на сколько?
может быть навсегда, что невозможно и невозможно себе представить…
оставить книги и всяческие записки…
жизнь поменять, да ещё как поменять…
осенний призыв…
бытие каждого существа единственно и неповторимо…
желание рассказать, запечатлеть, словно это какая-то ценность…
зачем, кому это нужно – не знаю…
рассказать, наверное, как бы продлить своё бытие,
овеществить что-то из навсегда ушедшего –
желание страстное, желание повседневное…
сомнения? сомнений больше, чем чего либо…
обретение своего пути, проживание именно свой жизни:
размышлять - жить в обыденности, повседневности и вдохновенности –
восторгаться и любить, и поклоняться, дышать и ощущать, переживать связь всего сущего и пытаться как-то это выразить:
рисовать, вырезать, писать, лелеять сад-огород,
с людьми, душевно-добрыми, родными-близкими стремиться, все силы приложить – жить в соборности…
ах, ах, наши благие желания,
а как оно на самом деле?
обретение Пути…
если будет нужно, если будет потребность –
найдут и прочитают, а на нет, так и суда нет…
Это ещё есть и размышление, размышление о времени.
Такая соединённость: вчера и сегодня. Как они сосуществуют?
Хотя ответ и лежит на поверхности. Но это только видимость ответа.
Всё же самое главное остаётся за словами;
за словами, которые не написаны и не произнесены, за мыслями, которые даже не сформулированы…
Для меня проблема заключается в том, что наше прошлое, которое мы осознаём как прошлое, оно – сегодняшнее: чувства и мысли, и всё исчезнувшее бытие.
Когда я «вспоминаю» прошедший день,
я его вновь проживаю сегодня и сейчас.
Ни «вчера», ни «завтра» нет.
Есть только длящееся сегодня,
есть совсем небольшой промежуток времени,
который мы воспринимаем как настоящее.
Но этот промежуток времени беспределен,
так как мы – познаём – здесь и сейчас: дни наши, люди, книги, музыка, быт, природа, философские построения, повседневная суета – здесь и сейчас.
Письма прошедших лет –
сегодня, ощущения-переживания, события прошедшие – здесь и сейчас.
У меня голод духовный по человеку, по конкретному бытию, по живому человеку: кто ты есть? Что ты думаешь, почему ты так думаешь, зачем ты здесь?
Через проживание-переживание, прочувствование – прозрачней оболочка, мир прозреваешь. Или вселенная прозревает через тебя?...
Служить – надо; перед всем советским обществом неудобно, если пробовать откосить, перед друзьями товарищами:
-служил?...
служить – надо, а желания никакого нет;
но если надо значит, надо…
Какой же ты человек, если не служил?
Ты не человек, а так себе - ни то ни сё.
Служить – надо; не обсуждается, вопросов не возникает, сомнений нет.
Все дружески похлопывают по плечу: надо, надо.
Надо долг Родине отдать, чтобы на плечах не висел.
Отслужу – буду вольная птица…
Мне повезло – полгода я был в учебке (учебном подразделении, где готовили командиров младшего звена – сержантов). Гонять нас гоняли, человеков из нас создавали. Но в учебной роте мы были все одного призыва, не было тех, кто ровнее. Гоняли всех одинаково. Сержанты, старшина роты требовали то, что необходимо, требовали согласно уставу армейской службы, а чтобы быстрей доходило, тренировали до самых последних сил.
Было трудно и – весело. Отношения отцов-командиров к нам было, принимая во внимание, что это армейская служба, а не детский сад, было справедливое: выполняешь то, что надо и выполняешь так, как надо - дыши, служба идёт. Косишь под «не могу», в санчасть бегаешь, стонешь-скулишь и в руках у тебя мухи еб…ся, норовишь за чужую спину спрятаться – быть тебе навечно в чмошниках и из туалета не вылезать.
От тебя самого зависит, как твоя служба в учебке сложится.
От тебя самого и от всяких внешних обстоятельств.
Но медленно тянутся дни службы, утомительно медленно, отвратительно медленно. Два года как огромный кусок жизни. Особенно долгими были месяцы в учебке.
Вроде и занят с подъёма до отбоя, но день такой огромный, столько всяких событий, а вечером дума-думушка – всего лишь день прошёл.
При всем однообразии, строгости расписания армейской службы, всё-таки она у всех была разная: личностные качества, сослуживцы, «старики», отцы-командиры, род войск, географическое расположение части, год призыва – всё это и многое ещё чего и создавали эту неповторимую, индивидуальную атмосферу двух лет:
-служил?
-служил!
-а у нас…
-а у нас…
Самое трудное в армейской жизни – отсутствие личного пространства.
Вот это более всего тяготит. По сути у солдата нет ничего личного. Во внутреннем кармане гимнастёрки – военный билет, комсомольский билет, может быть записная книжка. В тумбочке: зубная щётка, зубная паста, средство для чистки бляхи (не помню, как называется), станок для бритья или электробритва, ручка, листы чистой бумаги, чистые конверты, стопочка писем. На нижнее полке – вакса и щётка для чистки сапог – больше ничего. Ну ещё только книги из библиотеки. Причём всё это очень общедоступно. Записную книжку какими только правдами и неправдами мне приходилась на осмотрах прятать, чудом сохранить.
Если в тумбочке что лишнее, прапорщик или офицер устраивает переворот, всё высыпается на пол, и все, что не по уставу, беспощадно выбрасывается.
Веселухи, штучки-дрючки, приколы, ржачки – сколько хочешь. С утра до вечера – рот до ушей. Бытие довольно-таки грубое – не до сантиментов.
Все двадцать четыре часа ты на виду. Письмо написать, а не отписку – как напишешь, надо обрастать грубой чешуёй, не до карамели.
Душевные письма писать? Да попросту негде и времени нет, особенно в учебке. Даже и есть личное время, но сразу невозможно переключиться на иной лад
Поэтому и письма, даже письма к любимой, больше почеркушки, чем письма: приеду – расскажу, а пока надо служить. Заскорузлость вырабатывается, крепнет на внешнем теле, ушки свои душевные надо прятать.
В ленкомнате (ленинская комната) всегда кто-то есть, всё что-то рассказывает или ржёт-веселится. Какое тут письмо напишешь? Одни закорючки.
Дневальный, дежурный по роте, ночью – времени сколько хочешь. Но так всё сердечное далеко запрятал, что и не вытащишь.
В учебке насчёт этого самого личного пространства было особенно тяжело:
все кругом мельтешат, всем что-то надо, каждому поболтать, язык почесать великая охота. Сержанты всегда начеку. Чуть задумался, ага, бойцу делать нечего: «Смирно!», «Напра-во!», «Нале-во!», «Строевым – марш!»…
Надо это перетерпеть, это не навечно.
Я много в армии читал, но что это было за чтение – урывками, на ходу, больше пролистывание, чем чтение.
А читать – как дышать, без этого и жизнь невозможна.
Да поделиться мыслями о прочитанном не с кем.
Умственная духота, убожество, животный образ жизни – особенно в учебке, это тоже было;
Гоняют нас сержанты с утра до вечера. Бывает так: с утра пробежали кросс в противогазах, кто-то в обморок свалился, кого-то рвёт. Но ничего, никто не умер, отдышались, отплевались, опять за учёбу принялись. Дождались обеда, пообедали, есть маленькая радость. Перекур. Строевая подготовка. Самоподготовка – конспекты пишем по работам Ленина. Ужин, час личного времени – подворотничок подшить, сапоги наваксить, бляху начистить, гимнастёрку подштопать и – отбой. Жить – когда?
А толковое, нужное, кроме того, что служба в армии есть священный долг и обязанность…есть что-то для повседневного бытия, для личного существования?
Мы все – разные, очень. Нас сгрудили в один котёл, значит надо притереться друг к другу, признать право друг друга на свои привычки, черты характера, какие-то психологические особенности. Элементарно - уважать друг друга. Как ни пафосно прозвучит, ростки солдатского братства в себе взращивать. А как взращивать, когда идёт борьба за более-менее человекоподобное существование?
Два года службы в армии –два года жизни, очень значимые два года…
*Ленинская комната, ленкомната. Комната для условно свободного времени,
для подготовки к занятиям. Столы и стулья. Командирский стол. Портрет или бюст Ленина. Подшивки газет: «Правда», Комсомольская правда», «Советский спорт», армейская газета. Журналы? Не помню.
Бездушно и формально. Пусто и очень.
5.10.72.
Пошёл в библиотеку с твёрдым намерением взять одну книгу, а взял пять:
Д. Лондона, Фирдоуси, Сент-Экзюпери, Бертольда Брехт. Зашёл в книжный магазин, купил Перова, серия «Образ и цвет»…
Понимал, что не надышаться, но пока было ещё несколько дней «гражданки» - надышивался: читал взапой книги, осенние дни вдыхал. Каждый день ждал письмо от любимой: как расставаться будем, если расставаться совсем нельзя и невозможно.
Всё ушло на второй план и дальше: дом, родители, священный долг - только бы самая-самая удивительная, ни на кого не похожая была рядом и чтобы вот так, в октябрьских днях жить вдвоём – навсегда…
И мучительные, мучительные поиски своего пути, которые, что весьма странно, не закончились до сих пор…
Счастлив тот, кто сразу определился, кто сразу вычертил свой путь и прошёл ровно, никуда не сворачивая…
Кто я, зачем я?
«Если человек шагает не в ногу с остальными – это, возможно, потому, что он слышит другого барабанщика. Пусть себе шагает под ту музыку. которая звучит для него, какой бы она ни была»
Генри Дэвид Торо (1817 – 1862), американский писатель, автор книги «Уолден, или жизнь в лесу».
11.10. 72.
Когда тебя призовут? А у меня началась учёба.
Пришло время написать о моей студенческой жизни. Сегодня занимались
уже третий день, не так давно прибежала из института, иначе нельзя, на улице мороз, но падает снежок…зима чародейка…свежая, чистая, ласковая, даже воздух какой-то особенный…я вчера пришла из читального зала в половине первого ночи, девочки мои уже спали, в комнате темно, а за окошками хлопьями падает снег, так красиво, я выглянула в форточку и долго-долго смотрела, мне нравятся такие вечера, что-то в них сказочное, мне всегда вспоминается каток, наш запорошенный парк, наша Аша, пожалуй лучше всего думается и мечтается именно в такую погоду, в тихий снежный зимний вечер, а не мрачной осенью…я вот написала это и вспомнила, как мы любовались горой, да, тогда это было чудесно, но это только исключительный момент, а в целом осень слишком грустная…
12. 10. 72
Был на призывной комиссии. 12 ноября – призыв, еду служить в СА…
Снег, морозит. Но слой снега – тонкий. Мороз – лёгкий.
А ещё неделю, полторы недели назад, октябрь влез в самое нутро:
сухой, ворохи листьев в саду на столе, скамейке, дорожке, берег реки был усыпан лимонными листьями тополей. А Липовая полыхала оранжевым и насыщенно-красным. Облака небольшие. Вечерние зори, хватающие за душу – как это всё оставить?
18. 10 72.
Ничего знаменательного. Ходил сегодня на техминимум. Занимались 7 часов. У нас такие предметы: черчение, экономика, металловедение, технология – всё, что необходимо для сдачи на разряд.
Завод, как клетка. Пропуск предъявил, зашёл и до окончания смены. Нет, завод меня сильно не вдохновляет и обработка металла точением тоже.
23. 10. 72.
Не хочется мне расставаться с книгами, но ничего не поделаешь.
Взял в библиотеке «Изборник» БВЛ, Мелвила БВЛ, ещё может Келлера успею прочитать и своё самообразование на 2 года закончу…
«Изборник» - сборник древнерусских произведений. А то ведь я кроме «Слова о полку Игореве» ничего не знаю. А Мелвилл это «Моби Дик». Часто мне в литературоведческих статьях встречается. Хочется знать, какой это такой Мелвилл и его «Моби Дик». Ну и Келлера совсем не знаю. Надо знать.
Как-то надо привыкать сколько-то дней жить без книг…
Картошку уже давно убрали, огородный хлам сожгли, листья жухнут. Снег – тонкий слой – уже и почти не подтаивает
Берег реки – поникшая, стылая трава, лёгкий покров снега.
Вечером пройду через сад к реке, провожаю зарю, жду, когда замерцают первые звёзды. Хочется это всё запечатлеть, выразить, поделиться с кем-то. Каким образом? Не знаю…
Настроение моё никакое, угрюмое и ненастное.
Мир прекрасен, но я не в нём.
Скоро повестку вручат, и на 730 дней – прощай…
27.10.72.
Если сможешь – приезжай.
Повестку вручили: в 7 часов вечера быть в ДК 3 ноября 1972 года…
накарябали сердце кошки когтями, да ещё, когда выходить из дому, этот Адамо со своим «Tombe la nege» душу окончательно надрывает, так надрывет, что мало-мало и распадусь на части, а советскому человеку надо быть оптимистом и просветлённым взглядом смотреть в светлое –пресветлое завтра…
падает снег, на вокзале людно и шумно,
много вихляющихся и хохочущих рож, и много громких разговоров;
а нас только двое и падающий снег, и сиреневый туман…
кондуктор не спешит…
мерцают вокзальные огни и поезд медленно трогается…
так получается, что провожаю я,
и уезжать мне только через неделю;
возвращаюсь домой;
падает снег, кружится, в порывах, смятеньях;
нет, не горит полночная звезда и туман совсем не сиреневый…
Я своих товарищей и знакомых почти всех проводил, кого куда:
в армию, на учёбу, а кто и на работу пошёл майского призыва дожидаться. Мне повестку поменяли и провожали меня в армию уже после ноябрьских праздников.
Провожали родители и несколько знакомых ребят, кто-то из одноклассников был.
Поезд задерживался. Нас, призывников, - много, ещё больше провожающих, вокзал набит битком. А я от провожаний устал. Прикорнул на скамеечке. Задремал, заснул. Мама трогает за плечо: поезд подходит.
Весь вагон – призывники. Куда везут, зачем везут?
У нас есть командир, старший лейтенант, он распределяет нас по местам. Кое-как уталкиваемся.
Просыпаюсь по утро, унылая картина: разъезд, постройки, бетонные плиты грудой, песок, снег, грязь. Едем мы в Челябинск. Я в этой стороне ещё не бывал – интересно. Но интересного мало, а унылости и угрюмости сверх всего.
В Челябинске нас выгружают. Долго чего-то ждём, наконец загоняют в электричку и везут в Копейск. Там распределительный пункт, кого куда.
Ночь проводим на панцирных койках без матрасов.
Утром завтрак и сортировка-распределение.
Комната, стол, стул и ещё один стул для призывников. За столом – офицер. капитан. Капитан о чём-то меня спрашивает, ставит галочки у себя в бумагах.
Формируют команду. Отправляют нас, «немного избранных», как нам объясняют, самых, самых лучших, в учебную дивизию под Свердловск и будут учить нас там на начальников радиостанций малой или средней мощности и присвоят нам звание, если учебку закончим на отлично, сержанта и быть нам потом командирами отделений.
А потом? А потом, кто на средней мощности – по Союзу в часть, а кто малой – в Группу Советских войск в Германии – ГСВГ.
Хотелось бы остаться в Союзе…
Уезжали из Копейска осенью, а прибыли под Свердловск уже почти зимой: и снега больше, и мороз почти настоящий;
Перед тем, как впустить нас в саму учебную дивизию, долго выдерживали перед воротами на КПП (контрольно-пропускной пункт в воинскую часть).
Подтянулись, подошли окрестные жители, ждут, чем можно поживиться?
А чем можно поживиться? Ещё в вагоне сопровождающему нас офицеру ребята накидали полный чемодан консервов – мол, армия накормит, а нам не надо.
Но ещё остались кое-какие запасы и многие призывники довольно неплохо одеты. Дежурный офицер нас выстроил и толково объяснил, что всю гражданскую одежду после того, как нам выдадут обмундирование, можно
аккуратно сложить и выслать по почте бесплатно. Ну кто же это будет делать? Пока стояли, большинство стали изобретать себе новые костюмы: джинсы на полоски разорвали, у курток поотрывали рукава и т.д. А жители окрестные всё надеялись и ждали, что им что-нибудь перепадёт из хорошей одежды.
Врата открылись. Повели нас в баню. После бани выдали обмундирование: нижнее бельё, тонкое и тёплое, гимнастёрки, брюки, сапоги, шинель, шапку. Показали как заворачивать портянки. Портянки были тоже двойные:
толстые и тёплые; Всё новенькое, такое ладное – служить можно.
Великое шитьё было на следующий день до глубокой ночи.
Раздали погоны, эмблемы, парадную форму, петлички, значки рода войск звёздочки на шапки. Всё это надо было пришивать на повседневное обмундирование, парадную форму, на шинель – работы хватало А так как раздача обмундирования затянулась, то шитьём мы занимались до самой глубокой ночи. Причём многим приходилось перешивать из-за неправильного расположения: погон не на месте, эмблему высоко поднял или низко, петлички не на уровне.
Надо привыкать: жить по команде, по приказу. Всё должно быть по ранжиру, по линейке, единообразно и коллективно.
3.12.72.
Взял ЖЗЛ «Роберт Бёрнс». Здесь в библиотеке есть Бальзак, Мопассан, Золя, немного фантастики, книги о живописи. Смотрел альбом «Шедевры мировой живописи», начиная с Древнего Египта до Пикассо.
Там были Рембрандт «Возвращение блудного сына», Тициан «Святой Себастьян» и «Кающаяся Магдалина», Ван-Гог «Красные виноградники в Арле», Коро, Гоген.
Уже и не помню, каким образом, но ухитрился даже в учебке читать.
Подъём в 6. 00: «Рота, подъём!» Быстро вскочить, быстрее быстрого форму накинуть, в сапоги прыгнуть и в строй.
Кто-то из бедолаг и недотёп задержался. Команда: «Отставить!». Старшина зажигает спичку, пока спичка не догорела, рота должна построиться:
«Рота, подъём!», «Отставить!», «Рота, подъём!», «Отставить!», «Рота, подъём!», «Отставить!»…начинаем проходить курс молодого бойца. Особенно хитрые так в обмундировании в постель и бухаются. Наконец, старшине эта развлекаловка надоела. Построились, марш на плац, и побежали кросс. Потом на спортивную площадку: подтягивание, подъём переворотом, выход силой.
У меня долго с этим были проблемы. Особенно выход силой. Уже в ГСВГ научился я эти упражнения нормально выполнять.
Утренний осмотр: подворотнички новые, бляха и сапоги блестят; нитка с иголкой в шапке. Военный билет, комсомольский билет – во внутреннем кармане.
В столовую. Завтрак. Идём мы в составе роты. Главная задача – занять место повыгодней. Потому как голодные – очень. Лучшие места – с краю от прохода, отсюда начинают разливать, раскладывать первое и второе.
Завтрак. Хлеба – мало. Кусок белого, два или три куска чёрного. А есть – хочется. На завтрак – масла кусочек в 20 гр, каша, обычно овсянка или перловка, рыба, или картофельное пюре, , чай, сахар-рафинад кусочками. По два сахарочка. что ли. Вилок, чайных ложечек не полагается. Одна большая ложка. Каша в бачке. Чай в большом чайнике. Едим в темпе, минут десять, не больше. Команда: «Выходи строиться». Построились и с песней в учебный корпус, он примерно в километре от нашей казармы:
«Прямо шагом – марш! Песню запе - вай!»:
-Как будто ветры с гор, трубят солдату сбор…
-Не плачь, девчонка…
Небольшой перекур и на занятия. А там – стукотня и долбёжка: приём-передача, точка-тире, точка-тире…
Кидает в сон. Сержант видит, что мы уже как сонные мухи, команда «Газы!». Одеваем противогазы и уже гораздо веселей продолжаем осваивать азбуку Морзе.
Сережа Черепанов, парень простой, общительный, нормальный, но немного не собранный. Не осознал, что он уже в армии, начинает дремать и противогаз ему не помеха: голова его потяжелела, голова его вниз полетела,
голова его к столу клониться.
«Встать! Выходи строиться!»
Бежим строиться перед учебным корпусом.. Бежим кросс 1 км. Если у сержанта настрой нормальный – просто бежим, если он сегодня от вышестоящих инстанций нагоняй получил, то бежим в противогазах. А сержанту так на нас веселее смотреть. Пробежались. Думаешь, лёгкие сейчас лопнут и начинает сильно тошнить. Да нет, пришли в себя. Отдышались, опять за учёбу.
Обед. Опять всё по команде: «Справа по одному в столовую бегом», «Шапки снять», «Сесть»…точно я команды не помню, но хорошо запомнил: без приказа – шагу не ступишь.
Обед –побогаче, чем завтрак.
Закуска: обычно солёные огурцы, нарезанные дольками.
Первое, второе, третье. Хлеба побольше. А всё равно есть хочется.
Первое: суп, щи. Про мясо и не помню. Ели не ошибаюсь – в отдельной чашке, 10 небольших кусочков, по одному на каждого обедающего.
Второе: каша гречневая, овсяная, перловая, ячневая, иногда макароны с мясной подливкой или картофельное пюре. Что-то мясное. Но не котлеты. Котлеты только по самым большим праздникам.
Чай или кисель.
Раздатчик-разливающий себя не обидит и тех, кто ближе. Последнему – меньше всех. На обед времени побольше, минут 15-20.
Помечтать о суетном не успеешь. Только поел-попил, команда: «Выходи строиться!»..
После обеда с полчаса перекур и – самое любимое – строевая подготовка.
Вышагиваем мы по плацу: налево, направо, кругом, левое плечо вперёд, правое плечо вперёд, прямо марш, разойдись, становись, на первый-второй рассчитайсь, прямо, стой, прямо, равнение направо…
Мороз, звёздное небо – чёрная бездна, где-то жизнь, а у нас…
А мы по плацу: ногу выше, носок тянуть, равнение держать, песню – запевай!
Над плацем из динамика:
«Как прекрасен этот мир, посмотри…»
где-то жизнь…
Когда ужин? Медленно тянется время. Наконец и ужин приближается.
На ужин – с песней: «Вьётся, вьётся знамя полковое…»…
Ужин: каша, рыбка, селёдка или ещё какая, хлеб, чай, сахар.
Есть хочется. И рыбки бы побольше, и хлеба больше, и сахара так хочется.
О конфетах никаких мечтаний нет. Сахарку бы побольше.
После ужина – личное время. Готовиться к утреннему осмотру.
Скоро отбой. За окном ночь. День был таким долгим.
С превеликим наслаждением вычеркиваю в записной книжке нынешнюю дату и грустно, весьма грустно смотрю на от руки написанный календарь:
сколько ещё в учебке томиться!
Строимся на вечернюю поверку. Никто никуда не сбежал. Больные – в санчасти, остальные на месте: «Отбой!»
Надо успеть раздеться и нырнуть в постель, пока старшина не утомился ждать. А вечером у него жданок ещё меньше, чем утром. Секунд пять, не больше. Один не уложился в график, вот такое чмо, а тренируются все. Несколько раз отбой-подъём. Потом старшина даёт команду аккуратно сложить обмундирование на стуле, сержанты проверяют. Всё, можно спать.
А некоторым бедолагам, у которых не получается кросс бегать, или руки были сегодня не так вставлены, или пытались права качать, на занятиях подрёмывали, резво поднимаются – им - ночные работы, обычно, туалеты драить, дежурному по роте изо всех сил помогать…
5.12.72.
Что делать, если мир так прекрасен, а ты за свою жизнь, похожую на мгновение, не увидишь и миллионной доли его? Что делать, если каждую ночь над твоей головой светятся звёзды, холодные и спокойные, которые светят миллионнолетия, а тебе жить всего несколько десятков лет…
это трудно – чувствовать, что в тебе что-то есть, но не знать, что есть,
не знать, где приложить свои силы…
В казарме – чистота, аккуратность, порядок. Кровати – по линеечке. Постели заправлены гладко и ровно, под одну стать. Полы натёрты мастикой, блестят.
