Песни Высоцкого - скрытые смыслы

Песни и стихи Высоцкого сами по себе наполнены высоким духовным содержанием, включая символы пути спасения, теологические и мессианские мотивы, практики высшей йоги. Иногда бывает достаточно лишь немного обозначить акценты, раскрыть термины небольшим изменением слов поэта.
**
1. Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь — наверх!
Ну вот, остался в бездне страх
Навек, навек.
Для остановки нет причин —
Иду, скользя...
Нет в небесах таких вершин,
Что взять нельзя!

Среди нехоженых путей
Один — путь мой,
Среди невзятых рубежей
Один — за мной!
И имена тех, кто здесь лёг,
Миры таят...
Среди непройденных дорог
Одна — моя!

Здесь неземным сияньем льдов
Весь склон залит,
И тайну чьих-нибудь следов
Судьба хранит...
А я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И крепко верю в чистоту
Священных слов!

И пусть пройдёт вселенной срок —
Мне не забыть,
Что здесь неверие я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне Она:
"Удач — всегда!.."
А день... какой был день тогда?
Ах да — среда!..
**
Здесь вам не равнина — мир горний иной.
Блестят приманки одна за одной,
За шагом неверным грозит камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть, -
Но мы выбираем трудный путь,
Крутой, как сокровенная тропа.

Кто здесь не бывал, кто не рисковал —
Тот сам себя не понимал,
Пускай он внизу откровенья хватал с небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю благочестивую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и праздничных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что соблазн тебе подарил.*
Предвечным огнем сверкает днесь
Вершина, твой неведомый центр,
Который пока что ты не покорил.

И пусть нас пугают учителя!
Но нет — никто не гибнет зря,
Так лучше, чем в ашрамах-монастырях.
Другие придут, сменив уют
На риск и непомерный труд, -
Пройдут тобой не пройденный этап.

Отвесные стены — а ну, не зевай!
И на добродетели не уповай.
В горах не помогут ни пост, ни благие дела.
Надеемся только на крепость рук,
На точность практик, внимания крюк,
И молимся, чтобы нас вера не подвела.

Мы рубим ступени. Ни шагу назад!
И от напряжения праны дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони — ты счастлив и нем,
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых прозренье еще впереди.

*Ис. 8:14, Рим. 9:32-33
**
В суету городов, в нижний мир без души
Возвращаемся мы — просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах,
оставляя в горах своё сердце.

Кто захочет в пути оставаться один?
Кто захочет уйти, зову неба не внемля?
Но спускаемся мы с покоренных вершин...
Что же делать —
все боги спускались на землю.*

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Небо будит у нас — и зовет нас остаться!
Но спускаемся мы (кто — на жизнь, кто — совсем),
Потому что всегда,
потому что всегда мы должны возвращаться.

*Иоанн 3:13
**
В нас вера есть, и не в одних богов!..
Нам силу недр не поднесут на блюдце.
Освобожденье от земных оков
Есть цель несоциальных революций.

В центр нижний входит бур, как в масло нож.
Владыка тьмы, мы примем отреченье!
Пускаем в жилы прану — ну и что ж, —
Когда-то же наступит облегченье.

Под вой предупреждающих сирен
Мы ждем — мы не созрели для оваций,
Но близок час великих перемен
И революционных ситуаций.

В борьбе у нас нет классовых врагов —
Лишь гул энергетических течений,
Но есть сопротивление пластов,
И есть, есть ломка старых представлений.

Пока в нас напряжения росли,
Мы вдруг познали истину простую:
Алхимией нашли мы соль земли —
И раскусили эту соль земную.

Дрожат каналов стенки, пульс возрос,
Боль нестерпима, силы на исходе,
И кундалини призывает: SOS,
Вся исходя тоскою по свободе.

Мы разглядели, различили боль
Сквозь свет видений, череду восторгов,
Ведь это не поваренная соль,
А это — человечьи пот и слезы.

