Страна Лимония. Санто

CAHTO
В субботу - нехорошо: не сработала кнопка «стопе на подъемнике. И как раз в момент, когда моя левая рука зацепилась рукавицей
за обтрепанный трос. И только благодаря металлическому блину контргруза мои пальцы не зажало окончательно, но придавило.
  Снял рукавицу. Указательный и средний пальцы посинели и тут же стали распухать. Ну, думаю, все, - наработал в Италии. Это ж надо! В России ни разу серьезных травм не было за многие десятки лет работы на стройках. А тут на тебе! Такой ляпсус! Пальцы - в воду. Чуть полегчало. Стараюсь не показывать свою чтобы вы знал по сотовому электрика: Мы работали вдвоем в этот боль, делаю вид, что обмываю пальцы от раствора. Показываю Насэру, чтобы вызвал по сотовому электрика: мы работали вдвоем в этот  день. Благо, работа заканчивалась. Пришел электрик. Быстренько наладил подъемник, проверил, собрал инструменты и удалился. Через пять минут приходит, что-то ищет, озабоченный, с подозрением поглядывает на меня и что-то недовольно бормочет себе. В горизонтальной трубе наружных лесов. С облегчением закурил, под нос. Наконец нашел - миниатюрную крестовую отверточку, предложил мне - за свое необоснованное подозрение.
  Все обошлось, слава Богу, с моими пальцами. Хотя еще с неделю
был распухшими и болели. Но дома в России ноготь безымянного
слезал дважды.
Наутро - снова в шесть подъем. Завтрак, сборы, и в шесть сорок – на работу. Автобусом до центра. Там – пешком до автовокзала. Город еще спит. Идешь по самой старинной части города: улочки узюсенькие, дома высоченные, старинные, каждый со своим неповторимым обликом. Редкие гуляющие с собаками прохожие, но большей частью, как и я - работяги-арабы в рабочей одежде – тоже строители. Шустро бегающие мусорные машины и такие же шустрые в работе водители и мусорщики в зеленых униформах - уже как мои старые знакомые, которым я радостно киваю головой. Вот семейная пара убирает улицы ручным компрессором, что за спиной
у мужа. Пыли - уйма. Но выдувает очень чисто. Автовокзал. Автобус. Насэр, Таир, десяток все тех же пассажиров. Дорога. Словарь. Ка-де-Фабри. Переодевание. Короткая планерка. Бой часов — восемь раз. И – работа. На весь день – до шести часов. С коротким отдыхом на обед с двенадцати до тринадцати. Сегодня вдвоем с Дзино забивали бетоном ступени лестниц второго и первого этажей. Я делал бетон на бетономешалке, подвозил тачкой. Дзино – наверху. Поднимал, укладывал. До перерыва
выход на второй этаж сделали легко и быстро. Вторую часть - от всей души. Третью мешалку делал влил сразу много воды, и смесь не размешалась - села на дно. Пока очистил — весь в поту, руки в цементе. А Дзино торопит - давай-давай. И некогда передохнуть. И стыдно сказать, что запорол мешалку, и пришлось ее чистить и вручную домешивать бетон в тачке. Только без пятнадцати шесть.
         Перед сантовским уездом на Сицилию на одну неделю - которая растянулась на три недели - мы перешли работать в Болонью. Прелесть, радовался я: на целый час до работы и на час после работы экономится время: можно больше внимания уделять словарю, записям,  Сереже, компьютеру. Да и экономия на городском транспорте, так как всего два километра пешком в центр, в Старгород, как я называл старинную часть города, что за остатками крепостных стен, когда мы с Санто заехали в какое-то место, взяли молодого парня симпатичного алжирца Карима. Потом куда-то заехали в самом центре города, где Санто снова ушел. Разговариваем с Каримом. Он уже пять лет мотается по заграницам. Был в Германии, Англии. Испании. На строительных работах, хотя закончил университет, физфак. Я рассказал о себе. Что тоже имею высшее образование - историческое и строительный техникум. Но всю жизнь работаю рабочим-строителем. Жизнь заставляет. Хотя и люблю свою профессию каменщика.
