Край земли нашей

        В 1976 году я взял отпуск, и по совету моего друга и руководителя Эрнста Гильберта устроился рабочим в геологическую партию Института геологии СО АН СССР, которая направлялась на остров Кунашир (самый южный остров Курильской гряды) для сбора вод термальных источников (проверка какой-то фундаментальной геологической теории). Доводы Гильберта по поводу необходимости этой поездки были абсолютно безупречными: просто так самому по себе в эти места никогда не попасть. И он оказался прав. Тогда это было невозможно, поскольку это пограничная зона, и требовалось разрешение КГБ СССР для проезда (которое мы и получили, поскольку это была экспедиция государственного учреждения). Сейчас формально это возможно, но безумно дорого.

        И вот мы, оформив все документы через КГБ СССР и загрузив в самолет в Новосибирске наш весьма внушительный багаж, прибываем в Хабаровск, откуда предстоит вылететь на самолете местных линий до Южно-Курильска, главного населенного пункта острова Кунашир.

        Хабаровский аэропорт в ту пору представлял собою кромешный ад — все дальневосточники летом отправляются в отпуска, и делают это, преимущественно, с помощью авиации, а рейсов мало, керосина для самолетов не хватает (это было обычным явлением в те далекие советские годы) — в результате, в аэропорту не только негде присесть, но и стоять-то негде. Пробившись к кассам, мы узнали «радостную» весть — наши билеты зарегистрированы лишь на рейс, отправляющийся через неделю. И сделать ничего нельзя. Но не было бы счастья — да несчастье помогло. Во время битвы у касс произошел инцидент,  который помог в дальнейшем разрешить нам проблему вылета из Хабаровска. 

        Толкаясь у кассы в надежде добыть места на ближайший проходящий рейс, я видел, как впереди меня какая-то женщина, будучи выдавленной из очереди к окошку кассы, схватила впереди стоящего парня за штаны и оттащила его от кассы, порвав штаны и уронив его на пол. Парень поднялся на ноги и, вполне естественно, дал ей пощечину (этого я уже не видел, ибо некогда было глазеть, но слышал, ибо звук удара был смачный).  Эта леди пожаловалась в милицию, парня забрали и стали шить ему серьезное дело: шутка ли, напал на женщину. Но некоторые пассажиры (и я в том числе) были на его стороне, и я выступил в милиции свидетелем, рассказав как именно случился сей инцидент. Парню выписали незначительный штраф и отпустили продолжать битву у касс. А я так уже притомился, что ушел в центр зала, расстелил прямо у колонны газету — и уснул. Проснулся я через пару часов от легких толчков в спину: надо мной склонился спасенный мною парень. В знак благодарности он сообщил мне, что сейчас прибывает из Москвы рейс до Южно-Курильска, о котором обычно не сообщают в аэропорту. В Хабаровске  пассажиры этого рейса пересаживаются на малый самолет  и продолжают свой путь. Обычно летом на этом маленьком самолете бывают свободные места. Так и случилось, и уже через 2 часа наша экспедиция продолжила  свой путь на восток. Мораль: проявляй к людям  чуткость, и они непременно тебя отблагодарят.

        Аэропорт Южно-Курильска расположен у подножия потухшего вулкана Менделеева. Грунтовая полоса, крошечное деревянное здание — все какое-то игрушечное, не настоящее. И это при том, что сам остров внушительных размеров — километров 50 в длину, километров 20 в ширину. И весь утыкан вулканами: Менделеева, Головнина (много лет назад он взорвался, и от него осталась лишь «кольдера» - огромная воронка), Тятя-яма — а этот действующий, всего за год до нас он дал извержение через боковой кратер Отважный. Извержение небольшое, без лавы, только пепел (всего 5-6 млн. тонн) — но все-таки извержение. Мы разместились в местной гостинице, что уж никак не характерно для геологической экспедиции. И дело не в том, что это не комфортно, а в том, что обычно геологи, живя в палатках, питаются очень дешево, но полноценно — тушенка и каша, или тушенка и похлебка, а когда повезет — рыба (дичь) и похлебка. А здесь... Рыба в речку идет из океана, я каждое утро и вечер это наблюдал это с мостика, а что с ней делать? Ведь в гостинице уху сварить невозможно. А цены в столовой были просто заоблачные: тарелка манной каши стоила 1,5 рубля (дома я на эти деньги мог съесть борщ с мясом, два мясных вторых, кашу и что-нибудь на третье), так что ничего более мы позволить себе не могли.