Пробились буры, бездну вскрыл алмаз —
И прана бьет из скважин ясной мыслью,
Становится энергиею масс —
В прямом и тоже переносном смысле.

Угар победы, пламя не гаси,
И ритма не глуши в порывах славных!..
Излишки силы стравливали в мир,
Пока не проложили путь центральный.

Но что поделать, если льет из жерл
Мощнее всех источников овечьих,
И что за революция — без жертв,
К тому же здесь ещё — без человечьих?

Пусть скажут, что сужу я с кондачка,
Но мысль меня такая поразила:
Теория великого скачка
В задаче просветленья подтвердилась.

И пусть мои стихи верны на треть,
Пусть уличён я в слабом разуменье.
Свободны праны — не могу не петь
Про эту революцию, что в теле!
**
Молчат со всех сторон, чтоб не было следов...
Ругайте же меня последними словами!
Мой финиш — горизонт, а лента — край миров.
Кто за меня? Мы выиграем с вами!

Наматываю мантры на кардан,
Каналы параллельны проводам,
Но то и дело тени без опоры –
То огоньки, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю, что не раз мне иглы в центры ткнут.
Догадываюсь, как меня обманут.
Где практику мою с ухмылкой пресекут
И где через каналы блок поставят.

Но чакры я топлю. На этих скоростях
Песчинка обретает силу пули.
Сжимаю четки я до судорог в кистях -
Успеть, пока круги не затянули!

Наматываю мантры на кардан,
Каналы вертикально к проводам.
Завинчивают центры. Побыстрее!
Не то поднимут блок, как раз где шея.

Здесь плавится металл (алхимики рулят).
Под ложечкой сосёт от близости развязки.
Я голой грудью рву натянутый канат.
Я жив! Снимите черные повязки!

Кто вынудил меня на роковой ретрит –
Учителя, привычные к расчетам.
Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах!

Наматываю мантры на кардан –
Назло каналам, чакрам, проводам.
Вы только проигравших урезоньте,
Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш – горизонт – по-прежнему далек.
Я ленту не порвал, но я покончил с тросом.
Канат не пересек мой шейный позвонок,
Но кажется – идут вразнос колеса.

На йогу я пошел не ради берегов,
Меня просили: «Миг не проворонь ты!
Узнай, а есть предел там, на краю миров?
И можно ли раздвинуть горизонты?»

Наматываю мантры на кардан.
И пробку в лоб влепить себе не дам.
Но тормоза отказывают. Пхова!
Я горизонт промахиваю с хода!
**
И снизу лед и сверху — маюсь между, —
Пробить ли через йогу верх иль низ?
Конечно — всплыть и не терять надежду,
А там — за дело в ожиданье виз.

Лед надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к Тебе, как корабли из песни,
Всё помня, даже древних тантр стихи.

Мне меньше Юбилея — сорок с лишним, —
Я жив, Тобой как Господом храним.
Мне есть о чем поспорить со Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.
**
Упрямо я стремлюсь ко дну:
Дыханье рвется, давит уши...
Иду я йогой в глубину,
Чем плохо было мне на суше?

Там, на земле, — и стол, и дом.
Там я и пел, и надрывался;
Я плавал все же, хоть с трудом,
Но на поверхности держался.

Бесцельны страсти под луной
В обыденной воздушной жиже,
А я вплываю в мир иной
Тем невозвратнее, чем ниже.

Я потерял ориентир,
Но вспомнил тантры, сны и мифы:
Я открываю новый мир,
Пройдя каналы, блоки, рифы.

Магические города...
В них много силы, но не шумно:
Нема подводная среда,
И многоцветна, и разумна.

Где ты, чудовищная мгла,
Которой пастыри стращают?
Светло — хотя ни факела,
Ни солнца мглу не освещают!

Все гениальное и не-
Допонятое — всплеск и шалость —
Спаслось и скрылось в глубине —
Все, что моралью запрещалось...