  Прямо перед нами огромный памятник Джузеппе Гарибальди на боевом коне. Я подошел рассмотреть его поближе. Очень велик, прямо громаден. Если сравнить с нашим «Медным всадником» - небо и земля! Там порыв, стремительность, неукротимая движущая сила; тут – статика, недвижимость, покой после свершенных дел.
Как Бог на седьмой день после сотворения мира. На пьедестале – огромными буквами написано весьма неприличное ругательное слово — даже я понял. Тут тоже есть всякие люди, всякие силы и среди своих, и среди иностранцев. Наконец, появился Санто и мы помчались на западную окраину города, туда, где огромный стадион и бесконечные крытые галереи, к собору Санта-Лука, стоящего высоко на горе. База, куда мы приехали – обычные складские помещения, с аккуратными стеллажами. Также аккуратен и ее заведующий — молодой, стройный, всю информацию обработал на компьютере и тут же сам автокаром загрузил нашу машину. Четко и без суеты. Один. Без наших традиционных, вечно пьяных, грязных, небритых алкашей, называемых
грузчиками.
  Дворик базы небольшой, чистенький, уютный, ворота с автоматическим открытием-закрытием, невысокие, аккуратные. Кругом тоже базы, склады. Все новые, современные. Крыши различных конфигураций: то зубчиком, то волнами, то скорлупками, то уступами, то еще как-то нестандартно, но везде видна умная инженерная мысль максимального использования территории, световых проблем и тому подобного.
  Время подвигалось к концу работы, а мы только подъехали к
нашему объекту разгрузки в самом центре, на улице Сан-Витале. Эта улица - одна из многих радиальных улиц с односторонним шире нельзя - движением в сторону города. Стоять нашему фордику можно только на обочине и частично на тротуаре, со стороны,
противоположной той, куда надо сгружать. Наш объект - квартира на
втором этаже старинного четырехэтажного дома с парадной дверью на улицу Сан-Витале.
И вот мы начали выгружать эти двадцатикилограммовые пачки с плиткой в малюсенький дворик-колодец, с четырех сторон огражденный высокими соседними домами. Носили эти плитки втроем чрез улицу, с той стороны дороги, проскакивая меж несущихся автомобилей, или ожидая их с плиткой в руках, пока те не притормозят. И небольшой груз, казалось бы, всего полторы тонны на троих, но неудобства из-за потока машин и эта духота спертых улочек и перегретых домов взмылили нас и вымотали. Пот градом, рубашки хоть выжимай, морды красные, ноги болят и дрожат от усталости, руки набрякли, как клешни краба. Устали, как черти, хотелось отдыхать, хотелось пить. Благо, Санто угостил в соседнем кафе пивом. Они с Каримом ударили по кофе. А время уже зашкалило, и мы переработали больше часа.
  Назавтра, сказал Санто, приходить сюда к десяти часам — как
компенсация сегодняшней переработки.
  А дома дочь говорит, что у нее нет времени заниматься моими
бумагами — продлением документов на пребывание в Италии. Все
уже решено, но какая-то неточность требует повторного прихода.
  И вот наутро, в шесть часов, я уже там — в квестуре. Еще никого нет, я первый. Благо, словарь со мной, зубрю итальянский, и время не теряется зря; только около семи часов стали появляться посетители — большинство рабочий люд, большинство арабы. К восьми часам народ все более подтягивается, уже толпа человек в сто напирает на двери. Появляется полицейский – молодой, высокий, с симпатичным лицом (мужики у них, как у народов Кавказа – красавцы против женщин). Маленькая кореянка, что рядом, что-то спросила его, он ответил. Через пару минут она снова к нему, не поняла, мол. Он снова вежливо ответил, а та опять не унимается, опять его теребит, желая что-то выяснить. Он снова ей вежливо объясняет, складывая молитвенно ладошки перед грудью, умоляя не приставать к нему с глупыми идиотскими вопросами. А теперь та же картина у нас, а? Представили, да? На месте полицейского – нашего мента. Дальше варьируйте свое воображение сами.
В этот день так и не решился вопрос с моими документами: не могут найти, будут лишь в четверг. Ну что делать, у них тоже бывают неувязки.
