история седьмая

Вытегорская  газета «Трудовое слово»-орган Уездисполкома               
                Суббота,  25 февраля 1922 года
«Стоят страшные невыносимо-морозные утреники, мороз щиплет носы и щёки школьников. На небе ни облачка. Иногда показывается и долгожданное солнышко. Но утром косые лучи его слабо греют землю. Воздух прозрачен и чист. В такие ясные морозные дни воздух как громадное зеркало(так бывает в пустыне). Поразительно ясно реально отражаются самые отдалённые предметы. Вон озеро - оно от нашей деревни почти 17 вёрст. Видны телеграфные столбы с проволокой за семь вёрст. Видна какая-то незнакомая деревня с поразительно ясным силуэтом часовни.. Население высыпало на улицу. Кривотолкам пересудам нет конца: слышно резонное объяснение  этого явления – землетрясение. Бабы в ужасе крестятся и говорят то о близком голоде, то о великой войне, то о кончине Мира. Никто не знает толком что это: мираж или марево».(Обыватель.)

        "Новолетье"               
(из жизни вертосёлки 1906-1982
 Александры Тихоновны Матюшыной-Алёшыной)

                …кто-то мне судьбу предскажет
                кто-то завтра, сокол мой…

               
    Деревня Илеса остановилась на крутом берегу старого, зарастающего травой озера. По край озера в камышах таились лодки; на песчаной отмели сушились сети. Под берегом в субботние дни топились бани, наполняя лесные дали неповторимыми запахами прогретых  липовых стен, разгорячённых осиновых полко;в, духмяных трав и берёзовых веников. Банные дымы стелились над озером, витали над деревней, умиротворяя мятущиеся сердца; обещая лёгкий пар и приятный покой натруженному телу. Деревня  жила отдалённо, в окружении лесов и болот. С остальным миром её связывала неровная колея дороги, вдоль которой серые телеграфные столбы, тянули друг друга за провода, к дальним болотам. Посреди деревенской площади, возле сельсовета, на столбе, словно ворон на дубу, гнездился чёрный радиорупор – он каждое утро будит  лесную округу бодрыми маршами и чёткими командами: «Начинаем бег на месте! И раз, и…стой, раз-два!». И, переча ему, возмущённо горланили петухи, отстаивая своё вековое право.               
     Добротный, старой постройки дом Кали;ны стоит над озером, на самом взго;рке, поблескивая стёклами больших окон. Солнышко круглый день свободно разгулявает по комнатам от окна к окну. Окна, прикрываясь кружевом бумажных занавесок, заглядывают в глубины озера, отражаясь там, то тусклым свечным огарочком, то лунными бликами стёкол. Оконные стёкла, всегда прозрачные, будто только сейчас вымытые, приветливо смотрели в мир, то нежно светясь рассветными зорями; то радужно играя ночными зарницами. Но было время, когда они дрожали натужным рокотом вражеских самолётов, и вспыхивали искрами далёких пожарищ. Кружевное убранство их, пестрящее чёрными газетными строками военных лет, пожелтело от времени. Время за окнами то морозно белело, то цвело разнотравьем. Время летело быстро, оставляя о себе память то обрывком газеты, то обрывочным сном, но чаще болью в сердце и солёной горечью на ресницах. Иногда память таясь, скользила лёгкой улыбкой  по, рано увядшим, губам. Александра, опустив руки на подоконник, неподвижно глядела  в  лунный горизонт. Мысли, одна горше другой тянулись болью в висках. Она прислонила  голову к холодному стеклу, слегка дохнула на него, и луна за стеклом помутнев, осела белым сугробом на, покосившихся от времени, воротах, черневших среди занесённого снегом двора. Александра провела рукой по шершавому, давно не крашенному подоконнику. Рука натолкнулась на глиняный цветочный горшок с геранью. Герань в её дому цвела на каждом окне. Александра оборвала сухой листок и запах герани  вернул её в далёкое довоенное время, время безмятежной юности…ну, вот мы уж и заневестилисе! -улыбается мамынька, ставя герань на подоконник… Ма;мынька! - Александра потянулась к возникшему образу, и память унесла её в далёкую страну её первой девичьей весны. 
 Свою шестнадцатую весну Санька ожидала с детским нетерпением, и каким-то внутренним беспокойством - в этот мясоед она перешагнула рубеж между детством и взрослостью, теперь она в невестах – девка навыданье;, о чём свидетельствует ярко цветущая герань на подоконнике. «Ну вот, уж мы и заневестилисе! - мамынька, поставила герань и распахнула окно: Наежжа;йтё, жонихи, со всиё;и стороны! А типере станём дожыда;ть» -обернулась она к дочери: Как наедут-понае-дуут, ууй! Сваты; за свата;м, са;ни за саня;м, тройки з бубенця;;м, а ты то;-око знай-выбирай!».
И теперь, как и во всех домах с геранями, в их дому в уро;чные часы, то есть с вечера до утренней зари ожидали сватов, и была готова закуска (для согласия) и муто;вка для отказа.
В доме затаилось ожидание.
А в небе зори целовались, внося сумятицу в людские сердца, горяча кровь, возбуждая фантазии и желания – настало время, когда заря с зарёю сходится. От Фомина; понедельника и до Юрьева дня – время свадеб. Первый день Фомино;й недели – великожданный для заневестившихся девушек. Девки, в лучших своих нарядах, как вытаявшие первоцветы под яркими лучами весеннего солнца, водят хороводы на залитых  красным солнышком горках, песни поют, весну-красну; окликают «Солнышко-вёдрышко выдь з-за гор-горы, выглянь, Ясное, до вешнеи  поры! Видело-ль, Вёдрышко, Красную весну? Встретило-ль Солнышко, ты свою сестру?..»   
Парни девок на качелях качают, невест выбирают, а их матушки, разодетые в га;русники, до;льники с канифа;сами, в, накинутых на плечи, бухарских платках, придирчиво, как товар на рынке («Как бы не прогадать!»), выбирают сно;шеньку - себе помошницу, сыну - жену-угодницу. Бабы девок разглядывают («Штобы собой хороша, и роботниця!»  «Ну, да с лиця воду не пити, а роботать науцим!»  «..да не бесприданниця бы – не дай Бох!»).
Девки впрохо;дку по деревне туда-сюда и обратно - товар лицом показывают. Парни с них глаз не спускают, бабы пя;лятся, меж собой судят-ря;дят: и то не так, и эта – не та…
       Санька вертится у зеркала. Сегодня, может быть сего дня решится Санькина судьба, сегодня - первые в её  жизни прохо;дки на ярмарке невест. Санька, откинув косу за спину, придирчиво, то хмурясь, то улыбаясь, разглядывает себя в зеркале… (Зеркало огромное от пола до потолка. В это зеркало, даже если посмотреть в него с боку, деревенская улица заглядывает; и можно, не глядя в окно, видеть всё, что там на улице  происходит) …а вот бы я так повернусь? А так? - шаловливо приложив пальчик  к губам,  и лукаво улыбаясь, вопрошает  Санька волшебное стекло.
«Ша;ань–ка-а!!» - разнаряженная в канифа;сы, светящаяся неизбывным счастьем, Ульянка мелькнула за окном, и вот она уже в комнате:  «Ну, ты цё, Сань, долго ище; тутока?» - оглядывает она себя с головы до ног в зеркале.
«Краси-ва-яа!» - целует её Санька:  «Гледи-гледи, нагледиссе, да и побежым.»
«Щяслива ты, Сашу;рка! А в моём осколоцьке не цё не видко!» 
«Да, староё оно уж» -успокаивает подружку Санька:  «…мамка сказывала, што прабабка Татьяна ище; в ёо гледе;ласе».
«А лю;душек се;дни на креста;х – у;йма! А цюжы;х понаехало - ую-юй ско;ко!» - отвернулась от зеркала Улюшка.
«Боязко мине; цё;-то!» 
«Ну, волков боя;тись, ак в ли;се не бывать! А мот, в цюжу; дерё;вёнку вза;мужьё выпадёт!».
«Ой, мотри;, вдове;ць бы глаз не положы;л!».
«А!» -беспечно отмахнулась Улька: «Ка;бы молодой да приго;жой, ак и плевать, што вдо;вой!».               
«А как дети.., ак што с има;-то буш ро;бить?».
«А нам ра;зи привыкать? -хохочет Улюшка: А хто, как не я братиков вы;нянькал? Лишо; бы молодой! Побе;гли, нето;!» -и потянув за собой Саньку, она выскочила на крыльцо. 