А чтобы постели были заправлены единообразно и правильно, сначала сержант нам показывает, как это делается. Мы заправляем, пытаемся сделать точно так же.
Но навыка у нас ещё нет, нет понимания, что должно быть единообразно.
Сержант нас начинает вводить в курс дела: он постели раскидывает, а мы заправляем. Он объясняет в трёх словах, что не так, опять раскидывает постели, а мы заправляем.
Наконец он устал от трудов праведных, оставил нас в покое…
Ненадолго.
Старшина увидел у туалета окурок: о, будем хоронить!
Драим расположение. Постели и матрасы вытряхиваем на улице. Заправляем.
Полы натираем мастикой. Строимся в две шеренги на плацу. Дневальные торжественно выносят простыню. Злосчастный окурок уже давно убрали. Старшина закуривает сигарету, окурок тушит и бросает на простынь. Четверо бойцов так же торжественно несут простынь. А мы строем шагаем за ними. Плац уже давно кончился. Мы шагаем по целине. Снега почти по пояс. Дошли до крутого обрыва, скатились вниз. Курсанты копают в снегу яму, простынь расправили, окурок водрузили в середину. Простынь с окурком торжественно и в благоговейном молчании опускают в яму. Шапки сняли.
Закидали яму снегом. Шапки на голову. Старшина командует: в казарму бегом, трое последних – туалет драить. Ну тут уже каждый исключительно сам за себя. Отчаянно рвёмся вверх.
7.12.72.7 декабря, 4 часа дня. Наш взвод идёт в наряд на кухню. Сейчас дали 1 час поспать. А целую ночь работать.
Переодевались в рабочие «костюмы» - очень грязные и засаленные, и шли на кухню чистить картошку, носить с овощехранилища солёные огурцы и квашеную капусту. Стимул был: чем раньше картошку начистишь, тем раньше спать пойдёшь. Старались.
Огромные бетонные «бассейны». Один доверху набит квашеной капустой, другой – солёными огурцами. Даже оторопь пробирает: в таком «бассейне» запросто утонуть можно. Это же сколько человек съедает!
Когда уже служил в ГСВГ, наряд в столовую был чуть полегче:
на кухне была картофелечистка, но днём мороки больше. И почему-то нам всегда доставалось чистить лук. Лук мелкий и очень едучий. А днём всё столовую мыть, чашки-плошки растаскивать, бачки с едой носить. Потом всё это убирать, мыть. Самый грязный наряд.
Уже в ГСВГ, в столовой что-то там накрылось. Еду готовили во дворе, в армейских полевых кухнях. А для посуды пришлось кипятить воду в больших котлах. Костёр развили. Воды таскали. Уголёк в огонь подкидывали. А потом мыли жирные чашки с содой, полоскали в холодной воде. Старшина проверял, чашки не промыты, снова перемывали.
Полк наш мотострелковый и в батальонах больше половины – представители Средней Азии и Северного Кавказа. А с ними на дежурстве по столовой надо ухо востро держать, так и норовят что-нибудь где-нибудь стянуть. Народ наглый, потому что держатся один за одного, вместе. Русские в этом отношении другие: больше как-то вразброд, врассыпную. Может быть, это только в нашем полку. Что видел, то и пишу. А как в других частях – не знаю.
В столовой на дежурстве всегда какие-нибудь разборки: кому-то хлеба не хватило, со стола бачок с кашей исчез, масла не досчитались.
На учебных стрельбах показал я нулевые результаты. Со стрельбой у меня никак. И глаза меня подводят, и неправильно я стрельбу веду.
Но говорят, что мы теперь до конца учебки стрелять не будем. Это хорошо. А разобрать-собрать автомат – проще простого. Такой норматив у нас почти все выполняют.
А пехоту, мотострелков, готовили тщательно. Те всё время на полигоне, чуть ли не каждый день у них стрельбища.
Ещё в учебке запомнились танкисты. Такие низкорослые, квадратные, замороженные. В столовую придут, рожи красные, злые, как сторожевые псы. Если кто их «обидел», не разбираясь, сразу в морду.
Да оно и понятно, посиди-ка при таких морозах в железном ящике. Небось озвереешь.
Артиллеристы среднего роста и выше, физически развитые: поворочай станины, уложись в норматив. У пушечки у них грозные.
Торжественный день, принимали военную присягу. На плацу построение, в парадной форме, под полковым знаменем. Присягу учили наизусть. Принимали перед строем, читали, а потом ставили свою подпись. Да, волнительно и на всю жизнь:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным войном, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик – и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.»
Что я тогда думал: вот и всё, мне моя жизнь не принадлежит. Куда прикажут, туда и пойдёшь, что прикажут, то и сделаешь, а надо будет – и жизнь отдашь. И никакоё это будет не геройство, а исполнение присяги, под которой стоит твоя подпись.
Потом был праздничный обед. Под оркестр «рубали», с воодушевлением. А есть всё равно хочется.
В учебке кино показывали прямо в расположении роты.
Вешали экран, устанавливали кинопроектор, наверное, это был «Украина», курсанты расставляли стулья, рассаживались и нам «гнали» фильм.
Кино вечером или в субботу, или в воскресенье.
Фильмы были большей частью ещё довоенные, смешные по своей наивности и ложному пафосу. Но иногда привозили и современный фильм, то есть снятый уже в наше время, цветной, на хорошей плёнки. Актёры – наши современники.
Кино «Драма из старинной жизни». Ничего, смотреть можно, но от Лескова там ничего нет. А я когда смотрел, думал: а мы, курсанты, тоже такие крепостные-подневольные. Фильм довольно-таки «угнетательный» и
соответствовал моему тогдашнему настроению. Ну и главным героям очень сочувствовал, словно совсем это живые люди, и вся история произошла вот где-то рядом.
Кино – это хорошо. Во время просмотра никто не донимает, можно и подремать.
По принципу «праздность – мать всех пороков», каждую нашу минуту старались занять, чтобы никаких соблазнов не было. Даже когда личное время, даже когда в ленкомнате – куда там денешься. А сержант – наблюдает, здесь, рядом. Ощущение – ты сам не свой. Или вообще тебя нет.
Ходишь и исполняешь всё, как заколдованный. Но мысль в голове – живая, и сердце – бьётся.
10.12. 72.
По дому пока не скучаю. Самое сильное желание – выспаться.
Хочется читать, читать свободно, вволю. Как то надо перетерпеть эти шесть месяцев. Ты –человек счастливый, свободный. А у нас без команды и дышать нельзя.
Дисциплина. Без разрешения от казармы на 20 метров не отойдёшь.
Отлучаться никуда нельзя. В магазин, чайную нам первое время вообще не разрешали ходить. Ближе к весне вышло послабление, по воскресеньям можно было, но опять же с разрешения сержанта.
И весь на виду. Письма получили, разбрелись по углам, команда «Строиться!» Даже письмо не дали дочитать.
Всё по команде: строем, с песней, когда шагом, когда бегом, все вместе,
единообразно.
А мы все разные. В роте – ребята со всего Союза. Двое – моих земляков из Аши. Но я с ними как-то близко не сошёлся. Несколько парней с Пермского края, с Коми – финно-угорцы с ясно выраженными чертами своего этноса. На вид рыхловатые, но этот вид обманчив: крепкие, развитые, хорошие лыжники, за себя могут постоять, друг друга в обиду не дают.
Был с нами в учебке парень вятский, Юра Шурыгин. Сам он вовсю деревенский, безобидный. Небольшой, скуластый. Волоса на голове белые, глаза выцветшие. Весь белёсый. Немного гундосит, в произношении есть какая-то особенность. Над собой подшучивает:
-Вяцки мужики хвацки:
Семеро одного не бояца.
К себе сильно располагал своим наивным и добрым настроем. Бывало, гоняли его сержанты сильно, а он всё равно не унывал:
-Вяцки мужики хвацки:
Семеро одного не бояца.
Ещё один из северных краёв - Павлов. Этот поражал своей жилистостью.
Мыщц особых и нет, но каждый бугорок под кожей – камень.
Руки – клещи стальные, схватит - так намертво. А сам весь из одних сухожилий. Ему на перекладине что-либо сотворить – запросто.
Был ещё москвич, был челябинец, вроде как борец, но ничего особенного не показывал. Больше искал, где можно откосить. Вообще «городских», особенно москвичей не любили: либо изнеженные и нерасторопные, любители за чужой счёт поживиться, за чужой спиной отстояться, либо повыёживаться, повыделываться.
У меня особых приятельских отношений ни с кем не образовалось. Разговоры разговаривали, в чём-то друг другу помогали, но особых дружеских отношений не было ни у кого. Коми-зыряне держались группкой.
В роте, где готовили начальников радиостанций средней мощности, было много армян, грузин и ещё кавказцев других национальностей. Те держались
сплочённо, друг за друга горой.
Все со всеми общались, но и приятельских отношений между «народами» не было, но не было и национальной розни:
-мы сами по себе, вы сами по себе.
Пару воскресений работали на лесосеке с армянином. Русским он владел хорошо. На работе не сачковал, под «ой, не могу» не косил. Много рассказывал о том, как у них хорошо в Армении. Ушёл в армию, а отец у него уже закатил сколько-то бочек вина в подвал-хранилище на выстойку-выдержку, сыну на свадьбу.
14. 12. 72.
Сегодня 14 декабря. Я первый раз в карауле. Уже отстоял два часа, сейчас два часа устав учить, потом часика 1,5 подремать и опять два часа часовым. Итак 24 часа. С 8 вечера до 8 вечера.
Вчера и позавчера устав гарнизонной и караульной службы целый день учили, вернее, зубрили. Наизусть надо заучивать всякие там положения.
Нашему караулу повезло – погода отличная, тепло и звёздочки на небе. В караул мы будем ходить 1-2 раза в месяц.
День заступления в караул.
В караул заступать вечером. До обеда зубрили устав. После обеда на построении какой-то майор бегал вдоль нашего строя, вопрошал положения устава, рычал и кричал, что такие недотёпы на посту пристрелят кого-нибудь, и вообще нас нельзя допускать, потому что мы не готовы: устав не знаем, в командах путаемся и т.д. Попрыгал-покричал, матом крыл, но в караул нас отправили.
Два часа шагать по периметру. Какие два час, вечность шагаешь и смена не идёт. Караул мы воспринимали как некую формальность: ну кому взбредёт в голову на склады нападать, когда мы в самом центре Союза.
Хожу по указанной дорожке, звёзды считаю.
После сдачи поста мы в специально отведённом месте у караульного помещения проверяли, что автомат разряжен. Причём, естественно, всё делается по команде. Сначала ставим автоматы в специально предназначенные гнёзда, отсоединяем магазин, а потом нажимаем на спусковой крючок – автомат разряжен.
А я от усталости, от недосыпа магазин не отсоединил, затвор передёрнул и на курок нажал – очередь…и сам удивился, проснулся, как же так? Отчётливо помню: магазин не убрал, а затвор уже потянул и понимаю, что делаю что-то не то, а мне уже как бы и всё равно… Сержант подбежал, что случилось? На удивление никаких взысканий за это не последовало.
Старшина вечером пустые гильзы по столу покатал, на меня внимательно посмотрел и отпустил с миром.
14. 12. 72.(продолжение)
Позавчера гоняли строевой. На плацу динамик орёт во всю мощь, а мы вышагиваем. Правда, под музыку легче шагается. И самое интересное, передают всё то же самое, что я записывал на маг, только в другом порядке.
Учиться пока легко, вот только спецподготовка (приём и передача знаков но ключе) трудно даётся. Мы уже изучили 9 знаков: е, и, с, т, м, о, щ, х, а.
До конца месяца все должны выучить.
На днях на спецподготовке целый час сидели в противогазах и при этом принимали на слух знаки ТЛГ. Такой вот спецтренаж под названием «средство от сна» - а то случается так, что спишь на уроке с открытами глазами. Восемь часов сна для курсанта в учебке – роскошь. У нас есть товарищи, так они довольны, если 4 часа поспят в сутки.
Я ночью встаю, чтобы подшить подворотничок, иначе утром не успею приготовиться к утреннему осмотру. Иногда времени нет даже письмо прочитать.
На гражданке можно и меньше спать или вообще не спать сутки-двое. Дело, наверно, в том, что здесь ты себе не хозяин. Без команды – ничего. А на гражданке сам решаешь, что тебе делать: ну не выспался, после высплюсь. А здесь, если не спал ночью, то всё – пропало время сна окончательно.
Как оно, в карауле?
Отстоял в тулупе и в валенках 2 часа. Тулуп до самых до пят В нём тепло. Прямо рай. Тулуп из толстенной овчины до самых пят. На шинель напялил и весь в нём с автоматом скрылся. Какие из нас часовые – смех один. Я по началу ещё пытался со сном бороться, а потом бросил это дохлое дело: ноги еле-еле передвигаю, а сам в тулупе тёплом-теплом пригрелся и подрёмываю, но не падаю, всё-таки автомат в руках держу. Чутко прислушиваюсь, когда смена придёт?
Есть чего-то приносили. Ну, тут кому что досталось. Кто успел, тот и съел.
Устав –настольная книга. В карауле даже ленинские сочинения по боку.
Устав – наш царь и бог.
15.12.72.
Сдавали караул пехоте. Они нам рассказали, как их гоняют. Всюду только бегом в полной боевой выкладке. А на учениях из пехоты всё выжимают. Вечером в казарму придут – всё на них мокрое. По сравнению с ними, наша учебка – рай.
Сейчас время 5 часов вечера. в это время должна быть самоподготовка, только у сержантов смотр, так что мы, как говорится, «балдеем». Сегодня у нас спецподотовка была, целых пять часов ею занимались. Голова пухнет. Наушники сняли, а голове звон: ти-ти-ти, та-та-та…Уже 12 знаков должны знать. Вот и ходишь целый день ти-ти-ти, та-та-та…Мы за месяц должны всю азбуку и кодовые знаки выучить…
Я сейчас думаю, а чего было и не выучить за месяц несколько десятков знаков? Мы в институте за ночь романы одолевали, а старославянский, а историческая грамматика, законы палатализации, тематические суффиксы, а языкознание ? Чёрт в одной только терминологии ногу сломит.
Почему так трудно азбука Морзе даётся?
Потому что сам не свой. Потому что из-под палки.
Не столько ученье, сколько дёрганье. Сидишь и ждёшь, какую ещё шутку подкинут.
18.12. 72.
В солдатской службе ничего завидно нет. Так что не завидуй.
В воскресенье ходили на лыжах. Была так называемая «лыжная прогулка». Но это только так называется «прогулка». Лыжня не лыжня , а колеи и ямы. Притом всё время по лесу, спуск, подъём, спуск, подъём. Лес – сосновый бор – нескончаемый и однообразный, но красивый.
Мороз ударил. Лес стал серебряным. Сосны на яблони похожи. Всё в цвету яблоневом как будто.
Лыжи тяжеленные. Из дуба что ли. Нам, со средней и северной
полосы России, бежать на лыжах дело привычное. А армянам и грузинам, которые вместе с нами служили – хоть плачь, первый раз на лыжи встали.
Проползут километра 2-3 и всё. Но и наши ловкачи, где можно, километра по три-четыре срезали. А я – по честному. Всю дистанцию прошёл, но устал как собака. А в расположение пришли, не бухнешься на кровать. Надо в первую очередь обсохнуть, ведь семь потов сошло, а потом в порядок себя и форму приводить, а там и обед. Строевая. Ужин. Кино. Отбой.
Зато день быстро прошёл.
22.12. 72
Скоро Новый год:
«Несколько десятков Новых годов делают человека старым».
Может его вообще не встречать? чему радоваться?
Встречать, конечно. Быстрей с этим распрощаться, быстрее к дембелю быть.
Пусть он, дембель, сейчас за горами за долами, но ведь когда-то придёт.
У меня всё хорошо. Правда, спать стали по 6 часов. Приходится после отбоя ещё 2-3 часа учить знаки ТЛГ. К 26 декабря мы должны знать все знаки , а знаем только 18 и принимать на запись 6 групп в минуту (2 секунды на один знак). У меня с приёмом трудно.
Морозы начались. Позавчера было -43градуса, вчера -41градус. Сегодня теплее. На улице – только бегом.
В казарму придёшь, сапог снимешь, а в нём иней.
Мне этот иней очень запомнился. Мы в казарме сапоги снимем, другу иней в сапогах показываем и ржём, как лошади. В сапогах иней, а пальцы никто не обмораживал.
Морозы, если нет ветра, а в большие морозы стоит безветренная погода, переносятся гораздо легче, чем когда ветер да ещё сырость.
В Германии зимой минус 10 и весь дрожмя дрожишь, и не знаешь, как согреться. Всего пронизывает.
Пусть морозы. Пусть иней в сапогах. Зато что ни тронешь – звенит.
И вообще, когда мороз, ярче жизнь ощущаешь.
Правили у нас в учебке старшина и сержанты. Причём старшина более царил в эмпиреях, для нас почти недоступных. Сержант-дембель тоже участия в нашей жизни мало принимал. Полгода готовился красиво на гражданку уйти. Сержант, что прослужил год, с нами занимался периодически, а более всего с нами пребывал молоденький сержант, то есть который только что закончил учебку. Полгода был такой как мы, а теперь он над нами очень большой начальник, тоже почти царь и бог.
Наш командир взвода, лейтенант, проводил некоторые занятия, но появлялся редко. Вообще офицеры нас своим вниманием не жаловали. На общем построении проверяли конспекты у сержантов. Готовили к полковому смотру. Строевую подготовку проверяли.
А командира полка и прочих больших начальников мы видели только на плацу на общем построении. И там что слышали? Или мат, или команды.
Наш лейтенант однажды, когда мы весной были на полигоне, отрабатывали практические навыки, выстроил нас и воспитывал долго и нудно.
Кто-то закоротил аккумуляторы, кто-то ещё что-то сотворил.
Строим мы по стойке смирно, а лейтенант нам объясняет, какие мы недотёпы, какие мы никуда не годные: ничего не знаете, не учитесь и т. д. Лёйтенант в отличие от всех остальных матом нас не крыл, я бы даже сказал, обращался к нам по-отечески, но было видно: до того ему служба осточертела, до того ему скучно – а чего служить пошёл?
28.12. 72.
Погода отличная, настроение тоже. По спецподготовке по-прежнему двойки. Так что всё идёт как надо.
Прочитал «Роберта Бернса» из серии ЖЗЛ. Стихи его прочитал. Прочитал, удивился – открыл совсем неизвестного мне Поэта. Странно, как это я про него нигде никогда не слышал.
Солдатская жизнь весёлая. Тут животные инстинкты наружу выходят.
Человек человеку волк. Ты бы посмотрела, что у нас в столовой делается – каждый хватает себе, а другие как хотят. Из-за недолитого чая, кусочка сахара, куска хлеба горло готовы перегрызть. Жизнь здесь больше по принципу кто сильный, тот и прав.. В нашем взводе ребята ещё более-менее, в других – хуже.
В тесноте, среди себе подобных, обречённые существовать длительное время вместе, собранные совершенно случайно –здесь каждая мелочь очень значима.
Драк в нашем взводе не было за исключением одного случая выяснения отношений, но мелкие стычки – постоянны. Утомлённые и постоянно голодные – понемногу начинаем звереть. Вместе день и ночь, где-то друг другу и поможем, что-то рассказываем, но отчуждения – больше. Как-то надо приспособиться, приноровиться. А уж тут сам решает, как себя вести.
Стукачей во взводе нет, нет и таких, чтобы к начальству поближе.
Но есть такие, что всё норовят чужой кусок втихаря урвать, на чужом горбу проехаться. Он, такой, думает, что самый хитрый, что его поползновения никто не замечает. А мы все – на виду. Друг от друга не скроешься. У нас во взводе таких два. Никто их не трогает, но и общаться с ними никто не желает. Они у нас как неприкасаемые.
31.12. 72.
Сегодня, 31 декабря отдыхаем. Вчера показывали кинофильм «Нейтральные воды». Понравилось. Рисунки у парнишки «зашибись». Ничего не делаем. Слушаем музыку. А музыка у нас в казарме самая современная. На плацу день и ночь гоняют «Восточную песню». Музыка, вечная музыка. Грусть-тоска, а заиграют хотя бы даже «Восточную песню» и сразу всё по-другому. И жизнь «прекрасна и удивительна».
Рисунки поразили: вот бы так научиться рисовать! Но куда там. Где она, моя дорожка?
Как встретили Новый год?
Сбросились по сколько-то, пошли в чайную, купили банку сливового сока, печенье и ещё что-то из сдобы. Забрались куда-то под чердак, в полутьме окрыли банку, распили, заели, поздравили друг друга с Новым годом. Всё-таки ощущение было радостным: ещё раз Новый год встретить осталось – дембельский. Уже и дышится свободнее.
1.1.73.
Итак, первый день нового, 1973 года. Осталось встретить ещё один Новый год, а там и дембель уже – совсем немного осталось.
На праздник нам маленькие послабления. Потому и ходил вчера в библиотеку. Взял «Рериха» из серии ЖЗЛ… я его картину видел в энциклопедии: «Помни!» - очень необычная. Захотелось про него больше узнать.
Через 27 лет люди будут встречать 21 век. До его встречи тоже осталось совсем немного. Неужели и тогда будет существовать армия?
Рерих:
«Благословенны препятствия – ими растём».
«Мечты – не знаки безграмотности, но отличия утончённой души».
«Смысл жизни в неустанном творчестве и созидании».
3.01.73.
…А я вдруг задумалась: представляешь, одна жизнь, и нас не будет, никогда не будет. Я не могу этого понять, мне кажется…
Сберёг, не знаю каким образом, от чужих глаз, от грязных лап дорогие мне письма. Сберёг записную книжку, маленький блокнот в синей обложке
за два года сохранил. Особенно сложно в учебке было. Сержанты во всякую мелочь суются: зачем да для чего? На утреннем осмотре всегда голову ломал:
куда свой блокнот спрятать? В тумбочке всё на виду и в определённом порядке должно лежать. Под матрас не положишь: постели внезапно просматривали и переворачивали – ничего, что не по уставу.
Конечно, если это армия, если это служба, так должно и быть. Но сильно, сильно утомляет отсутствие личной жизни, личного пространства…
Из записной книжки. В учебке.
В наряде. Вообще-то неплохо, так как завтра – строевой смотр. Впереди почти целая ночь бодрствования.
Солдатский юмор:
Первый год службы – без вины виноватые.
Подъём – хмурое утро.
Кросс – погоня за славой.
Полоса препятствий – путь чёрту не под силу.
Утренний осмотр – по тонкому льду.
Политинформация – сон в полумраке.
Строевая – хождение по мукам.
Кросс 10 км – живые и мёртвые.
Наряд вне очереди – замучен тяжёлой неволей.
Солдат без увольнения – жизнь прошла мимо.
Прочитал БСФ Г. Гарриссон «Непобедимая планета» и А. Вестера «Человек без лица». Фантастика даёт человеку крылья.
Взялся за «Саламину» Р. Кента – очень красочно пишет…
А мне хочется тишины и покоя. Хочется жить так, как будто впереди ещё 10 тысяч лет жизни. Медленно жить, так, вразвалочку. Все бегут, торопятся. Я тоже, что ли, бегу. Жизнь – довольная глупая шутка, но очень любопытная: а что будет завтра? что будет завтра…
4.01.73.
Опять в наряде. Делать ничего нельзя, тем более писать письма.
Поэтому я пишу тебе письмо…убежать, уйти далеко-далеко от ненавистных городов, пыльных дорог, да и от людей тоже в неведомую страну – спать по открытым небом, питаться плодами деревьев и наслаждаться красотой. И жить, вечно жить. А если смерть обрывает жизнь, зачем тогда жить? Вечно жить! Звёзды, осенние ночи, закаты– это будет с тобой тысячелетия. Медленно вбирать в себя мудрость мира. А вокруг – болото обыденности и повседневности. Как из него выбраться…
6.1.73.