Иду на работу, где уже ждет Карим. Начали носить эту плитку наверх, на второй этаж. Я размеренно, своим темпом. Карим скоро, обгоняя меня. Говорю Кариму, не спеши, мол, объем большой, а нас двое, и по лестнице вверх, с грузом. Нет, молодой, резвый, не слушает. Благо еще, что отбросил идею носить сразу по две пачки, это по сорок килограммов на руках, впереди себя. Половину перенесли, мой Карим все больше выдыхается и стал отставать уже от меня, еле ноги тащит: молодо-зелено! У меня левая в бедре все больше ноет от перегрузки. Мокрые и потные, как мыши. А не уступаем друг другу, хотя уже от усталости качает. С надеждой ждем Санто, что поможет. И даже передых не делаем. Кто-то ж должен первым это предложить. Но осторожничаем, он меня побаивается, я его, каждый думает, что другой – человек Санто.
Только к двенадцати перенесли, стали отдыхиваться. Вот он и Санто. Деловой, спасу нет. Каждый из нас подумал о том, что уж слишком деловой, переигрывает. А фактически, наверное, только что оторвался от игры на автоматах, и мы оба знали об его этой слабости, но оба молчим. А еще, хитрюга, высчитал, что как раз такую тяжелую работу, подъем плитки, ко времени его появления закончим. То на то и вышло. Сказал нам, чтобы занялись уборкой и подготавливали потолочную деревянную балку квадратного сечения к малярке. Для этого надо счистить всю старую краску – электродрелью с обрезным кругом. Карим попробовал – не берет. Шпателем – тоже. Я ему предложил кирочкой потихоньку, по миллиметру оттюкивать. Он сперва отверг, но, испробовав все другие методы, остановился на том варианте, что я предложил. Я же приступил к уборке комнат, где на полу лежал слой пыли в полпальца толщиной. Благо, воду вдосталь. Пришлось сперва прилить. А вместо веников очень удобные щетки на держаках, типа наших швабр. А по торцам они тоже со щетиной, и потому легко вписываются в любые углы и сопряжения – очень хороший инструмент.
А пыли от моей уборки – тучи, несмотря на прилитие водой и открытую дверь на балкончик, куда я вышел подышать свежим воздухом. Чудная городская картина открылась очам моим: маленький, уютный, чистенький городской дворик с буйной зеленью деревьев и цветущих кустарников. Заросли цветущих роз, лилий, акаций – все это буйное цветовое половодье ярко украшало и освежало старые стены,  красные черепичные крыши и весь этот тесный, уютный городской дворик. Направо по коридору - туалет и ванная. Стал убирать эти службы. Открыл окошко, выглянул. Бог ты мой! Сплошные стены да окошечки в маленьком четырехугольном колодце. Высоко вверху - квадрат голубого неба, да кое-где в открытых окнах то кудрявая головка итальянки, то суровая морда ревнивца-мужа, то любопытные глазки ребенка - сплошной человеческий муравейник. Нет, не хотел бы я жить в таком месте, совсем бы не хотел! Пусть это даже и в Италии, и в центре Болоньи. Открытое пространство, свободный вид - главное для моей души. Как в квартире на пятом этаже в  Александровке, где из нашего окна видно все бескрайнее раздолье донских просторов: Ольгинская, Батайск, кое-где сверкающая чешуя Дона, дороги, мосты и далеко на юго-западе, в Дымке, на самом горизонте контуры древнего Азова.
  Наши города не такие стесненные, как центр Болоньи, или вся Венеция, где практически кругом камни, стены и теснота, ни одного деревца на улицах. В сравнении с нашими зелеными просторами улиц, их теснота давит, если жить там постоянно. Прогуляться, смотреть - другое дело, но жить в такой тесноте - увольте!
  В четверг мне снова в Квестуру, поэтому говорю Кариму, что могу задержаться
  Слава Богу, получил еще на три месяца, до четырнадцатого августа, продление срока пребывания в Италии. Прихожу на работу, Карим ждет. А Санто нет. Наконец, нарисовался он, деловой, как колбасная сосиска. Приказал забрать весь инструмент, ведра, одежду и быстренько в машину и на новый соседний объект, где недавно мы сгружали в коридоре материалы. Приехали, заходим в какой-то старинный дом. Опускаемся в подвал. Справа сарай, со всякой запыленной рухлядью. Слева капитальный кирпичный свод, весьма обшарпанного вида, где три четверти штукатурки обвалилось. И по стенам тоже в соседней комнате, в жилой, где мебель, где деревянная лестница наверх, в апартаменты.
