Бог миловал

(а это случилось со мной в конце прошлого века в городе Вологда)

                "...я куплет допою, и ещё постою на краю."
                В.С.Высоцкий


Тропинка стекала с холма медленной неровной лентой утоптанного снега; огибала тёмное окошечко проруби, и, теряясь в пухлых сугробах,  уходила, вдоль пролеска в сторону гарнизона; выбравшись на большую дорогу почти у самых ворот КП, и поднырнув под строгие запреты, сразу же разбегалась в стороны узенькими очищенными от снега асфальтовыми дорожками.
Эту тропочку я, волею судьбы(а судьбе было угодно чтобы за неделю до «Восьмого» меня пригласили организовать концерт  в этой самой воинской части, раположенной в лесу недалеко от города), так вот, тропочку эту вот уже дней пять я торю, утаптывая снег туда и обратно: в полдень - туда,  вечером - в деревню, на  противоположном холме за лесным ручейком. Там квартировало штатское население гарнизона, туда же на постой определили и меня в крайний дом к тёте Нюше.
 Надо сказать, что 63-й март 20 столетия всё ещё крутил февральскими метелями, переметая все дорожки и пути - не проехать, не пройти; но праздников никто из-за этого не отменял и народ готовился к ним с весенним азартом и всевозможными фанантазиями.
...предпоследняя репетиция закончилась."Вас проводят» - «Спасибо, не надо» - «Темно уже, мало ли что. Матрос Чернецов, проводите!» - «Спасибо,..» - мне было жаль молоденького матросика, которому из-за меня нужно было бежать из тёплого кубрика в холодный морозный вечер. Я представила, как злой ветер леденистой змейкой заползает под тонкую матросскую шинель, широкие клёши: ...спасибо, добегу одна. Дорога знакомая, да и недалеко» - махнула я рукой в сторону речки.
 В гарнизонном клубе закончился киносеанс, и матросы стройными небольшими колоннами с песней расходились по кубрикам. Бодрая песня, поднятая множеством крепких мужских голосов, далеко разносилась по безлунным просторам заснеженных полей, залетая в молчаливо прикорнувшие к холмам деревеньки. А я торопилась вдоль белых сугробов, мимо плотной стены придорожных елей, принимавших на себя свирепые наскоки порывистого норда. Ещё немного - через речку, в горку... ещё чуть-чуть… ещё немного, ещё чуть-чуть, последний бой...- успокоенно промурлыкала я.  И тут из-за дальнего леса донеслось чуть слышное тоскливо-протяжное «Уу-уу…». Это не собаки! - вздрогнула, напряглась, прислушиваясь. Собаки так не воют. Деревня уж близко - вон она за рекой! Успеть бы! - заспешила; в темноте потеряла тропку, (не заметила, когда та выскользнула из-под ног), и я провалилась в глубокий снег.  А снегу за день поднавалило! А я - в своих модных ботиках-котиках… Увязла по пояс. Внезапный страх льдинкой скользнул где-то внутри, по спине пробежал озноб, слабость по животу разлилась... Пытаясь освободиться из снежного плена, дёрнулась в сторону, в другую... Напрасно! Снег держал добычу крепко. А леденящее душу «уУУ...» подгоняло. Ужас окатил горячё, согрел занемевшие пальцы ног, зашевелил волосы под шапочкой, заледенел на макушке... «Добычу за два километра чуют... Не спастись!» - в голове обрывки фраз слышанных когда-то рассказов о волках -«... как почуют лёгкую добычу...»,  ...а я – добыча лёгкая... вот уже близко!.. Мааа!.. - молчаливым воплем несётся сердце моё в заоблачное пространство, к избам, темнеющим на горе. В отчаявшейся душе пробудилась,  дремавшая до сих пор, тайно сохранившаяся вера предков: Господи, Господи, спаси, помилуй, Гоос-подии! Отчаянно всем телом бросилась сквозь сугробы слежавшегося снега: Неужели не пробьюсь! ... Уж близко! Гос-поди!..  Снег держит - ноги;  не продвинуть...  Пробивалась животом, руками разгребала, распихивала коленками тугую неподатливую холодную массу…   
Господи! - вздохнула спасённо, глянула вперед: высоко! Ноги в щиколотках не сгибаются - в котиках - снегу!..   Вытряхнуть бы... Не успеть!..
Успеть! Почти на четвереньках, скользя, ломая ногти, о ледяную корку наста, вскарабкалась на гору. «Господи!» - всхлипнула, прижалась спиной к захлопнувшейся двери.
"Ах ты Хосподи! Матышки-светы , да на те лица не;ту! Давай-давай на печь, а я те молочка согрею - суетилась тётя Нюша:...полно-ко, полно ревить-от, глони-ко горячинькова-то, ак душэнька-та роспарицца да и успокоицце".
Завтра генеральная репетиция... последняя...попрошу пораньше отпустить артистов...  - засыпала я согретая сердобольной русской печью.
Но вот и завтра подкатило к вечеру, и закончилась  генеральноя репетиция, последние наставления,..  Завтра – «Восьмое», и я свободна как пташка! - облегчённо вздыхаю, перейдя  заснеженную речюшку и ступив на крутой берег. Ранняя луна огромным белым фонарём нависла над заснеженным миром, и мир залитый её сияньем казался волшебно-сказочным царством, а кучка темнеющих изб на вершине холма - старым заброшенным дворцом. И тут, в  этой сказке, нарушая моё поэтическое настроение,  вполне реально, за ближайшим кустом мелькнула  серая тень и напрямки; по сугробам двинулась в мою сторону. В свете луны показалась большая собака. Дойдя до тропки, она встала поперёк неё - волчья манера, вспомнилось мне, и хвост - наотлёте... волк! 
