История шестая

                Любушка
               
«В том краю при до-олии-ныыы,               
громко пеел соо-лоо-веэй…»
       (песня петая ещё в 19-м веке)


    Залетевший из за;мошья ветер, запутался в бело-розовой пене яблоневого сада, и  опал тихим шелестом, обронив чуть слышное …сад зелё- о-не-ни-коой …  Дребезжащий надтреснутым колокольцем старческий голос жалобно выводил девичью хороводную…ао и у-уж ы ты, саа-ад, ты мои саа-а-ад…
 Деревня спокойно вслушивалась в знакомые слова, продолжая заниматься привычными колхозными работами. Все знали, что это бродит по болотам, вконец  свихнувшийся  Гурья;н – самый богатый когда-то (ещё до колхозов) и уважаемый человек в деревне.  «И што ско;илосе с целовеком?» - недоумевала деревня: «Во;все спятил: то - нецё, а то вдруг зацина;т курале;сити: то коло;сьё с колхозново поля обре;жот, то в онба;р свой, (бывшой свой, а типе;ре-то уж всё колхозно дак…) забере;цце, ли  в маслобо;йку. Лоне;сь ак забралсе,; да и свёз масло в город на торга;. А ну;нько, виш, по лесам бродит как зверь какой».  Его жалели. В деревне помнили его доброту. От мала до велика  - все на деревне знали, что пасхальные тайные дары на крыльце – дело рук Гурьяна. Видывали, и  не раз, как он с сыновьями перед  Пасхой, вте;мнях розносили, и оставляли у каждой избы кули; и корзины с мясом, мукой, творогом.., чтобы по завету дедовскому в этот светлый праздник не остался бы кто голодным. А ещё кто-то из деревенских случайно наткнулся на Гурьяна в городской управе – Гурьян  положил на стол управляющего стопку красненьких – «На шко;лы» - сказал: «Тимо;ша -меньша;к мой нунько в школу первый раз…».
«И што ско;илосе, был целовек как целовек…». Мужики, хоть и чести;ли его на чём свет, и грозились намять ему шею, но не трогали, матерясь и посмеиваясь, выжидали когда  «перебе;сицце». Придя в себя, Гурьян опять становился прежним покладистым, тихим, работящим. Поляну, принадлежавшую когда-то ему, он не доверял пахать ни кому. Сам обрабатывал, своей сохой пахал, и сдавал хлеба  больше всех в колхозе. 
…а о и ты поштоо–оа, ра-ано-о цве–этеэааш…- выпевал Гурьян, одиноко бродя по лесным опушкам.  Ноги сами несли его по этим, с детства знакомым тропкам. Не раз–не два ха;живано было по ним …ра-ано цыве-этееш…  ище деды-пра;деды га;тили упырь-боло;тину, веково; коко;рьё выворацивали,  силушки не жале;юци -  земе;люшку обретали,.. не за так было да;дено! … а о и ты пошто;о …ыть вся деревня - одные;й крови, одныи;х  оцця-матери де;тушки… вре;мё ро;знит, рвуцце у;зы кровныё, цюжы;ё, все цюжы;ё типере стали друг-дру;жке - так, соседи, а то и вовсе не;други. Охо-хо;нюшки-хо-хо;о… Росташшыли добро поколё;нноё, позабыли заветы де;довскиё. А типере уж и вовсё пошло  всё наотжы;ву! Трудилисе родители – да всё напрасно, всё ухте;й! …а о и ты пошто;о-а… - песня сама-собой  лилась, словно ру;чей с уго;рья, а в голове теснились, не оставляя места покою отчаянные мысли.  Обида, гнев горьким клубком  стояли у самого горла  …де;довскиё ухо;жья, поколё;нным по;том по;литыё, отобрали!  И хто!?. Не;роботи!  Земля–кормилиця типере то;льке–што не впу;сте, хто хоцёт - тот и дро;цит!  Всё стало о;бшым…  Трудно смирится хозяину, видя как на твоих «зада;х» толкётся чужой народ, как лучший твой сенокос пользует вся деревня, и копошаться - выбирают рыбу в твоих «тене;тах» на твоём озери. Не мог снести бесчестья: гнал самогон, глушил втиху;ю; сатане;л, гонял Степаниду… А ещё… как яркий луч, слепила глаза и душу красота сно;шенькина. Дрожь пробивала, не старого ещё свёкра, при взгляде на молодую сноху - Сёмкину жёнку - себя забывал, и озноб в позвоночник бил, и кровь горячё хлестала в сердце - так бы взял да и выпил всю до дна, как ковш первача, а потом  - хошь помере;ть!               