Я силой тантры дотону,
Не дам им долго залежаться!
И я вгребаюсь в глубину,
И всё труднее погружаться.

Под черепом могильный звон,
Давленье мне хребет ломает,
Вода выталкивает вон,
И глубина не принимает.

Я снял с острогой карабин,
Но камень взял — не обессудьте! —
Чтобы добраться до глубин,
До тех пластов, до самой сути.

Я бросил нож — не нужен он:
Коль здесь враги — они не люди,
И каждый, кто вооружен, —
Нелеп и глуп, как вошь на блюде.

Меня сомненья, черт возьми,
Давно буравами сверлили:
Мы, боги, сделались людьми?
Зачем потом заговорили?

Мы умудрились много знать,
Повсюду мест наделать лобных,
И предавать, и распинать,
И брать на крюк себе подобных!

И я намеренно тону,
Зову: Спасите наши души!
И если я не дотяну —
Друзья мои, бегите с суши!

Назад — не к горю и беде;
Назад и вглубь — но не ко гробу;
Назад — к прибежищу, к воде;
Назад — в извечную утробу.

Сомкните стройные ряды,
Покрепче закупорьте уши.
Ушел один — в том нет беды,
Но я вернусь по ваши души!
**

2. Нам ни к чему сюжеты и интриги, —
Про все мы знаем, что Ты нам ни дашь.
И весь народ на свете лучшей книгой
Считает кодекс Моисеев наш.

И если мне неймется и не спится
Или в молитве нет на мне лица —
Открою Тору на любой странице,
И не могу, читаю до конца.

Единоверцам не даю советы,
Но знаю, что Закон у них в чести.
Вот только что я прочитал про это:
Наш Декалог – не свыше десяти.

Вы вдумайтесь в святые эти строки, —
Что нам романы всех времен и стран!
В них всё — эпохи, длинные, как сроки,
Обетованья, пепел и обман.

Мне б тыщу лет не видеть этих строчек —
За каждой вижу чью-нибудь судьбу!
И радуюсь, коль высший суд не очень:
Пусть все же повезет кому-нибудь…

И сердце рвется раненою птицей,
Когда начну свою судьбу читать.
И кровь в висках так ломится, стучится,
Как ангелы, когда приходят брать.
**
Из жизни в жизнь мы вверх пойдём, как по ступеням,
И самый главный здесь – святых архатов класс.
И первым долгом мы, естественно, отменим
Эксплуатацию учителями нас.

Да здравствует новая Школа!
Учитель уронит, а ты подними!
Святые обоего пола
Свободными станут людьми.

Мы строим Школу, чтобы грызть Ученье дерзко.
Мы все разрушим изнутри и оживим,
Мы Церковь выбелим и выскоблим до блеска,
Всё теневое мы прикроем световым.

Так взрасти же нам школу, Строитель, —
Для душ наших древних теплицу, парник.
Где учатся — все, где Учитель
Сам в чем-то еще ученик.
**
Кто-то практикой вырастил плод, что неспел,
Потрусили за ствол — он упал, упал…
Это песня о том, кто не всё сумел
И что избранным был, не узнал, не узнал.

Может, были с Судьбой нелады, нелады
И с Учением плохи дела, дела —
Высшей йоги струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла.

Смешно, не правда ли, смешно! Смешно!
А он шутил — недошутил,
Не пил причастия вино
И даже недопригубил.

Только с миром затеял дуэль на ковре,
Еле через порог преступил,
Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре,
И Судья ещё счёт не открыл.

Только с Богом задумывал спор, спор,
Неуверенно и не спеша, не спеша.
Словно капельки пота из пор, из пор,
По каналам стремилась его душа.

Он знать хотел всё от и до,
Но не добрался он, не до…
Ни до вершины, ни до дна,
Не докопался до глубин
И Ту, которая Одна,
Недолюбил, недолюбил, недолюбил!