         Живя в Южно-Курильске, я наблюдал поразившую меня картину. Рано утром молодая женщина вышла на крыльцо своего новенького домика и прямо под ноги вылила ведро помоев. Я прожил большую часть жизни в частном доме, и подобной картины не наблюдал никогда. Все в нашем доме и домах соседей шло в дело: твердые отходы — в компостные кучи, жидкие отходы — на огород. А здесь — здесь жили люди подчеркнуто временные, и им ничего было не нужно. Первую капусту сюда завезли только в конце августа. А жившие здесь прежде японцы выращивали не только капусту, но и все известные мне овощи, и даже арбузы с дынями. Это была их земля, и они любили ее и относились к ней бережно. А сейчас на этой земле жили временщики, и не было им дела до этой полной чудес и красот  земли с ее вулканами, источниками, речками и океаном.

Работа для меня оказалась физически очень тяжелой. Мы делали маршруты километров по 30 в день, отбирая пробы воды из термальных источников. К середине дня у меня в рюкзаке накапливалось 15-20 килограммов этих проб, и тащить этот груз по лесным зарослям было очень тяжело. Да и просто сама протяженность этих прогулок оказалась великоватой. У начальницы нашей после трех маршрутов распухли колени, и она не смогла передвигаться вообще. И я, изнемогший на манной каше, забастовал. Во-первых, потребовал немедленного дня отдыха. Во-вторых, потребовал выселения из гостиницы и переход на дикий образ жизни с нормальным питанием.  Заболевшее начальство не очень воспротивилось моим требованиям, и я направился по берегу океана в поисках подходящего места для палаток. И это место нашлось немедленно. Оказалось, что на Кунашире уже за чертой поселка существует весьма стационарный лагерь вулканологов, которые ведут наблюдения за вулканами южных Курильских островов. Благодаря моей коммуникабельности для нас нашлось место в этом лагере, на самом берегу океана, и даже палатки ставить не потребовалось, поскольку на территории имелось несколько пустых палаток.
 

В этом году в лагерь прибыл крупнейший советский и мировой вулканолог Мархинин Евгений Константинович. Личность интересная и даже одиозная: огромного роста, с окладистой бородой, горбоносый, он напоминал своим видом Мефистофеля. Голос у него был под стать внешности — могучий бас. В то время он был единственным вулканологом, наблюдавшим все извержения вулканов 20 века. У него была своя теория происхождения жизни на Земле. В своей книжке «Цепь Плутона» (из серии «Путешествия и приключения 20 века») он во весь свой могучий голос заявил: «Жизнь создали вулканы». Дело в том, что в вулканическом пепле всех извержений он неизменно находил присутствие аминокислот — этих элементарных кирпичиков, из которых построены сложные молекулы живых существ. Всего известно 14 аминокислот, и к моменту нашей встречи он обнаружил в пепле уже 9 этих кирпичиков мирозданья. В лабораторных условиях, моделируя ситуацию (состав газов, электрические разряды) он получил уже 4 аминокислоты. А сюда он приехал, поскольку год назад, в 1975 году, на Кунашире извергался вулкан Тятя (по японски Тятя-яма). И Евгений Константинович намеревался поискать в этом свежайшем вулканическом пепле недостающие аминокислоты. Всего он опубликовал боле сотни работ и закончил свою жизнь будучи академиком.
 