И это вот – показал нам Санто – и надо ремонтировать. Я сказал, что инт;нако – штукатурку – верх, потолок, я не умею делать. Я не штукатур, я каменщик, мое дело кирпичи класть, а не штукатурить.

  - Это, - показываю на стены, - это я еще могу делать п;ко-п;ко, (чуть-чуть), а потолок, это даже не каждый штукатур умеет. И я всячески отнекивался и отказывался.
          - Делай, - приказал Санто, я, мол, тоже здесь буду и помогу.

Ну что. Деваться некуда. Да, говорю, алебастр  же нужен. Как делать потолок цементным раствором без алебастра? Говорил, спорил, бесполезно. Делай. И он дал команду ставить леса, чтобы штукатурить потолок. Носим с Каримом с прежнего объекта металлические, пэ-образные, телескопические леса, устанавливаем их
На другой день, как обычно, собрались там же, на квартире
улице Сан-Витале. Ждали цемент, который Санто должен был привезти туда на подвал. Здесь делать нечего. Ждем Санто. Уже девять - его нет. Мы знаем, что это может затянуться. Решаем сами отнести туда последний мешок цемента, чтобы начать работу. Разделили мешок на две части, отперли на себе, завели раствор, начали работать штукатурить этот сводчатый потолок. А душа не лежит: ни опыта, ми
желания, ни умения, да еще и без алебастра. Маленькими порциями мастерком набрасываю. Пока получается, но очень медленно, потому что свод еще вертикален. А что будет дальше, где он изогнется еще больше и будет почти горизонтальным! Но стараюсь, веду захватку, потолок выгибается все круче, раствор цепляется все хуже и все больше отлетает вниз. А Санто появился только в десять. Привез цемент, приказал разгрузить и делать большой замес раствору. Мы с Каримом понимающе переглянулись: опять заигрался в свои игры, а теперь изображает здесь свою деятельность. Все так же он стал на стену, я - на потолок. Я снова говорю ему, что я не штукатур – бесполезно! Делай, орет, и все тут! Это он мне мстит за то, что я тогда унижал его на кладке. Теперь его очередь отыгрываться. Стиснув зубы, опять становлюсь на этот проклятый потолок, который все тяжелее делать. Говорю ему, давай, мол, алебастр. Он недовольно сопит, напирает на меня, чтобы делал тем раствором, что есть, без гипса.
Злится, что-то бухтит, я тоже злюсь и огрызаюсь, а раствор не держится на потолке, почти одна треть падает вниз: на руки, на лицо и прямо в глаза. Каждые пять минут бегаю в ванную промывать глаза. А время, смотрю, уже двенадцать, пора обедать. Он только разошелся. Мы поглядываем с Каримом друг на друга, на часы, на
Санто: перерыв ведь, святой закон. Он ни гу-гу. Вижу, что он не собирается на перерыв, снимаю с гвоздика часы, подношу к его лицу, показываю. Он что-то недовольно бухтит. А и черт с тобой. думаю, ты хочешь, чтобы мы, не евши, работали; на тебя напала блажь работоголика - ну и паши! Ты где-то болтался, а теперь за счет нашего законного времени на отдых пытаешься наверстать. И мы с Каримом ушли туда - на Сан-Витале, где наш штаб, где наши харчи, это всего сто пятьдесят шагов. Обедали, возмущались тем, что он не отпускал на перерыв, а я еще и тем, что заставляет меня штукатурить потолок, а сам - специалист-штукатур, = стоит на стенах.
       Явно катит на меня бочку. Карим сочувственно поддакивал. Тем не менее, пришли на этот чертов подвал ровно в час, хотя могли бы и позже, так как задержались на перерыв, но вижу, обстановка и так накалена, и не надо ее обострять
          А он весь перерыв работал. Закончил стену, перешел на потолок. И уже его заканчивал. Коряво, без заглаживания, не так, как я старался делать, идеально. Дал задание Кариму носить раствор. Меня как не видит. Момент напряженнейший. Я не удел. Волей-неволей надо у него спрашивать, что делать. А он весь в работе, в труде, в деятельности - показательные выступления - для меня, прежде всего,
Он молча работает, сопит, весь кипит, вижу, как тульский самовар. Я тоже молчу. И молчание, и напряжение затянулось. Вижу, надо самому первому обратиться к нему: деньги-то он платит, начальник-то он.