Смешно, не правда ли, смешно, смешно…
А он шутил — недошутил?
Осталось нам нерешено
Всё то, что он недорешил.

Не добежал бегун-беглец, беглец,
До цели сам не доскакал,
Но звёздный знак его Телец
Холодный Млечный Путь лакал!
**
Песня о Друге (Учителе)

Этот Друг показался вдруг
И не друг, и не враг, а — так;
Никогда ты не разберешь,
Плох Он или хорош, —
В горы с Ним ты иди — рискни!
Не оставь Одного Его:
Пусть Он в связке в одной с тобой —
Там поймешь, кто такой.

Если был Он в горах не ах,
С Ним ты сразу раскис — и вниз,
Шаг ступил на ледник — и сник,
Оступился — и в крик, —
Значит рядом с тобой — Чужой,
Ты Его не брани — гони.
Вверх таких не берут и тут
Им молитв не поют.

Если ж с Ним не скулил, не ныл,
Пусть Он хмур был и зол, ты шел,
А когда ты упал со скал,
Он ругал, но держал;
Если шел Он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной, —
Значит как на себя самого
Положись на Него!
**
Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только Он не вернулся из боя.

Нынче близится нового мира весна,
По привычке окликнул Его Я
Фимиам воскурить. А в ответ – тишина:
Он вчера не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же главный из нас,
В нам навязанных Церковью спорах.
Мне не стало хватать Его только сейчас,
Когда Он не вернулся из боя.

Он молчал на Суде и не в такт отвечал,
Он всегда говорил про Иное,
Он Мне спать не давал, Он с восходом вставал*,
А затем не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, - не про то разговор,
Вдруг заметил Я – нас было Двое.
Для Меня тайным духом задуло костер,
Когда Он не вернулся из боя.

Нам и места на небе хватало вполне,
Нам и вечность была для обоих.
Все теперь Одному. Только кажется Мне,
Это Я не вернулся из боя.

*Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого (Мф.24:27)
**
Если б водка была на Одного,
Как чудесно бы было!
Но всегда фимиам — на Двоих.
Но причастие — на Троих,
Что же на Одного?
На Одного — колыбель и могила.

Говорят, что жена — на Одного,
Спокон веку так было.
Но Премудрость – Она на Двоих,
Но бывает Она — на Троих.
Что же на Одного?
На Одного — в Ковчеге могила.
**
Мне снятся крысы, ангелы и черти. Я
Гоню их прочь, стеная и браня,
Но вместо них я слышу Виночерпия:
"Причастие спасет — к исходу дня
Вина! И прекратится толкотня,
Виденья схлынут, сердце и предсердия
Отпустят, и расплавится броня!"
Я — снова — я, и вы теперь мне верьте, я
Немного попрошу взамен бессмертия, —
Широкий тракт, холст, Друга, да коня,
Прошу покорно, голову склоня:
Побойтесь Бога, если не меня,
Не плачьте вслед, во имя Милосердия!
**
Думал я – наконец не увижу я скоро
Лагерей и церквей,
Но попал в этот пыльный расплывчатый город –
Мир теней, без людей.

Так зачем проклинал свою горькую долю?
Видно зря, видно зря!
Так зачем я так долго стремился на волю
В самых темных адах?

Бродят толпы людей, на людей непохожих,
Равнодушных, слепых, -
Я заглядывал в черные лица прохожих –
Ни чужих, ни своих.

Вот так оно и есть –
Словно встарь, словно встарь:
Если шел вразрез –
На фонарь, на фонарь,

Если был как все –
Значит сел, просто сел,
Видел чуть посильней –
Под расстрел, под расстрел!
**
Мосты сгорели, углубились броды,
И тесно — только предков черепа,
И перекрыты выходы и входы,
И в церкви путь один — куда толпа.

И парами коней, привыкших к цугу,
Наглядно доказав, как тесен мир,
Толпа идет по замкнутому кругу —
И круг велик, и сбит ориентир.

