Революционэры

Сеня для себя все решил, и теперь уже ничто не могло его остановить. На вопрос, «Куда и зачем ты идёшь так решительно?» он ответил бы наверное: «Не могу больше сидеть сложа руки. Пора действовать!». Начинались двадцатые числа августа 91-го года. Роковые дни. Рушилась империя по имени СССР. Тогдашние тридцатилетние (и Сеня в их числе, конечно), пинали зашатавшийся колосс ногами. чтобы ускорить процесс.
Почему прозрения случаются так поздно? Почему начинаешь осознавать, что снова повелся за пустой обёрткой, когда уже стоишь в общем строю и скандируешь вместе со всеми какие-то нелепые кричалки? А ведь мир намекал: «Не спеши! Осмотрись! Кто эти люди, что зовут тебя в дали светлые?!».
...Впереди Сени, метрах в пятидесяти быстро шел (вернее порхал сквозь толпу) знакомый силуэт Чижика. Вот ведь бывает как фамилия соответствует характеру человека! Служил Чижик ведущим научным сотрудником в Сенином институте, и слыл демократом и вообще передовых взглядов интеллигентом.
Тогда (как и теперь) передовые взгляды ассоциировались с обличением власти и солидарностью с правозащитниками. Обличать власть можно было публично потому, что ничего за это уже не грозило. Обличай себе хоть в курилке, хоть на кухне, хоть на рыночной площади. Самый доходчивый способ обличения власти - рассказать про нее анекдот. Смех веселит и сплачивает. Два в одном! Заодно можно было права и свободы отстаивать. Тем более, что представление об этих терминах в народе было весьма туманное. Если спросить - скажут: «Ну, это то, чего у нас отродясь не было». Чижик и обличал, и отстаивал, и сплачивал. Был он остёр на язык и говорить умел витиевато, с выражением на лице. Сеня, хоть и не был курильщиком, а даже кашлял от табачного дыма, но все же выходил на лестничную клетку, когда оттуда раздавался зычный голос Чижика, прерываемый хохотом его постоянных слушателей.
Однажды он даже оторвался от чая с коржиком в обеденный перерыв. Такие взрывы хохота разносились по волноводу коридора, что усидеть в своей коморке было невозможно. Сеня подошел как раз к началу очередной истории в исполнении Чижика
- ...Японская делегация осмотрела все. что было ей предложено и снова вернулась в Кремль. В Кремле спрашивают: «Как вам понравились наши колхозы?». Японцы отвечают: «Замесясельно!». «А наши танки?» - «Замесясельно!». «А наш балет?» - «Замесясельно!». «Ну, а общее впечатление у вас какое?»
Тут Чижик дал паузу мастера сцены и обвёл присутствующих серьёзным взглядом кремлёвского тирана. Присутствующие замерли в предвкушении.
- «Удруцяюссе», говорят японцы...
Очередной взрыв хохота потряс лестничные пролёты и захватил Сеню. «Вот отбрил, так отбрил!» подумал тогда Сеня. И потом еще долго вспоминал это «Удруцяюссе». Просто приговор какой-то!
Но однажды случилось так, что Сеня схлестнулся с Чижиком в споре. Говорили, как всегда, о «партбилетчиках» (так Чижик называл коммунистов). Время было перестроечное. Свежий ветер перемен навевал в массах прозрения.  Чижик, как водится, рассказал пару анекдотов, которые развеселили и сплотили, а потом уж стал топтать эту «поганую свору» не взирая на чины и ранги. И вдруг Сене стало обидно за своего деда и его закадычного друга дядю Илю, которые были «старыми большевиками». Они и в самом деле выглядели стариками и умерли почти одновременно, когда Сеня еще в институт не поступил даже. Про большевиков Сеня мало что понимал тогда. Помнил, как у дяди Или мелко дрожала его единственная правая рука, когда он пытался сжать его ладонь в приветствии. Еще как дед постоянно вытирал красные от слёз глаза носовым платком, который выпадал у него из рукава. А отчего он плакал так часто Сеня не понимал. Но было жалко его. Вот и теперь стало жалко.
- Ну уж прямо-таки все партбилетчики двурушники и палачи? - несмело вступился Сеня за своих стариков.
- А кто же по-твоему они были? - искренне изумился Чижик, посмотрев на Сеню, как будто видел его впервые.    
- Ну, вот мой дед и дядя Иля точно не были ни палачами, ни двурушниками. Они воевали, и ранеными вернулись с войны. Можно даже сказать искалеченными... Дядя Иля был без руки, а дед почти оглох.
- А им просто деваться было некуда. Или к стенке или на фронт. Партбилет дело серьезное - пропуск в рай!
- Так что же они по-вашему за привилегии свои что ли воевали? - возмутился Сеня.
- Нет они воевали «За Родину, за Сталина», - ответил Чижик и обвёл присутствующих испытывающим взглядом. Присутствующие глаза отводили. Тема была скользкой. Не только у Сени в родне были инвалиды войны. А сколько родных и вовсе оттуда не вернулось?!
Чижик смекнул, что про привилегии в этом контексте лучше не продолжать и быстренько вывернул тему на путь обличения.
- Ты не понял, Сеня... У партбилетчиков, как в любой банде, есть только вход, а выхода нет. Если вступил, то уж извини...Не отмазаться.
- А вы, осмелюсь спросить, не вступали случайно в ряды партбилетчиков? - спросил тогда Сеня.
- А кто нас спрашивал? - ответил Чижик и прищурился.
«Эх, - подумал Сеня, - зря я про это спросил». Но было поздно...
- Мы из октябрят в пионеры шли, оттуда в комсомольцы, ну и так далее... Разве нет? - Тут Чижик возвысил голос. - Только не у всех кишки хватило добровольно сдать этот пропуск в рай потом. У меня вот хватило!
- А я ничего не сдавал, - отвечал Сеня с вызовом, - потому как ничего не брал.
- Может ты и в комсомоле не был?
- Почему же, был. Да весь вышел раньше срока...
- О! - Чижик поднял палец, - значит все-таки и ты сдавал билетик свой.
С тех пор Сеня почувствовал. что Чижик на него стал косо смотреть, и на лестницу больше не выходил какой бы хохот оттуда не раздавался.

... Чижик порхал все быстрее. «А вот ведь, - думал Сеня, ускоряя шаг, - тоже идёт на баррикады. Тоже готов стоять насмерть, до победы правды над ложью! Свежего ветра - над застоем». В этот момент Чижик резко остановился и вдруг приклеил заранее намазанный клеем бумажный квадратик на водосточную трубу. Приклеил, отошел назад, почитал склонив голову вбок и поспешил дальше. «Эх, молодец! - подумал Сеня. - Прокламации уже клеит. Золотой человек, боец! А я плохо о нём думал. Нехорошо...». Поравнявшись с трубой Сеня прочёл на бумажном квадратике: «Срочно продам валенки и тулуп. Звонить в любое время»
Внизу, обрезками бумаги болтались на ветру телефонные номера...