            А сам весь в напруге: или-или. Или я смирюсь и останусь, или он меня выгонит. Пересилил себя, спрашиваю, что делать. В ответ - молчание: cопит, как бык, только тяжело отдувается. Вижу, у него те же мысли — меня выгнать. Но... Выгнал брата Наташи – имел неприятность – брат дал по морде и сказал: посажу. И едва не посадил, и все деньги свои выбил с него. Так это тот, кто ничего не мог на стройке делать, тот, кого он взял из милости как брата своей жены. Со мной - другое дело: самое главное, я показал, что работать умею - это все видели.
- Ну, так что же, - прямо глядя ему в глаза, и понимая его мысли,
спрашиваю его, - работаем или не работаем? То есть, компромисс или война? Ход за ним.

          Он швырнул со злостью мастерок, что-то залопотал по-своему быстро-быстро и возмущенный, заскочил в туалет, сел на унитаз (мне в щелку видно) и с грохотом опростался, чуть не сорвав унитаз. Я едва не заржал. Но момент весьма драматичен и не то время — жаманак чка – как говорят армяне (а смешное и бывает чаще всего на фоне драмы и даже трагедии). Закусив губу, чтобы не рассмеяться,
Наконец, он появился, видать пока сидел в туалете, прикинул хер к носу, что ругаться не стоит и пошел на попятную, на компромисс. Сказал, чтобы мы с Каримом развели сухую отделочную смесь. Развели. Теперь, говорит, этой пастой окончательно выравнивать стены. Показал как. Спросил, смогу ли? Конечно,
отвечал я. И пока я выравнивал и заглаживал оштукатуренную стену, он перешел гладить этой же пастой потолок. Без всякого алебастра. Теперь я понял, что у них технология штукатурки совсем другая, благодаря более лейкому цементному раствору, который грубо набрасывают на потолок, не затирая, и он держится. И тут же следом на эту грубую поверхность нанося терками и мастерками, более клейкую вот эту цветную пасту. И она прекрасно держится, выравнивает и дает приятный цвет – колер, как они говорят. Ну да, вот эти все так называемые сухие смеси, которыми сейчас отделывают наружку многих крутых особняков в России. Эта цветная штукатурка-малярка великолепна!
Закончив стену, я перешел на потолок, помогать ему, выравнивать этой цветной штукатурной смесью.
Дружно, в четыре руки, мы с Санто добили-таки этот злополучный потолок. Вижу, он доволен. Сменил гнев на милость. Я тоже не стал выпендриваться. Он сказал, чтобы я подправил в двух-трех местах стену в углу, в другой половине подвала. Кариму дал задание разбирать над сводом подмости и уносить все туда, на Сан-Витале, а сам укатил. Мы с Каримом занялись каждый своим дело.
Опустилась хозяйка — худощавая, лет семидесяти женщина чтобы убрать подальше стулья, коврики от угла, где я собирался работать. Я спросил, куда убирать. Она не поняла. Карим перевел ей. Сказал, что я русский. Она просияла: «О руссо! Браво!». И, показывая на рояль, стоявший у стены, с гордостью объяснила, что на этом рояле играл сам Владимир Ашкенази, знаменитый русский пианист. Это давно было, лет двадцать назад, когда она работала в филармонии. Я с большой похвалой отозвался об итальянской культуре и музыке, и пока я заканчивал ремонт, перебрасывались мнениями об итальянских и русских знаменитостях. Я назвал свое имя. Она — Лучия. Света, если перевести, так как луче - это свет по-ихнему: почти созвучно с нашей лучиной. После Болоньи я снова работал то в Минербио, то в Ка-де-Фабри. Вот уже месяц прошел моей работы, а денежек от Санто ни гу-гу.