Страха не было, как будто и не я - один на один с диким зверем в чистом поле. Очевидно я ещё не успела испугаться и трезво  оценивала создавшуюся ситуацию: бежать назад - далеко, да и  догонит в два прыжка, стоять - бессмысленно... деваться некуда, будь что будет! - лихорадочно думала я, не останавливаясь, и, глядя волку в глаза, сунула четыре пальца в рот...   
Зверь и ухом не повёл, на мой, далеко не разбойничий, свист,  не шелохнулся, но и не нападал, очевидно что-то выжидал.  А я шаг за шагом приближалась к верной смерти,  продолжая отчаянно дуть замёрзшими губами в четыре  пальца,  шла,  глядя сквозь запотевшие очки, волку в глаза. Спасти меня теперь могло лишь только чудо. Медленно, нога-за ногу, шла я последние метры моей жизни. Шаг.., ещё.., ещё метров шесть-пять…
Очевидно моё поведение привело волка в тупое недоумение, а может смутил блеск моих тёмных очков.  Уже оставалось каких-то метров 5-4, волк опустил хвост и пошёл в сторону леса. А я - дай бох ноги, ускорила шаг, и задом-задом, заспешила в гору.  Запоздалый испуг бился в позвоночнике, щекотал под коленками, лишая последних сил. Токо-бы не поскользнуться! Токо-бы не упасть! Токо-бы не..
Волк остановился. Обернулся.
"Што ото ты задом-наперёд, али ворожыш? - сзади меня обхватила тётя Нюша: ...А я ходила  короу обряжала, а тут гляжу - ты.  Ох ты хосподи, да што с тобой - на те лица нет, што скоилосе-то?! Наа-ко-ты, нако-ты" -  светит она фонарём вслед уходящему волку: "Эк оне тибя залюбили-то! Подём, подём скоряе в ызбу, нет самовар збежыт!" 
Всё! - Завтра отведу концерт, и - домой! - клялась я, заливая остатки испуга горячим чаем.
"Нуу, да взавтре народишку туды подёт што-дак - уйма! Офицэршы да, ить для их концерт-от ладила - воот. Да и нашы бабы которы дак, збераюцца тожо, да. Эккой оравой подёте, ак и волков-от всех роспугаитё! Ой и  везучя ты деушка, везучя! - успокаивала меня тётя Нюша:  миловал Бох - два Спаса те даровал.   А Бох любит троицу, третева не миновать".
Пятова - почти шёпотом пере;чю я: родилась-то я с мозговой грыжэй(глаза собеседницы  округлились, брови - недоумённо в стрелку…)доктор сказал «рассосётся». 
«Во как!» - неодобрительно хмыкает тётя Нюша.
Да, вроде как, жива! – шучю, прихлёбывая горячий чай.
«Дак ты подуй-подуй, нет обожге;се, да ты пей-пей, потом доскажош!».
Но я вижу что ей нетерпится услышать про пятый Спас, и потому отставив чашку, продолжила:  выпавшего из зыбки младенца, запелёнутого в серое одеяльце и в белом платочке, я увидела, как-то,сверху - с правого угла комнаты, под потолком. Помню: спокойно, без особого трепета наблюдала, как ребёнок вылетел из изыбки, и, в то же время,  осталось ощущение качки – толчки (мягко сказано) в мои плечи и руки, крепко прижатые пелёнками к моим бокам; помню меня швыряло от стенки к стенке, било об стенки качающейся зыбки(деревянная, красного цвета зы;бка с фигурно вырезанными боковинами, похожая на сказочную карету, подвязана кручеными ремёнными верёвками к оглобле, просунутой одним концом в кольцо ввинченное в потолок; с донышка зыбки свисает ремённая петля для, качающей зыбку, ноги). Помню: ребёнок вылетел из изыбки, упал на пол… а  в моей груди ёкнуло от страха и мелькнуло тревожная мысль «мама будет кричать!» (хотя мама в жизни не повышала на нас голос).  Все эти ощущения я отлично помню всеми фибрами души моей помню (а мама в тот момент, действительно, кричала, кричала от горя, кричала как по покойнику…). Спустя годы, ма;мынька сказала "...думали не отводится будет, а нет – живу;чая! Отваживались долго". А для меня - это был миг.
"Ой и  везу;у;чя ты деушка, везу;чяаа!- качает головой тётя Нюша. Не миновать, видно, те и пятова, а мот обойдёцца - милует Бох".
Не обошлось! Пятый Спас дарован мне был на скрещеньи пригородных автодорог, а точнее там, где улица Панкратова  плавно переходит в "Окружное шоссе".
Из проулка выскочила стая бродячих собак и загородила мне дорогу.
Краем глаза я заметила как крупный пёс, очевидно вожак, заходит мне за спину, за ним крадутся ещё две или три, остальные молча надвигаются, отжимая меня к обочине.  Сейчас нападут - дрогнула  я, метнувшись взглядом по окнам крайних многоэтажек  - нигде никем-никого!  Боковым зрением замечаю приближающююся легковушку. Безотчётно, то-ли в поисках спасения, то-ли в отчаяньи шагнула я под колёса...
Машина на полном газу резко тормознула, её развернуло: задние колёса юзом по асфальту  описали дугу в 360 градусов, сметая с пути собак...  скрежет тормозов, крутой мат, собачий визг...
"Жива?" - донеслось до моего сознания из густого клуба дорожной пыли. "Спас...спаси..." - пыталась я благодарить, ухватившись за протянутую мне руку.

© Copyright: Клеопатра Тимофеевна Алёшина, 2021,Свидетельство о публикации №221040800713