Осеннее построение и Любовь. Шутка-зарисовка

Лесной глашатай, шишига-лесовик зычно проорал:
- Всем на построение!
  Для встречи Осени... то-овьсь!

Все вздрогнули. Неужели? Вроде ещё не время, как-то даже и  не похоже...
Да и резко уж очень. Долгие-долгие дни все в лесу разомлевали от страшной жары, и даже ночь не спасала от удушливой суши.
Шу-шу-шу, шуршали сухие травы под ножками и лапками бежавших на торжественное построение.

Нет, конечно, первыми поспели шустрики.
Любимицы вновь прибывающего начальства.
Рыженькие белки.
С возмущённым пошипыванием, резкими фырками и цокотком коготков помчались они по стволам дубов и сосен, на ходу подначивая друг друга и играя в горелки. Растекаясь-распластываясь «по древу», то видимы, то невидимы, они сыпали кору вниз на неторопливо семенящих ёжиков.

Ёжики были неповоротливы и довольно упитанны. Кузнечиков и прочей мелкоты - хоть отбавляй, лето постаралось. Да и ужиков мелких народилось немало.

Жабки уже задумывались о новом сезоне спячки и вовсю приглядывали  мягкие песчаные курганчики, чтобы устроить там спаленки на время зимнего анабиоза.
Там, в толще песка, они и устроятся: без снов, почти без дыхания, подобрав лапки, свернувшись в плотный шарик, чтобы переждать зимнее неустройство и выйти на поверхность только в будущем году по весеннему теплу в прекрасную и мокрую погоду...

Бодрые и юркие ящерицы тоже спешили, шныряли меж сухих стеблей выгоревшей травы. Неутомимое воинство - недавний зной нипочём! Одно слово – рептилии. Да что говорить, им, ящерицам, чем жарче, тем милее, не то, что птицам.

Птицы. Вот кому безусловно тяжело дались летние денёчки без единого дождя, когда сходишь с ума от жажды, а надо выводить молодняк, кормить его, ставить на крыло! Но воды нет ни капли, даже утренняя роса скупа на слёзы, а в выцветшем безжалостном небе под убивающе-палящим солнцем висят не тучи, а ястребки и соколки...

Лесной глашатай огляделся, проверяя, всё ли в порядке. Ласточки в синеве радостно чертили приветствие осени над торжественным построением, собранным по случаю прибытия нового начальства.

На сосне, на отведённом ей месте, застыла прекрасная дама, чуть склонив набок маленькую изящную головку, скромно прижав к груди весьма даже не маленькие и довольно страшные лапки, оканчивающиеся крючьями. Её искусный макияж приводил соседей по парадному строю в сердечный трепет. Ярко алый ротик наводил на размышления о бренности всего сущего. Всего, кроме этой прекрасной незнакомки.
Она покосилась на ближайшего соседа справа, бравого молодца - большого зелёного кузнечика с гренадёрскими усищами, лихо закинутыми за плечи.
- Синния, - нежно представилась она, не дожидаясь его вопроса.
- Вдова, - и скромно потупилась, явно напрашиваясь на утешения и более тесное знакомство. Сосед-кузнечик был не меньше её размерами, но по-мужски плотного сложения и вообще, кавалер хоть куда.
- Быстролёт, - представился он и, зачарованно глядя прямо в оленьи глаза прекрасной Синнии, продвинулся к ней поближе.

- Простите за вопрос, а как это с Вами произошло?
- Что произошло? - тягуче с расстановкой спросила Синния.
- Ну, - кузнечик смутился, - это... то, что Вы - вдова? Мерзавец козодой, да? За ними такое водится... Страшные твари...
- О, - маленький алый ротик Синнии округлился, а в глазах появилось загнанное выражение. Она нервно скрестила лапки на груди ещё сильнее и в неизбывном горе склонила ангельскую головку.
- Это произошло, - она замялась, подбирая слова, - произошло так... драматично.
Нужное слово было найдено. Кузнечик в сочувствии придвинулся ещё ближе.
- Травнис наконец решился и открыл мне своё сердце. Я, конечно, отвечала согласием.

Она помедлила и продолжила, не поднимая глаз на заинтригованного соседа.
- И была свадьба... И экстаз любви! Мы слились воедино, как земля и небо на горизонте... И был свадебный пир... И он погиб! Погиб! Мой Травнис! Я его обожала!

В смятении чувств Быстролёт хотел утешить прекрасную страдалицу и уже потянулся усиком, чтобы ободряюще похлопать прекрасную Синнию по спинке, где изящным плащом были свёрнуты её прозрачные крылья...

Дальнейшее произошло с немыслимой быстротой.