       С первого же дня пребывания в лагере я оценил преимущества нашего походного проживания: и утром, и вечером оказалось возможным купаться в Тихом океане. Океан за все время нашего пребывания был действительно тихим, вода теплая, ласковая и совершенно прозрачная. По этой причине я рискнул понырять немного и открытыми глазами понаблюдать подводный мир – немножко, конечно. В частности, я познакомился с актиниями – этих животинок я принял сначала за цветы на подводных камнях и даже попытался взять снять этот «цветок» на берег. Да не тут-то было: «цветок» немедленно убрал «лепестки» и спрятался в углублении камня. Не имея оборудования для подводной охоты, я умудрился, тем не менее, собрать несколько «звезд» и ракушек, одну – раком-отшельником. Ну а в смысле гастрономии – мы получили возможность собирать на бере-гу при отливе «мактр». Это крупные округлые ракушки, которых мы выкапывали, как картошку во влажном песке пляжа. Сваренные в океанской воде, они очень вкусны.

          В первый же день после нашего переезда к вулканологам я направился на рыбалку. Рыба шла хорошо, но вот закавыка — в черте города и за городом ловить ее нельзя — запрет. Поэтому я, выйдя за городскую черту, уселся на берегу речки, разделся и притворился отдыхающим, благо таких было поблизости немало. Собрал потихонечку нехитрую снасть (тройной крючок с небольшим грузом: «сечка») и стал время от времени забрасывать эту снасть через поток, почти  к противоположному берегу. «Заброс — подсечка». После многократного повторения  этой нехитрой  процедуры  я почувствовал, как крючок зацепился за что-то крупное и подвижное. Так и есть, счастливый, я вытащил рыбину и тут же спрятал ее в зарослях травы. Еще несколько забросов — и еще одна красавица у меня в руках. Больше я не стал испытывать судьбу, связал головы этих рыбин леской, протянутой через рукава штормовки, рыбин засунул в рукава, спрятав их тем самым от ненужных глаз, лихо забросил штормовку за плечо и неторопливо направился в свой новый дом. Но не через город, а в обход, через болото, что оказалось очень трудным делом, поскольку ноги постоянно вязли во мху и в каких-то вьющихся ползучих травах. Вообще, растительность здесь совершенно необычная, не наша русская. Вместо травы здесь — побеги молодого бамбука, кругом мох, по которому вьется очень опасная трава «огневка» - она обжигает кожу человека так, что язвы от этого ожога могут вспыхивать на протяжении всей человеческой жизни. Для коров она просто смертельна. И кругом по мху растет уникальная ягода «клоповка». Она похожа немного на нашу бруснику, или клюкву, только никогда не бывает красной, а так — слегка розоватая. Называют ее так, потому что она действительно пахнет клопами при надкусывании. Но парадокс в том, что если одну ягодку съешь, то уже не сможешь удержаться от следующей. А через несколько часов во рту — запах земляники. А вокруг довольно густые заросли деревьев, кустарников, и по стволам деревьев в изобилии вьются лианы — гортензии, усыпанные роскошными белыми букетами цветов. И постоянный звон цикад — это довольно крупные (раз в 5 больше наших майских жуков) насекомые с крыльями, как у мухи. И запах стоит тоже — не наш. Короче говоря, эта наша земля — в принципе не наша. Это — Япония.

Да, но я добрался-таки до нашего нового жилища, и мы приготовили хорошую уху, и немного икры — пятиминутки, и угостили своих гостеприимных хозяев. А те, в свою очередь, позвали нас вечером с собой на восточный берег острова, где мы сообща наловили ведра два крабов (небольших, конечно), сварили их и провели вечер в сибаритстве, попивая привезенный нами спирт и закусывая крабами.

Наутро мы почувствовали прилив сил от качественной пищи и стали собираться в очередной поход за термальными водами. Днем пошли купаться в океане и неожиданно познакомились с экспедицией владивостокских биологов. Экспедиция эта состояла из руководительницы и четырех студенток. Они приехали сюда для изучения растений — эндемиков. Обрадованные встречей с нами, они напросились участвовать в наших дальнейших походах — все-таки в присутствии мужчины они чувствовали себя в большей безопасности.