Но Семён, понимая, что творится с отцом, и зная отчаянную отцовскую натуру, был настороже;, глаз не спускал со своей любушки: Тасия - в хлев, и он взади;;  она под коровьим выменем, Семён рядом, с ружьём, как на часах,  зорко поглядывает по углам.  Но и Гурьян  упорно выжидал момента. Однажды улучи;л - Одна в доме! С внучкой  те;шкаицце.. Постучал («честь-по че;сти - городская, всё же!»). Глянула в окна, побеле;ла, отшатнулась. Накинула крючок, схватила дочь. Сунулась в угол, затихла. «Пусти, ми;лушко! – давно забытые слова слетали с трепетных губ старика: «Открой, любушка! Не бойсь, не хто не узнат!». Ответное молчанье яростью ударило под самое ды;хало, в глазах лютая стынь: «Уый–ё!..» - вырвался давно уже ставший привычным ёр. Схватил лопату (под руку попала) – хлесь по косяку, хрясь по стёклам! Пока бил-разбивал дубовые двери, не углядел, как она с ребёнком на руках выбралась через окно с полудённой стороны, и кинулась к заро;дам.  «Уу-бь-юу!..» -   хрипел налегая плечом на дверь. А вокруг уже собирался народ – время было обеденное.
«Тятинька! Отец, да ты што!» - бросился подоспевший Семён: «Отступись, я говорю-што! Што ты позориш-от нас? Хвати;л  ли;шку, ак иди проспись!» - заступал он дорогу. «Уубь–юу!» - разъярённым быком пошёл на него отец: «Уб…». 
Семён отшатнулся, но стена родного дома жёстко-холодно прижалась к спине, а отец, не видя ничего перед собой, крушил налево и направо. Набежавшие соседи бестолково топтались вокруг, не зная, что предпринять.  Мужики не смели подступить – силён  был Гурьян, а в гневе крут, знали - не сла;дить с пьяным.
Семён напряжённо следил за движениями отца, чтобы вовремя ускользнуть от удара. Откуда–то сбоку ему кинули ружьё: «Стре;ли - не бойсь, пужни; – мот осто;пацце!» - услышал он, и тут перед  лицом  ярким росчерком молнии сверкнуло лезвие лопаты. Семён не успел осмыслить момента, сработал инстинкт самосохранения: рука его – рука охотника, его рука против его воли, нажала на курок.
Лопата, звякнув, покатилась под ноги охнувшей толпы.
Отец взмахнув руками, отступил шаг, два…и грянул о земь.
Стало тихо, так тихо, что зазвенело в ушах.
«Уу- биии-л…» - покатилось над толпой, над замшелыми крышами, и эхом упало  с обрыва  в топкое болото, в тёмную гладь озера.
   А жизнь не заметив потери, перешагнула печальный порог и потекла дальше.  Всё так же цвели яблоневые сады, колосились высокиё травы; уходили в небытие и рождались новые поколения - Жизнь менялась ежедневно, ежечасно: пересыхали озёра и реки, редели, исчезали и вновь вырастали глухие сюземья, а  ЖИЗНЬ спокойной тенью парящей птицы проносилась над всем этим. Иногда вслед за взмахом её крыла, едва слышным эхом летело над лесом, пугая  и тревожа сердца, вековое заклятье болот, и жизнь стремительно уносила его дальше.

   Пояснения говоровых слов:    
 впу;сте – брошенное, запущенное; га;тили – прокладывали гать – дорогу из брёвен, подсыпанную песком и камнем;  дро;чит –  ласкает, нежит,(здесь) ухаживает за землёй, пашет, удобряет;  зады; – задняя стена  избы, огород позади дома.; за;мошье – земля за мхами(за болотом.);  заро;ды – вешала; для просушки гороха;  ёр – матерная брань;  коко;рьё = пеньё; (пни с корнями);  курале;сить – отклонение от нормы поведения, принятой в обществе;  лю;бушка – милый, милая;  наотжы;ву  - жить, проживая нажитое, ничего вновь не наживая; не;роботь – лодырь;  осто;пацце – остановиться; поколё;нным по;том – потом многих поколений;  поля;на – пашня  в лесу (пал,подсека,ра;менье);  пужани,;.пужни; – пугни,испугай; ро;;знит - (здесь) разлучает, разделяет, делает чужими;  ско;илосе  - случилось; тене;та – сети;  те;шкаицце – (здесь) нянчится;  улучи;л – подстерёг, выбрал время; чести;ли – ругали всячески;
© Copyright:Клеопатра Тимофеевна Матюшина-Алёшина,2017Свид. о публ. №217121501472