«Ой, а я;иця-та я позабыла!» -Санька спо;лошно бросается назад.
«Не ворочя;йсе! Худа; примета - с полдороги верта;тисе. Хватит у мня яи;ць и на тя;. Мы с Кла;хой стёпыной перед Пасхой, то;ко-што не полдеревни перемыли, ак я;иць – завались! За и;збу давали в день по семь-восемь десятков. 
«А миня тятинька не пустил, сказал «Ище; што не придумаш! Дом –по;лна ця;ша, яиця;; што-ль не на;йдем!».
«Дивья; те - как сыр в масле!» -вздохнула Улюшка.
«Мамынька ро;дна, така; красотищя!» - глядя в небо, остановилась Санька, прижимая руки к груди, словно удерживая рвущееся из неё счастье: «А солнышко-то, как золото; яицё; на голубой тарелоцьке!». 
«Ты цё;о? – Улька недоумённо огляделась:  «Эка не;видаль - сонцё, как сонцё. Побегли нето;, ить уж во;но все на колоко;льню полезли, виш колокола-та зало;бондали ровно бабы на базаре. Давай и мы, хош разок  ба;мкнем в колокол, а!» - Улька нетерпеливо потянула Саньку за рукав:  « Ли нет, перва; на качю;лю»!
Санька, всё ещё восхищённо оглядываясь вокруг, побежала за Улькой. А пасхальные колокола беспрестанно раскачиваясь, перебивая друг друга безумолчно гудели, бря;кандали медными языками – сегодня, их дёргал за язык каждый – кто ни пожелает, и потому вся округа беспрерывно сотрясалась от беспорядочно-радостных перезвонов. На колокольне полно народу – всем хочется, хоть разок, ба;мкнуть в колокол своей рукой – такое удовольствие разрешалось раз в год - на Пасху.
       
А на деревенской площади вокруг качелей уже с утра толпился народ: бабы в праздничных сарафанах с ребятишками на руках, мужики в косоворотках, парни с гармошками, девки в ярких лентах. Поодаль от толпы молодёжь играла «муто;вку», бегали в горелки, ходили «за;иньку», катали яйца. Мужики и взрослые парни метали би;ту в городки;, выбивая «бабку из окошка»; качали-раскачивали девок на высоких маховых качелях. Девки кокетливо взы;фкивали, стыдливо придержая, уносимые ветром, подолы, а после усевшись на бисе;дке, пели долгие песни. Парни усердно собирали в картузы плату за кача;нье; насобирав, торопились в компанию мужиков, надеясь увеличить добычу – катали яйца, и, проигравшись, возвращались к качелям: «Девки-ии-йух! На качю;люшку – плю;х! Да я;йця в шапку - бух! Садись давай поспеша;й, подола; подбера;й, ии, йю-ух тыы – по-ле-те-ллии!».
Шустрая Ульянка уже, расправляя юбки, сидела на широкой доске: «Шанька, давай сюда, цё те;лиссе-то, бежы; давай!».
«Щя!» - Санька сунула руку в карман за яйцом.
«Пого;дь!»- неожиданно встал перед ней незнакомый парень.          
«С-под земли, ли цё?»- отмахнулась она от него как от привидения, и яйцо, выскользнув  из её  ладошки, шлёпнулось ему на, сияющий лаком, сапог.
«Уый!»- застыла Санька.
«Ах-хаа!- рассмеялся он: А хочь, я тя роскачяю?».
«А суми;ёш? –она с нарочи;тым сомненияем оглядела его пышную, цвета соломы копну волос, голубую в мелкий цветочек косоворотку.
«Не сроню;, не бойсь! - и,чуть присев, он подставил ей широкую крепкую ладонь: Ставай, подмогну;!».
С недоверием глянув на него, Санька нерешительно ухватилась за верёвки, и, неожиданно легко взлетела на беседку качели, подброшенная молодецкой рукой.
«Уох!» - охнула и смущённо затихла, ощутив тепло обхвативших её рук – чужак ловко вскочил на, уже набравшую его стараниями скорость, качель; перешёл на другой конец доски, и слегка присев, резко выпрямился, посылая беседку вперёд. И вмиг утонули верхушки деревьев под санькиными ногами - она птицей взмыла над землёй. Яркой синевой плеснуло в глаза небо, и тут же осело за взды;бившимся  горизонтом – доска  качнулась обратно.
Санька, крепко вцепившись в верёвки качели, падала. «Аа-ый!» - то ли испуганно, то ли восторженно вырвалось из её груди, и эхом замерло над берёзами, вновь выросшими из-под ног.
«Не гледи вниз,» - услышала она совсем рядом: «…а нет, улетишь!» - он шагнул к ней, обхватил за талию:  «Не бои;сь, я удержу!» - ласково заглянул в глаза и рассмеялся:  Лететь, ак вдвох!».
«Аа-ах-аа яа и не беспо-коо-юсь! - выдохнула она, растерянно заикаясь.
«Ак, а чё о;хаш?».
Санька пожала в ответ плечами.
«А я тя давно вы;гледел!».
И замерло девичье сердце.
Деревья, внезапно выскользнув из-под доски, зелёной стеной взмыли в небо, и вновь нырнули под ноги. Санька на миг закрыла глаза: «Останови качу;лю!».
«Ошу;нуло? Ай обидиласе?».
«Пить охота, да и девки во;но дожыда;ют». 
«В прохо;дки подё;шь? Мотри;, нет хто окати;т ище;, не ходи!» - снимает он её с качели: …одна-то не ходи, оби;дит ище; хто:  окатя;т и не возьмут».
«Ты, што-ли?» - глянула насмешливо.               
«А, хош бы и я! Не подё;ш?» - ожидание замерло в его глазах.
«Ну, тя што, ошу;нуло, ли цё остолбене;ла-та?» - обняв Саньку за плечи, закружила её, подбежавшая Улюшка: «Побе;гли нето;! Девки уж все собрали;се!».
Молча отвернувшись от него, Санька заторопилась вслед за подружкой навстречу судьбе. Душа её растревоженно тосковала: …окатя;т, а взамуж не возьмут!..Окатят, а не возьмут!..
Бабы, в ожидании прохо;док толпились у церковной ограды, выставляя напоказ обновы, обсуждая деревенские новости, и мимо идущих. «Но-о, цё-то и не гляну;ла пошла!»  «Ак а мужык у ей не с цево; до;хнёт. Так бе;дно оццю;-то, старому-то Кирьяну, так бедно - ноко-ты, сына ро;стил, ро;стил...»  «Уоай, любушка, каки; тольке люди е;стя! Манёшка, крыцит это, купи, грит, рыбу, грит, за бутылку оддам! А кака;, грю, у те рыба-та? А вся;ка, грит, всяка рыба е;стя, давай бутылку, ак щяс приташшу;, грит. Да и по; сю по;ру! Бутылку-ту вывернул, а рыбу и до;си несе;т!» - «Неужо;ли?! Вот ыть змей мутной воды!»  «…тётя Фрося, Ефросинья  Кустозадовна! – это я-то ие; извели;циваю,; вот стелю;се -розвелициваю…»   «Ой, и слушать-то ие;, ак токо: «пё-пё-пё-пё» -заслу;хаиссе!» - «Но-о, пля;мкат губё;шкам «няв-няв-няв» - сибе под нос ня;вгат!» -   «Ак у ей не то;-што, а и у е;йнои кошки золоты зубы вставлёны!»   «…знаём-знаём невесту - самоходкой ушла к Мишке, не сватана!»  «О-ой, ция; бы корова мыцяла, а твоя-то ак бы молцяла!»    
«Но-ко, бабы, кы;ште, девки во;но-где идут!».
Затихли. Молча разглядывают приближающихся девок.               
Под пристальным вниманием возможных свекро;вушек, девки прошли первый круг. Шли молча, опустив ресницы, почти не дыша.
Навстречу из-за угла вывернула ша;тия парней. Парни откровенно в упор разглядывали их.
Разминулись, скрестив взгляды.
Девки независимо подняв подбородки, подтянув животы, двинулись дальше.
Парни остановились около матерей, прислушивались к их разговорам.(«Девки-ти изла;дяцце, ак таки; баски;ё идут, любо-до;рого гледеть!»  «Воне;та-та слау;тниця идет мимо, и не гледит - диру; в небе и;шшот!» «Та;-то, ак така; вертова;та, така;… аж на камню; диру; верти;;т!») - Бабы не были  и;скренни в своих суждениях. Девок оха;ивали, особенно тех, которые понравились («А вдруг перехватят невестушку!»).
Первый круг прошли.