Получил от тебя письмо. У меня всё нормально. «Мучаемся-учимся». Ещё осталось 6 букв выучить и цифры. Абсолютно эта спецподготовка в голову не лезет. Позавчера были в гарнизонном карауле. Еле в казарму дотащились…читать некогда, а читать хочется…
Время как будто замедлилось. Дни тянутся да потянутся. Ещё 115 дней учебки мне надо как-нибудь пережить. 115 дней, когда они кончатся? Сегодня до обеда работали, а сейчас отдыхаем. Вечером кино будем смотреть. Завтра опять лыжная прогулка на 10 км. Нет, не вдохновляет…
7.1.73.
Лыжную прогулку отменили. Работы Ленина конспектируем. Вчера кино показывали «Академик Павлов». Весь кинофильм проспал. Зато сегодня большими урывками читаю ЖЗЛ «Веласкеса». Интересно, в Эрмитаже есть Веласкес. Вот бы посмотреть…
А самый главный предмет у нас - политподготовка. Ленинские работы на стол – конспектируйте. Мне – нравится. Прочитал абзац, кратко сформулировал о чём, - записал. «Нашёл» главную мысль, сформулировал – записал. А когда учебка закончится, куда мои замечательные конспекты? На свалку.
На занятиях теоретически а потом и практически осваивали мы ЗОМП – защиту от оружия массового поражения: тренировались в надевании противогаза и общевойскового защитного костюма - ОЗК. А чтобы было понятие, что служба армейская не мёд, ещё в противогазе и ОЗК бегали.
Противогаз надел – стёкла через полминуты запотели. Вроде можно стёкла чем-то натирать. Но то, что у нас было, что-то мылоподобное – не помогало.
ОЗК – плащ с капюшоном и сапоги с завязками из прорезиненной ткани.
Команда: химическая атака! Противогаз из сумки на голову, сапоги на сапоги, завязочками обмотать да привязать. Плащ на себя, фалды плаща застегнуть на поясе, спереди застегнуться, капюшон на голову, перчатки-рукавицы на руки – вот ты и инопланетяненин и весь в глухой обороне.
В противогазе дышать можно, если не совершать поспешных движений. А как их не совершать, если команды одна за другой: «Вспышка справа!», «Вспышка слева!», «Бегом, марш!» и опять, и по новой: «Вспышка справа!», «Вспышка слева!»…упал лицом навзничь в противоположную сторону от вспышки, ноги вместе, голову руками закрыл и, как говорили, смотри, куда твои яйца полетят.
Был у нас и норматив на отработку навыка работы в противогазе – приём-передача знаков. Специально мы его не отрабатывали, а сержанты нас тренировали исключительно в профилактических целях, чтобы мы на занятиях не дремали.
Как-то мы умудрялись в противогазах бегать, но у меня после нескольких минут такого кросса лёгкие начинали разрываться. Ещё веселее, когда к этому прилагался ОЗК. Естественно, что вентиляции внутри никакой. Сколько-то пробежал и весь мокрый, и всё твоё обмундирование мокрое и дышать нечем. Тяжко.
А строевая подготовка, если это часа два в день, мне была не в тягость, даже и нравилось шагать образцово-показательно. Взвод, рота, полк – единое целое, да ещё как грянем: «Не плачь, девчонка!...»
И сознательная дисциплина мне всегда по душе. Но когда в тебя эту самую дисциплину вдалбливают…
9.1.73.
В голове у меня пусто. Одна спецподготовка всё занимает. Сегодня кончили азбуку изучать, ещё цифры остались. Потом скорость приёма и передачи будем наращивать. Надоело. Сидишь и настукиваешь ключом без передыху.
Нудное занятие. Читаю только по воскресеньям, да и то, когда как.
Физические и моральные силы – на спецподготовку.
День за днём – скорей. А многим ребятам – по барабану: солдат спит – служба идёт. Да и когда не спит – служба идёт. А мне хочется быстрее истратить эти дни. Завёл календарик рукописный и каждый прожитый день зачёркиваю. Жизнь по чужому расписанию –это не жизнь.
13.1.73.
Учимся и учимся, тренируемся да тренируемся.
Развлечение – кино в субботу или в воскресенье.
Отрабатываем нормативы: автомат разобрать-собрать, противогаз за 7 сек, кросс, полоса препятствий, лыжи, вообще вся физподготовка, как и всё остальное, одни нормативы. Так дело пойдёт и письма будем писать согласно нормативу. Да по сути я сейчас так и пишу: мыслью не разбежишься, буковки выводишь в постоянной боевой готовности, ждёшь – вот сейчас опять команда будет.
15.1.73.
Мы снова в карауле: два часа зубришь устав караульной службы, два часа спишь, два часа ходишь в тулупе до пят по снежной дорожке и дремлешь с автоматом в руках, потом два часа учишь, два часа спишь-дремлешь …и так целые сутки.
Видел радугу. Полукруг вокруг солнца, прозрачный. А какие здесь восходы и закаты.
Сегодня небо голубое-морозное и ни единого облачка.
«Веласкеса» читаю. У нас в энциклопедии есть «Портрет графа Оливареса».
Я в детстве листал тома и этот портрет остался в памяти: напыщенный дядька с усами и бородкой. Такой, запоминающийся.
Веласкес и Филипп 4. Придворный живописец. Парадный портрет и реализм. Так у него цельно. А колорит, а воздух-свет! особенно в «Пряхах». В Испанию, в Мадрид, в музей Прадо и там Веласкесу внимать…
А какое благородное сострадание, сочувствие людям униженным и оскорблённым в самой своей человеческой сути – королевским шутам. И в тоже время – над всеми, или, точнее, несколько в стороне от всех – «Автопортрет» из картины «Менины»…
20.1.73.
До 1 мая всё меньше и меньше, а 1 мая кончится учебка. Была контрольная по спецподготовке, получил 5. Но это случайно. Нет у меня никаких способностей радиста. Передавать – пожалуйста, а на приём – не улавливаю.
Как медленно, как мучительно тянется время…
23.1.73.
По спецподготовке за приём получил 3, за передачу 5. Приём у меня идёт. Кисть подвижная, легко ходит. Но как в фильмах показывают, как радистки передают, - это что-то из области фантастики.
Есть в истории литературы такая оригинальная личность – Бернард Шоу. Помнишь его пьесу «Пигмалион»? Читаю про него книгу из серии ЖЗЛ.
Написал Э. Хьюз. Ну и чудак этот Шоу.
Бернард Шоу:
«Я давно уже перестал праздновать свой день рождения и не вижу причин, почему я должен праздновать день рождения Шекспира».
«Нам говорят, что когда Бог создал мир, он увидел, что этот мир хорош.
Чтобы он сказал сейчас?»
29.1.73.
На учения пока не уехали. Готовимся. Сегодня-завтра поедем или не поедем. У нас морозы -46, -43. Терпимо. Только когда от учебного корпуса до казармы дошагаем, сапоги снимешь, а там такой иней красивый…
Возвращаемся из учебки, воздух – заледенелыми столбами, уже смеркается, почти вполнеба – заря, такая же стылая, как и всё вокруг.
Алая, пылающая заря, горит и на глазах гаснет, а красно-розовый, лилово-фиолетовый отсвет ещё долго светит нам дорогу;
Такие моменты, когда остро и пронзительно что-то природное врезается в душу, в самое нутро, врезается навсегда, такое вот природно-человеческое слияние что ли, – неповторимы и удивительны…
Здесь, в этом же ощущении-переживании, в этом чувстве есть ещё как бы намёк, предсказание, предвиденье - жизнь - вечное, непреходящее чудо;
Острое, мучительное переживание – словно воздуху не хватает, словно совсем сейчас от такого чуда пропадёшь в этот закат навсегда.
В этом чувстве и боль, мучительная боль: ну и что? было и не стало? поделиться, передать, пережить такое с кем-то вместе – нем мой язык…
И почему так это трогает, заводит, почему от этого так больно – всего лишь вечерняя заря, как вчера, как завтра, как всегда…
3.02.73.
На учениях были два раза, и если серьёзно – ничего не делали, связи, как ни странно, нашей никому не надо было, валяли ваньку. Бедный ванька. Весь-то он извалянный…
Сегодня до обеда сидели в учебном корпусе – учили устав. После обеда тоже самое. Ничего интересного, каждый день одно и тоже. Даже в воскресенье и в субботу. Только и отличие, что кинофильм прокрутят…
13.02. 73.
Зря ты на меня обижаешься, что письма редко пишу. Понимаешь такое слово – некогда. Нас тут гоняют как псов бездомных. Кончу учебку – буду писать чаще. А пока всё по команде…
Да, читать, урывками, успеваю…Но ведь это читать. А писать…надо как-то устраниться от всего: от мата, от гоньбы, от дурацких разговоров, от «сотоварищей» - трудно, а чаще и нельзя, некуда…
Сейчас у нас политподготовка, и я старательно конспектирую классика
марксизма-ленинизма. Спать хочется, да ещё как. Понимаю, что спать – мещанство. Как говорит наш сержант-зануда: 15 минут сна в сутки – и порядок. Меньше сна – больше жизни. Ему – весело…
Бернарда Шоу у меня кто-то позаимствовал, пропала книжечка…
20.02. 73.
Был смотр ротной самодеятельности. Я тоже немного выступал.
Сыграл «Коробейники». Была наивная и потаённая надежда: может быть меня за таланты невообразимые в учебке после учёбы оставят?
Но среди нас на самом деле есть талантливые ребята. Один – аккордеонист, он после училища, так на аккордеоне он что хочешь зашаривает. Куда мне.
22.02.73.
Учебка закончится, закончится служба. После армии что делать? Куда податься? А стихи советских поэтов, в своём большинстве, мне не нравятся. Они плоские, неправдашние, одна в них трескотня и рифмоплётство.. Тут ты меня не уговоришь.
У нас чувствуется «дыхание весны». Наверно, это мне только чудится, желается.
Уром морозец. Завтра у нас праздничек. Парадку (парадную форму) одели, вечером кинофильм будут крутить.
Куда девается наше служебное время?
После завтрака до обеда мы в учебке. После обеда до ужина – учеба, самоподготовка, работы. После ужина до отбоя время личное: подворотничок подшить, сапоги начистить ну и всякое такое.
В воскресенье опять гонят нас в учебку – уставы зубрим.
25.2.73.
Воскресенье. Отдыхаем. В расположении поставили перекладину. Тренируемся: подъём переворотом, подтягивание, выход силой.
ЖЗЛ под рукой, «Шекспир». Довольно-таки тёмная история с его биографией. И на самом деле, кто эта леди его сонетов?
Как-то мельком упомянуто, что есть литературоведы, которые отрицают, что такие гениальные трагедии мог написать какой-то там Шекспир, сын ремесленника-торговца, - слишком умный и образованный. Такое как бы мог написать только представитель аристократии. Ну при чём здесь это? Шекспир есть Шекспир. И вообще странно. Был Шекспир, а потом вдруг кому-то «жёлтая вода» в голову ударила, или решил о себе мяукнуть, и вот нате пожалуйста: а был ли Шекспир? Был! и будет – навсегда!
Сонет 66:
«Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж
Достоинство, что просит подаянья,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье,
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывёт,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Всё мерзостно, что вижу я вокруг…
Но как тебя покинуть, милый друг!»
10.03.73.
Как долго тебе не писал. Сначала дрова складывали, потом на лесозаготовки.
Приезжать сюда нет необходимости. Вид у меня – никакой, лошадка рабочая.
А переговоры? Ну что я тебе скажу? Кругом люди, каждый своё талдычит. О чём принародно сказать можно: партия – наш рулевой, Ленин и партия – близнецы-братья…
А что хочется? Звёзды над нами и мы вдвоём…
А пока монастырь и исключительно монашеский образ жизни…
Девицы есть.
Несколько дней назад выстроили на плацу весь учебный батальон. Комбат вызвал из шеренги бойца из учебно-боевой роты, поставил лицом к батальону: такой-сякой, ходил в самоволку, подхватил венерическое заболевание. К учёбке по вечер и ночью приходят девицы. Общаться с ними
очень вредно для организма.
Мы, когда уходим дежурить в учебку (такое дежурство нам, как отдых), получаем строгий наказ, девицам не открывать, в связь не вступать, чревато последствиями весьма неприятными.
Какие девушки?! Приём-передачу учить, уставы учить, обмундирование в порядке должно быть, в наряды ходить, выспаться ба на вольных хлебах без надзирающего ока. Какие уж тут девушки! Девушки – потом. Норматив на приём-передачу выполнить – вот это да.
Дежурил в учебке в дневное время в воскресенье. К нам в учебную дивизию прибывал генерал Лелюшенко, если я не ошибаюсь. Помню, что очень большой и очень значимый генерал, судя по тому, какая вокруг началась суета и беготня.. Всё начальство с лица спало. Всё скоблили и чистили.
Плац буквально вылизывали. В день приезда, в воскресенье, всех разогнали кого куда, в том смысле, чтобы по дорогам и между корпусами никто не болтался. Курасантов, раз воскресенье, загнали в ленкомнаты и на всякие внутренние тихие работы: вроде и отдыхать, а всё равно что-то делать.
А мне с товарищем повезло. Послали нас в учебку и приказали даже носа не высовывать. Целый день читать – чего лучше.
Я книжку с собой взял. Название не помню точно, но содержание помню хорошо. Она была посвящена художникам барбизонской школы. На хорошей бумаге, с хорошими репродукциями. До этой книжки я про барбизонцев ничего не знал. За окном ещё только чуть-чуть проглядывала весна, но как-то странно соединились и мартовский предвесенний день, покой и тишина в учебном корпусе, обыденные, скромные и проникнутые лирическим чувством пейзажи барбизонцев, и даже не вспомнилось – пришло само собой – Миньяр, Аша, Липовая гора, Остров, скалы, лес, родники, наша осень. Как музыка зазвучали: лес Фонтебло, Теодор Руссо, Жюль Дюпре, Шарль Добиньи, Диаз де ла Пенья «Осень в Фонтенбло».
Можно сказать – осенило, осветило – ещё робко, намёком –
самое прекрасное, самое сердечное –
в простом и обыкновенном.
Надо учиться видеть…
13.3.73.
Ты пишешь о весне, а мне по душе осень. Весна бурлит и клокочет, в ней много шуму и много показного: воды несутся, прямо вот так сейчас, и всё смоют, а пройдёт пара недель, и утихомирятся воды и птицы. Жизнь вернётся на круги своя. Чего было скакать и надуваться.
Осень располагает к размышлению.
Читаю ЖЗЛ «Золя». Может быть и правда ничего сочинять не надо, а вот писать всё, как есть. Загвоздка. А разве в жизни обычной мы говорим правду?
Это в принципе невозможно. Всегда приходится что-то выбирать.
Начали изучать военную психологию и педагогику. Элементарные положения, азы, а всё равно интересно.
Учебка надоела до зубовного скрежета. Нудно, однообразно. Скорей бы в Германию. Смена впечатлений.
Гофман: «…судя по тому, что я знаю и читал о любви, это, собственно говоря, род психического недуга, который у человеческой породы выражается в особых припадках безумия; они принимают какое-нибудь существо совсем не за то, что есть на самом деле…».
Может мы тоже, того-сего…
17. 3. 73.
Сегодня суббота. До обеда работали, теперь отдыхаем. Трое суток работали на дальнем полигоне. То снег тает, то ветрище холодный.
Был на танкодроме. Вокруг БМП ( боевая машина пехоты; похожа на танк, только башенка меньше и пушечка махонькая), ходил кругами: вот бы прокатиться.
На полигоне танкисты навыки вождения отрабатывают. Танкистам – завидую. Хотя завидовать и нечему. Всё-таки связь – аристократия войск. Ещё говорят – королевские войска. Как-то пока не ощутил.
На полигоне живём в «вагончиках», крытых кузовах-кабинках, снятых с автомобилей. Каждый вагончик – на четверых. Есть матрасы и одеяла. Есть маленькая печка-буржуйка. Питаемся сухпайком: каши с мясом, чай, сахар.
Мы в низинке, в долу, рядом небольшой лесок. В лесу, в основном, ивняк, ольха, есть берёза.
Несколько вагончиков под учебные занятия. Везде с нас требуют порядок, чистоту. Мыться – негде. Туалет – на вольном просторе. Дрова заготавливать самим. Топор и пила – тупее не бывает. Дровишки наготовим кое-как, их ещё надо подсушить, горят плохо. Днём постоянно топим печку, следим, кто не за радиостанцией, а ночью кого-то на дежурство. Но дежурный тоже человек. Вечером у нас тепло, хоть до нижнего белья раздевайся. Благо, если ночью
кто-то не поленится и подкинет веточек. Но в любом случае к утру в вагончике – колотун-бабай. Из-под шинели вылезать не хочется: сыро и холодно до дрожи. Сержант дверь нараспашку: «Подъём!» День начался. Туда-сюда сбегали, кое-как умылись. Распределились-разделились: кому –прибираться, кому тащиться за дровами, кому – на занятия.
Быстро дичаем в смысле внешнего вида и, наверно, внутреннего, хотя сержанты с нас требуют образцового вида и порядка в вагончиках. Может вид у нас и нормальный, но ведь мыться – негде, от печек – копоть. Мы все насквозь продымились, рожи в саже, чумазые как черти. Руки моем, но они от грязи и талой ледяной воды – серые, всё равно грязные, и ощущение будто ты сам весь в какой-то липкой плёнке, которую невозможно с себя содрать…
22. 3. 73.
Готовлюсь к заступлению в наряд
По политчасти нас здорово подковывают. Политинформация каждый понедельник и четверг. Рассказывают больше о съездах всяких, встречах.
А что происходит в мире, слыхом не слыхивали, видом не видывали. Сейчас стали нажимать на устав.
Поедем в ГДР числа 10 считаю, что 1 мая будет малый дембель, конец учебке.
Было такое настроение, что был готов в морду дать всякому, кто скажет, что спорт – полезная вещь.
Дадут пудовые лыжи с резиновым креплением, не накормят по-настоящему и в самый сильный мороз погонят 10 км. Пробежишь 10 км, на кровать не бухнешься, а такой вот мокрый – в учебку, устав учить. Чихал я на такой спорт.
Физические данные мои были весьма посредственные, особенно перекладина меня удручала. Подтягиваться я ещё с грехом пополам мог, норматив выполнял. Подъём переворотом, если сапоги скинуть – пожалуйста, а сапогах – еле-еле. Тренировался, тренировался, но больших успехов не было. Уже в Германии я мог образцово показать молодым солдатам, как надо выполнять упраженения на перекладине.
Кросс мне был не в тягость, бегать я мог. Конечно, пробежки, особенно в противогазе, изматывали. Но я мог терпеть, терпеть так, что другие уже сдыхали, а я на ногах держался. Были ребята, которым что перекладина, что брусья, что «упал- отжался», что гусиный шаг, что кросс – всё нипочём. Хотелось натренировать себя, чтобы быть таким же.
Сделал для себя открытие: мышцы сами по себе ничего не значат. Значат
психологическая структура личности, характер. В армии, когда физическая сила и характер соответствуют, появляется вожак, лидер. Но часто бывает и так, что в группе – отделение, взвод, рота, признанное превосходство приобретает солдат с ярко выраженными качествами хищника, зверя, всегда готового загрызть любого, кто встанет на его дороге. Это как бы на нём «написано»: внешний облик, походка, манера поведения, речь, обращение «со товарищи» и с теми, кто ниже. Его не запугаешь, он со своего не сойдёт, останется при своих, себе не изменит. Пока такой в молодых ходит, ведёт себя, как и все, в пределах правил, но все чувствуют, что на нём много не проедешь. И «старики» это чувствуют, в отношениях с таким границ не переходят, больше, как бы по-дружески: ты за меня в наряд сходишь, а то мне форму надо ушить, и т. д. А когда такой сам становится «стариком», то устраивает свою армейскую жизнь так, как душа его желает, но опять же в пределах правил. Противоречие есть, но это противоречие жизненное: обычно такие сослуживцы очень тонко чувствуют грань, что можно, а что нельзя, границу не переходят – кроме сильных волевых качеств, они ещё и умные.
У нас в учебке среди курсантов такие ребята были. Что с ними стало, куда их занесло?
А сержанты, что были для нас истиной в последней инстанции, - ребята обыкновенные. Дожидались дембеля. А нас гоняли, потому что так положено, что иначе и научить служить нельзя. Не самодуры.
И в ГСВГ, в роте связи, где я после учебки служил, порядки были терпимые, не то, что творилось в батальонах.
24. 3. 73.
Поводов повеселиться хоть отбавляй.
У нас у каждого теперь во внутреннем кармане гимнастёрки – столовая ложка. А в столовой ложек нет. Два дня без ложек ели. А всё потому, что у нас на учения уехали УБР (учебно-боевая рота), пехота и танкисты, и все ложки из столовой стащили.
Прочитал ЖЗЛ «Диккенс». Я ещё в школе брался за его «Записки Пиквикского клуба» - такая тягомотина на первых страницах, а дальше уже и не заглядывал. Но ведь говорят и пишут, что значимый писатель, может быть когда-нибудь снова за его книги возьмусь.
27.03.73.
В наряде на кухне были. Самый противный и тяжёлый наряд. Переодеваемся в склизкие и мокрые спецовки и на всю ночь на кухню, картошку и лук чистить. А днём бачки по столам растаскивать, чашки-ложки. Наряд на кухню, а поесть – ни-ни, лишнего ничего не дадут, не добавят.
На дворе – весна. Ходим по уши в воде. Портянки всё время мокрые, хоть выжимай. За исключением одного-двух чмошников во взводе, которые всё время норовят в санчасть умыкнуть, никто не болеет. Все веселы и бодры и не очень сыты. Опять же никто не похудел, а некоторые даже ряху стали наедать.
Книги, книги. Сколько ещё надо прочитать.
5.04.73.
На политике проходим педагогику. Учебка надоела. Скука. Сегодня опять на два дня уезжаем на полигон. Будем опять же бодро и весело переносить тяготы армейской службы. Тяжело в учении – легко в бою. Это, конечно, утешает, но мало. По правде сказать, совсем не утешает.
Опять не помыться, не поесть – кто успел, тот и съел. Опять весь липкий, в саже.
Ночью проснулись от стуковенья и криков: кто-то кого-то молотит за нашей кабинкой спаленкой. А есть у нас такой Пирожков, дома хорошо кормленный и здесь своего не упустит. Как-то он умудрился, смотался в деревню, надыбал самогонки, с кем-то распил, а после того потянуло его кулаки почесать. Стал приставать к парню из коми-зырян. А парень тихий. Мы все выскочили, а коми-зыряне сразу за своего и Пирожку сильно навешали.
Но драка была злобная, благо, что ни ножей, ни автоматов не было. А кулаками друг друга месили во всю силу. Носы, естественно, поразбивали, кровь, слюни, сопли смешались в кучу. Но опять же, драка по-честному была: только на кулаках, никто никого никуда не пинал, исподтишка не бил.
А как упал, то и не трогают. Рожи помыли, да и легли спать.
19. 4. 73.
Экзамены с 24. Первым сдаём политику. Конспектов куча. Вопросы заранее раздадут. Время на подготовку предоставят. Сдадим. Куда денемся.
У нас лето. Жарища до 20 градусов. Притом строевой стали часто гонять. Много занимаемся в поле: ТСП, ЗОМП.
Тренировки до потери пульсации. Но если ядерный взрыв, это такие страсти-мордасти, что всё равно не спасёшься. А нас всё гоняют и гоняют, тренируют и тренируют. Командиры-благодетели! Зря всё это. Вся земля сгорит в адском пламени.
Но с другой стороны – тренировка физических и морально-волевых качеств.
И нормативы, нормативы, нормативы.