Первый наш поход в качестве полноценной (в смысле обитания) экспедиции был в поселок Головнино на западном берегу острова, это километров двадцать от нас. Мы отправились лишь во второй половине дня, рассчитывая заночевать на пограничной заставе. Так и сделали, устроились в сарае для сена (пограничники всегда находились в значительной степени на подножном корме, для чего всегда вели собственное хозяйство). На рассвете мы продолжили наш путь и, миновав пределы заставы, стали переходить через какую-то речушку (речушек таких на Кунашире множество). Весело болтая с попутчицами, через большую щель в настиле моста я уловил неожиданно очертания нескольких огромных рыбин. Рыбацкий азарт взял свое. Я убедил всех сделать привал и занялся рыбалкой. Я понял, что этих отдыхающих рыбин можно уловить только с помощью петли. Отыскав на дороге кусок проволоки, я соорудил такую петлю, опустил ее в щель, подвел под одну из рыбин — и поймал. Поймать-то поймал, а вот как вытащить? Рыбина в щель, конечно же, не проходит. Но я совсем потерял голову. Дергал, дергал, не понимая что делаю, пока рыбина не выскользнула из петли и не плюхнулась в реку. Что сделала бы обезьяна, окажись она на моем месте? Она задумалась бы, проанализировала бы ситуацию и сменила бы тактику. Так то обезьяна! А я совсем потерял голову. Снова опустил петлю, снова уловил рыбину, снова дергал ее, пытаясь вытащить на настил... Только после третьей безуспешной попытки я приостыл и проделал анализ, который обезьяна давно уже проделала бы. Я решил осторожно спуститься под мост и там проделать все предыдущие операции. В результате я смог уловить из этой стаи двух самок с икрой,  мы устроили хороший обед, искупались, отдохнули и продолжили поход.
 
На ночлег мы устроились в помещении брошенной пограничной заставы Головнино. Приличное еще деревянное здание на берегу озера Горячее, которое уже давно остыло и горячим не является. Вокруг в большом количестве валяются змеиные шкуры — здесь огромное количество полозов — это крупные не ядовитые змеи вроде наших ужей. Вода в  озере — кислая, поскольку озеро это расположено в кольдере вулкана Головнина. Кольдера — это котловина, остающаяся после взрыва вулкана. Представление о кольдере дает фильм «Земля Санникова», съемки которого проводились в одной из кольдер камчатских вулканов в кольдере Узон. Кольдера вулкана Головнина имеет внушительные размеры — в диаметре никак не меньше пяти километров.

Утром мы посетили «сальфатарное поле», то есть склон, на котором живут и дей-ствуют сальфатары — паро-газовые термальные источники, что-то вроде гейзеров, только работают эти сальфатары непрерывно. На одной из этих сальфатар нашли заполненный чистейшей серой чугун: так жившие здесь до войны японцы добывали серу кустарным способом — накрыл парогазовую струю чугуном — и собирай через месяц — два  урожай серы. Набрав образцов воды, мы двинулись дальше, к озеру Кипящему. Посередине этого  озера торчали небольшие конуса недавних вулканов, и вода у этих конусов на самом деле кипела.
 
Пройдя через всю кольдеру, мы через крутые острые края этой чаши вылезли в нормальный привычный для всех мир. Вокруг солнце, жужжание всяких мошек, и никакого запаха серы. На пути домой пересекли ручей Кислый (в самом деле кислый: говорят,  железная бочка растворяется в нем полностью за несколько суток), а затем отдохнули в месте слияния двух ручьев, горячего и холодного. Местные жители устроили здесь ванну под открытым небом: два потока перегорожены стенкой из валунов, уберешь один валун — вода в ванне становится более горячей, добавишь валун — более холодной. Но после этих ванн прилив сил чувствуется необыкновенный. К вечеру оказались в ставшем уже родным лагере вулканологов, как говорят: усталые, но довольные. Мы сделали самостоятельно еще несколько более мелких походов, и отобрали уже проб предостаточно, все емкости были уже заполнены, когда вулканологи предложили нам совершить совместный поход к вулкану Тятя-яма. Мы конечно же согласились, тем более, что за эту заставу местным жителям не разрешалось заходить ни при каких условиях. Так что мы шли по местам заповедным.
 