Санька облегчённо вздохнула - Кали;нка шёл вместе с парнями, и пялился на неё во все глаза. Она отвела взгляд, проходя мимо. Сердце в груди тревожно выстукивало …окатя;т…не возьмут…не возьмут… 
Прошли второй круг.
Завернув в проулок, девки разом заговорили, взволнованно смеясь, обменивались наблюдениями; поправляли наряды(подтягивали юбки, одёргивали кофты…) - предстояло вновь пройти сквозь оценочный строй. «Ну, до;сыть охара;шывацце!» -скомандовала Та;лька (она уже считалась  «засиде;вшейся в невестах», но, втайне ещё надеялась выйти замуж):"Пошли, нето;!». 
Девки, подхвати;вшись под локотки;, выпрямились, встали в ряд. Пошли.
Парни стояли рядом с мама;нями.
Кали;ны там не было. Санька встревоженно заметалась взглядом по сторонам («А хош бы и я …хош бы и…»). Калины не было!
Прошли уже половину пути. Уже почти поравнялись с бабами. И тут из-за церковной ограды выскочил Кали;нка! В его руках бадья; с водой. Он встал посреди улицы. Стоял и ждал.          
Девки с визгом бросились врассыпную. Санька метнулась в сторону. Дорогу ей пересекла Фаста. Она летела навстречу ЕМУ!  Вот ОНИ поравнялись. Санька замерла. И тут на голову ей обрушился  поток воды. Она захлебнулась, закашлялась, и сквозь мокрые ресницы увидала, как счастливая Фаста, смеясь отжимала косу, и радостно глядя на растерянного Калину, утирала платком мокрое лицо.       
Подобрав подол, Санька опрометью кинулась к родному дому. У калитки стояла мать: «Бажо;но ты моё!» - только и сказала она, обняв плачущую дочь. «Да;ром-да;аром!» - зачастила, засуетилась бабка: «Цё тутока; ростраивацце не; об цём-от! - ы;ть не земля перевернуласе, не риви;, дава;й! Парней ра;зи мало? Не свет кли;ном на Кали;не!» - шутила-утеша;ла, как умела бабка: «Не от этово наши домики покоси;лисе!».   
Не суди;л Бох – успокаивала себя Санька – знать, не моё щя;сье.
«Ой не хорошо это!  Не к добру!» - судили-рядили бабы у колодца: «Но-ко, двох разо;м окати;л! Обо;м быва;ти за има;».  И деревня с тревожным любопытством ожидала, что будет дальше.
А дальше случилось то, что и должно было случиться – свадьба.
Санька весь день жила и двигалась как во сне, но ощутив на себе пристальные взгляды соседей, независимо расправляла плечи, гордо неся голову. Для себя она уже решила – не судьба! И старалась не думать о потере, и на;людях старалась казаться весёлой, беспечной – мол «нешто;, робят хвата;т!». А вечером таи;лась за  око;нным косяко;м, вслушиваясь в желанный, просяще-ласковый голос: «Са-няа! Саня-ягодка, ну выдь за ворота!».
Не вышла. Го;лоса не подала! Стояла, молча глядела на закатное небо, выжидала  «уйдёт – не уйдёт…». Ушёл.
Шаги его стихли в той стороне, откуда раздавались  девичий смех, переливы Тимкиной гармошки. Молодёжь ещё веселилась вовсю. Весенние ночи светлы. Это время, когда вечерняя заря ещё не погасла, а утренняя спешит ей на встречу.
«Ушол!» - разочарованно вздохнула Санька: «Пои к Фасте!» - рванулась, было, окликнуть, вернуть. И не смогла перебороть в себе гордость свою. Закусила косу свою девичью: «Хосподи! Да чем жо я провиниласе, што не услыхал ты миня, не внял мольбы моёй?» - попеняла она Всевышнему, вспомнив, как в пасхальнюю зау;треню, крепко зажав в руке свечу, зажмурив глаза, молча истово молила: «Богоро;диця-Покро;в, дай мне добрую свекро;вь! И, здо;брись поскоря;й – найди мне жонишка поумня;й! Покро;й мою голо;ушку жемчю;жным коко;шником, золотым подзаты;льником! Воскрисеньицё Христово, пошли мине жониха холостово! Хосподи! - просяще глянула на иконостас.
Многочисленные блики горящих свечей трепетали в складках серебрянных покровов,
и на строгих ликах Святых.
Саньке показалось, что глаза их смотрят на неё ободряюще.
«…жониха хорошова!.. - она перевела взгляд на толпу перед Царскими Дверьми:
…жониха хорошова…»(…што бы ище такое сказати Хосподу, чтобы он понял, како;;во
жониха ей охота!?)  В глаза ей бросились лаковые галоши Василия Кузьмича –лавочника с Подъе;лья. «…хорошова, не ла;потнова, штобы в сапогах з гало;шам!»– приложив руки к груди, Санька поклонилась строгому священнику, махнувшему в её сторону кадилом; перекрестилась, и добавила, решительно поднимаясь с колен: …и штобы не на быке, а на лошаде;!». Воспоминанье развеселило её, и уже с лёгким сердцем Санька отри;нула его - ушедшего, почти забыла… Ой вы пошли, дак и поди;тё, поважа;ть не станём вас» - промурлыкала она мстительно веселясь...По;-оду;умаш – окатя;т! Ну и  окатя;т!» - закинула ко;су за; спину, деловито передвинула герань, и затихла, вслушиваясь в соловьиные трели.
И летние зори сошлись в поцелуе над её головой.               
Близко к полу;ночи к крыльцу, звеня бубенцами подкатила тройка разукрашенных в ленты коней. Разбой взлаял и смолк: то ли узнал гостя, то ли беспечно решил «Доло;жоно – как поло;жоно, а дале - как сами знаете!».
Санька заинтересованно высунулась в окно, и неловко задела горшок с геранью. Не  к добру! - охнула она, пытаясь удержать падающий цветок, и замерла – кустик герани, целый и невредимый возвращался на подоконник.
«Так-то ты жониха стреця;ш!? - смеётся под окном Калина:  Я к ей сватать прикати;л, а она землёй всево засы;пала!».
Санька отшатнулась, смущённо задёрнула занавеску и стояла, прижав руки к груди, словно удерживая рвущееся оттуда сердце. Она не знала как быть, что сказать, да и надо ли что-то говорить. Но тут в сенях хлопнула дверь, кто-то уверенно протопал в избу, там шумно заговорили, засмеялись. Санька нерешительно отодвинулась от окна, пошла к двери. 
«Санюшка, Сань!» – взывал под окном Калина: «Саня, цё молчиш-от, Са-ня? Ну, ак щяс я сам отчю; твому; в ноги паду;!» - и голос его смолк за углом.
Санька бросилась в избу, приоткрыла дверь. «…щепка ваша, девка наша!..» - донеслось из горницы. «Сватают!» - Санька, как-то разом обессилев, прислонилась к стене, глубоко вздохнула, вновь приникла к дверной щели. Высокая, румяная баба в широкой на бора;х юбке, в ярком кашими;ровом полуша;лке, подошла к туши;лке, и голой рукой разгребла  горячее у;голье: «Как это угольё рошша;ялосе, штобы так и серцё девици Олександры свет-Тихоновны розгорелосе бы по нашому жониху – Калинушке, да свет–Ивановицю! Да, штобы сидети им, да за однем столом…»  И тут два мужика («пои вмистя;х с бабой сватать приихали»- догадалась Санька), два мужика, перепоясанные полотенцами, вышитые концы которых свиса;ли аж меж колен, подхватили большой обеденный стол, сместили его вдоль по;лу на середину и огре;ли погонялкой. Санька незде;ржанно фы;рскнула, и быстро прикрыла дверь, чтобы в избе, не дай Бох, не услыхали бы, да не обиделись. Когда же вновь заглянула в щёлку - отец сидел за столом, сваты, как и положено дорогим гостям, на главни;;це. Сваха что-то громко, нараспев говорила, разводя руками. Калины в избе не было.
А он, отойдя от окна, пошёл, было, в дом, но сперва, завернул  во двор, где оставил  лошадей. Лошади стояли не распряжёнными. «Не жоних!» - сердце упало и замерло. «Сваты высоко залетели!» - послышалось за воротами, и чей-то ехидный хохоток вожжой хлестнул по напряжённому самолюбию Калины. Закусил губу, прыгнул на крыльцо и решительно переступил порог. Санькин отец  сидел у стола, по-хозяйски расставив ноги в новых, по-модному – до колен голени;ща, сапогах. Упёршись руками в колени, опустив густую бровь на ехидно прищуренный глаз, он молча слушал, как торова;тились сваты;, расхваливая жениховы достатки и достоинства. На вошедшего Калину он только искоса повёл весёлым глазом – не встал, не протянул приветственной руки, не пригласил присесть – что окончательно убедило Калину - «Не оддас за миня! Не жоних я им!».
