Роман Золото. Глава 30

Утром, доев разогретую кашу, выпив кружку крепкого чая, Иван позвал коня. Резвый тут же прискакал. Тумаков угостил друга куском хлеба, круто посоленного. Конь с удовольствием, испуская густую слюну, съел с ладони Ивана подношение, замотав головой в знак благодарности. Дескать, спасибо, хозяин за вкуснятину. Иван потрепав коня по шее, подумал: «Сниму-ка я с коня уздечку. Меня он слушается, а чужаку не дастся без уздечки». Через голову стащил и, по-дружески хлопнув коня по крупу, проговорил:
-  А теперь иди на вольные хлеба, - подразумевая зеленую весеннюю траву. 
«Ну и денёк сегодня: теплый, ни облачка на небе, птицы таежные щебечут. А вот слышен дятел – стук да стук. А это что за звук?»  Внимательно прислушался Тумаков. «Ба, да это токует глухарь! Здесь и охота хорошая. Завтра сходим, не повредит мясо дичи, а то всё тушенка да тушенка».
С такими мыслями Иван отправился к старой «дудке», выкопанной бывшими старателями. 

С собой, хоть и недалеко, но надо было притащить кайло, две лопаты – совковую и штыковую, а ещё двухметровую лестницу и, конечно, своё ружьё. Спрыгнул в шурф, пока неглубокий, осмотрелся. Шурф полузасыпан. Эту верхнюю пустую породу надо выбросить. По рабоче-крестьянски плюнул на ладони, взялся за совковую лопату, и работа закипела. К полудню пришлось уже спустить лестницу и от края «дудки» отбросать вынутую породу. Вот, наконец, и чистая «дудка». Сейчас надо аккуратно в штык лопаты снимать слой за слоем, просматривая породу.

 
После первого слоя Иван заметил проблески рассыпного золота, которое можно собрать только на промывке лотком.  Эта порода накладывалась в кожаный подсумок, в котором сначала были разные вещи, в нем легче таскать породу к ручью, а расстояние этак шагов сто. Пока Тумаков набивал подсумок, в который входило ведра четыре суглинистой породы, он заметил самородок – небольшой, плоский, с ноготь мизинца, но не это главное, а главное то, что есть золото, хотя ещё не «жила». Уж Тумаков в этом деле знал толк. Положив самородок в кисет, который сшила Аннушка из старых кожаных сапожных голенищ, Иван затянул тесемки и проговорил:
- Лиха беда начало. С полем тебя, Иван!
А вот четыре ведра суглинистой породы тащить до ручья оказалось накладно. Выбился из сил Тумаков, прильнул губами к быстро текущему чистейшему ручью – напился досыта. «Так дело не пойдет. Надо назавтра вскипятить чайник, заварить его, и чтобы вода была кипяченая. А породу в двух подсумках буду возить на лошади до ручья. Сначала навожу, потратив на это день, а в другой – только буду промывать», - разрабатывал план в уме.
Тумаков, разминая кулаками надсаженную спину, выбирая из подсумка породу в металлический лоток, подставил её под струю воды в ручье. Вода тут же замутнела, и на дне лотка показались проблески рассыпного золота. Промытую пробу Тумаков ссыпал на расстеленную тряпку. В последующих промывах Тумакову опять пофортило – он подобрал уже восемь самородков.

Когда порода в подсумке закончилась, Иван, чтобы отделить золотой песок от пустой породы, вынул пузырек, в котором находилась ртуть. Чуть капнул её на ровно рассыпанную породу и выструганной палочкой начал продвигать ртутный шарик по тряпице, где находился золотой песок. Золотой песок, как на магнит, наклевался на ртутный шарик. И вот уже и ртуть не видна, а впечатление, будто это - золотой комок. 
Тумаков опять же этой палкой перекатил комок с тряпицы на металлический лоток. Сейчас требовалась температура, и заготовленная зажженная береста выполнила эту задачу. Костерок из трескучего берестяного пламени быстро нагрел лоток, как сковороду, и разбежались в разные стороны – ртуть в одну, золото – в другую. Затушив костер, Иван аккуратно вернул ртуть в свой пузырек, а золото в кисет. «Ну что, Иван, дело пошло», - обратился он сам к себе.
Вернулся в землянку, хорошо перекусил, взяв второй подсумок, набил его, тут же свистом позвал коня, и он, как собачка, тут же прискакал. Иван еле нагрузил на круп лошади два подсумка с породой, а коню «хоть бы хны». Спокойно довез до ручья, вывалили породу прямо на береговой песок. Иван с Резвым сделали больше десятка рейсов. «Ну, на сегодня шабаш, друг. Иди пасись. А я сейчас решу, что делать».


                И тут Иван услышал вечернюю глухариную песню, похожую на щелканье человека языком. И тут же было принято решение: «Пока светло, попробую, пройдусь, вдруг и здесь повезет». Зашел в землянку, хотел кисет с намытым золотом оставить прямо на столике, подумал: «Бережёного и бог бережет». Вышел из землянки, отошел метров пять, у большой сосны снял с корней мох и туда положил кисет, прикрыв его моховым пластом. «Ну вот, так то спокойней».