…Зря ты на меня нападаешь. Да, «Артаксеркс,Аман и Эсфирь» теперь у меня в записной книжке, да, вырвал картинку, да, из книги вырвал. Меня никакие угрызения совести не мучают. Если бы можно было, вообще бы всю книгу стащил. Ведь всё равно никому она не нужна, никто её не читает…
ТСП – тактико-специальная подготовка.
Задача: быстро приготовить радиостанцию к работе, установить связь.
Машина на стоянке. Команда: «К развёртыванию радиостанции приступить!»
Провода подсоединить, телескопическую антенной раскинуть, частоты приёма и передачи установить, связь установить. Готово!
Чтобы добавить приятности, задачу командир усложняет:
норматив выполняем в противогазе и ОЗК. В нём, как в этом самом… В нём сразу весь потеешь и дышать нечем.
Перед экзаменами всю роту тренировали: старшина заскучал.
Наводили порядок в казарме, а потом вывели в «поле»: крутой склон и внизу снеговая каша-вода. Каждому взводу своё задание по ЗОМП или по ТСП. Для особо отличившихся несколько железных пустых бочек.
Старшина:
-Раз плохо доходит через голову, быстрее дойдёт через руки-ноги.
«Удачливые и счастливые» бочки в одну линеечку поставили.
Старшина, а за ним и сержанты с превеликим удовольствием бочки пнули, и они вниз по склону покатились.
Особо одарённым и отличившимся, особенно хитроумным и хитрожопым команда:
-Догнать и доставить обратно.
Полетели гонцы выполнять приказ.
Склон крутой, внизу пологий – бочки далеко катятся.
«Орлы» бочки догнали, покатили обратно.
Старшина не подгоняет, старшина спокойно поглядывает на часы:
-В норматив не уложились!
Покатились бочки опять по склону.
А чтобы остальным было не скучно стоять, команда:
-Рота, со склона вниз и обратно. Время пошло!
Вниз-то оно хорошо. Чего бы и не прогуляться. Вверх – надо постараться.
Кто отстал – придётся повторить.
30.4. 73
Делать абсолютно нечего. Наш взвод на время праздников - пожарная команда. Такой бы наряд да на все два года службы.
Унылости нет, есть надежда: скоро, скоро закончится учебка, а там – «перемена климата». Интересно на Германию поглядеть за просто так и за бесплатно. Какая она такая заграница.
Роберт Бёрнс:
«В горах моё сердце…Доныне я там.
По следу оленя скачу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах моё сердце, а сам я внизу.
Прощай моя родина! Север, прощай, -
Отечество славы и доблести край.
По белому свет судьбою гоним,
Навеки останусь я сыном твоим!
Прощайте, вершины под кровлей снегов.
Прощайте, долины и скаты лугов,
Прощайте, поникшие в бездну леса,
Прощайте, потоков лесных голоса.
В горах моё сердце…Доныне я там.
По следу оленя скачу по скалам.
Гоню я оленя, пугаю козу.
В горах моё сердце, а сам я внизу!»
Роберт Бёрнс:
«Тот, кто делает всё, что может, когда-нибудь сделает ещё больше».
4. 5. 73.
Работали на полигоне на радиостанции. Учёба во многом формальная.
Мы ведём прием-передачу, но наши радиотелеграммы серьёзно никто не проверяет. Я сначала пытался записать то, что слышу, а потом стал писать группы ( цифры по пять знаков) что называется от балды – всё нормально, приём-передача были успешные.
Сегодня опять 10 км бегали.
Потом три серии подряд «Неуловимых» смотрели.
В армии запросто можно отупеть. И уже тупеть начинаешь.
Словно задача перед командирами поставлена – довести до животного состояния. А кто будет боевую задачу выполнять? Даже правильно кросс пробежать мозги надо иметь. А если чуть выше?
Единственное развлечение – в субботу и в воскресенье кино крутят..
Насчёт Петрарки. Все стихи он посвятил одной Лауре, а в жизни изменял ей сколько угодно. Стихи – это стихи , а жизнь – совсем иное, или не так?
Бальзак вон тоже своей Эвелиночке 15 лет письма строчил, а как ночь придёт, кофе жутчайшего напьётся, с несколько десятков страниц своим ужасным почерком накарябает, что потом в них сам чёрт ногу сломит, и от усталости-писанины с чёрного входа очередную подружку запустит. А куда денешься? Природа! Наверное, шучу я. На самом деле, если нет чувств, то ничего путного не выдашь. А всю жизнь поклоняться надо и верить в то, чему поклоняешься.
Петрарка:
«Благословляю день, минуту, доли
Минуты, время года, месяц, год,
И место, и предел чудесный тот,
Где светлый взгляд обрёк меня неволе.
Благословляю сладость первой боли,
И стрел целенаправленный полёт,
И лук, что эти стрелы в сердце шлёт,
Искусного стрелка послушен воле.
Благословляю имя из имён
И голос мой, дрожащий от волненья,
Когда к любимой обращался он.
Благословляю все мои творенья
Во славу ей, каждый вздох, и стон,
И помыслы мои – её владенья».
Наверно, Франческо гордился собой: вот ведь как я люблю, вот как поклоняюсь, вот как могу выразить – навсегда останусь в памяти человечества ( и правильно рассчитал: Петрарка и Лаура - это навсегда).
Он поклонялся, дышать ему было нечем, а Лаура исправно рожала от мужа детей, жила тихой семейной жизнью и, наверное, ей было всё равно, кто там ей восхищается. Но как бы то ни было, чтобы так написать, надо сильно чувствовать. У Петрарки – чувство не придуманное, но мало материальное,
больше такое, космическое, что ли.
Живём мы в «глухом лесу», в глухомани в прямом и переносном смысле.
Политинформации очень много, но ничего существенного не говорят: каждодневно готовимся к третьей мировой войне.
Американцы побывали на Луне. Мы об этом узнали неделей позже. Скрыть что ли хотели. Обидно, что американцы нас обогнали. Вот тебе и «космические корабли, которые бороздят просторы вселенной». Корабли-то корабли, только не наши. Очень обидно.
май 1973
Наконец-то свершилось то, о чём мечтал 5,5 месяцев.
Наступает КОНЕЦ УЧЕБКЕ! Впереди ГДР.
Скоро я буду дальше Варшавы, но ближе Парижа.
Каждый день вычеркивал в своей записной книжке.
Бесполезные дни, ненужные дни.
Учебка прошла, о ней вспоминать не хочется.
Ещё полгода перетерпеть, а там и до дембеля недалеко.
В учебке, наверное, первый день никогда не забудется и 1 апреля.
1 апреля нам устроили первоапрельскую шутку. 31 марта мы работали на разгрузке, а потом вместо кино ходили строевой. На следующий день опять ходили строевой, кросс 1 км. После обеда какой-то укол против чего-то поставили. Левая рука сразу как парализованная: не пошевелить. После этого опять погнали разгружать дрова. Ладно, дрова кое-как разгрузили. Пришли в казарму уже в час ночи. А на следующий день – учёба и наряд на кухню. Всё это можно перетерпеть, выдержать, но нельзя же к солдату относиться к животному. Какие-то опыты на нас проводят. Неизвестно, какие уколы ставят. Ничего не говорят, не объясняют.
Гоняют на работы. А на работы курсантов не должны посылать. Мы учиться должны. Через полгода – командиры отделений. Кого и чему научим? Да и это ладно. Но сказать зачем и для чего нужно – нельзя что ли?
Редко когда спишь все 8 часов. А некоторые так ночами в туалете и торчат – осознают свою никчемность и бесполезность.
В армии служить можно, если всё делается по писанному закону.
Но в армии царят законы неписанные…
С нашего месячного довольствия умыкнули сколько-то на лотерею.
Конечно, никаких лотерейных билетов не дали…
Учебное подразделение я закончил на «отлично». Да, что-то я делал на отлично, но в целом всё же наше обучение было во многом формальным. Настоящей выучки – как до луны.
Присвоили звание сержанта, три жёлтые лычки поперёк на чёрных погонах – смотрятся, но с идеей связать свою жизнь с армией, поступать в военное училище, навек распрощался - не моё.
5 мая и учебке сказали: «Прощай!». Путь-дорожка – в Германию.
Последнее построение. Мы – уже не курсанты, сержанты и младшие сержанты, новенькие, в парадной форме.
День хороший, в меру тёплый, солнечный. Рядом с каждым – вещмешок, шинель-скатка. В вещмешке наше обмундирование. Нас проверяют – внешний вид, проверяют вещмешки.
Напутственное слово, марш «Прощание славянки» - только не на дембель, а в Германию. Поезд уже стоит, расселись по плацкартным вагонам – очень даже ехать можно. Маленькая передышка. На мир посмотрим, пусть даже из окна вагона. Командир есть над нами, но команд нет. Вроде даже как сами по себе. Только из вагонов категорически запрещено выходить. Поехали!
Как ехали и доехали?
Выехали в 5 часов вечера.
Часов в 11 вечера прибыли в Челябинск. На станции около часа стояли. Наблюдали за гражданскими. Они – другие, или мы стали другими. Мы словно 10 лет живых людей не видели.
В нашем взводе обстановка мирная. А в других начались разборки. Кто-то кому-то морду в тамбуре разбивает, видимо, за всякие добрые дела. Кто-то в силу физической значимости начинает гонять того, кто послабее. Сильно сплочённая группа ухитрились достать вина и распить. Теперь пытаются что-то друг другу рассказать, а кто-то пытается петь.
Но это мелочи. Дорога – прекрасна. Смотреть – не надоедает.
Челябинск проехали ночью, а Ашу – днём.
Парни подшучивают, достают:
-Чё, может прыгнешь?
Поезд идёт медленно. Огибаем Казарменный гребень. Скоро переезд.
Там, у Липовой горы, дом на улице Толстого, там родители, сестрёнка. По другую сторону от железной дороги – метзавод, Старая горка, Новая горка, Дубовая горка. На Дубовой горке – бабушка…Ладно, немного осталось. Всего-то полтора года.
До Бреста ехали в пассажирских плацкартных вагонах. Везли окольными путями. Но всё же проезжали Уфу, Ульяновск, Рязань, Смоленск…
До самой Польши нас из вагонов не выпускали. Самые приветливые жители, которых мы встретили – рязанцы. Смоленск – полное равнодушие. Минск старался за наши деньги нас накормить.
Польша шокировала: кто идёт? мужчина или женщина? польские подростки сущие бизнесмены: или выпрашивают что-нибудь на память или предлагают «шух» - обмен. Обменять могут всё на всё или тихо увести, даже не сказав спасибо. Меняют, начиная от авторучки до золотого кольца:
-шух?
-шух!
На границе пересадили нас в европейские вагончики и покатили мы дальше. Привезли нас во Франкфурт-на-Одере в распределительный пункт, пересылку. Накормили и приказали ждать. Чего ждать?
Перед казармами – небольшая площадь. На столбе – динамик. Время от времени начинают перечислять фамилии и указывают, где строиться. Пока тебя не назвали, можно ходить где угодно в пределах территории вдоль и поперёк.
Там я встретил своего одноклассника – Фаниля Хасанова.
Обозреваю голубое небо, вдруг кто-то по спине хлопает: Фаниль! вот так встреча! Он тоже из учебки, сержант-артилеррист.
Рассказали друг другу о своих впечатлениях и распрощались: труба зовёт!
В пересылке ходит много организаторов-наборщиков: в спортивные роты, в художественную самодеятельность армейскую, ищут мастеров-умельцев. Один из таких набирал баянистов в армейский ансамбль.
Я тоже хотел попытать счастья. Но куда там – уровень высокий, ребята после училища. Послушал, как они играют и тихо отошёл. Так что с мечтой о синекуре пришлось расстаться. А так было прекрасно: ездить по всей ГДР с концертами, Германию посмотреть.
Собрали нас команду и отправили в Галле. А уж в Галле окончательно распределили в 68-ой гвардейский полк в округ Вёрмлиц. Это пригород Галле.
В полку – ещё одно, последнее, распределение - в роту связи. «Сдали» каптёрщику, дембелю, котрый со дня на день должен был отправиться в Союз:
-Как там, в Союзе?
-В Союзе хорошо…
Когда мы уже по Германии ехали, дембеля со встречных поездов кричали нам:
-Сынки, вешайтесь!
Какая она будет, здешняя служба?...Надо привыкать…
Дембеля отправились в Союз, а будущие дембеля, «старики» и «деды» взяли бразды правления в роте в свои руки.
Сильно злобных стариков у нас не было. Не было у нас в роте унижений и издевательств, гонять - гоняли. Но нам, тем, кто уже полгода прослужил, было легче. Хотя, конечно, наряды за старика стоять, - это обязательно.
Я попробовал было выступить, но пыл мой быстро угас – Система. С наскока не возьмёшь, или силы духа не хватило.
«Старик», нормальный парень, провёл со мной разъяснительную беседу.
На самом деле – беседу, без всякого рукоприкладства. У нас дедовщина была вполне приемлема.
Смысл разговора:
-Чего ты выступаешь? Так принято. Сегодня я к дембелю готовлюсь. Завтра ты. Я вчера за «деда» дежурным по роте был, сегодня ты за меня, завтра за тебя молодой отдежурит. Сержант, рядовой – не имеет значения, ты ещё только первый год служишь. Не выступай – служба нормально пойдёт.
Так принято в армии.
Но ведь не было в армии дедовщины, не было. Расцвела она пышным цветом при попустительстве отцов-командиров. Им-то кайф: в роте порядок. А каким это способом достигается – наплевать.
Прапорщикам вообще это в порядке вещей: они по сути ещё только вчера стариками были. Один из вновь обученных, вновь прибывших прапоров попробовал выступить, но его старики быстро на место поставили: ты служил, сам стариком был, а теперь против – не выйдет.
Надо сказать прапорщиков, сверхсрочников, в солдатской среде презирали, считали их за лодырей, которые норовят откосить от настоящей работы, от жизни и работы на гражданке. Это - дармоеды.
У нас в роте их перебывало штуки четыре. Один более-менее нормальный.
Двое – служаки, из кожи лезли, чтоб всё было как положено. Всё бы хорошо, да им ума не доставало, как уставной порядок в роте навести.
А один был – интересная личность, самый ветеран из сверхсрочников.
Любил рассказывать, как они в 68 году в Чехословакии мятеж подавляли, прокатились с ветерком. Очень уж любил потрепаться. У нас в роте кличек не было, а у него кликуха была: Пиз…бол.
Он и на самом деле Пиз…бол. Вместо того, чтобы наряд объявить или какую- работу в тягость придумать, в канцелярию пригласит и начинает часа два а то и больше болтать о чём угодно и воспитывать:
-Ты такой-сякой службы ещё не понял. А я вот два года назад…и т. д. Больше всего рассказывал, как он в отпуске на гражданке отрывался, всё про своих девочек распространялся, как они его обожают, как слезами умываются, когда его провожают, какие слезливые письма пишут.
Подтянутый, ловкий, на турнике что хочешь делает, аккуратный, но – выёб…ый. Никогда не злился. Всё у него шуточки-прибауточки:
-Ну что, утомились. Давайте, давайте, разомнёмся немного, по полю побегаем. День хороший, хватит ключом настукивать.
Противогаз, ОЗК с собой. Начинаем отрабатывать нормативы по ЗОМП.
Погоняет он нас, семь потов с нас сойдёт – перекур.
Рассядемся, а он продолжает свой бесконечный рассказ:
-А была у меня подруга в этот раз, как подо мной вертелась!
Нам тоже есть свои радости: небо голубое, золотое поле, противогаз и ОЗК,
и, чтобы ценили время как величайшую драгоценность, - нормативы на все наши увеселения.
Сама часть, в которой мне довелось служить, мне очень понравилась:
везде брусчатка, газоны, подстрижено, подметено, в казармах – отдельные комнаты на 10-12коек, то есть на отделение, туалет, умывальники – добротно, цивильно.
Только баня-душевая никакая. Никогда в ней жару не было, какие-то мочалки валяются, хозяйственное мыло – склизь весьма невзрачная.
Большой клуб и современные фильмы. Библиотека небольшая, но очень уютная и библиотекарша к месту, молодая женщина, такая маленькая сдобная пампушка, приятная во всех отношениях.
Там была вполне современная чайная. А сколько там было всего вкусного, а все вкусности были заграничные – германские.
Хотелось сладкого. Всегда. Нам выплачивали энное количество марок и пфеннигов. Какую-то часть забирали в виде дани «старики». Но что-то и оставалось – всё проедали в чайной. Причем сначала казалось, что никогда этими печеньями, конфетами, шоколадом, пирожными и тому подобное не наешься. А поел немного – и уже совсем и не хочется. Кто-то догадался, начал на огне проверять всю эту такую вкусную и приторную продукцию – горит, да ещё как!
Особенно маленькие пирожные-тартинки хорошо синим пламенем горят.
Был небольшой магазин для бытовых надобностей и к дембелю что-то подкупить. Был ещё и киоск – газеты и книги.
Должность у меня – начальник передвижной радиостанции малой мощности. Радиостанция располагалась на автомобиле на базе ГАЗ-63.
Эта радиостанция только числилась: была неработающая рация КВ, телескопическая антенна, неработающие рации УКВ. Её давно надо было списать или доукомплектовать. Как использовали на учениях? Как авто, командиров на учениях и маршах возить. На маршах с нами обычно ехал замполит. Перспектива была: в роте связи был ПУ (пункт управления; но там все передвижения происходили «по наследству»: дед ушёл, на освободившееся место бывший молодой из его отделения; у них свои коды, шифры, дежурство особое) на база бронетранспортёра, и был новенький ГАЗ-66, а на нём размещалась Р-125МТ: отдельный кузов, две кабины, одна для работы, другая для отдыха – столик и два места для сна и отдыха.
Оборудование – рация КВ, которой мы никогда не пользовались и две радиостанции УКВ с усилителями мощности, аккумуляторная батарея и бензиновый агрегат для работы в стационаре. Через полгода – «старик» на дембель, а я на место его. Хорошая перспектива.
Рота связи. Два взвода. Командиры взводов - лейтенант и прапорщик. Командир роты – старший лейтенант. Ребята – со всего Союза: Украйна, Казахстан, Одесса, Тамбов, Нижний Новгород, Сибирь, Челябинск, Ленинград, Донбасс, Средняя Азия, Наманган…
10.5 73.
Комиссии заездили. Затаскали проверяющие из армии, с дивизии, с Группы. Проверка боевых машин. За мою радиостанцию поставили глубокий неуд. Машина небоеготова. Теперь с утра до вечера на ней. А что толку? Доукомлектовать мне нечем. Ездили на учебные стрельбы. За 50 км прокатились…
Что читать?
ЖЗЛ «Бальзак» С. Цвейга, «Бернард Шоу» Хьюза. «КорольЛир», «Гамлет»,, «Ричард 3» Шекспира, «Отец Горио» Бальзака, «Красное и чёрное Стендаля,. рассказы Мопассана, «Старик и море» Хемингуэя,.
Научился бегать 6 км. Сначала казалось очень много, а теперь привык и даже нравится. У нас автодром и там круг как раз в 6 км. Начал пробежку и бросать уже не хочется.
Веласкес:
«Предпочитаю быть лучшим в изображении уродства, а не вторым в изображении красоты».
26. 5 73.
Дежурный по роте. Целые сутки: рота, отбой, рота, подъём, выходи строиться, рота, смирно, товарищ старший лейтенант, рота готовится к утреннему осмотру…, ружпарк, замок, печати, сигнализация, назубок – действия при объявлении боевой тревоги…, порядок в расположении, туалет, умывальники…после отбоя форма – аккуратно на табуретку, сапоги по линеечке, ладно, хоть не надо проверять, как спят защитники отечества – по уставу, или кому как желается. Порядок будет. Кому-то из молодых туалет драить, а старики «чифирят»: достали пачку чая, котелок с водой, два проводка, один к котелку, другой к бритве – лезвию; лезвие в котелок, свободные концы проводков в розетку – две секунды и вода закипает, пачку чая в котелок, настоиться, потом будут впитывать этот адский чай…
Кто-то из молодых хорошо «крутанулся», угодил «старикам» - достал в столовой картошки, луку; почистили, сковородка есть, масло есть, в каптёрке нажарили, сейчас вкушать будут. Нет, дежурного по роте не позовут, гады, самим мало, да и не ровня я старикам. А картошечки – хочется. И хочется спать. А спать – ни-ни, во всю ночь. Старики угомонились, притихло всё. Можно, дневального строго проинструктировав, где-то и вздремнуть. А вдруг дежурный по полку с проверкой нагрянет. Так в четверть сонного глаза всю ночь и проводишь.
Дочитал «Осуждение Паганини» Виноградова. Вот ведь какой уникум уродился. А в музыкалке нам про него ничего не рассказывали, да мы его и произведений не слушали. Надо будет обязательно послушать. Разучивал я в музыкалке «Тему Паганини». Такая она, драматичная, мне нравилась.
В библиотеке солидное собрание сочинений Шеспира в 8 томах. Я загорелся идеей все 8 томов прочитать.
Библиотека почти что домашняя, очень уютная. Библиотекарша мне уже разрешает в «книгохранилище», оно совсем небольшое, рыться.
Жалею, была возможность дожидаться дембеля в библиотеке. Нас, прибывших, когда на плацу выстроили, вопрошали, кто работал или имеет представление о работе в библиотеке. Я что-то засомневался. Пока я сомневался, какой-то боец вышел из строя. Теперь сидит в библиотеке, что-то переписывает. А у меня почерк – нормальный. И вообще для армии я сильно грамотный. Но – не надо было сомневаться. Эх, моя застенчивость болезненная. Как от неё избавиться?
Весна…а я жду осень. Люблю, мечтаю, жду…
31.5. 73
Пишу уже третье письмо из ГДР. Новостей особых нет.
Я теперь – «начальник штаба», писарчук роты.
Много странного в нашей армии. Логично, что мы должны заниматься каждый день – отрабатывать различные навыки, необходимые для выполнения воинского долга. А мы большую часть занимаемся всякой ерундой.
А у меня писанины – гора. Прапорщики и лейтенант, и комроты, им писать некогда, заполнять всякие журналы и ведомости, а может они просто неграмотные, а я за них, как пчёлка, тружусь, да ещё оформительской работы много. Пишу с утра до вечера. Оформляю Ленинскую комнату.
Писарем я стал случайно, но и отказываться не стал. Может в наряды меньше гонять будут да и от стариков подальше.
2.6.73.
Однообразие.
Подъём, зарядка, осмотр, завтрак., политинформация, учебные занятия, работа, обед, строевая и т.д.
Во всём, что делаем, очень много формального, внешнего. Мысль такая, что командиры только и думают, чем бы нас занять, а не о том, чтобы хорошо подготовить. Может, это только в нашей роте так.
Читать некогда, но урывками прочитал 15 том БСФ ( Библиотеки современной фантастики).
Что будет через 20 лет? Не могу себе представить.
А что будет в 2000 году?...
Пока такое представление, что 2000 год это так далеко и он никогда не наступит. А если всё-таки придёт, мы его встретим? Представляешь!
Необыкновенная архитектура, дома, дороги что-то вроде широких самодвижущихся лент, летучие автомобили. У каждого работа по душе. На Марс – пожалуйста, на Венеру – легко. А может и инопланетяне посетят, так сказать братья по разуму. Дружить будем, в гости друг к другу перемещаться
2000 год…наверное всё такое необыкновенное будет…
будет 2000 год…
Не знаю что мне нужно Иногда думаю: скучно жить на этом свете!
А на том? На том – веселее, там людей больше, причём очень интересных.
А здесь скучно, уныло. Для чего человек живёт и что человеку надо? Один человек – нуль, даже меньше нуля.
Что здесь? Чужое небо над головой, чужая трава, деревья, дома. Воздух чужой. Ночью нам виден чужой город.
Всё чужое – язык, характеры, даже одежда.