И, в подтверждение его сомнений, хозяин вдруг резко опустил широкую сильную ладонь на стол, как-бы ставя точку. Стало понятно, что отец невесты принял решение. Сваты замолчали, выжидательно глядя на него. А на лице Тихона мелькнула и пропала лёгкая усмешка, в глазах заиграли бесики: «Нать-ба глянути што у ё для девки, какова штука! Мот килу;н, али на;пуск какой имеет. Нетутэ;шной, ак хто ё знат! У нас девка здоро;ва – ссыт как медведиця!» – отёр он откровенную ухмылку с бороды, и в насмешливом поклоне в сторону сватов, развёл руками, игнорируя присутствие жениха.
Зардевшись стыдом, Калина выскочил за дверь. Растерянно переглядываясь гости поднялись с лавки.
Пытаясь хоть как-то соблюсти приличия, мать склонилась в поклоне: «Ми;лости просим и впре;дки…». 
«Хлеба;ть ре;дьки!» - насмешливо пробурча;л отец, не вставая из-за стола. 
«Девка ваша и шышка ваша!» - сваха возмущённо швырнула еловую шишку на печь, а сваты демонстративно попинав пятками в порог, обиженно хря;пнули дверьми.
Санька похолодела от стыда и горя. Жизнь была кончена! И напрасно играли в небе зори, и напрасно вставало солнце. Санька сидела у окна, не видя ничего перед собой…обольют…не возьмут…не возьмут…   
Очнулась она от долгого душераздирающего вопля: «О;ойиё;-ошыини-кии! Оой, ли, голоушка ды моя, да ты моя бедыная, во;ты пришло моё времецико, от родителев ды уходити от ро;дныиих, от моих  ли да от милыиих» – распевно вопил бабий голос, вторя которому дико взвыл под окном Разбой, и втревоженный  собачий  лай нарастающей волной покатился по деревне, стихая за  дальней околицей. Санька распахнула окно пошире, вслушиваясь.   
 …а и жы;лосе  мине; в до;мику-ту ро;дному,  дак  ровно у Христа в запа;азухи. У рожо;ной-от у ма;тушыки,  ак было; поты;кано-пома;акано, ой было бли;нциков пое;дено, да и о кра;йцик поколо;оцёно…
«Ико, во как невеста зо;рю-ту снимат, а;льни петухи заслушалисе, молцят подлеци;, сонцё проспали!  Ково просватали не слыхал?».
«Да, пого;дь, дай послухати – ыш как выпеват!».  Мужские голоса за окном стихли, а  бабий продолжал вопи;ть: …а у кормильця-та у батюшка, ак што висит-от што бота;итысе…
«Дак, но-ко ция; жо ото; така мастерова;? Уж и больнё добро выпеват! Но-ко это цё жо там у ей у батька бота;ицце-то?» - всхохотнул мужик за воротами.
«Да, цыть ты!» - цыкнул на него другой: «Слухай, нето!». 
… дак со;рок фу;нтов без верё;воцики…   
«Виш, скоко Харито;ша колба;с наварил, цц - одобрительно цокнул языком говоривший.
«Ак, ото Фа;стушка - Ха;рина девка так убива;ицце - зо;рю снима;т?» - изумился его собеседник.
Дальше Санька ничего уже не слышала, не хотела слышать. Она медленно отошла от окна, опустилась на перину.
К жизни её вернул настойчивый голос: «Санька, Са-нь-каа!» - Нарядная, розовощёкая Ульянка, встав на завалинку, заглядывала в окно: «Всех жонихов проспиш! – смеялась она:  А я ище; и домой не бывала! С девкам хороводилисе, в горелки бегали, да. Ноце;сь Кали;на Фа;сту вы;сватал. Она уж и зо;рю снимала! А типе;рь з девкам по салама;там збира;ицце. Подё;ш с има;?».
Свадьбу Калины и Фасты играли по-старинке: разгульно, широко по-деревенски. В дверях родного дома их ячменём обсыпали, в знак Божьей благодати и сытости и счастья. Молодые икону целовали, отца с матерью, хлеб-соль… И резвые кони  с бубенцами-шаркунка;ми унесли их к белокаменному Илье, в далёкую залесную Илесу. 
Много ли мало воды утекло с той поры – ни кто не мерял, не считал, а только неодиножды таяли, и разливались широким половодьем  снега; цвели ябоневые сады, колосились травы, а деревенские ро;вни пополнялись розовощёкими красавицами. И звенели шаркунка;ми свадебные тройки, унося Санькиных ровестниц вза;мужье.
И только Александра – первая в окру;ге  славу;тница не спешила покинуть главни;цу на ро;внях. «Ты, цё, заро;к дала, али на топоре стояла? – Хош об дорогу ие; бей!..» - смеялись подружки; а иные, особо с чужих деревень откровенно насмехаясь, пели, проходя мимо засидевшейся славнухи «…День тоскую, ночь горюю - всё страдаю о милом.Понапрасну слёзы лью. Слеза канет, лёд растает, в поле вырастет трава».
Но подружки не давали её в обиду, и старательно отвлекали женихов от обидчиц, хотя сами нет-нет, да и напоминали: «Так и в вековухах не долго остацце!».
«А мой ря;жоной ище; под стол пе;ша ходит!» - беззаботно-весело отшучивалась Санька, но на День Покрова; Пресвятой Богородицы, отринув сон, ещё до петухов спешила в церковь, и глядя на трепетное пламя свечи молила: «Богородиця-Покров, дай мне добрую свекровь! И, сдобрись поскоряе – найди мне жонишка поумня;е! Покрой мою голоушку жемчужным кокошником, золотым подзатыльником!». И придирчиво перебирала претендентов на её сердце. Невеста из богатого дома привлекала внимание женихов и ближних и дальних. Но каждый раз сваты возвращались с муто;вкой.
«Завянёт – не хто и не зглянёт!» - корили отца отвергнутые сваты.
«Сужоной урод будёт  у ворот!» - посмеивался в рыжую бороду Тихон, вырезая новую муто;вку.
Бабы у колодца теряясь в догадках, припоминали: «Ак ыть помнитё – Офдоття-та с Ма;сируцья, тожо долго сидела в девках, но. Ак вот было одинова сидит это, Дунька, плацёт”Ох-ти мнеценьки-и!..”  А бабка-та – не будь дурой, да: “Да-ко я те подмогну!” – знала она молитовку, от злово цярова;ньня, да ишо коё-што –много цево знала. Вот и повела она девку к большому муравейнику. В недалеко стоя;шшому кусту ивы, вот и проруба;ют оне (ить надэ штобы не повредити не корешка, не вершы;нки!), вот, проруба;ли оне ход прямиком в  муравейник. Вот Дунька роёт яму в мураве;йнику, да стае;т тамо го;ла, стоит, да с ведра на ся воду льет.  Опосля пролезат  обратно по ходу, одеваицце, и не с кем не словецюшка - мо;лцьки домой» 
« Ак ыть она взамужестве весь век прожыла!» 
«Ну-у, ак то и есь-то! Ить не зря жо людушки-ти бают, што опосля; тово, будь хош столетня деушка, а таки кря;нецце!» - припоминали, гадали, и откровенно ехидничали: «Засиделасе Са;ха!».
«Ище; какиё нашы годики! Пусь ище; мале;нё  подро;циццё у мамушки под крылушком!» - лукавила в ответ Матрона, втайне беспокоясь за судьбу дочери. «Ой и прогледиш, мотри;, щясьё своё.» – осторожно выговаривала она  сидевшей у окна Саньке: «Времё ить скоро бежыт! Пролитят молоды–ти годики, не пове;рнёш!».
И время бежало, летело, круто меняя вокруг течение жизни, бурлящей, как кипяток в самоваре.
Как-то весенним днём в деревню вместе с пасхальными зво;нами залетела новость, принесли её девки с И;лесы, явившиеся на и;грища: «Калина овдовел.».