Уже в сумерках мы подошли к  речке с поэтическим названием Ночка. Я приблизился к берегу и обомлел: в речке не было видно воды, все русло было заполнено рыбой, и спинные плавники верхнего слоя рыбы в свете луны казались чешуей какого-то гигантского змея. Несмотря на усталость, я тут же сделал несколько забросов «сечки», ни один из которых не остался пустым, поймал 7 горбушин, тут же из плавника соорудили костер и заварили уху. Тут же выяснилось, что уху я испортил. Это мнение высказал наш проводник Виктор Асташев. Дело в том, что в этом рыбьем царстве в пищу употребляют только нежные и жирные брюшки, а спинку — что траву — не едят даже собаки. Но мы съели все, поскольку аппетит был зверский, и улеглись спать под открытым небом, не разбивая палаток.

Поутру мы продолжили наш поход, наблюдая, как вблизи устья Ночки, в волнах океанского прибоя, в такт волнам торчат неподвижно головы нерп. Для их торчания имелось две причины: во-первых, они охотились за входящей в реку рыбой, во-вторых, они слушали музыку нашего приемничка (оказывается, эта животинка чрезвычайно любопытна).

Сама по себе процедура ходьбы к вулкану оказалась необычно приятной и полной неожиданностей. Дело в том, что извержение Тяти-ямы укрыло толстым слоем пепла его окрестности, так что под ногами у нас была прямо-таки гаревая дорожка стадиона. Идти легко и радостно.
Во-вторых, пепел закрыл устья всех мелких речушек и ручейков, впадающих в океан, и мы наблюдали, как рыба с волнами прибоя отчаянно извиваясь, пробирается в эти речки — ручейки по влажному пеплу: чисто червяки — опарыши.

  В третьих, здесь мы наблюдали явление гигантизма растений. Вулканический пепел принес растениям изобилие сверх питательных веществ, и эти растения выросли до необычайно больших размеров. Например, в одном месте мы даже заблудились немного в зарослях лопухов, которые имели высоту 2,5 — 3  метра и до 2 метров в диаметре и полностью закрыли от нас солнце: пришлось прибегать к помощи компаса. Здесь я удосужился срубить гигантскую «пучку» - растение, которое у нас не вырастает более одного метра и из полых стеблей которого мы, будучи еще ребятишками, обливались водой в день Ивана-Купалы. Именно срубить, потому что этот экземпляр высотою около трех метров имел задеревеневший стебель толщиной не менее 15 сантиметров, и обычный нож этот стебель не взял. Так что, необычным
здесь оказалось все. Я специально привожу фото Е. К. Мархинина, тогда еще не академика, в начале этой своей миниатюры.
       
        Вулкан Тятя-яма очень красив. Говорят, японцы считают его более красивым, чем Фудзи-яма, к которому они регулярно совершали настоящие раньше паломничества. Это — совершенно правильный конус, вершина которого срезана, а на новом небольшом основании устроен еще один, уже совсем маленький совершенно правильный конус. Извержение 1975 года было с левой стороны основного конуса — так называемый кратер Отважный. Извержение небольшое, всего 5-6 млн. тонн пепла.
А дальше — подъем к кратеру Отважный. Усеянная пеплом тропа комфортно подвела нас к этому кратеру. Из него веяло еще теплом и сильно пахло серой: кратер еще не остыл окончательно. Перед спуском мы сделали привал и угостились походным мороженым: откопали под слоем пепла снег, смешали его со сгущенкой — и вот тебе, мороженое «Инмарко» по-кунаширски.
               
         В последнее утро, на речке Ночка, мы с Виктором Асташевым решили запастись немного настоящей икрой, икрой из реки. Дело в том, что промысел лосося во всем мире ведут в прибрежных бухтах, в океане-море. При этом и мясо лосося пригодно в пищу, и икра уже удовлетворительного качества. А у рыбы в реке мясо уже бледно-розовое, не вкусное и даже вонючее, зато икра — восторг. Войдя в реку, лосось отдает все свои силы, все свои внутренние богатства в икру, и икра у него в реке очень крупная, размером с хороший сортовой горох, и цвет у нее — не красный, а оранжевый, и вкус у нее даже несколько жгучий.
 