Когда он уезжал в Сицилию на неделю отдыхать с женой и детьми, я напер на него, давай хоть какой-то аванс! Перед этим он мне выдал чуть-чуть, всего 300 тысяч лир - это за три дня работы всего. Хотя уже отработал 12 рабочих дней, а это где-то должно быть в четыре раза больше, как минимум. Тогда подключилась к этому вопросу Рита и по телефону спросила у него, почему это так, месяц уже закончился, а он лишь четвертую часть мне заплатил. Обещал рассчитаться перед уездом, и вот - рассчитался! К тем тремстам добавил еще триста, и все. Мол, остальное отдам, когда приеду через неделю. Вместо недели он на Сицилии пробыл три в итоге я за это время отработал уже полтора месяца, а получил всего лишь 600, пятую часть. Ни стыда, ни совести! Кушать-то мне надо каждый день, а за полтора месяца о-го-го, сколько надо! Да еще и за автобус платить – 7,5 тысяч лир в день. За междугородку платил Санто, выдавая ежедневно, под расчет. А когда он уехал, я платил из своих, надеясь, что через неделю он приедет и возместит. Но он-то отдыхал там три недели, и потому дорожные расходы быстро опустошили мои карманы, а за счет дочери не хотелось жить в долг, а то, что дал Гриша чуть-чуть на дорожные расходы – ушло на питание. Короче, денежный амбец обступил меня со всех сторон. Я стал экономить в городе на транспорте, ухитряясь ездить зайцем, так как рано утром до семи часов еще никаких контролеров не было. А вечером, когда приезжал из Ка-де-Фабри междугородним, этот же билет был годен и по городу в течение получаса – я как раз успевал добраться домой.
И все же они меня накрыли, эти черти полосатые – контролеры. Утром зашли с обеих выходных дверей, средней и задней, передняя у них входная. А у меня нет талона. Обычно, имея талон, едешь, не пробивая, и сечешь: как только они войдут – пробиваешь. А тут и талона нет, обнаглел я от безнаказанности и безденежья. Надо рвать когти – вижу. Тем более, что он, мой ближайший, заспорил с мулаткой, что с чемоданами. Дверь открытая рядом. Ломанулся — побежал, дай бог
ноги. Он, сука, следом. Еле оторвался! Через автовокзал — на перрон, куда — в свой автобус на Феррари. Вскочил. Сижу, запыхавшись. Билет, благо, беру с вечера до Ка-де-Фабри. Вынырнул из чрева автовокзала и мой преследователь. Я из-за шторки секу, наблюдаю. Он спросил у двух сидящих пассажиров, те указали пальцем в наш автобус. Заходит, собака, и прямо ко мне - автобус почти пуст. Так, кое-кто. И Таир уже здесь, удивленно смотрит. Подошел этот петух гамбургский, что-то лопочет, требует, я понял, штраф. Я сказал, что Руссо, что нет денег, что только на этот автобус есть билет. Покажи. Посмотрел, повертел в руках, отдал, сказал, что надо пробивать и в городском. А может, я ломился в открытую дверь? Может, этот билет междугородный и в городе тоже годится, как и вечером, а? Кто ж его знает. А, может, этот контролер пожалел меня. Потому, что услышал, что я русский и увидел на мне крестик. Господь его знает, только пронесло. Таир удивлялся такому исходу, что-то пытался мне объяснить. Я не понял.
Но это же событие, свидетелем которого был Таир и видел, как
контролер гнался за мной контролер гнался за мной - сослужило мне хорошую службу в борьбе с сантовской невыплатой денег.
  Утром, еще весь под впечатлением происшедшего, говорю Грише,
что давай деньги, у меня ни копейки, нечем жить, нечем платить за
городской автобус, и так далее.

— А Санто же дал тебе, — возмутился Гриша
- Дал, - отвечаю. - За полтора месяца всего 600, в том числе и на транспорт
Я был возмущен и разъярен, а Таир смеялся, когда рассказывал
Грише, как я убегал от контролера и прятался в автобусе. Гриша
что-то нелестное изрек по адресу Санто, дал мне 100 тысяч лир на
дорогу, пообещал Санто дать чертей и что он, Санто, завтра будет
здесь, и он, Раф, во всем разберется.
- Так он же в Сицилии, - ответил я.
- Уже здесь, я знаю.