Эта весть вышибла Саньку из привычной колеи. Душа её застыла в ожидании чего-то, что должно было непременно произойти. Новость встревожила не только Саньку. Бабы, прослышав об этом, возбуждённо толклись у колодца, теряясь в догадках, строя  всяческие предположения, предрекали  Саньке перемену судьбы: «Двох окатил – вот и не верь приметам! Вот ыть так и выходит – как по писаному!». Жалели Фасту, рано ушедщую из жизни: «Ак, бают, одна девоцька у ей была…»; жалели Калину «Но-ко с малиньким робёнком на руках – ыть мужык ыть!»  «На цюжих-от робят хто подёт!»; Жалели Саньку: «Да, конешно, дитю матерь ну;жна».
Тянущая душу тревога поселилась в душе Матроны, сердце её наполнялось тоской и болью при одной только мысли о возможно скором расставании с дочерью. Но она не подавала виду, глядя на повеселевшую дочь.
А Санька жила вся в ожидании чуда, словно на крыльях летала, кидалась на любую работу «Мамынька, я изде;лаю! Мамушка, дай подмогну;!» И постоянно что-то напевала, была не в меру говорлива.
Мать молча ожидала: «Цему быти, тово не мину;ёш!».
Санька ждала.
Плескалась в малиновых звонах  Светлая неделюшка. Неслись мимо, в алых лентах тройки, унося под звон бубенцов счастливых невест; и весёлыми переливами Тимкиной трёхрядки катилась Красная Горка прямо в Зелёные Святки; и Святая Троица уводила девичьи хороводы в качю;льнё за;;говиньё… Санька ждала.
Троицын День смолк под санькиным окном перезвоном  бубенцов. Санька, опережая мать, кинулась на крыльцо, и замерла - на пороге стоял Калина. Они молча смотрели в глаза друг другу. Ожидание, надежда трепетали в их взглядах. Первой очнулась Санька: «Я щяс!», и выбежала из горницы.
«Ак, што жо ты, мил соко;л, посере;дь бе;ла дни?» - нарушила затянувшееся молчанье Матро;на:… и сам, без свато;в? Аль, мот ненаро;ком, попуте; заглянул? А не страшы;ссе, што муто;вку пода;с?» 
«А мине; уж типе;ре цёо бояцце? Муто;вка, ак мутовка! - как-то потерянно вымолвил Калина, вздохнул, поднял глаза, и бесшабашно тряхнул кудрями:«Как не выдёт  любиму жону-зобо;тницю взяти, стану «робо;тницю» в дом брать. Кому;-не да пригожусь ище! – невесело пошутил он.
«В колхозе-то на што згодилсе?» –поддержала шутливый тон Матрона.
«Ак, а в колхози робота – куды пошлют: се;дне там, взавтре тут, а  всё боле с ко;ням: в зи;му изво;з, в вё;сну –пахота, как везде!»
«А заработки-ти как? Во;но-где, в Девяти;нском колхозе, тамока; Павлу;шка - брат мой в председателях-от, ак тамока при конци; триццеть шо;стова году на трудодни;  по шышна;ццеть пудов пшони;ци пришлосе, да  шыйся;ть пудов жы;та, а уж турне;псу, ак бо;ле тонны!».
«Ак, а там ы колхоз-от - не с на;шо, большой, богатой! Но, да и мы  не голодуем!».
«Цё ито невеста у нас затихла! –спохватилась Матрона: Поду;, позоу;. А ты садисе, давай, ко столу;! На – во;то рыба жарена».   
Открыв дверь светё;лки, Матрона замерла - дочь стояла у венецианского зеркала в, лучшем своём, в парчёвом разгуля;е, на плечах бухарский платок, в руках плетёный цветной куша;к – дорогой подарок жениху, в знак того, что не передумает невеста, и ни под каким предлогом не откажется от жениха.
Ноги матери подкосились, она ухватилась за косяк, присела на лавку. Горестная слеза затмила светлый день. «Ой. Санюшка, решыласе, видать! Сама всё решыла, без мово согласья родительскова!» - заплакала она, обнимая Саньку: «Не ходила бы ты, глупая, за вдовця;! Парней те мало! Ой, Саня, до;цюшка ты моя родимая, не дай Боже…»- всхлипнула мать: «…ить не дай  Хосподи детей ро;стить беж жоланнои без матушки: тихо сказати – не послушают, сурово скажош – обижаюцце. Много, ойи, много надэ ро;зуму в голо;ушку, как подня;ти чужоро;дныих детушок! Оду;майсе, Санюшка! Уж и цем ён тя приворожыл-от? Не хотела ить ты за ево!».
«Хотела, мамынька, хотела! Да тятинька, Цярство Небесно, всё дело спо;ртил! На;шцё было заставле;ть ео оголя;цце? Со стыда згореть – но-ко розоболока;йсе, оголи; со;о;ром прилю;дно! Ой вы, старове;ры вы – староверы и есь!» - плакала Санька, выговаривая матери давнюю обиду: «Взял он Фасту, ожони;лсе. Их к венцю; повели, а я под церковной стеной стояла. Просила я тогда Хоспода, штобы смерть он мине по;слал!».
Огорошенно молчала Матрёна, глядя на плачущую дочь.
«А топере уйду, самоходкой к ему збегу, как не пустиш!».
«Но-ко поосты;нь!» – посуровела мать: «Ыш розгореци;ласе, хош шти вари у твово боку!

     …мамынька!..  - Александра провела рукой по лицу, как бы возвращая себя из далёкого прошлого, мамынька – вот кто поможет ей, вот где спасенье! - решительно хлопнула ладонью по подоконнику, и торопливо, словно боясь передумать, подошла к сундуку. Сундук, сделанный руками отца, украшенный кованным железом, и любовно расписанный лазоревыми цветами, хранил поколё;нные полотенца, хранил её лучшие наряды, старинные кашимировые платки, длинные гулярные сарафаны – рухлядь, как говаривал отец. Теперь это всё уже было не модно, теперь все одевались по-городскому - платье, пиджаки, а то, что когда-то было дорого бабкам: все эти разгуля;и, до;льники, епанчи;… теперь го;дно, разве что, для артистов клубной художественной самодеятельности. Но Александра не торопилась опустошать сундук - тут каждая вешь напоминала ей о прошедшей молодости.
Из сундука пахну;ло нафталином, и ещё чем-то давним, родным, отчего слегка закружилась  голова. Ить всё это надэ ки;нуть!.. - Александра бережно перебирала, разворачивала, аккуратно сложенные вещи, встряхивала, снова складывала… Што уж типе;рече - с горечью думала она: кому всё? Не от э;това нашы домики покоси;лисе… Жы;вы будём, нажыве;м!» - невесело усмехнулась, встряхнула тяжёлый шерстяной плат, из которого вдруг выпал  небольшой квадратик бумаги. Она подняла его. Развернула, и опустилась на пол, прислонившись к сундуку. «Адреса;т выбыл»- было написано на серой казённой бумаге. «Выбыл, выбыл…» - горькая печаль залила сердце, но глаза были сухи («вы;плаканы» – говаривала бабка), давно вы;плакала Александра глаза вместе с горем, бе;дами. И даже ка;ртоцьки напа;меть не оста;лосе!  А Таська дак и лиця-то оццё;ва, пои, не помнит! А и где жо ёй по;мнити, как года два ище, а мот и меньше было тогда…
   Тогда, той морозной ночью, продро;гший в дороге Кали;на, радостно ткнулся заиндевелой бородой в её плечо: «Санюшка, любушка ты моя! Такой мороз –думал не доеду!». Распахнув по;лы тулупа Калина схватил её в охапку, прижал к груди: «Да ты не стой, не стой на холоду-ту! - и бегом понёс в избу: ...Да ище при;волока-та в дороге...»
«Лаа-дно, ладно!» - целует, успокаивая его Александра: Я щяс, а ты поди выпрягай ко;ней-от!».
Вытащив из печи чугун с горячей водой, вылила воду в лохань, усадила мужа на лавку, и опустившись на колени, стащила с него промёрзшие валенки: «Ну, и што та;мо, кака;-така; при;волока?» - тревожно заглянула в глаза любимого.
«Да, напарник-от мой…замёрз на возу».               
«Пои пе;репил?» -догадалась она.
«Дак, это бы - нешто;, ак ыть он ыще; и выруцьку с накладны;м где-то посеял! Я-то первым ехал, а он-от позаде;. Вот, еду-еду, послышу – не стало скры;пу, не слыха;ти коня за мной! Как погляжу, любушка ты моя, а ёо и вдуха;х нет – отстал! Ну, я осто;пал лоша;душку, да к ёму. А пои дак… а только ли не за версту; - стоит ево;нна лошадка. Ак ище как волки-ти не пронюхали! Но. А у то;о – уж и глаза застекленели, и сам заколо;дел весь! Ну, што жо, привязал лошадку ко свое;м саням, да…  А в Пло;ски Ни;вы докати;л, побежал в сельсове;т, пока бегал да был, к возу-ту вернулсе, а и воз уж сполови;нили басурма;ны! А тутока и милиция, да миня жо и за ошо;рок: «Ты, грит, водку про;дал, а выруцька где, прикарма;нил? Ну, про;токол составили, записали што бутто бы по мому; злому умыслу».