Дождем размыта святость литургии,
Врываются галопы в полонез,
Нет запахов, полутонов и ритмов,
И божий дух из воздуха исчез.

Пророчество, безумье, вдохновенье
Круговращенье это не прервет.
Но есть ли это — вечное движенье,
Тот самый бесконечный путь вперед?
**
За нашей спиной остались паденья, закаты,
Теперь бы ничтожный, хотя бы невидимый взлет!
Мне хочется верить, что черные рясы монахов
Позволят увидеть всем нового мира восход.

Сегодня на людях сказали: Геройски умрите! –
Попробуем — ладно! Увидим, какой оборот.
Я думал, вникая в идеи мне чуждых религий:
Тут кто как сумеет, — но важно увидеть восход.

Особая рота — особый почет для святого.
Не прыгайте, ангелы, с финкой ко мне из ветвей,
Напрасно стараться, — я и с перерезанным горлом
Сегодня увижу восход до развязки своей.

Прошлись по тылам мы, держась, чтоб не резать их сонных,
И вдруг я заметил, когда приоткрылся проход, -
Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух
Уже повернулся на нового мира восход.

За нашей спиною в шесть тридцать остались — я знаю, -
Не только паденья, закаты, но взлет и восход.
Два провода голых, зубами скрипя, зачищаю, -
Восхода не видел, но понял: вот-вот — и взойдет.

…Уходит обратно на нас поредевшая рота.
Что было — не важно, а важен лишь взорванный мир.
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность услышать звук ангельских лир.
(Апокалипсис)
**

3. Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал —
Как на венецианском карнавале!

Вокруг Меня смыкается кольцо,
Меня хватают, вовлекают в пляску.
Так-так, Мое невидное Лицо
Все, вероятно, спрятали за маску.

Иконы, литургии... Всё не так!
И маски на Меня глядят с укором,
Они кричат, что Я опять не в такт,
Что поклоненье путаю партнерам.

Что делать Мне — бежать, да поскорей?
А может, вместе с ними веселиться?..
Надеюсь Я — под масками зверей
Бывают человеческие лица.

Все в масках, в париках — все как один,
Кто — сказочен, а кто — карикатурен...
Сосед Мой справа — грустный арлекин,
Палач – кто слева, ну а третий — дурень.

Один — себя старался обелить,
Другой — лицо скрывает от огласки,
А кто — уже не в силах отличить
Мое лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю, хохоча,
И все-таки мне неспокойно с ними:
А вдруг Моя же маска Палача
Понравится — они ее не снимут?

Вдруг Арлекин навеки загрустит,
Любуясь сам Моим лицом печальным;
Что, если Дурень тот дурацкий вид
Так и забудет на лице нормальном?

За масками гоняюсь по пятам,
Но ни одну не попрошу открыться:
Что, если маски сброшены, а там —
Лишь пустота, как мрак в Моей гробнице?
**
Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень,—
Во Мне живет свирепый злобный жлоб
С мозолистыми сильными руками.

Он не двойник и не второе "я" —
Все объясненья выглядят нелепо,—
Он плоть и кровь, дурная кровь Моя,—
Такого не найдешь в Преданье Церкви.

Когда, Мою заметив маету,
Народ бормочет: "Скоро загуляет",—
Мне тесно с ним, Мне с ним невмоготу!
Не Я, а он всю жизнь себе хватает.

Он ждет, когда закончу свой виток —
Моей рукой ведет он Торы строчку, —
И стану Я расчетлив и жесток,
И всех казню — гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу —
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает,—
Но Я себе мгновенья не прощу —
Когда Меня он вдруг одолевает.

Я соберу еще остаток сил,—
Теперь его не вывезет кривая:
Я в вены мира, яд в Себя вгоняю —
Пусть жрет, пусть сдохнет — Я перехитрил!
**
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова преданий
И в церковные рамки не лез.
Но с тех пор как считаюсь покойным,
Охромили Меня, оболгали,
К пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
Под цементом все рёбра каркаса,
Небольшое движенье энергий –
Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью —
Нате смерьте!
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки Я всажен —
В догму вбили,
А косую неровную сажень
Распрямили.