Чужое – интересное. Всё же люди – везде люди. А я смотрю на них, как из другого мира: как одеваются, ходят, разговаривают. А больше всего меня занимает окруженье – заборов нет, дороги везде – у нас таких нет - или брусчатка или асфальт.
Очень много велосипедистов. Старушонка, в чём душа держится, а лихо катит на велосипеде. Велосипедов у них много разных модификаций, на любой вкус. Много машин. Города – просторные. Новая и старинная застройки удачно сочетаются. Вдоль дорог – насаждения, обычно плодовые деревья, яблони или груши. Ложатся немцы рано, рано встают.
Очень аккуратно, очень чисто. Но в воздухе – запах дыма. Топят бурым углем, очень похожим на торф. У них уголь в брикетах. Везде ощущается запах торфяного дыма. И Заале у них вся отравленная, в ней даже руки нельзя помыть, и пахнет химией. А у нас? А у нас в реке свободно можно купаться и в лес идти куда хочешь. Здесь – не так. Всё расчерчено и пронумеровано.
14.06.73.
У нас ЧП в дивизии: один молодой солдат бросился под поезд, не вынес издевательств «старичков», то есть которые по 1,5 года отслужили.
Читаю Просперо Мериме: «Хроники времён Карла 9». Увлекательно пишет. Но и наше время интересное. Потомки будут завидовать нам. Человек впервые побывал в космосе, на Луне.
Дедовщина в нашей дивизии цвела. Дивизию лихорадило: то кто-то убежит, погуляет дня два и обратно в часть; то при неправильном заезде в бокс кого-то задавят, то самоволка, то заворот кишок со смертельным исходом. Почти каждую неделю ЧП.
Полк на плац. Стоим. Командир громы и молнии мечет на все наши головы.
а после построения, громов и молний, всё возвращается на круги своя…
Опять ЧП. Опять построение. Опять громы и молнии, опять по кругу
Командир известит, громы и молнии на наши головы полетят, и опять в прежнюю колею…
21.06.73.
Бальзак, Лондон, Ван Гог – люди, которые – жили. Дело даже не в том, что они сделали, дело в том, что они – жили. Свою жизнь прожить…
Как именно свою жизнь прожить?...
Кино, наше бедное кино, сколько серых, пустых никчемных фильмов. На меня и современная литература наводит уныние и скуку.
Читаю, хочу осознать, а всё равно, - пустая трескотня и неправда. Как это сказать? Ложный пафос…
А звёзды, они – над головой, они – настоящие. Там бесчисленные миры. На одном из них может быть кто-то вот так же задрав голову смотрит вверх, лицезреет звёзды и думает: на одной из них…
Паола Волкова «Мост через бездну. Великие мастера»:
«Тема одиночества, одиночества от невозможности найти общий язык с миром, проблема душевных болезней у такого рода людей – это вопрос очень сложный. У медицины и искусства здесь диагнозы точно расходятся. С точки зрения медицины – они люди больные, а с точки зрения искусства – они самые здоровые…из всех, какие только могут быть, потому что у них необыкновенно развиты рефлексы и умение проанализировать опыт своих собственных страданий, своих собственных страстей.»
Ван Гог:
«Признаюсь, не знаю почему, но глядя на звёзды, мне всегда хочется мечтать.»
28.06.73.
Я в наряде – дежурный по роте. В ленкомнате никого. А я всяческие думы думаю. Перечитал записную книжку, есть кое-что интересное.
Микеланджело:
«Молчи, прошу, не смей меня будить
О, в этот век преступный и постыдный.
Не жить, не чувствовать – удел завидный…
Отрадно спать, отрадней камнем быть…»
Киплинг:
«О, Запад есть Запад,
Восток есть Восток и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный господень суд.
Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края Земли встаёт…»
Р. Бёрнс (я тебе его посылал), напомню немного:
«Меня в горах застигла тьма,
Январский ветер, колкий снег,
Закрылись наглухо дома,
И я найти не мог ночлег.
По счастью девушка одна
Со мною встретилась в пути
И предложила мне она
В её укромный дом войти…»
Рабиндранат Тагор:
Переправа.
«Из двух деревень, разобщённых рекой,
Стремятся всегда к переправе одной
И те, кто покинул отеческий дом,
И те, кто вернувшись, спешит на паром.
А в мире в борьбе исступлённой тела,
Потоками вспенившись кровь залила.
Эпохи сменяются, годы летят,
Развенчанных топчут, увенчанным льстят,
И в жажде познанья приникли уста
К той чаше, где в нектар отрава влита.
И здесь только тайное имя хранят,
В стороны глядя, деревни стоят.
Одна переправа над щирью речной,
Тот из дому едет, тот рвётся домой»
Команда «Отбой!» , рота затихла. Я на крыльцо вышел, вечер созерцаю, сиреневый вечер. Трава, деревья, дорожки, серые стены казармы – все в холодных сиренево-голубых тонах. Над всем этим купол неба высокий и пустой. Скоро какая-нибудь звёздочка замерцает…
29.06.73.
В воскресенье смотрели «12 стульев». Очень даже отвлеклись от армейской тягомотины. Скоро марш. Надо радиостанцию готовить.
Прошёлся по нашему военному городку.
В разноцветных небесах звёзды подёрнуты дымкой. На коронах деревьев, на листве –фантастический свет фонарей. Выкроил немного времени. Прогуливаюсь, будто сам по себе и никаких команд и «стариков». Сколько же напитано всего, какая жизнь была здесь до нас, а сейчас – как это необычно…
Надо подстраиваться, чтобы не выделяться, быть как все. Не очень получается. На солдата положено сколько-то пачек сигарет или сахар.
Я не курю, получаю сахар. Уже не в ногу. Жажды выпить у меня вообще нет.
Опять не в ногу. Матом крыть кого не попадя. Это можно. Но можно и без мата. Суть не в том, кто какой. Нормальные ребята у нас в роте, а поговорить по душам не с кем. Шутки шутить да всякими прибаутками забавляться – да сколько хочешь, а поговорить, выйти за пределы дня?
6.07.73.
Вся наша рота связи разъезжается на учения. Я на своей машине. Но толку от нашей связи, все знают, никакого не будет, потому что не из чего её давать. Будем возить какого-нибудь командира. Числа 20 выедем на полигон на тренировки радистов. Здесь очень часто бывают учения, но я ещё ни разу ни на одно из них не ездил. Вот уже третий день пишу плакаты с 6 до 23 часов. Хожу только на завтрак, обед и ужин. И снова писать.
Перечитал «Алые паруса». Нет того пыла, с которым я прочитал «Паруса» в 15 лет. Надо полагать, вовремя прочитал, а сейчас – перечитывал с какой-то холодинкой.
Вчера снился сон. Так, всякая чепуха. Правда побывал в своём лесу. Очень часто вспоминаю свои горы. Надоели холмы и равнины. Поля, перелески. городки-деревни, опять поля – надоело. Сейчас на физзарядке сочетаем приятное с полезным и 6 км бежим, и черешню щиплем.
Александр Грин:
«Теперь дети не играют. а учатся. Они всё учатся, учатся и никогда не начнут жить.»
«Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать чудеса своими руками.»
Рокуэлл Кент «Гренландский дневник»:
«Гренландцы не любят мокрую одежду или мокрую постель, но не принимают никаких мер для их защиты»
9.07.73.
Отвечаю на вопросы.
Что у вас интересного?
Ответ: ничего. Каждый день одно и тоже, всё по распорядку дня. Подъём, зарядка, осмотр, политинформация, завтрак, занятия, обед, уход за техникой, самоподготовка, спортивно-массовая работа, ужин, подготовка к утреннему осмотру, прогулка (строевым и с песней), поверка, отбой.
А куда вы бегаете 6 км?
А 6 км бегаем мы кругами по автодрому.
Какая должность и звание?
Должность – начальник радиостанции малой мощности, звание – сержант.
У меня в подчинении водила и радист положен, но пока его нет. Моя техника вся размещается на ГАЗ-63. Есть переносные радиостанции.
Вся аппаратура роты связи на колёсах и гусеницах.
Занимаюсь с молодыми по спецподготовке, строевой, физической.
Как вы служите? Нормально. Молодые прибывают, а старики-дембеля им кричат: вешайтесь! Ну тут кто как для себя решает. Придётся им полгода в адской кухне побывать…
10.07.73.
У. Блейк
«В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка.»
Наверно, вот так и жить…
Бурдильён:
«Ночь смотрит тысячами глаз,
А день глядит одним;
Но солнца нет – и по земле
Тьма стелется как дым.
Ум смотрит тысячами глаз,
Любовь глядит одним,
Но нет любви и гаснет жизнь,
И дни плывут как дым.»
12. 7. 73.
Вечером опять писать плакаты.
«Гойя» Фейхтвангера. У, какая книга! Я у Гойи видел, естественно, репродукции в календаре, подготовительные картоны для гобеленов. Честно говоря, не очень понял о чём. А вот его «Капричос» это, конечно, сила. Очень выразительно. Мрак и ужас. В его офортах нечем дышать, так и хочется выбежать из комнаты и – на простор.
Рокуэлл Кент «Саламина»:
«Вид гор всегда вызывает восторг. Вертикаль – вот что важно для человека».
Марш в 500 км. Хотелось бы 5000 и больше. Ехать, ехать, смотреть.
Для меня это путешествие и притом увлекательное.
Тронулись мы рано утром. Пасмурно. Небо серое, в тучах. Лил дождь. Вот скрылись за поворотом южные ворота КПП, мы выехали на автостраду. Дорога – асфальт, км 50 – булыжник. Хорошо отшлифован и добротно уложен.
Странно. За спиной у меня Польша, впереди ФРГ и Франция, рядом Балтика. Урал где-то далеко-далеко. Сам я держу травинку, сорванную на земле Гейне.
Через крупные города не проезжали, а небольших деревушек сколько угодно.
Но назвать их деревушками – неправильно. Это совсем не то, что у нас. Везде отличные дороги, домики, садики-палисаднички. Всё ухоженное, нечто из сказки. В окнах стёкла – необыкновенной чистоты и прозрачности. Занавески, шторы, на каждом подоконнике – цветы. Да, сады-палисаднички отделены от пешеходной дорожки кустарничками и цветами-многолетниками.
Дома-домики оштукатурены и покрашены в светлые цвета. Черепичные крыши красиво смотрятся. Словно в сказках Андерсена. А с другой стороны слишком уж всё правильно. Слишком уж всё ухожено. Шагу ступить никуда нельзя.
Наверно затаённые недоброжелатели есть, а внешне:
камрад…дружба…фройншафдт…и даже улыбаются…
Может, это первое, обманчивое впечатление.
13.08.73.
Только вчера, 12 августа, вернулся с лагерных сборов. А послезавтра выезжаем на соревнования…
16 июля мы выехали на лагерные сборы за 17 км от Галле. Прибыли где-то уже под вечер. Сразу оборудовали место, поставили палатку, поужинали и легли спать. На следующий день, кажется, это было воскресенье, сразу за работу. Место было красивое. Грунтовая дорога. По одну сторону от нас палатки, в пяти метрах от них небольшой овраг, заросший высокими деревьями. В самой глубине оврага – ручей. По другую сторону оврага большое поле ржи, золотое поле. По другую сторону дороги поле пшеницы. Палатки выстроились вдоль дороги метров на 80 – а дальше растёт черешня. Ох, и поел же я её – тонны. Первый день было очень хорошо. Тихий-тихий вечер. Звёзды. Воздух волшебно-тёплый. За полем пшеницы, в метрах 300
небольшая деревенька – мы по ней пробегали на физзарядке.
С понедельника началась настоящая лагерная жизнь. Она интересней и свежее, чем в полку.
Подъём в 6. 00. На физзарядке бегали. куда хотели, большей частью за черешней. После завтрака работа на радиостанциях и занятия. Больше всего занимались защитой от оружия массового поражения. Приходилось бегать и в ОЗК и в противогазе. «Хэбэшку» (гимнастёрку) в прямом смысле нужно выжимать, в противогазе – вода, воздуха не хватает.
Кажется ещё 5 метров и упадёшь. Однако бежишь дальше. Кровь как молот стучит в голове – бум-бум-бум. Уже почти нет сил. Наконец долгожданная команда «Отбой!». Без сил валишься на зелёную траву. Нет сил снять противогаз и химзащиту. Хочется лежать, долго лежать и смотреть в голубое, с фиолетовым оттенком, небо, ни о чём не думая.
Смотрю на голубое небо сквозь очки противогаза и странно становится, странно на душе. Исчезает ощущение реальности. Кажется, что я на незнакомой чужой планете. Моё родное Солнце и Земля где-то далеко-далеко, а я здесь. А зачем и почему – неизвестно.
Дня через два стали нас посещать камрады…такие бизнесмены.
Покупают часы, краденый бензин. Ну и само собой разумеется, всё это перепродают.
Несколько раз с лагерных сборов ездили в Новый Галле. Это у них как город социалистической мечты. У них так, а у нас при коммунизме, наверное такого не будет. Такой город впервые видел. Улицы просторные, широкие. Дома разноцветные, улыбчивые. А сколько неба над городом и солнца! Простор душе. А как красив он вечером! Призрачные огни, город в полумраке, разноцветная реклама. И люди, люди, люди…
Так прожили неделю. Потом командиры решили переехать на новое место, в связи с тем, что весь личный состав сборов во время занятий лазал по черешням. Переезд занял один день. Для нас новое место оказалось ещё лучше прежнего. Недалеко от нас находился сад. Опять разбили палатки, поставили машины на новые места и удрали перед ужином за черешней и абрикосами. Начальник связи полка капитан Педино нас «застукал». Построил, пришлось из карманов с таким трудом добытые абрикосы и черешню отдавать ни за что ни про что На новом месте опять стали заниматься и работать на радиостанции. Причём круглосуточно. Будят часа в два ночи работать на р/ст. Проклинаешь всё, спать хочется. Однако делать нечего. Придётся провести 60 минут за радиостанцией. Связи ночью, как обычно не бывает, так что я ловлю музыку и слушаю. Потом в радиограмме пишу группы, какие на ум придут. Командирам – до лампочки. Ну а нам тем более. А после приёма-передачи сколько-то поспать до следующего подъёма.
Вот так мы и жили. А у меня дело с приемом не ладится, а скоро осенняя проверка…
Читаю ЖЗЛ «Перикл», золотой век греческой культуры.
Где Перикл, где я? Зачем мне Перикл, Греция 5 в. до н. э. ? Но ведь люди – жили…
О чём говорят книги? Что наше сегодня, это не только эти минуты, часы, дни, которые сейчас, но и вчера и позавчера и до самого начала вселенной, которого никогда не было…
Бертольд Брехт:
«Невыносимо жить в стране, в которой нет чувства юмора, но ещё невыносимее жить в стране, в которой чувство юмора необходимо, чтобы выжить».
28. 8. 73
Из Светлова:
«Каждый год цветёт
И отцветает миндаль.
Миллиарды людей успели истлеть…
Что о мёртвых жалеть нам!
Мне мёртвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня!
Мне ещё предстоит умереть!»
Смерть – присоединение к большинству. Человек живёт себе поживает, а потом его нету. А зачем его нету, почему? Кто обрезает нить, и какая преследуется цель. Даже так. Вот наступит коммунизм. Все счастливы, все талантливы, во все уголки вселенной заглянули. А дальше – что?
Полковые учения начались 21 августа. День начался по распорядку. Потом в 9 час. утра «Боевая тревога!» и через десять минут колонна автомашин уже готова к 100 км маршу. Ехали через старый Галле – маленькие тихие улочки. чисто убранные и вымытые, и повороты, повороты, повороты. Км через 60 спустило колесо. Пропустили всю колону, ждали техзамыкание. С камрадами поменялись: значки на груши и яблоки. Догоняли колону, заблудились, колесили по Дессау.
Водителем у меня деревенский парень, из деревни самой глухой, из-под Тамбова, Вася Лубянкин. Вождение он с грехом пополам освоил, но, как говорится «рогом не пашет»: всё у него что-то ломается, не заводится, отлетает, барахлит.
Однажды на учениях при ночном вождении улетели мы с Васей в кювет. Но тут была моя прямая вина: с Василием надо разговоры разговаривать, а я так сладко задремал, а вслед за мной и Василий. Глухой стук, лоб зачесался, и искры из глаз посыпались, кругом темень и крапива в рот лезет: мы в кювете, лежит наш «газик» на боку. Кто-то помог, поставили авто «на ноги» - всё цело. Попилили дальше.
И «газик»-то уже давно бедовый, его пора на свалку. Вот и доверили
машину-доходягу такому бойцу. Как он сам рассказывал, да и сослуживцы, деды его первые полгода гоняли больше всех. Ну и сейчас наши «городские» пижоны его сильно шпыняют. С первого дня службы повелось. Это ещё до того, как я прибыл в роту.
Новобранцев построили, деды разглядывают. Один из них, такой, до всего ему дело есть, очень покуражиться хочется, одессит, Зорихин Валентин, спрашивает:
-Тамбовские есть?
Вася, шарообразный, рохля-рохлей:
-Я!
-А я из Одессы. И было время, Тамбов е…л Одессу, а теперь Одесса будет е…ть Тамбов. Понял?
-Понял!
И началась у Васи весёленькая жизнь. Мне потом ребята много рассказывали о Васиных мытарствах. Но Вася – терпеливый, только ещё круглее становится. а уже перед дембелем и сам в силу вошёл, начал молодых гонять…
Спал Вася урывками, а больше или под машиной или в наряде или туалет бритвой скоблит. Парень беззлобный, простодушный, не обижается на довольно-таки язвительные шутки. Внешне - какой-то весь белёсый, выцветший, недомытый, больше похож на желе, чем на человека. Что мне в нём не нравится – его неряшливость. Вечно он какой-то неотмытый.
Мы с ним – одного призыва. Мы с ним – в одной команде. Надо как-то сосуществовать, притереться друг к другу. К Васе в друзья никто не лезет, наш призыв относится к нему терпимо. Но всё равно он в какой-то степени изгой. Благо, что он этого не замечает. Вася на всё про всё – улыбается.
Служим, выполняем что положено, приноравливаемся друг к другу.
А куда денешься?
А я ? А я внутри себя изгой. А внешне – нормально. Поржать, как бы сейчас сказали, поприкалываться – да пожалуйста. У меня неплохая подготовка по кроссу. Бегать на длинные дистанции мне, как говорится, в кайф. Перед начальством не выслуживаюсь. Хотя и писарчук, вроде и отпуск могу себе устроить. Но для этого надо перед командиром на задних лапках ходить и всё время физиономию строить: чего изволите. Обязанности выполняю, а остальное - не по мне. Но невидимая полоса отчуждения всё же есть. Мы – разные…
Галле на Заале – город старинный и город новый, такое интересное сочетание. Сколько раз мы по его улицам и проспектам проезжали – хотелось запомнить каждый дом, цветник, всю старинность и новую архитектуру.
*Галле, Халле – город в ГДР, адм. ц. округа Галле. Расположен на реке Заале. 265 тыс. жителей (1956). Крупный транспортный узел. Центр важного индустриального района. Машиностроение, в том числе вагоностроение, химическая, пищевая промышленность. Вблизи Галле – добыча бурого угля. Университет (1694), Педагогическая академия. Архитектурные памятники 12-15 веков.
Галле, Хале – округ на юге ГДР, в бассейне Эльбы. Население 2 млн. человек. (1956).
Природа. Территория Галле расположена главным образом в пределах южной части Северно-Германской низменности. На Западе – горы Нижнего Гарца, на Юго-Западе – плато и невысокие хребты. Средняя температура января – 0 градусов, минус 2 градуса, июля плюс 16 градусов, плюс 18 градусов. Осадков 500-600 мм в год. Реки принадлежат бассейну Эльбы. На Западе преобладают бурые лесные и чернозёмные на лёссах почвы, еловые и буковые леса; на Востоке – подзолистые почвы и сосновые леса.
Хозяйство. Экономический развитый индустриальный район. В промышленности и ремесле занято свыше половины самодеятельного населения. Преобладают отрасли тяжёлой промышленности. Более 60 процентов территории используется в сельском хозяйстве. Посевы пшеницы, сахарной свёклы, картофеля. Интенсивное животноводство. Густая транспортная сеть; судоходство по реке Эльба.
«Малая советская энциклопедия», М., 1959.
Галле…233 тыс. жителей (1981)…Университет, Академия естественных наук, дом-музей композитора Г. Ф. Генделя, родившегося в Галле. Архитектурные памятники 15-19 веков.
Географический энциклопедический словарь, М., 1986.
Галле, Халле. Наряду с Магдебургом является крупнейшим по численнсти населения городом земли Саксония-Анхальт. 240 тыс. жителей (2016).
Впервые упоминается в 806 году. Поселение на месте солевых месторождений («Халле» - места, богатые солью). Город ведёт историю с 9 века. Карл Великий основал здесь крепость. В 1694 году был открыт университет. В 40 км от Галле находится Лейпциг.
Чуть подале, по нашим российским меркам рядом – Дрезден, Берлин.
Достопримечательности:
замок Морицбург, художественный музей земли Саксония-Анхальт;
бывший кафедральный собор постройки 13 века – само старое церковное здание в Галле;
церковь Святой Марии 16 века – символ города;
готическая церковь святого Маврикия;
статуя Роланда на рыночной площади;
замок Гибихенштайн;
мост Гибихенштайнбрюкке через Заале.
Галле-Нойштадт – образец социалистического города;
шоколадная фабрика Халлорен – старейшая в Германии. Работает до сих пор;
рыночная площадь;
памятник Г. Ф. Генделю;
дом-музей Генделя;
дом Вильгельма Фридемана Баха.
Интернет, википедия.
19.09.73
По сравнению с вечностью жизнь есть нуль.
День рождения я был в наряде. Зачем смотреть под ноги? Чтобы не упасть, чтобы морду не разбить. А зачем смотреть в звёздное небо? Размышлять и не задаваться…Я весел словно пьян. Люблю смотреть ночное небо. Тихо, всё – дремлющее, спящее. Фонари освещают деревья фосфорическим светом. И так грустно вдруг станет. Боже мой, почему так прекрасен мир? Почему жизнь так коротка? Вычёркиваю в календарике бесполезные дни, а их не вернёшь. Я не нахожу себе места. Хочется бежать от всего этого. Что делать? Тысячу раз задавать себе этот вопрос и не находить ответа.
Листья полетели. дневальные мётлами орудуют; есть, наступило некое успокоение, время созерцания.
Перед ужином, если «старики» не гоняют, на скамейку перед крыльцом усядемся и о гражданке мечтаем и рассказываем…
Кого на побывку отпускают?
У кого семейные проблемы. Первые девять месяцев службы – у кого подружка забеременела – жениться надо.
«Народ» таких «счастливцев» подначивает:
-Давай-давай, женись. Она там набл…сь налево-направо, а ты будешь чужих выбл…ов кормить.
Прибудет с побывки, тоже проходу не дают:
-Ну как, поди и не слезал, хорошо хоть подъё…ла, подмахивала ладком?
Материальный интерес побывать в Союзе – привезти оттуда радиоприёмник, если не ошибаюсь, ВЭФ, и часы. Потом всё это и ещё кое-что камрадам можно сплавить и на руки получить марки. А с марками в руках жизнь гораздо веселее, можно что-то и к дембелю приобрести.
В исключительных случая на побывку отпускали за отличную службу.
У нас это был Паша Колокольцев, писарь, сменивший меня на боевом писарском посту. А мне предоставили больше полномочий, больше часов, на занятия с молодыми по спецподготовке. Я не переживал и в Союз, пока не отслужил – не хотел: повидаю милую девушку, милую родину, родителей. пройду по родимой улице, а расставаться?...Нет, лучше уж изо дня в день служить, не расхолаживаясь.
25.09.73.