            Снова зашел в землянку и только сейчас заметил, что для сиденья у темной стены стоят три чурбака. И вспомнил Иван рассказ деда Афони, что и старателей-то было трое. «Так правда что ли, я нашел именно их землянку?!». Дед рассказывал, что якобы они собирались уехать на море отдыхать. Так что я, получается, - хозяин этого жилища «по наследству», и надо искать их «дудку», где, вероятно, выходит или начинается «золотая жила». А то возиться с породой и промывать её – сам запаришься и коня загонишь. Такое это дело. Ну, а сейчас - на охоту».
Иван с горлышка чайника допил холодный чай, вытер усы и вышел из землянки. В винчестер загнал затвором патрон с крупной дробью, знаю по опыту, что глухаря мелкой дробью не возьмешь. Ружье - на руку, и пошел в сторону услышанных звуков.
В верхушках сосен гулял вечерний ветерок. Солнце зашло за перевал. И в лесу было ещё светло, но уже вечерний мрак распространялся по лесу. Иван достал часы из кармашка своей куртки, открыл крышку – время было шесть вечера. «Ну, два часа в моём распоряжении».
             
                И только вернул часы на своё место, как глухариный звук повторился. Тумаков точно знал, куда надо идти. И вправду, не пройдя и ста шагов, из-за лесины увидел здоровенного глухаря с красным гребнем, сидящего на сухом суку кедра. Тумаков взял на мушку глухаря. «Нет, далековато. Надо попробовать подойти ближе. Легкими перебежками в период глухариной песни Иван приближался и сообразил: «Всё. Достаточно. Можно и отсюда «снять» птицу». Глухарь замолк – Иван тоже затаился, потому что птица называется «глухарем» только в период своей «песни».  А как затихнет ток, тогда он весь во внимании.

 
                И вот, наконец, снова раздаются его гортанные щелчки. Иван стал выцеливать красавца. Раздался выстрел – и птица камнем рухнула на землю. «Есть!» - в охотничьем азарте прокричал Тумаков. Побежал и увидел, что птица лежит почти что с оторванной головой. «Вот это кучность у американского оружия, - подумал Тумаков, - Так добро бьёт. Ну дня на два-три дичи хватит, если закоптить мясо». Положил красавца в мешок, который забросил на плечи и отправился к землянке.
И тут увидел скалу, торчащую на склоне горы. Что-то напомнила Ивану из дедова рассказа о скале и «дудке», выкопанной неподалеку.  Он осмотрел местность и, впрямь, увидел метрах в пятидесяти в низинке свежий грунт, который вырисовывался на фоне зеленой от травы поляне. Спустился в эту низинку и был удивлен: «Да это же то место, где была «дудка!» И дерево, посаженное посередине свежей земли». Подошел к сосенке – она хорошо прижилась, хотя нога немного утопала в грунте – это из-за того, что земля не осела до конца. Через годик здесь будет выемка, в которой вырастит эта сосна.  Иван окончательно убедился, что он пришел или его привела какая-то потусторонняя сила к описанному месту. «Вот дед Афоня удивится, что мне так повезло! Ладно. Надо возвращаться. С удачной охотой тебя, Иван Тумаков!» - похвалил сам себя. 


                Пока возился с глухарем, коптил его прямо в землянке, пристроив для этого печь и металлический лоток, в который настрогал веток ивы, благо у реки её растет уйма. Наконец управился. Не хотелось есть, но заставил себя съесть пару яиц – Анна положила штук двадцать – и вот последние доедает Иван. И, что главное, жара, а они как свежие.
Приперев дверь бревном, ружье положил рядом, и быстро провалился в сон. Ночью проснулся от фырканья коня у самых дверей. Взял ружье, отодвинул свой крепкий запор, вышел: «Ну что дрожишь?» И впрямь, у коня под кожей, если приложить руку, пробегали «волны». Иван ни разу не наблюдал такого испуга у лошади.
- Ну успокойся, я же здесь. Давай я оставлю открытой дверь.
Резвый сунул голову в проём двери, успокоился и заснул – лошади часто спят стоя. Иван долго не мог заснуть, всё думая, кого испугалась лошадь – зверя или человека. Завтра надо будет обойти стоянку, посмотреть следы.


 
                Хоть и не спал всю ночь, но встал рано. Вскипятил чайник. Сварил кашу. В проеме дверей уже не было лошадиной морды, видно ушел пастись. «У, трус - Резвый», - шутя подумал Иван. Вышел на воздух и решил всё же осмотреться. Сделал сначала маленький круг – ничего. Увеличил круг вокруг землянки шагов на пятьдесят. И, когда проходил место, где рос мелкий кедровник, заметил несколько сломанных веток – видно кому-то мешали разглядывать. А с этого места виден был шурф, где робил Иван. А на земле – никаких следов, видно человек был в чунях – это чтобы не оставлять следов, да и звука от ходьбы мало. «Что получается, совет деда Афони становится явным – за мной идет слежка. Но тот, кто следит, они же не знают, когда снимусь отсюда. А ружьё, наверное, образумит негодяев. Ладно, где наша не пропадала! Как говорят в народе: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанского». Хотя Иван ни разу в жизни не только не пробовал, а даже не видел этого напитка.


Целый день прошел на промывку выбранной породы и привезенной на берег ручья. Намыл прилично, но хотелось, чтобы на жилу попасть, поэтому решил: «Завтра на коне объеду-ка я другие лога»