 …воспоминание так явственно, что Александра порывается заглянуть в родные глаза, обнять горестно опущенную голову, но видение теряется где-то за листком пожелтевшей бумаги, пропахшей нафталином. «Адресат выбыл» - этот  листочек казённой бумаги, пролежавший все военные годы среди её девичьего приданного, вновь заставил пережить боль утраты.
 …«Адресат выбыл» было написано на листочке серой бумаги, выпавшем из надорванного конверта. Санька даже внимания не обратила, что конверт с письмом для неё был уже кем-то распечатан. Конверт с Белозерским штемпелем сообщал ей, что «Адресат выбыл». С немым отупением вглядывалась она в эти два слова, пытаясь осмыслить: «Адресат выбыл». Куда? Зачем?». Досужие соседки с сомнением заглядывали в конверт, разглядывали на свет штемпель, жалостливо глядели на неё, утешали: «Да, не плаць ты, кабы росстреляли, ак написали бы! Жив он - виш, бандиро;лька твоя не возвернуласе, знацит пере;дали ёму».  «А мот засекретили пятацёк-от, мот типере тамока;  оружьё для Армии мастеря;т!»  «А мот отправили в штрафбат, да и пишут «выбыл», а куды – оне, мот, и сами не знают!»- утешали сердобольные бабы: «Да, конешно жывой твой Калина Иваныць, обожди как письмо те с фронта напишот!»  «А ты сама напишы, да и пошли в Белозерск, а уж оне ёму передадут!».
 Вечером при свете коптилки Санька, очинив поострее карандаш, села за письмо: «…Милой, жадобушка моя, сокол ты мой ясной Калинушка, не пецялуйсе не об цём, у нас всё хорошо» - старательно выводила она крупными буквами меж газетных строк (бумаги не было, даже школьники писали на газетах) …я ро;;блю свинаркой в нашому колхози, в Ы;лесы, в «Знаме труда». А нашы дети ходят в школу. Вот збирам с миру по нитки для фронта разну тёплу одёжу, для вас –зашцитников нашыих. Я как шыла рубахи-ти, ак вся слезам умыласе – тибя, моя любушка споминала! Соколик ты мой, а вдруг, думаю, моя ру;кодиль тибе попадет, ак я на кажнои рубахи на вороту; крестик махонькой вышыла. Пока все жывы-здоровы, цево и тибе жалаём, зоботушка ты наша!..
Дальше она не смогла писать – безутешные слёзы брызнули из воспалённых бессонницей глаз, закружилась голова, и закачалось всё вокруг, как на качелях: …вверх – вниз, вверх…ветер уносит с её головы платок, в туман над дальними болотами, туман падуно;м бьётся из кадила … церковь полна народу…«Аналой-от обходить ста;нитё, ак, мотри не задевай ёво - строго глядит на неё Пресвятая Богородица: а нет, на роботу опоздаш!»…   
«Хосподи, помилуй, ить проспала;! - вырвалась из цепкого сна Александра:  Што будёт, што будёт!» - вся  в смятении, судорожно разглаживая одервеневшими руками занемевшие ноги, с трудом поднялась из-за стола. На;скоро хлебнула холодного кипятку, и торопясь, на ходу завязывая концы шали, побежала к свинарнику.
«Са;ха, ты што!? Што опа;здываш-от?  Бригади;рка тя искала, велела всем в конторе збира;цце, тибя розбира;ть станут!» - сочувственно глядели на неё бабы, утешали, что может и ничего, обойдётся. 
Не обошлось.  В, насквозь прокуренном, помещении колхозной конторы, нечем было дышать – людей набилось, словно сельдей в бочке. Дым самокру;ток, «козьих ножек» покрывал смесь запахов свинарника, овчарни, конюшни – народ явился прямо с работы, не заходя домой, не переодевшись - «Некогда!», «А как-жо – ну;нько врага народа судить станут!».
От множества глаз, уставившихся на неё, Александра готова была сквозь землю провалиться, но внешне была спокойна, только пальцы, теребившие кисти шали, выдавали её состояние. Мысль о голодных детях, ожидавших её дома, острым клином впивалась в висок. Александра устало глядела на односельчан, встречая то сочувственные, то угрюмые, а то и откровенно злорадные взгляды.
«Нацьне;м, товаришшы!» -постучал карандашом по столу председатель колхоза: «Се;дне мы собрали;се с вам, штобы осудить поведеньё свинарки Балдиной Олександры, воот. На пове;ске дня у нас один вопрос, с ево; и нацьне;м. Хоцю; напо;мнити для тех хто забыл Постановленьё Совнарко;ма от марта сорок второва го;ду «О повышеньи для колхозников обезательнова минимума трудодней». Я зацита;ю заметку из «Колхо;знова Знамя», где раённой прокурор товариш Буря;кин пишот, што постановленьё горецё; принято и одобрёно колхозникам раёна. Дале он пишет: «…колхозников, не выполнившых норму–лодырей, следует лишать снабженья хлебом, а правленьям колхозов следует отобрать у их приусадебные участки. Председатели колхозов и бригадиры обязаны, кроме того в 5-ти дневный срок оформлять на них матерьялы в нарсуд. Если не зделают, сами понесут ответственнось. Пусь почуствуют, что государсво не жалует подобново сорта людей. Не какой пощяды лодырям и прогульщикам – этово от нас требуют интересы Родины. Этово требует товариш Сталин».  «Воот…- председатель, разгладил ладонью газету, в раздумьи почесал висок, вглядываясь в усталые, измождённые частым недоеданием, лица.  «Воот - повторил он: я думаю, долго говорить не; об цём. У всех дома роботы по-горло. Олександру все зна;итё не первой год…» 
«Да цё тамо, как не знать!»            
«Е;йнова мужыка лишыли гра;жданских прав? Лишили.!..» 
«Муж да жона – одна сотона!» 
«Скоко волка не корми,  всё в лес норовит! Ых  ыще; тоды нать было з деревни гнать!» 
Последняя реплика вызвала бурю негодования в женской половине собрания: «Эк ты розъехалсе! Да тибя–кобеля самово; надэ гнать отсе;ль поганой метлой!»  «Забыл – как а; тя ви;ником-от гна;ла з дво;ру?».   
Собрание грозило превратиться в обычную сварку между соседями.
«Тихо! Тии-ххо!» - стукнул кулаком по столу председатель: «Я так шцита;ю – подытожил он суперечку: робо;тат она неплохо. На первой раз дело в суде заводить не станём. А наказаньё ёй такоё - переведе;м от свиней на конюшню. Робота не из лёхких…».
Собрание закончилось. Народ шумно поднялся со скамеек, торопливо двинулся к выходу, и, казалось, все забыли про Александру – проходили мимо, не глядя, не видя.
Ощущая тяжесть в ногах, она поднялась со скамьи. Хосподи, за што, какой жо я враг!..- Александра медленно брела к родному дому. Непослушные ноги едва пердвигались по гладкой, укатанной санями дороге…
«Вот это праэльно! Это те не у свиней картошку тянуть!» - её обогнали несколько человек, живших на том краю под уго;ром. Она посторонилась. Её не заметили.
...да кака; тамо картошка, гниль одна - не картошка, свиньи ись отказываютцце, 
Хосподии!.. - Александра с мольбой подняла глаза в небо:...Дитя;м  лепёшок когда;-не-когда; с тыёй гни;ли пекла, и тому были радёхоньки!.. -  обида перелилась через край опущенных век.  За горькими мыслями она не заметила, что давно стоит у креста дорог, лицом в ту сторону куда увезли от неё мужа -...под стражой, как лиходе;я како;ва!».      
Тяжёлая красная луна нависла над лесом. Казалось, что вот-вот под её тяжестью обломятся верхушки елей, и луна упадёт в озеро и провалится под лёд. Александра зябко поёжилась, глядя на зловеще- красный шар над головой: «Опеть луна,..така; жо… така жо кра;сна как тогда... - отвела взгляд. Вдали сумеречно поблескивали узкие окна заброшенной церкви. ...Это Кали;нка-та враг народу? Хосподи-и, и где правда твоя? Ить не за што;, не за што;!».