Синния не глядя на очарованного кавалера быстро «выстрелила» вперёд лапки, и её крюки впились в спину и плечо кузнечика.
В следующую секунду галантный кавалер был взят на абордаж и прочно пришвартован к прекрасной даме, а та вдруг раскрыла накрашенный бутончик ротика, который неожиданно оказался немыслимых, космических размеров...
Всё дальнейшее гусеница, сидевшая в шеренге чуть дальше незадачливого кавалера, могла бы описать словами человеческого поэта и знатока женского сердца Михаила Лермонтова...

"...И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные жары,
Была непонятная власть.
***
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал."

Но гусеничка поэзией не интересовалась. Это должно случиться потом, на следующее лето, когда она из куколки обязательно станет настоящей бабочкой, вот тогда бархат «живым сияньем» её немыслимо прекрасных крыльев-опахал и будет танцевать в солнечных лучах под музыку поэзии, разлитой в любовной неге весны, в жаркой истоме лета... Может быть, тогда…
Но пока гусеничка съёжилась от ужаса при виде Синнии, самки богомола, смакующей своего, в прямом смысле слова потерявшего голову галантного соседа.
Маленькими кусочками, медленно, Синния поглощала внезапно вспыхнувшую страсть души и плоти Быстролёта.
В перерывах между по-дамски деликатными откусываниями от Быстролёта она поясняла в пространство:
- Понимаете, Травнис, конечно, знал, что свадьбы ему не пережить, но страсть его была сильна, сильнее его воли к жизни. И ещё он знал, что для наших будущих детей я должна хорошо питаться.
Мимолётом Синния взглянула на свой округлившийся яйцеклад, уже напоминавший толстый стручок .

- Это было восхитительно, таять в его объятиях, одновременно, повернув голову назад, слиться с ним в страстном поцелуе, перешедшем... в очаровательный и сытный завтрак в постели... Ну Вы теперь понимаете - обратилась она к тому, трепетавшему, что ещё оставалось от её теперешнего пылкого кавалера.

Гусеничка более не могла этого выносить и отвернулась.
- Ну почему, почему одним всё, а другим ничего, - завистливо прошептала она себе под нос, - вот что значит красота!
И гусеничка дала себе наикрепчайшую клятву превратиться из кургузой и страшненькой куколки непременно вот в такую даму-вамп, ради которой завидные кавалеры с готовностью теряют головы... в прямом смысле слова.
«Гол, как сокол», бедная зелёная гладкокожая гусеничка, она и не подозревала, что из её куколки вылупится на следующий год только простенькая капустница, не способная вскружить ничью голову. Вообще ничью! Ведь, чтобы блистать красой на следующий год, ей бы следовало уже сейчас носить богатую шубу - недостижимый для неё, но непременный признак боярского рода. И что судьба её - зелёной гусеницы - всю жизнь лить слёзки над несбыточными мечтами...

Но всё это произойдёт уж потом, а пока ...

- К торжественной встрече Осени стоять смирно!
  Песню за-пе-вай! - прокричал шишига леший, лесной глашатай.

Всё замерло.
Впервые на лес опустилась тишина. Ни звука, ни шелеста, ни скрипа...

Вдруг с небес грустно и потусторонне зазвучали клики. Это первый журавлиный клин понёсся над выстроенным полным парадом лесом, как предвестник грусти, дождливых холодов, бескормицы и ужасов поздней осени и зимы.

А за клином, прямо над лесом, замершим «во фрунт», состоялась встреча двух сестёр Лета и Осени. Та самая встреча с передачей эстафеты и полномочий, с поцелуями и слезами краткой встречи-расставания, с быстрой как по мановению волшебной палочки переменой жаркой истомы на бодрящий холодок, суши засухи на первые осенние ливни, выгоревшей матовой голубизны жаркого неба на прозрачный осенний хрусталь. С удивительным переходом ленивой неги лета в сверлящее душу беспокойство - «охоту к перемене мест» - тягу в дальние-дали.

Ведь под чарами вновь прибывшей осени бесчисленные стаи птиц уже готовились к длительным и опасным перелётам в тёплые края, заполняя всю вселенную своей тягой вдаль, к лучшему будущему и счастью, непременно ожидающему вдали.
 
Как осенью ранней на сердце легко.
Как небо беспечно-глубоко!
Как ласточки в стае кружат высоко,
Юнцов тренируя до срока.

А как припекает в полуденный час,
В тягучую дрёму вгоняя...
Но жёлтые листья уж начали вальс,
Лениво по ветру порхая.

И нежа последним беспечным теплом,
Зимы принимая послов,
Сентябрь , понимая, что будет потом,
Чарует нас песней без слов.

Когда обречённость куёт кандалы -
Казалось бы, силы забрав,
Тогда пусть сентябрьские лёгкие сны
Теплом нас согреют, обняв.

В полуночный час средь ноябрьских обид
На сердце бальзам пусть прольёт
Мгновенье, где счастье покоя царит.
Где тёплый сентябрь без забот.