Так вот, вечером мы запланировали эту браконьерскую рыбалку, а утром я, как дежурный, решил поймать немного рыбы на завтрак. Вышел на берег, понаблюдал, как рыба с прибоем вползает в реку — и сделал важное открытие. Да, основная часть рыбы точно находит занесенное пеплом русло, но весьма много рыбин промахивается, остается на песке и до следующей волны прибоя полностью выдыхается. Тут же налетают вороны (они тоже не наши, с длинными кривыми клювами), и выклевывают этой умирающей рыбе глаза. И рыба эта бьется в предсмертных судорогах. Так зачем же ловить рыбу в реке, ту, что уже преодолела все препятствия, можно же просто собрать эту оставшуюся на берегу неудачницу. Так я и сделал. Вспорол десяток рыбин, приготовил на завтрак икру — пятиминутку, литра два, наверное, но хлеба у нас уже не было, и мы не смогли все это съесть. Прямо, как в «Белом солнце пустыни»: нет хлеба — и икры не нужно.
   
Но все-таки идею рыбалки в реке мы не оставили. Нашли на берегу кусок японской сети (из Японии сюда несет все подряд — и одежду, и обувь, и сети) и направились вверх по реке километра за три. К нам присоединилось еще пара человек из вулканологов. Растянули сеть поперек реки, а чуть повыше ребята шумнули — и мы с Виктором еле смогли удержать сеть. Попалось центнера три, наверное, мы еле смогли вытащить сеть на берег. И тут обнаружилось, что мы сильно промахнулись с выбором сети — взяли сеть с ячейкой 40-50 миллиметров. В результате вся пойманная рыба застряла в ячейках (как говорят рыбаки — объячеилась), и вытаскивать ее оказалось очень трудно и долго. И что интересно,  из всей пойманной рыбы самок с икрой оказалось всего две. Закон природы — сильные и смелые самцы, учуяв опасность, первыми пошли ей на встречу, спасая самок и будущее потомство. Но икры этой самой чудесной оказалось для нас достаточно — из двух рыбин мы взяли почти полтора литра.
 
Подойдя к пограничной заставе, мы смогли наблюдать совершенно уникальное зрелище. Оказывается, ход горбуши уже заканчивался, и начинался ход кеты. И в реку зашли первые самые крупные самцы — рыбаки называют их «гонцами». Эти рыбины длиной не менее метра (думаю, килограммов по десять) начали выгонять из реки последние стайки горбуши. Дескать, прошло ваше время, уходите. Они врывались в самую гущу стаи горбуши и начинали энергично крутиться, изредка бросаясь то на одну горбушину, то на другую. «Река теперь — для нас» - так можно было понять их действия.

Наконец, к началу сентября наша экспедиция завершилась, и ставшие уже нам близкими вулканологи устроили нам роскошный прощальный ужин.  Мы приготовили большое количество закусок из рыбы и моллюсков («мактры», это почти круглые с белыми раковинами моллюски, которых мы обычно копали в отливе лопатой, как картошку), конечно же, кашу с тушенкой. На спиртное у нас был спирт, настоянный на «клоповке» - никакой французский коньяк не сравнится с этим самодельным напитком. И пошло веселье, а там уже и танцы. Поскольку магнитофона или какого-либо музыкального инструмента не было, я наигрывал мелодии на губах, а Мархинин выбивал ритм ложками. Получилось очень тепло, задушевно и весело. Ночью мы с Асташевым продолжили прощание до самого утра, выпив последний привезенный мною спирт и съев пойманную в реке икру. А наутро нас отвезли в аэропорт у вулкана Менделеева, где мы 5 суток ожидали самолета, поскольку сентябрь — это на дальнем востоке пора туманов. Ожидание было не слишком утомительным, поскольку наши друзья — вулканологи время от времени навещали нас, доставляя продукты и помогая нам скоротать время за игрой в преферанс. Наконец, самолет прибыл, и мы добрались до дому без каких-либо приключений.