Но молчали колокола «Ильи Пророка», венчавшие когда-то её на счастливое за;мужье. В морозной тишине не слышно ни звука: ни шороха ветра, ни собачьего лая, молчали занесённые снегами поля, и, словно околдованная  лунным светом, затаилась стылая ночь. Тёмный лес, казалось, придвинулся настолько близко, что шаг, два – и уже не выберешься из его буреломов. Глухой, тяжкий стон разорвал ночь, повеяло жутью.  Александра вздрогнула: «Побла;знило?! С нами Кре;сна Сила! – схватилась за крестик на груди, и вглядываясь в заросли ближайших кустов, спиной–спиной попятилась в сторону деревни: Оцце наш, ыжо еси на небесех… 
Сонная тишина деревни успокаивающе обвилась вокруг её растревоженной души запахами берёзовых печных дымов…
«Мамушка, ты чё?» - отворила ей дверь Марийка.
«Манёшка, здуй-ко самоварцик - хош кишоцьки сполосну;ти!»
«А уж он скипе;л - давно тибя дожида;т! Ты чё, мам, чё долго-то? Садись скорей, погрейся, да на-ко, вото кацаве;йку наки;нь, нето; дует с окна-то. Давай помогу стянуть ка;таники!»
«Старшуха, ты моя старшу;ха, настоя;шша хозяюшка выросла!».
«Ма, а миня в комсомол приня;ли!».
Рука матери дрогнула, чашка с кипятком  опрокинулась. «Вот-ыть, кака; я не ловка;;я-та, погли; накуха;рницела!»- смеётся мать, почти счастливая тем, что «Ладно, хош девок не обега;ют, не клеймя;т за оцця;».
«Мамушка, полно, не плачь!»
«А я и не плацю, от радости это я за тибя!»– склонилась Александра к столу, отирая ладонью заплаканное лицо: Што е;ли се;;дни, нет?» 
«Ма;мушка, мот, спать пора? Давай спать» - пригаси;ла Марийка чадя;щую лучи;нку. Керосину в доме давно не было, как, впрочем, и многого другого. Легли на полу, рядом со спящими Валю;шкой и Катю;шкой. В избе было холодно, и Александра поднялась, набросила на детей тулуп поверх ватного одеяла. Это лоскутное одеяло шила ей в приданое бабка Анна. Это одеяло укрывало её стыдливую девичью наготу в первую брачную ночь. Этим одеялом укрывала она своего любимого и в последнюю, в их семейной жизни, ночь. Утром пришли, забрали его и увезли. Осудили. Пять лет держали в Девяти;нах на лесопова;лах, потом увезли на зо;ну -«пятачёк» в Белозерске…  А взавтре... взавте, опе;ть голодом дети в школу побежат!» - Александра шагнула к столу, запалила лучину, оторвала кусок старой газеты, взяла карандаш в руки – мать решилась на крайнюю меру - пойти на поклон к председателю колхоза.      
     «З А Я В Л Е Н ЬЁ» .– вывела она крупными буквами:  В правленьё колхоза «Знаме труда» от колхозника - подумав, зачеркнула это слово и написала: …от гражданки Балдиной Александры Тихоновны.
     Прошу правленьё к-за розрешыти мине хлеба, так как я на сиво;днешной день хлеба не имею. Прошу прозбу мою удовлетворити.   
К сему Бал…» - снова зачеркнула, оглядела заиндевелые промёрзшие стены, окна с наклеенными крест-на; крест полосками газеты (это спасало стёкла в войну при бомбёжке), и стыдясь своей просьбы, дописала, давя; рвущиеся рыдания и жалость к себе: «Я не прошу чистово зерна. Хотя бы како;во-набуть мусору.
                К сему Балдина. 21 февраля 1943 году. 
Смахнув брызнувшую на лист слезу, перечитала. Строчки поехали вкось, слова  слились, карандаш выпал из бессильно опущенной руки. Превозмогая боль, колом застрявшую в груди, попыталась встать, и не смогла - сил не было. Александра горько уронила голову на лист с заявлением, всхлипнула и затихла. Звенящая  тишина окутала её, словно пуховым одеялом, и приятное успокаивающее тепло разлилось по всему телу. «Тихо-то как! - удивляется  она. Откуда-то издалека донеслись звуки пасхального благовеста, затем опять всё стихло и … они с Калиной сидят на берегу озера. «Ты слышыш – спросила она - слышыш, как здесь тихо?» "лететь, ак вдво;х" - улыбнулся Калина, и она вдруг почувствовала, что подул свежий ветер, и запахи майского сада  смешались с запахами осеннего леса, болотных мхов, и где-то рядом шепчутся камыши, плещется вода…  Смутное беспокойство, страх…опустошающее безразличие …звон в ушах, и…  И внезапный возврат к сознанью: в ушах назойливый писк комара. Налетели! - вяло отметила она. …дети! Где дети?!– встрепенулось материнское сердце,  и  душа её стремительно падает в бездну, взлетает и вновь падает… ветер раскачивает качель всё быстрей, быстрей… родная Ша;нюшка моя,…  «Калинка!» – бессильно шепчут губы, а ей кажется, что она го;лосно зовёт его, тающего в рассветном сумраке. Калина смотрит на неё без улыбки: Санюшка, любушка моя, ты сильная, ты всё сможеш!.. Черты его лица тают, тают, он уходит от неё, уплывает  туда за белые облака… или это озеро пенное?  … качает, качает лодку волна вверх, вниз, вверх – вниз – вверх…   Я хочу видеть твои глаза! - Санька птицей взмывает над зелёными верхушками берёз вдогон ему. Калина тянет к ней руки с другого конца качели: .лететь, ак вдвох!… адресат выбыл - машет кадилом прокурор Бурякин… выбыл, выбыл…  «Воды пробовали давать?»  «Воды хочешь?» …вода…целое озеро воды …окатя;т, не возьмут… Вода льётся по щекам, шее…  окатят…  Кто-то пытается влить в её рот воду…Двох окатил! - смеётся счастливая Фаста.…вода…вода… До;жжик, а бе;льё на верёвке сохнёт - Александра с трудом открывает глаза. 
«Ну, слава те, Хосподи, оцьнуласе!» - сердобольные глаза соседки внимательно глядят ей в лицо.
«Мамынька! - кинулись дочери к её кровати: Мма–ма-а!». 
«Ну-ну, лаа-дно, лаадно, всё хорошо!» - обнимает она всех сразу. 
«Но-ко, деушки хорошыё, подитё-ко, спрово;ртё самова;ришшо! Завари;м душы;цы, а я нунько лепёшок морко;вныих пекла, щяс принесу.» - старая Ильинична поднялась с лавки: «А вы, бабы, тутока посе;тьте, по;ки я до;;йду». 
Некоторое время в избе было тихо – все молчали. Молчала и Александра, собираясь с мыслями, припоминая - что же с ней произошло.
«Шцё Саня-голубушка, молциш-от шцё?» - нарушила молчание Ефимовна – древняя старушка, дальняя родственница Кали;ны: «Шцё ско;илосе-то? Да не убива;йсе ты э;дак-от! Слышно, скоро уж конець войны-ты. Ве;рнецце твой Калинушка!» 
«А по;лно-ко!» - сделав страшные глаза, дёрнула её за подол Овдотья – подружка её давней молодости: Не росстраивай ие;! А во;то вцера;се – переменила она тему разговора: самолёт, бают, в Ту;гашку ткнулсе. Подбили ево нашы, ак дотянул до о;зёра, да и ткнулсе ноце;сь в о;зёро, ак, бают, десантники-ти выпрыгнули.». 
«А фин, да два фри;ця»- уточнила Ефимовна:«Ак, ыш, на Ке;му вышли - повезло има;, кабы на Индома;нку-ту, ак бы и не выбралисе, Она Индома;нка-та, хош и сестра Кемы - оне ить с одново руцейка зацинаюцце, но Индоманка-та всё кривуля;м-кривулям!»
«Нуу, Кема-та хоро;ша река, пряма!»
«Во-от, а Ко;вська плотина тамока;, ак оне на лодке на надувной с Кемы на А;ненской мост, церез Ко;всько озёро перебрали;се…».
«Ак, а говорят, што в Бу;ркоському сельсове;ти в Мо;синой дерёвенке з ба;бам  фотографировалисе, да были да. А, видать, уж хто-то, по;ки оне тутока; бродили, ак хто-то и доложыл в сельсовет-от, но-о.  А оне хо-одят  сибе!.. Один, ак бабкой переоделсе, да ходил, да всё выспрашивал, да. Ак тово в убо;рне взяли – в школу в уборню забрёл» 
«Ак бают, оне-сво;лоци дванаццеть раз на Москву летали и- не цёо, а тутока;, в э;кои глухома;ни попалисе, поги;бель свою нашли». 