Вечером я дома Рите все это рассказал. Она возмутилась. Пыталась дозвониться до Санто — бесполезно. А то, бывало, с Наташей почти ежедневно вечерами по сотовому болтали. Чует кошка... Это о сантовских хитрожопостях с моей оплатой. Уяснив все это, Рита через Дзино нашла Гришин сотовый телефон и все это ему рассказала, что
не додал денег, что не за что жить, что за отцом, как за мальчиком, контролеры гоняются по городу, и все это по милости Санто. Явно, говорила она, что ему нечем платить, что проотдыхал на Сицилии и проиграл в автоматы и теперь залег на дно, скрываясь от отца. А в понедельник, едва я поднялся на леса работать, Насэр говорит, что приехал Санто, с Гришей там внизу разговаривает. Опускаюсь, весь наливаясь праведным гневом. Они: Гриша, Санто, проектировщик Роберто и Сальвадор – финансист этих объектов — все стоят на углу возле лесов, разговаривают. Санто спиной ко мне, в чистом, не в рабочем. Роберто и Гриша смотрят на меня, все они знают наш конфликт (а я всем трезвонил, что Санто зажилил деньги); я подхожу
сзади, на цыпочках, разведя пальцы на уровне груди, изображая, что сейчас начну его душить. У Роберто в глазах нешуточный испуг. А тут и Санто оборачивается ко мне. Полушутя, полусерьезно требую деньги, не опуская рук.
  Он, аж в лице изменившись, побледнел, покраснел, потом справился с собой, взял меня за рукав, отвел подальше в сторону, стал
тихим голосом говорить, что отдаст деньги, что все будет в порядке,
что вечером он переговорит с Ритой по телефону и все решит. И он решил! Отдал всего лишь 400 тысяч лир, остальные жди, мол, до августа. Мы с Ритой посоветовались и пришли к выводу, что чем дольше я у него буду работать, тем опаснее и хуже для меня: это благо, если отдаст, А если — нет? Тогда я пролетаю на еще большую сумму. Сейчас за полтора месяца он отдал всего лишь тысячу, вместо двух тысяч долларов, и впереди еще почти два месяца работы. И неизвестно,
отдаст ли Санто за них или нет. Это было во вторник, когда я с Таиром укладывал тротуарную плитку в Минербио. За час до перерыва. Сюда Гриша привез с Ка-де-фабри Дзино, а меня забрал туда на церковь, сделав эдакую рокировку. А почему он это сделал, я понял там в Ка-де-фабри Хитрец Дзино отбрыкался от тяжелой работы подносить пятидесятикилограммовые мешки с сухой штукатурной смесью со двора к растворомешалке. Не могли сразу додуматься и выгрузить с этой стороны, чтобы не носить через весь двор в здание пристройки. Это
ин из немногих организационных гришиных проколов.
  И так всегда: все просчеты начальства, малого и большого, везде,
у нас, ну них закрывались нашими руками, плечами, спинами, телами.
  Эти мешки надо было подносить и класть на зубья-клыки приемного бункера растворомешалки-насоса, по сути дела, быть на
подсобке у штукатура, который эту растворную смесь и набрызгивал
через штуцер на стены.
  А система потрошения мешков приемного бункера мне очень понравилась: бросаешь плашмя мешок, он прямо на ноже посредине лопается - поднимай за торцы, и вся смесь в бункере. Да, вижу, работенка и пыльная, и тяжелая. И понял хитромудрого Дзино, почему он отсюда свалил, а меня воткнул. Да так я тут костьми лягу - носить эти пятидесятикилограммовые мешки. Надо что-то придумать, надо как-то облегчить свой тяжкий труд. Как-то подвозить бы, что ли, но впереди две траншеи. Ага! Кидаю пару трапов через траншеи - и тачкой и - все дела! Сказано - сделано: за десять минут трасса готова. И теперь тачкой под вожу эти мешки
к растворомешалке - легко и быстро. Чуточку только тыквочкой
подумать, и вопрос решен!
  По ситуации вижу, превращаюсь в раба: кто везет, того и погоняют. И все больше, а денег ни гу-гу. Уже и за проезд свой плачу в
счет той зарплаты, которая будет ли еще. Нет, проездные надо требовать прямо сейчас, благо, вижу, и Гриша подкатил.
Они с Санто что-то планируют, говорят о работе. Как бы мне их
не упустить обоих до перерыва: в рабочее время, я понимал, здесь у них на эти темы не говорят. В рабочее время мое дело - сопеть и делать то, что они велят.