Как прекрасен этот мир. Прекрасна каждая веточка, каждая травинка, восход солнца. И вот видеть, как всё кругом прекрасно и ни капли этой красоты не выразить ни словом, ни кистью, ни музыкой – что, какую невыносимую пытку можно изобрести для человека. Я – немой…
3.10.73.
Какие у нас отношения в роте? 24 часа в сутки рядом. Спим, едим, отдыхаем, работаем. Все вместе, парни как парни. Большинство из деревни. Простые, обыкновенные. Нужно уметь всегда постоять за себя. Большинство проблем решается не доводами разума, а кулаком и наглостью. У кого наглежа больше, тот и прав, тот и счастлив. Надо отвоевать, даже очень маленькое, место под солнцем. Что поделать – так принято, система наша армейская такая. А может и по жизни так. Волчья стая. Хотя зачем волков обижать, у них, наверное, человечнее…
А говорим о разном. Больше всего о ДМБ, о доме, вспоминаем гражданку. То у одного, то у другого одна «радость»: девушки устраивают свою жизнь, девушкам не терпится замуж. А парни кто так: кому наплевать, «ещё красивше найдём», а кто и сильно переживает.
От твоих писем холодом потянуло…Тоже замуж собираешься? Если так – счастливого пути!...
Бертольд Брехт:
«Шагают бараны в ряд,
Бьют в барабаны, -
Кожу для них дают
Сами бараны.»
Александр Грин:
«Беззащитно сердце человеческое. А защищённое – оно лишено света, и мало в нём горячих углей, не хватит даже, чтобы согреть руки»
2. 11. 73г.
Вчера наш призыв праздновал дату – год службы. И хотя служить становится легче, всё труднее становится ждать. Ждать «священного» приказа – приказа о демобилизации…
Вчера закончил «Братьев Карамазовых» - сильнейшая книга, книга русского человека. Русская книга и книга всего человечества. Исступлённая страсть и страдание. У Толстого эпичность и цельность. Все на особую стать, но – «нормальные». У Достоевского – психологизм, самые бездны психики, так глубоко заглянул, так разобрался – страшно, ужас. Человек – клубок чувств, страстей, вечных вопросов, рай и ад, ангел и дьявол…Человеки, мы, такие…
«Пусть я не верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз, поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорого иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть. перестал и верить, а всё-таки по старой памяти чтишь его сердцем.»
«Да, настоящим русским вопросы о том: есть ли бог и есть ли бессмертие…»
«…от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного замученного ребёнка…»
У нас сейчас божественная погода. Голубое-голубое без единого облачка. Осеннее солнышко. Немного холодно. Воздух – алмазный. Весь искрится и переливается. И на фоне голубого неба, в прозрачно-алмазном воздухе тихо опадающие красные, жёлтые осенние листья…
Мы встретимся, мы обязательно будем вдвоем – и это будет День Наш на Земле…
7.11. 73.
Сегодня приехали с учений, были в 30 км от Польши. Так сказать, почти в Союзе. Это был мой первый самостоятельный выезд. Наездили 400 км, обслуживали артиллеристов. Уши и сейчас как ватой заложены. Скоро проверка.
Полк наш мотострелковый – «южный»: армяне – ары, азербайджанцы – азеры, и под стать им. В нашей роте большинство русские и хохлы.
Как почувствовать, что ты живёшь? По-настоящему живёшь. Дни идут за днями. Месяц за месяцем. Год за годом. Заметила ты 10 лет школы? Нет. Так и не заметишь, как пройдут 7 лет учёбы, как пройдёт вся жизнь. И когда-нибудь лет в 60 сделаешь вывод: «Жизнь прошла». Незаметно прошла. Прошла насовсем…
Трудно каждый день, вечер, каждую ночь чувствовать всем существом своим колоссальную красоту этого мира, мира бессмысленного и довольно-таки глупо устроенного. Видеть эти звёзды, вечернее небо. Закат. Грусть-тоска, болезненная, нервическая. Хочется и правда расправить крылья и полететь. Хочется что-то делать, крушить и созидать. Взорвать спокойный сон людей: «Смотрите, как прекрасен мир, как прекрасно кругом, оглянитесь! Заперлись в свои города-тюрьмы и не хотите ничего видеть». В тихие осенние вечера мне хочется умереть, сразу и навсегда остаться в этой тишине. А людей сейчас не разбудишь.
24. 11. 73.
Ты пишешь, что не смогла бы жить в другой стране, или, как у нас говорят, «за кордоном» А почему? Да потому что тебя так воспитали, русло твоего сознания направили по строго определённой дорожке. Как и каждого из нас. Будь ты в других условиях, ты и думала бы по-иному. Видя мир, модно проповедовать мир, видя и испытав зло, можно проповедовать зло. Видя добро и зло можно проповедовать или то или другое. Что кому нравится. Мы же не сами по себе, а произведение чьих-то рук. А потом надо выбирать свой путь. А чтобы выбрать свой путь, надо иметь широкий взгляд на мир, а чтобы иметь широкий взгляд на мир, надо жить в полную силу, а чтобы жить в полную силу, надо выбрать свой путь…в любом случае книги надо читать…
Счастье? что такое? О нём я не думаю…
Через час сдаю дежурство. Делать абсолютно нечего. Но это совершенно не значит, что можно делать что-то своё. Надо делать вид, что очень занят, а то сразу найдут, чем занять.
Как прошёл день с 7 часов вечера 23 ноября до 7 часов вечера 24 ноября?
Не смыкал глаз и сильно выполнял воинский долг: красил, рисовал, белил, писал, читал. С 9 до 10 спал. Припёрся прапорщик, у нас говорят, «кусок». Что-то ему загребтелось ружпарк проверить. Открыл. Прапорщик почесался обо все углы и ушёл сигнализацию проверять. Ружпарк закрыл. Опять прапор-доставала перед глазами маячит, сигнализацию проверяет, ну и я вместе с ним. Он же знает, что мне сейчас отдых положен. Ему заняться нечем, а меня в сон бросает, на ходу дремлю. Потом обед. После обеда нелегально «прихватывал», опять рисовал, читал, а сейчас пишу тебе письмо. Не наряд, а малина. Все прямоугольные углы стали остроугольными. Через 1.5 часа пойду на ужин. После ужина фильм производства 1936 года и отбой. Голова – «чан», чугун, полное умственное отупение.
1.12.73.
Сегодня 1 декабря – начало нового учебного года.
У нас зима с морозами. Послезавтра – марш-бросок с полной боевой выкладкой 18 км.
А я занимаюсь оформлением стендов денно и нощно. 17 стендов за 5 дней – чувствую, как ежеминутно тупею…
К нам пришёл осенний призыв – молодые, а по возрасту - переростки, 47 года рождения – не очень-то им весело полгода веселиться.
Сыро, морозно, промозгло. Куда лучше у нас зима на Урале. За тридцать – и только бодрит. А тут около 10 – и весь продрог, дрожь пробирает, а если какая рана, небольшая, долго не заживет.
2.12.73.
Сам себе удивляюсь, как я молодым на занятиях всё подробно растолковываю. А может у меня очень большой, но нераскрытый талант, который и никогда не раскроется, педагогический талант. Всё же приятно осознавать, что какие-то способности в тебе есть, хотя они и останутся невидимыми для мира, а будут проживать внутри. Зато, осознав это, я стану самодостаточным и гордым, и избавлюсь от комплекса неполноценности. Всё же зачем-то я на этом свете обитаюсь…
3.12.73.
В 80 км к востоку – Дрезден. Попасть в Дрезденскую галерею – мечта неисполнимая, но само осознание, что рядом – «Сикстинская мадонна» - уже очень волновательно. Кстати, У Фёдора Михайловича в его кабинете висела копия или фото, или репродукция, по-моему, чёрно-белая, картины Рафаэля.
И, если не ошибаюсь, у Льва Николаевича, тоже в его рабочем кабинете. Они – понимали…
Там театральный занавес довольно-таки странно смотрится, эти ложные ангелочки внизу, какие-то фигуры слева и справа, но лицо Мадонны и Христа – о, сколько в них чувства, сколько глубины!
Будет время. Поедим в Дрезден. Никуда не пойдём, только на «Сикстинскую мадонну» любоваться. Если не ошибаюсь, там ещё «Шоколадница» Лиотара.
Это такая шоколадница! Какая она вся ухоженная, сколько в ней достоинства! Какой шоколад?! Священнодействие, обряд самый сакрализованный…
Завидую твоей устремлённости, умению отказаться от всего лишнего во имя поставленной цели.
Искусствоведы и зрители давно подметили: у Мадонны взгляд «детский», а у младенца Христа – «взрослый». Мать приносит в жертву миру самое дорогое – своё дитя. А младенец, который есть сама любовь, прижимается к матери. Противоположность движений, но как гармонично, цельно, художественно- совершенно и сколько простора для мыслей и чувств, и сколько можно просто долго – созерцать…
Но и наша «Троица» - совершенна…
Величайшие вершины человеческого сердца, духовное как самое человеческое в человеке…
5. 12. 73.
Мы в карауле. Два часа отстоял. Осталось ещё шесть. То есть два часа учим-повторяем устав гарнизонной и караульной службы, ждём, когда в караул придёт смена, потом два часа спим – в обмундировании, можно только расстегнуть гимнастёрку и ослабить ремень, потом 2 часа на посту, пока разводящий со сменой не придёт. И опять два часа зубрим устав, два час спим, два час на посту…Беличье колесо.
Большая часть моей души – мечты.
Туда, туда, в девственные леса.
Лонгфелло «Песнь о Гайавате».
«Если спросите – откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом, диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома? –
Я скажу вам, я отвечу:
«От лесов, равнин пустынных,
От озёр Страны Полночной,
Из страны Оджибуэев,
Из страны Дакотов диких,
С гор и тундр, с болотных топей,
Где среди осоки бродит
Цапля сизая, Шух-шух-га.
Повторяю эти сказки,
Эти старые преданья
По напевам сладкозвучным
Музыкантов Навадаги».
10. 12. 73.
Про отпуск лучше не думать – не объявят, не добавят, не дадут.
Зато наградили-присвоили значок «Отличник Советской Армии». И в качестве поощрения нас, таких хороших, повезут в Галле на экскурсию
11.12. 73.
Воскресенье. Были в Галле на ярмарке. Шаг влево, шаг вправо – запрещено.
Ходили дружно и вместе, а командир совеем рядом. Знакомились с «бытом и нравами».
Площадь старинная и церковь стародавняя. Вот бы внутри побывать.
В Галле работал органистом Вильгельм Фридеман Бах («галльский Бах), известный как блестящий импровизатор. Вообще Бахов было великое множество, но всё-таки самый-самый среди них – сам отец-основатель Иоганн Себастьян. Его одно время совсем было уже забыли, а сейчас восстанавливают историческую справедливость. И теперь И. С. Бах – с нами, пока живо человечество. Помнишь его знаменитую токкату и фугу ре минор? – вселенская музыка.
Вот, если бы умел, нарисовать в цвете и линии этот космос.
В Галле родился и провёл детские и отроческие годы Гендель. Здесь начал сочинять музыку, импровизировать, брал первые уроки композиции, писал церковные кантаты и органные пьесы.
Есть причта, предание или исторический факт: Гендель и Бах никогда так и не встретились, а встреча могла произойти в Галле: Гендель утром покинул Галле, а во второй половине дня туда прибыл Бах, орган подлатать. Ведь ещё и мастер «золотые руки» по части настроить и отремонтировать орган. Знал инструмент досконально. А ведь это такая машинерия.
Гендель и Бах…Было это в 1703 году.
Брусчатка. Наверно, она с тех, стародавних времён.
Здесь в церковь входили Бах, Гендель. Здесь звучал (звучит) орган…
14. 12. 73.
От плакатов полностью освободили. От шрифтов – тошнит. Зато с утра до вечера обучаю молодых радиотелеграфистов. Азбука Морзе – нудная. Терпение, терпение, терпение. Но опять же выгода – дни летят, или всё-таки тянутся…Есть и задор: смогу ли своих подопечных толково научить? Надо постараться…
17.12.73.
Ты получишь это письмо под Новый год, 31 декабря. Я его пришлю к вам домой. Вы будете встречать Новый год, а я – в праздничный наряд. Ну не старику же дежурным по роте идти. В армии, как в армии, на каждый праздник – повышенная боевая готовность.
Ты думала когда-нибудь, что ты будешь делать через десять лет. Это будет 1983 год. Это так далеко и невообразимо, но ведь – будет…Какие мы будем, что будем делать в этом самом 1983 году…
Что читать?
И. Стоун «Муки и радости»,
Лонгфелло «Песнь о Гайавате»,
Р. Роллан «Кола Брюньон»,
Бальзак «Отец Горио»,
Дж. Лондон – всё
Голсуорси «Сага о Форсайтах».
Есть ещё такой странный американский писатель середины 19 века Герман Мелвилл. У него есть книга «Моби Дик». Тоже странная книга.
«Вероятно, мы, смертные, только тогда можем быть истинными философами, когда сознательно к этому не стремимся».
«Как бы неразумно не вели себя животные, человек всех неизмеримо превосходит своим безумием».
«Размышление и вода вечно неотделимы друг от друга».
26.12.73.
У нас сегодня – первый снег. Выпал – и растаял. Вот и зима.
Продолжаю читать И. Стоуна «Муки и радости»…
Пиши чаще, если сможешь, мне очень не хватает твоих писем…
По прошествии долгого времени.
Удача постучалась в двери: зашёл в книжный, а там, вполне свободно, «Муки и радости». Теперь время от времени перечитываю. Содержание помню хорошо. Когда перечитываю, вспоминаю то чувство, то переживание, с каким первый раз я читал эту книгу. Конечно, потом видишь, что это во многом мифология, но всё же главное –остаётся: творчество и сама всякая жизнь – муки и радости…
1.01.74.
К Новому году рисовали газету. Помогал мне в этом Паша Колокольцев, писарь роты и моя «замена» по части оформления всяких стендов, графиков и таблиц. Паша, человек с высшим образованием, ему уже 26 лет, сам он из Ленинграда. С ним интересно общаться. Паша человек очень интеллигентный, а я как-то от всяких спасибо-пожалуйста и без мата – отвык.
И мне всегда в этом чудится некая двуличность: ты такой же как мы, только прикидываешься. Но Паша – настоящий, у него интеллигентность внутри.
Газета наша заняла в конкурсе ротных стенгазет первое место. Нам даже какой-то приз полагается, но пока его нам не принесли, не показали, а только намекнули.
Новый год встречали так:
В ленкомнате в 10.00 вечера подняли бутылки с лимонадом за Новый год, сладости и печенья поели, а в 11.00 рота уже лежала в кроватях.
Через неделю 500 км марш, через недели 1,5 – учения. Со своей развалюхой я распрощался. Теперь у меня настоящая радиостанция и новый автомобиль, водитель Саня Захаров, мы с ним одного призыва. Водила толковый. И ещё у меня радист –Петя Утинцев, ну он пока никакой, ни уха ни рыла. Из него ещё надо человека создавать. Научится.
И мне подучиться надо, радиостанцию освоить.
Новый год – ни грамма снега. Погода как ранней осенью. Небо в тучах, и ни капли дождя. А сейчас на плац будем маршировать – командир части поздравит…
Некоторые уточнения:
«дембель» – демобилизация, военнослужащий, подлежащий демобилизации в ближайшее время, мечта о настоящей жизни;
«старик», «дед» – старослужащие, то есть которые прослужили год и больше.
У нас в роте иерархия строго не выдерживалась. В силу определённых черт характера, кто начинал сразу «стариковать» после года службы, а кто ещё и полгода как бы в молодых ходил. «Дедом» старослужащий тоже не сразу становился, как предыдущие дембеля на гражданку ушли. Два, полтора месяца осталось до приказа – вот уже и дед, и вся служба побоку, в наряды командиры уже дедов не ставят, на работы не посылают. Деды делают вид, что чем-то заняты, а командиры на это смотрят сквозь пальцы. У дедов и так работы полно: альбом оформлять, форму готовить, дембельский чемодан собирать. А всем остальным оказывать деду всяческое уважение.
«птички пролетели». Довольно-таки гадкая традиция. У кого День рождения – двойную порцию масла утром, ну и старикам, естественно. А у молодых масло тю-тю – «птички пролетели». Гадкая, потому что организмы наши растущие, молодые – есть хочется, особенно сахара и масла. А рядом с тобой такой же сослуживец пожирает твою порцию. А если и правда не учения, а по-настоящему, что я ему – плечо подставлю, помогать буду. Да и не в кусочке масла дело, а в беззаконии. А беззаконие командирами поощряется. Рядом прапорщик стоит, всё видит, всё знает. Сам такой был. Хлеб белый и чёрный тоже по иерархии. Старики только белый и сколько хотят, а молодым – что останется.
«кусок» – прапорщик. Я уже говорил, прапорщиков в лучшем случае терпели.
Уважать их, как все считали, дармоедов, не уважал никто. Ну и в уме им отказывали. К гражданке не годен, а в армии сойдёт баклуши бить.
4. 01.74.
Вчера был в библиотеке, взял О, Генри «Рассказы»…Ну и концовочки в его рассказах. По жизни ему так досталось, а на жизнь смотрит с такой доброй улыбкой…
12.01.74.
На следующей неделе выезжаем на регулирование, марш сдвинулся, готовимся к учениям…
Читаю Д. Вэйса «Возвышенное и земное». «Реквием» не слушал, а что слушал – лёгкое, прозрачное, безмятежное. Думал, хорошо ему жилось на белом свете, легко, раз такую музыку пишет, а он, наверное, такую музыку писал, чтобы не видеть, что вокруг творится…
Снега по-прежнему нет. Температура плюс 2, плюс 5. Сильные туманы и воздух как вода…
Дневальный кричит: «Строиться!»
17.01.74.
Через четыре дня – учения. Вчера закончился 500-км марш. Каждый день смотры. Гоняют нас как псов…
27.01.74.
Учения прошли без ЧП. Только в голове и сейчас ещё позывные звучат. Ох связь, связь, век тебя не забуду. И покатался, конечно, порядочно. Самое интересное – марш. Камрады руками машут, улыбаются, одна приятность. А может и нет. Кто знает, что у них за улыбками скрывается. Иного, в годах, сразу видно, - фашист, а может внешность обманчива.
Проезжали через городок Виттенберг. Чем-то он знаменит?
Кто-то в нём из знаменитостей родился и чего-то там натворил. Пока мы по нему мотались, наездили десятка три км, вспоминал, чем же знаменит городок Виттенберг? Вроде бы Лютер свои знаменитые тезисы к вратам собора прибивал. Удивительно, представь себе средневековье, дикость несусветная, Реформация началась, и все дружно и любовно стали жечь и резать друг друга…
*Виттенберг, Лютерштадт, - город в ГДР, в округе Галле, на правом берегу реки Эльбы. 47,2 тыс. жителей (1956). Один из центров Реформации 16 века. Церковь с гробницей Лютера; музей Лютера.
Малая советская энциклопедия», М., 1959.
Виттенберг – город на с-з ГДР. 52 тыс. жителей (1977). Университет. Музей М.Лютера (Лютерхауз).
Географический энциклопедический словарь, М., 1986.
Наша машина внушительно выглядит, да мы ещё антенны развернули и по городу мотаемся. Камрады глядят, думают, что мы очень чем-то важным занимаемся. А мы по городу плутаем, в трёх соснах заблудились…
1.02.74.
Снега хочу, мороза. Ну что такое? Февраль месяц плюс 2, плюс 5.
Фотография моя туманная, потому что голова моя туманная: что после армии делать…
10.02.74.
Заступил в наряд, дежурный по роте. Ночь впереди, запасся книгами да и читаю. Подошли старики, если по иерархии, то деды, - у которых весной дембель.
Делать они уже ничего не делают. Спят, пока команда не прозвучит на завтрак строиться. Заскучали, чем бы развлечься.
Меня стали донимать:
-Рехнёшься ты со своими книгами, и на жизнь не заработаешь, ну и т. д.
Ещё в школе понял, если кто-то чем-то отличается от остальных, то это почему-то вызывает раздражение, агрессию.
Великое Стадное Чувство – будь как все. А те, кто не как все, когда объединятся, тоже – великое стадное чувство: будь как мы…великое стадное чувство… Если не как все – будь в какой-нибудь группе, но если сам по себе? – почему это раздражает? почему надо быть не самому по себе, а с кем-то. Почему? Я ведь никому не мешаю, чего донимаете, каждому – своё…
Стать своим совсем просто, ушки поглубже спрятать.
Да я и так стараюсь не выделяться. Наверное, биология: чужого из стада изгнать. С другой стороны я и выставлял не терплю. По-моему, они ещё хуже. Чего выделываться? Все мы одного поля ягодки.
Тяжко, потому что всё время на виду и всё время приходится с кем-то общаться, всякие трепологические разговоры вести. А думать – когда? Да и о звёздах, о смыслах с кем поговорить?
Ну ничего особенного, так, немного поцеплялись, отстали. От меня не убыло, да на душе как-то тяжко. Есть Система, я её вижу и ненавижу её, а выступить против – нет, не герой, труса праздную, остальное – отговорочки.
Чужого надо изгнать. Своим у них я никогда не буду.
Ничего особенного. Морды не били, на повышенных тонах не разговаривали, просто беседовали, но иногда так это достаёт…
27.02.74.
Завтра уезжаем на сборы до 16 марта…
Радиостанция в боевой готовности. Водитель Саня Захаров – толковый. Можно на него положиться. Авто и радиостанцию проверили, нас проверили. Завтра – выезжаем…
Мелвилл:
«Настоящие места никогда не отмечаются на картах».
«Я знаю многих, у кого нет души, - им просто повезло. Душа – это вроде пятого колеса в телеге».
19.03.74.
Сборы закончились. Через два дня опять выезд. Потом учения и – проверка.
Читаю «Историю Древнего мира», дошёл до Ганнибала и думаю: и зачем мне этот Древний мир и Ганнибал нужен?
В армии служить надо, но обязательно должно быть и что-то своё. Наверное, природа – пейзажи, утренние, вечерние зори, вёсны-осени и книги – некая возможность побыть самим собой.
У меня не было потребности делиться с кем-то прочитанным, вообще делиться своими мыслями с сослуживцами: общаемся – и ладно; с кем-то более дружеские отношения, с кем-то – на холодке.
Что запомнилось, впечатлило: пронырливым и ушлым живётся гораздо легче. Они, ушлые, умеют как-то прокрутиться, найти с кем надо общий язык, обернуться, достать, выменять. И старики их не очень гоняют, потому что они и старику что надо достанут и в срок. А кто-то по сути на обочине жизни. Вечно в посыльных. А я где? А я как-то всё же от всех в стороне. Ну не специально, ну как-то само собой получается.
Мой призыв уже начинает готовить материал к дембельскому альбому. А это надо договариваться с фотографом и т. д. – мороки много. Я сразу для себя решил: дембельский альбом мне настоящий не сделать. Ну и бог с ним, обойдусь без альбома. Ребята удивлялись: ну как же так, ведь альбом – это же на всю жизнь, это же два года как одна большая жизнь, это же память навсегда. Может быть и так. Но слишком много мороки. Ладно и без альбома
проживём. А настоящая жизнь? она – потом, а сейчас – долг, долженствование…
24.03.74.
Только сейчас приехали с учения. И, возможно, послезавтра опять.
У нас весна. Уже и листья зелёные. Скоро опять по 6 км бегать будем…
Человек в армии не человек, а животное.
Дедовщина очень мне не по нутру, а получается сам понемногу начинаю «стариковать» - молодых гоняю да ещё как. И себе в оправдание: а как научить быстро и качественно? Что не доходит через голову, дойдёт через руки и ноги.
Деды по команде «Подъём» даже головы не поднимут, старики, парни моего призыва начинают шевелиться, а я молодёжь построил и бегом на автодром и 6 км легко и просто. Бегу вместе с ними и подгоняю. А кто отстанет, тому несладко придётся. И на занятия – заниматься, а не дурака валять. Строевой тоже люблю заниматься: ногу выше, носочек тянуть –напра-ВО!, нале-вВО!, прямо шагом МАРШ!, кру-ГОМ!