…поги;бель …погиб…» - что-то страшно знакомое послышалось Александре в этом слове…Погиб! - Александра поднесла руку к губам, чтобы не закричать, не завыть…  Откуда-то понесло нафталином, она ощутила на губах шершавую поверхность бумаги…   
«Мам!» - Марийка зябко поёживаясь, встревоженно смотрела на мать, сидящую на коленях возле старого сундука: «Ты чё на полу-то, ма, ты чёо?» 
«Да, вот – Александра пытается беспечно улыбнуться: да вот, думаю, мот поехать к бабушке в Девятины на жытьё?».
«А дом, а школа?». 
«Школа и та;мо  есь, а дом… дом заколотим. Отец  с войны воро;тицце, ак сюды ве;рнемсе.

  Пояснения говоровых слов и выражений:
«А по;лно-ко!» – (приказн.) хватит, замолчи, прекрати, «бабушка в окошке» - одна
из фигур в игре «городки»; бажо;ноё – желанное;  баски;ё – красивые; 
бе;дно – обидно;  бесе;дка – скамья у ворот, в лодке, (здесь) доска на которой
сидят или стоят на качелях.;  Буха;рский платок –  большой головной платок 
пестрящий красными цветами по чёрному полю;  вдуха;х – совсем, вовсе, (здесь) «и близко нет»; векову;ха – старая дева;  вза;мужьё – замуж;  взы;фкивать – взвизгивать;  впре;дки – впредь;  впрохо;дку – девки, человек 5 – 9 (сколько могло уместится на полотне деревенской дороги по ширине) подхватив друг дружку под локоток , ходили  по деревне с песнями;  вы;вернул – (здесь) забрал обманом;  главни;ця – главная лавка в доме.Она располагается вдоль половиц, и считается «мужской», - на неё усаживают почётных гостей. На ровнях наней сидят самые лучшие девки – сдавнухи, славу;тницы.;
 да;ром – (здесь) перестань, прекрати, наплевать;  дивья; - (завист.) хорошо;  до;си –до сего времени; доста;тки – богатство;  до;хнёт – мёрзнет, (здесь)болеет;  е;стя – есть (в смысле имеется);  жадо;бушка – милый мой;  заневе;стилась -  девушка в 16 лет;  засиде;лась – девушка не вышедшая замуж до 20 лет; «зду;й, зду;ть» употреблялось в смыслах: пить,бежать, сдувать, зажечь, «зду;йте огошо;к – зажгите огонёк; «здуй-ко самоварцик» - согрей самовар (для этого в середине самовара раздували = здували горячие угли); зобо;тушка – заботливый, хозяйственный муж; «золото;й подзаты;льник» - затылочная часть кокошника, который на вытегорьи расшивали речным жемчугом. «каждой девушке по золото;му подзаты;льнику»  - пожелание выйти замуж, не остаться в старых девах («Богоро;диця-Покро;в,
дай мне добрую свекро;вь! И, здо;брись поскоря;й – найди мне жонишка поумня;й! Покро;й мою голо;ушку жемчю;жным коко;шником, золотым подзаты;льником; зо;рю снима;ти – просватанная девушка  каждое утро должна была встречать зарю на пороге отчего дома причитанием, да вопить, так чтобы вся округа слышала, как горько ей прощаться с отцом, матерью, родным домом, да с волюшкой девичьей.; изла;дяцце – приоденуться;   играть в кулаки –  парни, мужики  в праздничные дни(чаще всего а Пасху,т) разыгрывали крашеные яйца:ставили кулак на кулак (играющих должно быть не менее четврёх) –  и вели счёт  по количеству яиц (кулак = яйцо. Чей кулак оказываося  сверху по окончании счёта, тот  выигрывал,  и забирал себе все поставленные на кон яйца.;  «играть за;иньку» - «заинька» -стародавняя круговая игра: девки и парни водят кру;ги с песнями «…заинька, топни ножкой, серенький топни ножкой, зайка,зайка попляши…) в центре круга водящий – он «заинька», он выбирает себе подружку, а подружка – дружка, и т. д., и таким образом образуется новый круг.;  играть «на муто;вку» - поцелуйная игра(словарь  К.Т.Алёшиной-Матюшиной «Язык моих предков с Вепсской возвышенности»); деревня И;лекса в 3-х км от Красноборска; канифа;сы – тканые цветным рисунком полосы по подолу сарафана, юпки;  катать яйца – игра с яйцами на кону;. Ставят наклонно доску (делали специально для игры доску катаольную –посредине её ложбинка , по которой катится яйцо вниз) Один игрок ставит яйцо на землю к нижнему концу доски, так, чтобы катящееся сверху яйцо противника могло ударится  о него. Победитель – тот чьё яйцо оставалось не разбитым при  столкновении,забирал оба яйца себе.;  кацаве;йка – телогрейка  без рукавов;  «козья ножка» - самокрутка в форме тоненькой  курительной трубки.;  кокошник – девичья шапка с вышитым (бисером , а чаще, чёрным жемчугом) ободком надо лбом.;  Кресты – (здесь) перекрёсток дорог; кривуля;м – изгибами; кря;не;цце – двинется, (здесь) выйдет замуж;  муто;вка – развилка ветки дерева.  Срубленную мутовку, обрезали с обоих концов . и использовали её как венчик для взбивания, размельчения комков муки в тесте,.овощей в супах: опускали конец мутовки  имеющий несколько «ро;жков» длиной в 5 –8 сантиметров (оставшиеся от веток-ответвлений), а другой, более длинный её конец зажимали меж ладоней ,  и так крутили, взбивали, мутили жидкость; кы;ште - (производное от слова «кыш!» так гоняют кур) – (здесь) замолчите!; на крестах – на перекрёстке, на скрещеньи дорог; натоди;льня – уме;лица;  не со с цево; - не известно отчего;  плеш – выпуклое голое место; пля;мка(е)т – губами шлёпает;  поважа(е)т – уважает;  поколё;нное полотенцё – им покрывали плечи невест  на свадьбах до трёх поколений семьи;  по салама;там ходить(красоватисе) – просватанная невеста накануне свадьбы ходит с подружками по деревне, приглашая на свадьбу гостей, и вкаждом доме их угощаяъют саламатом. Ещё этот обряд назывался «красованье», потому как невеста одетая в лучшие свои нарядыа прощалась с родными с деревней;  саламат – толокно замешаное на сметане, на масле. После свадьбы на первую гостёбу зятю готовили угощение «штобы  штука стояла» - саламату. Он должен был первым успеть хлебнуть(раньше, молодой жены), иначе получал ложкой в лоб; при;волока – (здесь) случай;  Обряд прощянья с ди;вьей красотой, и снимание волюшки – невеста сидит на осиновой коробейке, под  обрядовые песни с неё снимают ленту алую, обрезают косу девичью(«…росплети-ко, красна девица, росплети-ко русу косыньку, да розвяжи-ко алу ленточку…»)*Сватать ездили обычно в тёмную пору (примерно с 5-ти вечера и до зари);  разгоня;й – кисель, подаваемый в конце праздничного  (свадебного) обеда;  ру;кодель – вышивка, шитьё, и прочая  ручная работа;  ря;жоной – (здесь)  от слова «ряди;ть» в смысле «говорить-обсуждать» (суженый – ряженый») а не от «наряжаться;  салама;т – толокно замешаное на масле, сметане или сале;  самоса;д – табак, вырощенный на своём огороде;    ско;илосе – случилось;  сла(в)у;тниця, славнуха – девка навыданье, о которой слава  идёт как о хорошей невесте (рукодельная, хозяйственная, красивая, богатая);  Союз Сэ.Сэ.Рэ. -  (сокращённое) Союз Советских Социалистических Республик;  торова;тяцце – (здесь) суетятся, расхваливая жениха –«свой товар»;  убива;(е)цце – горюет;  уро;чный час – назначенное время;  (руг) фриц, ганс–  «фашист», «немец»(мужские немецкие имяна, ставшие нарицательными,  у нас в России во времена Великой Отечественной войны»);  хорово;дились –  водили дружбу, (букв.)водили хоровод;  ша;тия –компания, вата;га или группа праздно гуляющих парней;  щаркунки;, -  бубенцы на шею лошади, прикреплённые на  широкий кожанный лоскут закрывающий иногда всю лошадиную грудь;  штука – (здесь) муж.полов.орган; скве;рна - грех.;