Как только часы ударили двенадцать, подхожу к ним, требую Санто проездные.
И когда Санто ответил, что заплатил мне, я весь вышел из себя. Сколько? За полтора месяца всего тысячу вместо двух. И, видя свою правоту, начал орать на Санто - давай деньги!
  Тот опять со мной препираться, и выдал лишь одну треть проездных - всего 40 тысяч лир вместо ста сорока. Тут меня окончательно прорвало: если он не в состоянии мне заплатить и жалкие 140 тысяч проездных, то как же я могу ему верить, что он в августе
отдаст остальные? Да он давно проиграл их на автоматах и проотдыхал в Сицилии.
  И давай орать, как орут у нас в России. У них это не принято, и потому собрались смотреть на эту сцену и сантехники — человек пять, и плотники, приехавшие ставить крышу, и этот штукатур, и электрик - больше десятка человек.
  Но Гриша быстренько решил этот спорный вопрос. Ты, говорит он Санто, останешься здесь подносить мешки, а ты, Виттор , садись со мной, будешь в Минербио работать. Вечером, говорит, поедем на казу  Рита (домой к Рите), все решим.
  И в Минербио все мои товарищи меня поддержали, в том числе и Дзино, и маляр Пино. А Таир до конца дня меня подзуживал: Виттор, Санто, сольди - и разводил руками: мол, хрен ты с него получишь. Но я, почувствовав Гришину поддержку, успокаивал
Таира: еще не вечер, говорю, еще не вечер!
  То на то и вышло. Вечером мы с Гришей на его шикарной «БМВ. подкатили к Рите, и она ему толково все объяснила, рассказала, показала мои рабочие дни по табелю, который она вела, показала все билеты на проезд и где, когда, на каком объекте я был. Даже Гриша, чужой совсем нам человек, головой качал, да цокал языком от возмущения.
     Гриша совершенно нас успокоил и сказал, чтобы я спокойно
работал: за все последующие дни будет платить лично он мне, минуя Санто. И даже вернет мне сантовский долг, только, правда, в начале августа, когда закончатся работы: он удержит с него и передаст мне. И с дорожными тоже все разъяснилось и стало на свои места. Все было подсчитано до последней лиры. Мы с Ритой еще вычли 75 тысяч лир: обувь - 60, и перчатки - 15, что покупал мне Санто. Сперва Гриша не врубился, а потом, когда Рита объяснила, он чуть со стула не упал от смеха!

- Вы че, говорит, - 75? Это я лично покупал скарпы за 35 и перчатки
за 10, всего 45, но не 75 же?!
  - Ну, Санто, ну хитрец, ну пройдоха! - не унимался Гриша.

Вот так я стал напрямую работать у Гриши. Санто же я больше
нигде не видел на Гришиных объектах. И когда я спросил у Гриши уже попозже, где-то через месяц, как-то, мол, Санто, что не видно, он отвечал, что Санто - морто мертвый значит. И посмеялись. Уже попозже, где-то через месяц я встретил как-то в городском автобусе Карима. Он сказал, что он и его товарищи работают у Санто на малярке квартиры.

- На Сан-Витале? - спросил я.
- Heт далеко, возле стадиона, у Сарагосских ворот.

Меня снова с Насером перебросили на церковь в Ка-де-фабри, доделывать перегородки под санузлы и души. Из фарада. За пару дней закончили. К обеду появились Джузеппе и Таир – устранять недоделки. На крыше работала бригада плотников: все - молодые веселые парни. Среди них Пабло - здоровенный, рыжеватый, немецкого типа Узнав, что я русский, с удовольствием со мной общался — на всевозможные темы. Я пытался его уговорить взять на работу моего сына - он, мол, тоже плотник. Надо знать итальянский язык, прежде всего, - отвечал он. А я же, говорю, не знаю — и работаю, как видишь. Съехали на политику. Я сказал, что был коммунистом. А, я, говорит, фашист. И кверху вздернутая рука и клич — «Хайль Гитлер» - совершенно его преобразили, превратив в истинного фашиста. И другой пожилой сантехник тоже руку вcкинул в приветствии, обернувшись из симпатяги в жесткого неприятного (а бывают приятные?) нациста.