Хочу, чтобы служба была по уставу, хочу, чтобы был порядок и в роте связи. И нормативы надо выполнять…
Сам становлюсь какой-то машиной…
28.03.74.
Сижу в радиоклассе, с молодыми спецподготовкой занимаюсь.
На улице – весна, теплынь, окна настежь. Рай…
Нет, всезнающего из себя не строю, передача у меня – на отлично, а приём – очень хромает. Молодых учу и сам учусь. Надоедает, зато никуда не дёргают.
Моя главная задача – научить передавать и принимать сигналы азбуки Морзе. Группы, группы, группы. По пять цифр в группе, количество групп при приёме и передаче надо увеличивать.
1.04.74.
Завтра-послезавтра выезжаем на учения. Где-то около самой Польши будем…
Жить – с особенной силой физически и сердцем ощущать красоту мира. Мне кажется, что всё, что я задумаю, смогу. Но больше – словно в лабиринте – куда выбираться? Если б знать!...
Выезды я любил. Готов был ехать когда угодно и куда угодно. Что привлекало? Возможность посмотреть, даже из окна авто на чужую, иную жизнь. Выезд – всегда какое-то необыкновенное переживание – необыкновенное впечатление, нежданно-негаданное путешествие в край совершенно незнаемый…
Какой это был полигон? Либерозе? Не помню. Зато помню пронизанный светом и воздухом сосновый бор, комли вывороченных деревьев, песчаные осыпи. Дни стояли солнечные и тёплые… В окопах – танки, на них – маскировочные сети.
Времени было свободного сколько хочешь. Я бродил по сосновому бору…
Наряду с утомительностью, однообразием дней, необходимостью быть собранным и дать отпор, постоять за себя, маленькой и даже крошечной борьбой за место под солнцем, второй год службы – и непрерывное переживание вновь и вновь открываемого мира, какое-то постоянное восхищение – я в чужой земле, совсем далёкой и незнаемой. Здесь, здесь жили Гёте, Шиллер, Гейне, Дюрер…
7. 04.74.
Ночью приехали с учений. Были в 10 км от Польши. Завтра смотр, обслуживание техники. И с завтрашнего дня начинается проверка…
13.04.74.
Были на выезде. За двое суток 4000 групп обмена телеграфом. Поверь, это очень. «С ключа не слазил»…
Что-то Лилёна много влюбляться стала, а вот Аня…
Я вместе с ней Саньку Хрущёва провожал.
Народу тьма тьмущая. Последние минуты до посадки. Саша с Аней впереди нас. Мы немного отстали, молчим. Всё уже давно переговорено. Саша с Аней – грустные. Рука в руке. Чёрное звёздное небо. Неумолкающий гам. Поезд подходит. Санька торопливо жмёт руки нам – ему не до нас – скорей в поезд. Бьёт меня по плечу – будь здоров. И бегом к месту посадки. Вдруг резко оборачивается – «Аня!», подбегает к ней, крепко целует в губы и теперь уже, не оглядываясь, бежит к вагону. Минута…вторая…третья, мы идём вдоль вагона, надеясь ещё раз увидеть Саньку. А вот и он. Машет рукой: до скорой! Поезд трогается. Всё быстрее и быстрее набирает ход. Аня уткнулась в моё плечо и плачет…а потом - разлюбила…может и любви никакой не было?...
Наивно и по детски, но зато искренно. Даже полюбила-разлюбила – взаправду, какой бы она теперь не казалась эфемерной. А теперь жизненный опыт, в общем-то глупый жизненный опыт говорит: у, как смешно и глупо…
Юность …вера в лучшее…
15.04.74.
За окном дождь, дождь, дождь. 9 часов вечера. Хорошо, когда дождь. А если погода солнечная, ходишь по казарме как неприкаянный…
Люблю ночное небо…
Помню зимние восходы под Свердловском. Красное, голубое, белое. Невозможно описать, надо увидеть. Закат – ушёл один день из жизни. Но если был закат, значит будет и восход. А между закатом и восходом – ночь.
Ночь открывает звёзды…
Франсуа Вийон, ты слышала про него что-нибудь?...
«От жажды умираю над ручьём.
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь, играя.
Куда бы ни пошёл, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Я знаю всё, я ничего не знаю.
Мне из людей всего понятней тот,
Кто лебедицу вороном зовёт.
Я сомневаюсь в явном, верю чуду.
Нагой, как червь, пышней я всех господ.
Я всеми принят, изгнан отовсюду…»
Не люблю стихи современных поэтов, «все пройдут, как с белых яблонь дым». Как их расхваливают, воскуряют фимиам. А них всё – одна напыщенность и ложь, врут они, и про чувства врут, и про человека, и природу не понимают…
Огрубел мало-мало, вся армия на мате держится, ну и я так же – поддался влиянию среды? Не знаю, я и так здесь, как белая ворона. Просто надо стараться ушки прятать…
25.04.74.
Вчера сдавали спецподготовку, то есть ключом настукивали и принимали группы. Я теперь радиотелеграфист 2 класса. По передаче – могу и 1 иметь. А вот приём у меня – никакой. Обидно. И потому мой 2 класс сильно «липовый». Вообще у нас в роте связи «липы» полно.
Ничего обобщать не хочу. Мои записки весьма конкретны. А как в других частях. Даже как в наших мотострелковый батальонах, в танковом батальоне? Они всё время на полигонах. Наверно, у них выучка гораздо выше.
Над нами, на втором этаже располагается разведрота. У них выучка так выучка и по физической подготовке, и по части специальной и общевойсковой. Их по-настоящему учат воевать. У них и командиры не то, что наши, с утра до вечера в роте.
Разведчики – ребята крепкие, на одной руке подтягиваются, на турнике солнце запросто крутят. А кросс бежать им вообще плёвое дело.
Их в расположении почти и не бывает. Всё время в разъездах, на учениях.
А у нас?
По вечерам заполняю журналы по учебе солдат по всяким разным предметам и подготовкам. Вести их должны офицеры и прапорщики. Но это редко. Что-то веду я. Большая часть занятий – время от времени. Какая тут рота связи. Какие связисты. Один боец всю службу на коммутаторе сидит с утра до вечера. Весь дохлый, бледный, пашет часов по 12.
Ремонтное отделение чем-то занимается, а больше дембельские альбомы помогает готовить, особенно по части фотографии.
Есть ФПС – фельдъегерская почтовая связь – бронированный автомобиль, одна видимость. На техосмотре из бокса выкатят, предварительно покрасив и подлатав, каким-то чудом заведут. Он попыхтит и обратно в бокс. Давно его списать надо, только числится. Водила таджик, старательный служака. Всё под ним лежит день за днём, а толку никакого. Ни разу на учения не выезжал.
Рота связи, рота связи - ни пыли ни грязи.
У нас по-разному: где-то очень серьёзно, а большей частью ни шатко ни валко.
Радиостанция у меня новая на новом Газ-66, связь мы даём, но ощущение что это не совсем настоящая подготовка…
Ленинский зачёт – формализм. На комсомольском собрании полка читает секретарь доклад и его абсолютно никто не слушает. Единогласно? Единогласно! Что толку, что в ВЛКСМ 34 млн. человек? Пустота. Ну а в общем-то это меня мало трогает…
Близко и дружески общаюсь с Колей Бобровым. Он – водила на БМП, на которой располагается ПУ. Коля – сибиряк, крепкого сложения, сильный, серьёзный, немногословный и надёжный. Сошлись мы на том, что я ему помогал писать подружке писать. Нет, не слезливо-любовные, а мысль конкретно формулировать. Она что-то хвостом завиляла, а Коля её на чистую воду выводил. У него вообще какие-то сложные обстоятельства были. Его даже на побывку на втором году службы отпустили. А что там произошло у него дома или в личном плане, Коля не распространялся, а я не спрашивал.
Коля много рассказывал о Сибири, об охоте, о тайге, вообще о природе.
Природу, тайгу сильно понимает. Весь он основательный, в чём убеждён – не сдвинешь. Не болтун. Это качество мне очень по душе. Если сказал, то так оно и есть, так и будет.
После армии переписывались, мечтали о встрече. Я на следующее лето поступил в институт, началась учёба. Переписка наша погасла. Жаль. Я всё как-то откладывал на завтра-послезавтра письмо написать, так и не удосужился. При нынешних технологиях можно попытаться отыскать друг друга. Можно отговориться недостатком времени. Но, как сказал один мой товарищ, время всегда есть, мотив – на что мы его потратим - вот что главное. Выходит, что другие мотивы перевешивают. И всё же – как сложилась жизнь Коли Боброва? Каким стал, в чём запечатлел своё земное существование? Где Паша Колокольцев? Адрес его у меня был, но я его потерял. Где братья Дорожкины? Санят Захаров? Встреча, как кусочек того времени – сильное переживание. Уже во время учёбы в пединституте однажды в кафе встретился с парнем из разведроты. Во время службы мы не общались – видели друг друга. И – пожалуйста – встретились.
В Миньяре живёт Володя Песков. Мы с ним служили вместе, он на полгода раньше призвался и естественно, раньше на полгода демобилизовался. Он меня сам разыскал. Пригласили друг друга в гости и дело на этом затихло.
Вообще я насчёт встреч и общений человек малоподвижный. Володю Чертова, друга детства, разыскал почти через пятьдесят лет после того, как мы из Миньяра уехали. А ведь в Миньяр я приезжаю каждую осень и не по одному разу. С Саней Казьмируком, можно сказать, случайно встретились и так получилось, что встреча стала прощальной.
Встречам – несказанно рад, а организовывать их – и лень, и страшусь: то, что есть в моей душе, навряд ли найду в другой. Вот такой вот снобизм, спесь и мания величия. Я по-другому помню. Мне вообще вся взрослая жизнь представляется больше игрой, придумкой, чем-то не совсем настоящим.
И, уж простите меня, сотоварищи, внутри мне всегда немного смешно, как взрослые дяди и тёти по- взрослому, серьёзно и глубокомысленно рассказывают о своей жизни, семье, достатке, детях, внуках, квартирах, коттеджах, путешествиях, друзьях и подружках. Мне всё видится-чудится – эта жизнь какая-то не та, а настоящая, та-эта жизнь где есть смысл, где-то там…где?...
Конечно, я не прав в своей внутренней ироничности. И для меня очень важно, правильнее сказать, самое главное – близкие и самая обычная жизнь. Но неужели это всё? У меня чувство, что все мы родились для чего-то большего, а не просто прошагать по жизни. Дело не в том, чтобы как-то необычно её выстроить, а дело в том, чтобы её осмыслить, размышлять. Как о ней размышляли, осмысливали мои родители, бабушка Нюра, Юрий Матвеевич, Константин Карпович, Лидия Андреевна…
Хотели мы с Коляном, от некуда от нечего ум и руки приложить, карьеру начинать делать, а для этого надо вступить в партию. Обратились с секретарю парторганизации. Он наверно, удивился, но виду не подал, нас серьёзно выслушал. Ну и мы вроде как серьёзно: хотим более активное принимать участие в строительстве коммунизма. Он пообещал дать нам обстоятельный ответ. Но тут как-то всё закрутилось сборы, учения, выезды. И нам уже было не до партии.
Были, были у меня поползновения устроить себе синекуру. Но мой порыв что-то быстро угасал, точно понимал, у меня не получится. У других очень лихо получается, по-хорошему завидно, у меня –нет, каких-то нужных качеств в этой насквозь фальшивой жизни мне не хватает… да и ладно
а комсомол вовсю пустой. Ну и не треплют нас за этот комсомол, а лишь на собрании, которое очень редко:
Единогласно?
Единогласно!
28.04.74.
Бегали кросс 6 км, сдал на 2 разряд. Как у нас говорят: кросс – живые и мёртвые. И хотя бежали в облегчённой форме – без оружия, противогаза, всё равно сапоги на последнем км кажутся пудовыми.
Читаю И. Ефремова «Туманность Андромеды», Ст. Лема «Звёздные дневники Йона Тихого», Дж. Уиндема «День триффидов»…
Представляешь, что будет прекрасный счастливый мир. Такой, каким его описывает Ефремов, рассказывая об обществе будущего, которое на Земле. Так вот, которое пребывает на Земле, оно – счастливое, но очень скучное. Страницы, посвящённые земному обществу, я больше пролистываю, чем читаю, а вот что происходит в космосе, то – самое интересное.
Всё гладенько, всё пристойненько, как по расписанию, строго в колее…
а хочется чего-нибудь такого…
Ты представляешь – вечное счастье – от него с ума сойдёшь…
Кросс 6 км.
Вся дистанция на ладони. Где старт, там и финиш. Большой круг. Команда «Марш!» и – «порыл». Сначала бежать легко, на 3 км дыхалка начинает сдавать, через метров 500-600 дыхалка нормализуется, ноги бегут, но темп уже чуть ниже. Ещё километр и начинает всё тело наливаться усталостью, дыхание учащается, ноги ватные. Последние 100 м, бросить эту беготню, упасть на пыльную дорожку и больше – ничего. Голова кругом и всего шатает, но знаю, что всё равно – не сойду, добреду, дошагаю, доползу, но больше никогда не побегу кросс – финиш!
И чего я так наизнанку выворачиваюсь? Ведь не в первых рядах. А те ребята, что меня обогнали, нормально дышат и сильно в бег сил не вкладывали. Я же первым не приду, рекорд не поставлю. Но бегу, бегу, бегу, проклиная кросс, бегу, словно решается моя судьба, бегу, выкладываясь без остатка. Зачем? Не знаю? Знаю только одно, что с дистанции ни за что не сойду. Вот на карачаках буду ползти, последним из распоследних приползу, но дистанцию – землю буду грызть – одолею. А кто сошёл – я тех не уважаю. Очень не уважаю…
4.05.74.
Отдохнуть от трудов праведных. Взял освобождение, впервые за полтора года службы, на трое суток – лежу в постели и целый день читаю книгу Шишкова «Емельян Пугачёв»…
Кто-то сказал, что никто не осознаёт, в какое время живёт он…
Любовь – никак не хрупкое чувство. Настоящую любовь нельзя ничем разбить…а если расколотили невзначай и случайно или по глупости, значит, не любовь, а так себе…
Купил Книгу, о которой так долго мечтал: Анри Перрюшо «Жизнь Ван Гога». «Досталось» мне за неё от дедов. Нам за два месяца выдали марки и пфенниги. Сержантам побольше, чем рядовым. Деды у меня их хотели позаимствовать, что, мол, потом с молодых убыль возмещу, а им на дембель ой как надо. А я уже деньги на книжку истратил. Очень они расстроились, но поделать уже ничего не могли. Всё язвили, что такую книгу только ненормальный может купить. Ну а мне-то что? Книга у Паши Колокольцева в сейфе, в надёжном месте.
За окном дождь, темень. Я в каптёрке, рисую дембелям альбомы. Музыка. Современные мелодии. Вопли дикие. Ударник вовсю расстучался. Но всё это так далеко…
Скоро к нам молодое пополнение прибудет. У них 730 дней, а у нас, призыва осени 1972 года, осталось180 дней. 3 кг 600 гр масла съесть осталось, 9 метров селёдки…
Рерих:
«Творчество является выражением смысла жизни».
А если кто просто живёт. то и смысла что ли нет? Есть, конечно! Просто жить – это тоже творчество. Маленькое уточнение: если осознаёшь, что живёшь…
5. 5. 74.
Камрады Высоцкого передают. Умеет, умеет душу растеребанить.
На улице дождь.
А вчера фильм нам казали «Музыкальная история». Пётр Говорков (Лемешев) пел «Вдоль по улице метелица метёт». Лемешев поёт, а женщины на коммунальной кухне его заслушались, а лица у них такие идиотские – вроде как наслаждаются высоким искусством, то есть от него, высокого искусства, последние извилины выпрямляются и становишься идиотом-дебилом…фильм насквозь фальшивый… Я эти фильмы 50-годов и раннее на дух не переношу. Всё фальшиво, всё неправда. Есть исключение, гениальное, - «Чапаев»…
9.05.74.
Дочитываю драму-трагедию «Жизнь Ван Гога». Давай эту книгу мы с тобой вместе прочитаем…
13.5.74.
Последние слова Гамлета: дальше – тишина…
Марш: Галле-Дессау-Магдебург. Были на полигоне, где снимали фильм «Жаворонок». Обошлись без нашей связи. Были мы своей командой наблюдателями. Полигон огромный. Войск всяческих понагнали. У, такая силища! Сам полигон – холмы да долины, кустарник, песок, песок, песок, заросли ежевики. Она так интересно растет: стебель наклоняется и верхушкой врастает в землю, образуется полукольцо. Ходишь, всё время в такие ловушки попадаешь, спотыкаешься, ну и естественно, мордой в траву –
воин, будь бдителен!
Палатки для нас не предусмотрены, в машинах спать категорически запрещено. Надо было рыть что-то вроде землянок – нашли рыжих! Каждый перебивался как мог: у костра, или под кустом, плащ-палаткой накрылся и давай ночь коротать…
16.05.74.
Всё нормально, всё хорошо. Надо мною небо – голубое-голубое. Внизу всё зелёное. И солнышко такое яркое. Две краски на весь мир – голубое и зелёное. И правда – призрачный мир…
Физически – засачковался. На зарядку хожу-бегаю по своему усмотрению.
после обеда считаю углы в ленкомнате. Читать – надоело. А бывает, вдруг завалят работой и целые сутки пашешь как пчёлка, « ни сна ни отдыха измученной душе»…
Фирдоуси: «Не усердствуй некстати»
24.05.74.
Вечер, хотя какой вечер, вовсю светло. У меня всё как прежде. Дней через пять «монголов» опять учить буду: приём-передача, стук-стук-стук…Дембелям нынешним кое-что рисую в дембельские альбомы. Работай не загружен. Книги читаю…
Грусть такая. Уже стемнело, фонари зажглись. Цвета потемнели и потускнели. Тишина и покой на землю. И от того, что от тебя нет писем, и от книг, и от тысячи раз виденного, но всё равно такого же прекрасного захода солнца – грустно…Будь я музыкант, выразил бы всё это в звуках, владел бы словом – выразил словами, имел бы дар живописца – сказал бы в цвете.
Но – не дано. Нем от рождения. Кто надо мной так пошутил?...
А вечер – прекрасен…
Рерих: «Лучший всемирный язык – творчество»
30.05.74.
Лермонтова читаю и перечитываю. Чем он меня так глубоко трогает?
«Ветка Палестины», «Как часто пёстрою толпою окружён…», «И скучно и грустно…», «Утёс», «Выхожу один я на дорогу», «Родина», «Есть речи – значенье…»…
«Старикам» - «Прощание славянки», теперь и мы «старики». Но рамки не переходим, в пределах правил: чётко, точно и в срок – гоняем молодых, натаскиваем на правильное исполнение своих воинских обязанностей.
«Старики» на физзарядку не встают, а мне очень по сердцу по германской земле пробежаться, пусть даже это будет наш полигон.
Так что молодых построил и вперёд, не отставать. Молодые в сапогах, а мне, «старику» можно и нужно в тапочках, но мне нравится в сапогах – нагрузки больше.
Компанию из старослужащих мне составляет Вадим Саенко, хохол, почтарь. У того вообще - сплошной кайф: даже когда он в молодых ходил, его никто не трогал и никуда не посылал – почтарь неприкосновенен. Его и в наряд на дежурство, на работы нельзя посылать. Он сам себе хозяин. Мышцы накачал, как у гимнаста.
От природы как Геракл сложен, да ещё качается каждый день. Ему бы только тяжёлой атлетикой и заниматься, но он ещё и бегать любит.
Килограммов под сто одних мыщц и сухожилий, а бежит легко, меня вполне может на финише обойти.
Побежали дембель искать…
10.06. 74.
Приехали с выезда. Сегодня, завтра технику обслуживаем, а послезавтра – опять в чистое поле.
Летние выезды – хорошо.
Встанем возле какой-нибудь деревни, антенны выставим, связь установили и можно отдыхать. А кругом такой простор! Жёлтое, голубое, зелёное – над всем миром. Так бы и шёл и шёл по этому зелёному ковру. Воздух чистый, прозрачный, им невозможно надышаться. Узкая тропинка среди поля ржи. По её краям красные капли маков. И такая красотища кругом. Жёлтое, голубое, зелёное – надо всем. Я ещё не видел такое. Эта тропинка мне навсегда запомнится.
Мир прекрасен в любое время дня и ночи, в любое время года, надо только уметь увидеть «небо в чашечке цветка». Жаль, не могу я словами это описать.
Будучи на выезде, решили немного повеселиться – вскипятили чайник воды и всыпали в него две пачки чая . Где чай мой радист достал, я выяснять не стал. Напиток разделили на троих. Результат – всю ночь придуривались и валяли Ваньку: было нам весело, пели, танцевали, призывали дембель, ходили на руках, делали пробежки, чтобы всё-таки заснуть. А заснуть – ни-ни, не получалось. Это была удивительная ночь.
Зелёное поле ржи, узкая тропинка, алые цветы маков, такие крапинки на зелёном И над все – голубое – запомнилось, впечаталось. Такие мгновения-переживания, такие впечатывания – как преддверие, как предчувствие – Истина откроется. Вот ещё одно усилие – и всё поймёшь, всё откроется.
Я шёл по узкой тропинке и было такое сильное ощущение, что вот сейчас, ещё немного, вот сейчас за поворотом – откроется Истина. Поворот, ещё поворот, а истина осталась где-то в стороне, или я прошёл мимо…
до сих пор: зелёное поле ржи, тропинка, алые маки, голубой небосвод…
16. 06. 74.
У нас радиотренировки. 500-километровый марш, подготовка к учениям.
Сегодня у нас демократия – День выборов. Чувствуешь себя гражданским человеком.
Читаю Левандовского ЖЗЛ «Дантон» - какой человек!
Что ещё? Остальное всё по-старому. Один день дождь, один день солнце. Один день пашем, другой скучаем. Послезавтра выезжаем на дивизионные учения. Июль – месяц будет относительно спокойный, а в августе на лагерные сборы.
Несколько дедов ещё болтаются в спортзале: ждут отправки на уборку хлеба. Но нас они не касаются, и вообще ходя скучные. А мы, у которых дембель осенью, - не то, что повеселели, но как-то дни по-другому стали считать.
После отбоя кто-нибудь из молодых громко и чётко провозглашает:
«Спи старик, спокойной ночи,
Дембель стал на день короче.
До дембеля осталось…»
Дней меньше остаётся, а ожидание – мучительней…
Фирдоуси:
«Такой закон дворца, где правит зло:
То ты в седле, то на тебе седло».
3.07.74.
Сегодня «монголы» присягу принимали, и весь полк праздновал 32-ую годовщину части. Как праздновали? На плацу до обеда простояли-прошагали, исполнили полковую песню всем полком «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» – и весь праздник.
Зато обедали под музыку, под полковой духовой оркестр, и всё было вкусно. Особенно второе: рис и пара котлет, необыкновенно аппетитных, но только уж очень м-а-а-а-леньких. Я так таких бы штук десять съел…
О чём я думаю?
О чём думали Гёте и Лермонтов, когда один сочинял, а другой вдохновенно переводил, а по сути создал своё:
«Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой.
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного,
Отдохнёшь и ты.»
Если бы подобное самому сказать – жизнь не зря прожита…
Камрады приготовили для нас концерт. Это было что-то вроде художественной самодеятельности: довольно-таки убого и примитивно, весь юмор – ниже пояса. Смеялись, конечно. Но такой контраст: чистота. аккуратность, прибранность, распорядок, точность – и такое убожество, когда чуть за рамки обыденного быта…
7. 07. 74.
Нужна смена обстановки. Каждый день одно и тоже – так надоело. Уезжаешь куда-нибудь из полка, чувствуешь себя именинником. А когда едешь обратно в полк, кошки на душе скребут. И в библиотеке хороших книг не осталось.
Дочитываю Достоевского…
Был в Бранденбурге. Хороший город. Там тоже наши стоят.
Половину Германии из окна авто увидел. Интересно. Свою станцию изучил. Были на армейских учениях. Стоило в армии служить, чтобы на них наяву – на учения - посмотреть и принимать участие. Неделю в лесу жили. Пять дней сухим пайком питались – на 5-ый день я на него уже смотреть не мог. Ели грибной суп собственного приготовления, картошку жарили. Чай с земляникой и черникой пили. В общем, перебивались.
Лес сосновый. Воздух чистый-чистый. Закаты такие красивые. Приеду домой – обязательно буду учиться рисовать.
По-моему, самое прекрасное. что есть на земле – восход и закат солнца. И никаких там ассоциаций. Просто они красивы сами по себе. И ещё запомнилась сосна на фоне чёрного звёздного неба. Обязательно буду учиться рисовать…
Бранденбург. Окраина. Небольшая часть. Авторота или автобат на учениях. В расположении части почти никого. В душе – мойся сколько хочешь. Кормят не то, что до отвала, но хорошо.
И как-то всё умиротворённо, задумчиво, спокойно.
И сам Бранденбург – дома серые, а по стенам до самых верхних этажей
тянется плющ – очень сказочно и уютно. Вроде и не люди живут, а какие-нибудь сказки. В каждом городе на всех старых домах - плющ. Но почему-то в Бранденбурге больше всего запомнился И чистота кругом, и аккуратность и дремотность. Понимаю, что всё это только видится – иллюзия, но так хочется верить в сказку. Иллюзия, но совершенно другой мир, чуть дремотный и волшебный. Так бы и жить и жить в нём, и слушать его…
14. 07.74.
«Братья Карамазовы». Алёша мне полюбился. Вот только в жизни навряд ли такой человек есть…такому – не выжить…
Вчера смотрел настоящий фильм «Калина красная»…
Где-то что-то прочитал, услышал о фильме «Калина красная». Какой-то он весь необычный. Вдруг к нам его привезли. Вечером в клубе будут показывать. А я дежурный по роте. А в кино очень хочется. А я дежурный по роте. Пошёл к лейтенанту нашему, его только к нам назначили, после училища:
Товарищ лейтенант, разрешите фильм посмотреть.
-Разрешаю.
Он не спросил, а я не докладывал, что дежурный по роте. Сам «назначил» из молодых себе замену. Ушёл с Коляном кино смотреть. Какой фильм! А в это время пришёл командир роты.
Где дежурный по части?
-Не знаю.
Кино закончилось, пришёл в расположение роты. Меня, к командиру роты:
-Где был, что делал?
А лейтенант рядом стоит и боится сказать, что он меня в кино отпустил.
-Где был?
-В кино.
И началось:
…покинул боевой пост…устав…воинский долг… пошло и поехало…
Ну не совсем я боевой пост запросто покинул – лейтенанта предупредил, он меня отпустил, а если он незнал. что я дежурный, то какой же он командир?
Но раз лейтенант молчит, то и я молчу:
mea culpa, mea culpa…
Роту построили, меня перед ротой поставили:
-Десять суток гауптвахты. На дембель – последним! Встать в строй!
-Есть!
Вот тебе и дембель приближается.
Но тут опять что-то надо оформить. Паша не успевает. Привлекли меня. Помогаю, черчу, пишу, гауптвахта отодвигается. Коля вообще смотрит на вещи философически:
-Да не переживай. Забудется.
Да, как-то и забылось. Мимо «губа» прошла.
Но я так соображаю, что и комроты одумался. Меня на гауптвахту, и надо объяснять за что. В роте непорядок. Как такое командир допустил. Так что замялось всё, забылось.
19.7. 74.
Готовимся к сборам. Дочитал Достоевского «Братья Карамазовы».
Первое впечатление: ничего себе детективчик! Конечно, дело не в детективной истории, но как всё Фёдор Михалович закрутил. Читать – не оторвёшься! А Грушенька какова!
Совсем случайно Дж. Лондона нашёл «Я много жил…»
Писать почти что и нечего, даже фильмы и те по2-3 раза смотрел. Считаю дни до приказа. После отбоя долго не могу уснуть. О, много всяких мыслей в голову приходит… последние месяцы мучительно тянутся.
У меня в отделении появились братья Дорожкины, Василий и Игорь. Из рабочей семьи, из Ленинграда. Толковые, с полуслова всё понимают, их и подгонять не надо. Они хоть и ходят в молодых, а отношения у нас товарищеские.
Как сделать, чтобы ожидание не было таким томительным. Шутить да придуриваться. А дури во всех нас очень много, а мозгов в нас, конечно, ещё мало. Может подкопим за всю оставшуюся жизнь?
Шутки шутками – и служба веселее идёт и дни короче:
«Спи старик, спокойной ночи,
Дембель стал на день короче.
До дембеля осталось…»
22. 07. 74.
Не спится, час, второй. третий. Иногда такая тоска захватит. Вечер. Солнце заходит. Купол неба бело-голубоватый. А по самому горизонту, как кровь, лучи солнца. И резко на этом зелёные, которые теперь налились холодным светом-тенью, деревья. И необыкновенно прекрасно и грустно. Может быть, наивно так думать, но самое счастливое, самое хорошее время уже позади. Детство. Оно неотступно преследует меня. И почему воспоминания овеяны грустью…
«Народ» покупает джинсы – сборы на гражданку в полном разгаре: чемоданы, джинсы, скатерти, дембельские альбомы, подгонка парадной формы, смена красных погон, петличек, эмблем (полк-то мотосрелковый) на чёрные. Джинсы мне как-то побоку. Да и притом все запасаются. Но материальчик на будущий костюм приобрёл, ещё скатерть маме, на мой взгляд, очень красивую, клеёнку с фото германских городов, через которые мы проезжали; единственной и неповторимой – фломастеры. Тогда в Союзе о них, по крайней мере, на Урале, о них и слыхом не слыхивали, а в Германии
каких только не было. Приобрёл себе чемоданчик из кожезаменителя, удобный и симпатичный. Само собой получилось, что не такой, как у всех.
Начал туда своё «богатство» складывать да накапливать.
Братья Дорожкины организовали мне «вспомоществование» - собрали сколько-то марок и пфеннигов. Нет, не отказался, за справедливость не выступал, но я на молодых не давил, не наезжал и даже не намекал. Ну собрали, собрали.
Я с ними, Дорожкиными, ещё после армии переписывался. Жаль, как-то потеряли мы друг друга. Жаль, что и с Коляном переписка прервалась, с Пашей – встретиться бы: какие наши прожитые жизни, какие мы сегодня?
30.07.74.
Перечитываю «Муки и радости» И. Стоуна…
для чего живёт человек, зачем живёт человек…
Замок…видение или на самом деле. Ехали мы с учений. С нами начальник штаба. Такой весь почти гражданский. Куда-то не туда свернули и начали свою дорогу искать. А едем – места – как иллюстрация к старинной легенде:
дорога брусчатка, большое озеро, от дороги - ответвления, и на мысу, выступе в озеро – небольшой замок. Ну мало что не игрушечный: башни, шпили, черепичные крыши, узкие проходы, врата, подъёмный мост…
а дело уже к вечеру, солнце нависло над лесом, такое палево-пыльное, выцветшим оранжевым оттенком, лес тёмный, а гладь озера почти не рябит и очень светлая. По краю брусчатки женщина идёт. Ей бы деревянные башмаки, юбку до пят и на голову чепчик или как там у них называется –
вот и совершенный мир.
Несколько минут я созерцал эту картину. Хотел даже начштаба попросить остановиться, посмотреть на замок. Но куда бы он меня послал с этой моей просьбой…
… совершенный мир, совершенная гармония…
Мне думалось, тут живут счастливые люди, и жизнь их полна высокого смысла. Необычная жизнь…
Ну что в моих видениях – один романтизм и пустое мечтание… больше ничего…
Ещё одно из сильнейших впечатлений в последние полгода службы - кинофильм «Земля Санникова». В кино мы уже ходили не в строю. Места у нас были самые лучшие. А кино полностью совпадало с моими романтическими представлениями: далёкие земли, путешествия, необычные судьбы и характеры.
Вышел из клуба после просмотра ошеломлённый. А уже догорал закат. Так всё сошлось: вечерняя заря, всполохи тёплых тонов, развесистые, лохматые, синие, пепельные тучи-облака, в тенях глубокий холодный мглистый свет и –
зовут меня дальние страны. Прочь от всего земного, от всякой обыденщины.
Далёкие земли, далёкие горы зовут…за моря, за леса…
Уже когда был дома, полгода гонял пластинку-миньон с песнями Владимира Высоцкого:
«В холода, холода от насиженных мест
Нас другие зовут города, -
Будь то Минск, будь то Брест, -
В холода, в холода…»
Яркая, многоцветная жизнь была впереди…так думалось…
так исполнилось, только по-иному…
Романтизм не исчез, и не выветрился:
«А я еду за туманом, за туманом…»
Только дальние страны, приключения и путешествия оказались для меня не за тридевять земель, а здесь, вкруг меня, на моей родине, с которой у меня вековечная, смертная связь.
Необыкновенное, чудесное, сказочное, волшебное, радужное, хрустально-янтарное – оно в самом простом и обыкновенном. И самое главное: оно, это чудесное,– неисчерпаемо, оно – бездна…
Здесь, на своей родине я пребуду. Здесь я останусь навсегда. Здесь – моя вселенная, бесконечная во временах и пространствах.
До боли, до пронзительной боли всего моего я – родная…
И потому я – «невыездной». Пока работал, много приходилось мотаться на всякие конкурсы, конференции, фестивали. Но куда-то ехать по собственной инициативе – ни за что. А уж когда не стало Юрия Матвеевича – «кому повем печаль свою?...». Здесь я переполнен впечатлениями и мыслями. Их столько – не исчерпать. Я вернулся, вернулся в Миньяр, в Ашу, в Широкий дол, в Точильный, вернулся – обязательно прежний и – другой, и тот же, который нёс букет ирисов в дождливый день в школу. любимой учительнице…
«Земля Санникова» - она рядом, здесь и сейчас…
17.08.74
Вчера приехал в полк – завтра или послезавтра уезжаем на учения. Готовлюсь. На сборах хорошо. Солнце, воздух, воды, правда, маловато. Но умываться есть чем. Да и дни там летят. Час на станции отработал, час на солнце провалялся и опять работать…
В субботу и в понедельник ездили к камрадам копать траншею под кабель.
Там с одним парнишкой подружился. Зовут Марью. Он не знает русский, я – немецкий. Но мы неплохо понимали друг друга…
После армии хочется махнуть в дальние страны…
Очень часто по Галле-Нойштадту разъезжаем. Необыкновенное чувство. Дома лёгкие, стройные. Дороги широкие. Цвета белый, красный, жёлтый, зелёный. Небо синее, без единого облачка. Простор.
Люди? Люди как люди. У каждого свои обязанности. Чистенькая, благопристойная жизнь. Купить автомобиль, телевизор, хорошо поесть, хорошо поспать… Может быть мне это будет завидно?...
14.09.74.
Сборы закончились. Но из огня да в полымя. Завтра смотр. Готовимся. Вся наша ночь впереди.
Вчера фильм смотрел «Маленький большой человек». Сильно он меня потряс. Ну не так, как «Загнанные лошади…», но всё-таки…
и актёр такой запоминающийся – Дастин Хофманн…
19.9. 74.
Мы с Коляном вдвоём в ленкомнате. На плацу оркестр заиграл «Славянку». Над всем полком гул:
-Дембель давай!
А мы с Коляном беседуем:
-Скоро для нас «Прощание…»
-Совсем немного осталось.
-Коль, а ты думал куда после армии?
-Нет, так, в общем плане.
-Пока всё у нас в общем плане.
-Надо бы решать.
-Успеется.
Когда успеется, дембель уже на крыше сидит.
-Хорошо, давай размыслим, куда мы можем стопы направить:
ехать домой:
на стройку;
в училище мореходное;
в геологоразведочную партию;
пожарниками (служба охраны лесов Сибири);
Планы самые дикие и фантастические. но вопрос так и не решён.
Или решён однозначно – домой. Остальное - химеры и помутнение мозгов.
Пили мы с Колей одеколон. Одноразово пили. Конечно, дурь, большая дурь. «Кто глупым не был никогда, тот мудрым не был сроду».
Пили от тоски и одеревенения армейской жизнью.
Купили одеколон, пошли на третий получердачный этаж, там всякие хозкладовки. Начальство туда редко поднималось. Зашли в одну из таких комнат. Один из «наших», Вадик Король, форму дембельскую себе ушивает.
-Одеколон будешь?
-Не, мне форму надо ушить. Придет Сашка сейчас, за машинку сядет.
-Ну тогда мы на двоих.
Вылили одеколон в какую-то чашку, налили воды. Одеколон сразу стал как молоко. Разлили по стаканам:
-Ну, будь!
-Будь!
Выпили. Одеколон он и есть одеколон. Уже весь им пропах. Что-то в голове есть, но мало. Ещё пузырёк достали, смешали с водой, выпили. Может ещё выпили…Не помню…
А помню, что уже проснулся ночью. Мои меня прикрыли на построение, вроде как я заболел. На тумбочке –хлеб, в чашке рыба и пюре картофельное.
Опять же мои обо мне позаботились. Поел, уснул. С тех пор одеколон не употреблял. А попробовать? Что ж, может и надо было.
Ещё один раз мы ребятам в нашей комнате устроили бессонную ночь. Кто-то из молодых достал банку растворимого кофе. Мы её с Коляном на двоих выпили даже без сахара и за раз. Сна ни в одном глазу до самого подъёма.
Играли в карты, вручную изготовленные, занимались гимнастикой и всё отделение вместе с нами, искали дембель, прыгали через табуретки, каждый рассказал простую жизненную историю, каждый рассказал анекдот, смешной, а если нет, то ходил к дежурному по роте и спрашивал, который час…
24.09.74.
Всё готовимся к проверке, которая так и не наступает. В наряды летаю через день. У нас осень. «Дембеля» (листья) падает дай боже. «Монголы» («сынки», молодые служащие) не успевают убирать. Воскресенье похоже на понедельник, а понедельник на субботу. Так и идёт. Но всё меньше и меньше до долгожданного дембеля.
Воздух, небо, город, люди - всё осеннее. Воздух – лёгкий, дымчатый, в нём – фиолетовый привкус. Листья падают, падают, падают. Необыкновенное, чудное. Осенняя грусть. Жаль, никто не видит. Или мне так кажется.
Над плацем «Мама» звучит.
«Pop Tops» Mammy blue.
I may be your forgotten son
Who wandered off at twenty one
It,s sad to find myself ad home
Wit hout you…
Oh mammy, oh mammy, mammy blue,
Oh mammy blue…
Я дом покинул в двадцать лет,
И потеряла ты мой след.
Вернувшись, с грустью я узнал –
Тебя уж нет…
О, мама…
О, мама, как сильна печаль моя...
О чём песня, я смутно догадывался, но разве важны слова? Мелодия, тембр голоса – какая музыка, какая музыка!
Вечера были удивительные, сумерки сиреневые-голубые, свет немного туманный, дымчатый и ощущение свободного пространства, некоё чувство полётности – скоро домой и над плацем:
Oh mammy, oh mammy, mammy blue,
Oh mammy blue…
*1967 год, Испания. Французский продюсер Ален Мийо создал группу «Pop Tops». Вокалист – 27-летний темнокожий, обладатель проникновенного, запоминающегося голоса, уроженец Тринидад и Тобаго – Фил Трим.
В 1971 году продюсер Ален Мийо приобретает права на никому тогда ещё неизвестный хит Mammy blue ( тоска, печаль по матери), написанный Юбером Жиро в 1970 чуть ли не на коленке – в автомобильной пробке. Песня была на французском языке, её исполняли французская певица Николетт и итальянская Ивана. В их исполнении она не стала хитом.
Записали Mammy blue в Лондоне на английском языке, и в исполнении
«Pop Tops» она стала хитом. По версии музыкальных журналов входит в топ-10 вечных хитов в Европе. Группа продала более миллиона пластинок.
(материал из википедии).
Mammy blue – домой, домой, домой…
9.10.74.
Я не буду с тобой счастлива…
10.10.74.
Получил от тебя письмо, и пишу тебе…
24.10.74.
Что сказать? выходишь замуж? – выходи; я же никак не могу этому воспрепятствовать, да и «правов» у меня таких нет… эгоист, людьми не интересуюсь, ну и ладно…
25.10.74.
Получил от тебя два письма. Может наши обе головы не совсем в порядке?...
Записная книжка «Блокнот». 9 на 12 см.
Не помню, когда и где приобрёл. Наверное, в учебке.
Записи вразнобой. Хронология, как всегда, - никакая. Жизнь – она во всех временах. На форзаце – зарисовка аэропорта в Уфе. Ноябрь 1974 года.
Я летел к брату в Чирчик, Узбекистан. Вечер, заря, народу мало. За огромными стёклами – самолёты. Жемчужное, в сполохах небо. Беспредельная грусть и очарование и вера: что-то значимое я обязательно сделаю, вдохновенное…
Список прочитанной литературы в армии. Больше ста книг. Книги значимые отметил плюсами: Шекспир, Бальзак, Сервантес, Достоевский, Франс, Толстой, Лермонтов, Паустовский, Грин, Лондон, книги из серии ЖЗЛ: «Дантон», «Суворов», «Степан Разин», «Перикл».
Записная книжка…
Вся-то она рассыпается, вся-то она поистрепалась, а до чего дорога: это как с самим собой встретиться через много лет. Какой ты?
А. Грин: «Если желание сильно, то исполнение не замедлит».
А. Грин. «Ветка омелы»:
«Пусть будет иногда скучно, вяло, даже пусть будет трудно жить и работать, пусть хочется подчас трактирной романтики – но пусть будет чисто».
А. Грин «Возвращение»:
«…и он понял, как понимал всегда, но не замечал этого, что он – человек, что вся земля со всем, что на ней есть, дана ему для жизни и для признания этой жизни всюду, где она есть».
Каждый человек открывает мир заново, я тоже, хотя самую малость открыл его, и каким я его открыл…
В список лучших книг, которые надо перечитывать включил «Основы марксистско-ленинской философии», «Основы марксистско-ленинской эстетики», «Капитал» К. Маркса.
12.07.73.
Чтобы писать книгу, надо жить, и у меня очень мало знаний, потому их, знания, надо копить. Читать всю БВЛ и т. д.
31.07.73.
Конец второго периода службы, ох. как ещё долго много
жажда знаний знать, знать, знать, а для чего…жажда знаний: живопись, история, музыка, скульптура, архитектура.
«самое важное для меня – раскрыть мою личность, вложить её в творчество на радость самому себе и на пользу тем, кому оно будет нужно» Р. Роллан
«я должен либо умереть, либо творить» Р. Роллан.
17.08.73.
Буду обязательно писать. Трудно жить, трудно. Голова готова лопнуть. Может быть это тоска по дому.
Солоухин «Осенние листья»:
«Одно из самых больших заблуждений человеческих состоит в том, что мы отказываем в разуме другим обитателям нашей планеты»
«Равновесие, наступившее в жизни: я не могу сделать всего, что я хотел бы, но я могу не делать того, что хочу»
«Банально, но всё-таки, если прислушаться, самый зловещий из всех земных звуков – тиканье часов»
«Любовь – несомненно болезнь, изученная меньше всех болезней и даже, может быть, совсем не изученная…»
Рерих:
«Из древних чудесных камней сложите ступени грядущего».
Мелвилл:
«Хотя он и был дикарём и хоть лицо его, по крайней мере на мой вкус, так жутко уродовала татуировка, всё-таки во внешности было что-то приятное. Душу не спрячешь»
Списки книг. Зарубежная и русская классика 19 века.
Стихи Лермонтова
«Как часто пёстрою толпою окружён…
26.12.74.
Роберт Бёрнс «Ночлег в пути»
«Меня в горах застигла тьма…»
Список книг:
историческая литература, научно-популярная, художественная.
«Гренада»
«Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях…»
М. Лермонтов «Тучи»:
«Тучки небесные, векные странники…»
11.06.74.
Выезд на имитацию. Бранденбург. Хорошо здесь служить. Дом в лесу. Хорошо.
Бернард Шоу о театре и жизни:
«Если бы меня не влекла цель, выходящая за рамки личного, лучше бы мне быть землепашцем, а не философом, потому что землепашец живёт столько же, сколько философ, ест больше, спит крепче и любит свою жену без мучительных сомнений»
«Предположим, что мир всего-навсего одна из шуток господа, разве вы станете работать меньше, чтобы превратить его из дурной шутки в хорошую».
20.06.73.
Душа болит…
Стихи Гете, Гейне, У. Блейка, Р. Тагора, Р. Киплинга.
Азбука Морзе.
Прозаические наброски.
Адреса.
7.10. 74.
Жить полной жизнью. Каждая секунда – она уже не возвратится. Не жалеть себя.
Дантон:
«Чтобы победить нам нужна смелость, смелость и ещё раз смелость».
«Я буду сражаться, пока буду жив, и свободу буду ценить больше жизни».
Эллинская клятва из ЖЗЛ «Перикл»
24.11.74.
Уфа, аэропорт. Странно, но здесь тихо и спокойно. Большой светлый зал. Немного людей. За стеклом – дальние дороги, «илы», «анты». Заход солнца. Тишина и спокойствие…
Высокие горы. Ташкент – Чирчик – Анчары?
Рынок. Осень…
Но это потом. А сейчас? Дембель в двери…
Наконец, собрался я в дорогу.
Построение на плацу. Напутственное слово комполка. Замполит добавил лиричности:
-Домой! Мамки вас заждались! Но вы – военнообязанные. На учёт по прибытии. А там – на сборы, а кому и мобпредписание (как в воду глядел замполит). Срочную – отслужили. А военнообязанными – остались. И под присягой ваши подписи стоят.
А теперь – ауфвидерзеен и попез…ли на восток.
«Прощание славянки», в авто загрузились:
-Прощай, 68-ой мотострелковый, прощай. Вёрмлиц! Прощай, Галле!
Прощай, Германия!
Прощай, ГСВГ!
Домой!
Нет, сначала к неповторимой, к той, что писала письма…
Встреча… какая встреча…
встреча, затянувшееся на полгода прощание,
встреча – расставание…
горькая полынь от сладких губ…
* «Прощание славянки» - марш, написанный в 1912 году штаб-трубачом 7-ого запасного кавалерийского полка, стоявшего в Тамбове, Василием Агапкиным под впечатлением от событий Первой Балканской войны (1912 – 1913).
Национальный марш, символизирующий проводы на войну, военную службу или дальнее путешествие. За границами России является одним из самых узнаваемых музыкальных символов Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации.
Агапкин Василий Иванович (1884 – 1964), русский советский дирижёр и композитор, полковник Советской Армии. Дирижировал военным оркестром во время знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 года. Участвовал в Параде Победы 24 июня 1945 года. (Материал из википедии).
А дальше? А дальше, при всей самой обычной простоте, многоцветные дни и годы. Учёба, работа, умности-глупости, страсти-мордасти, тихости-созерцательности…
А дальше?
Да много чего дальше.
Дальше – жизнь…
И в дорогу – томик Генри Дэвида Торо, чтобы время от времени перечитывать:
«Если человек шагает не в ногу с остальными – это, возможно, потому, что он слышит другого барабанщика. Пусть себе шагает под ту музыку, которая звучит для него, какой бы она ни была.»
дальше – жизнь…
до дембеля осталось...
© Copyright: Олег Бондарь Аша, 2021
Свидетельство о публикации №221090401011
Свидетельство о публикации №221090401011
Рецензии