И с Меня, когда взял Я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Патриархи церковной семьи,
И не знаю, кто их надоумил,
Только — с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал Я, что мне не грозило
Оказаться всех мёртвых мертвей.
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки Моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подойти ко мне с меркой обычной
Опасались,
Но по снятии маски посмертной —
Тут же, в ванной, —
Гробовщик подошёл ко Мне с меркой
Деревянной...

А потом, по прошествии года, —
Как венец Моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье,
Под Моё — с намагниченных лент.

Я немел, в покрывало упрятан —
Все там будем!
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдёрнули! Как Я обужен —
Нате смерьте!
Неужели такой Я вам нужен
После смерти?!

А шаги Вседержителя гулки.
Я решил: как во времени оном,
Не пройтись ли, по храмам звеня?
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал Я ногу со стоном
И осыпались камни с Меня.

Накренился Я, гол, безобразен,
Но и падая — вылез из кожи,
Дотянулся волшебной клюкой,
Опустился пока еще наземь,
Из разодранных рупоров всё же
Прохрипел Я: "Похоже, живой!"

И паденье Меня не согнуло,
Не сломало,
И торчат Мои острые скулы
Из металла!
Не сумел Я, как было угодно —
Шито-крыто.
Я, напротив, ушёл всенародно
Из гранита.
**
Сегодня не слышно биенье сердец —
Оно для язычников бедных.
Я падаю и отпускаю свой Крест,
Подумать успев напоследок:

"На этот раз Мне не вернуться,
Я ухожу — придёт другой".
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Вот кто-то, решив: "После нас — хоть потоп",
Как в пропасть шагнул из окопа.
А Я для того свой покинул чертог,
Чтоб не было вовсе Потопа.

Сейчас глаза Мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Кто сменит Меня, на Голгофу пойдёт?
Кто выйдет пророком к помосту?
И Мне захотелось — пусть будет вон тот,
Одетый во всё не по росту.

Я успеваю улыбнуться,
Я видел, кто придёт за Мной.
Мы не успели, не успели, не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!

Разрывы глушили биенье сердец,
Моё же негромко стучало,
Что всё же конец Мой — ещё не конец:
Конец — это чьё-то начало.

Сейчас глаза мои сомкнутся,
Я крепко обнимусь с землёй.
Мы не успели, не успели, не успели,
не успели оглянуться —
А сыновья, а сыновья уходят в бой!
**
Ну вот и всё! Закончен сон глубокий!
Никто и ничего не разрешает!
Я ухожу, Единый, Одинокий
По полю сжатому, с которого взлетают!

Я посещу небесную обитель,
Что раем простодушно кличут люди.
Мой капитан, Мой Сын и Мой Спаситель!
Давай с Тобой хоть что-нибудь забудем!

Забудем что-нибудь — Мне нужно, можно!
Премудрость-женщину – с Ней Мы знакомы!
Всё помнить — это просто невозможно.
Да это просто и не нужно — что Мы?
(о Троице)
**
Я теперь в дураках – не уйти Мне с земли,
Зарядила сансара капканы:
Не заметивши сходней, в мир дольний сошли –
И навечно – Мои бодхисаттвы.

И отныне в Каноне сплошные нули,
В нем все больше прорехи и раны:
Из своих кителей капитанских ушли,
Воплотившись, Мои бодхисаттвы.

В небо Мне теперь не выйти
И не встретить их в порту.
Заменитель вечной жизни –
Как оскомина во рту!

Бодхисатвы Мне скажут: Давай не скули!
Ну а Я не скулю – волком вою:
Вы ж не просто с собой мои сутры везли –
Вы везли Мою душу с собою.

Вас встречали в порту толпы верных людей,
И Я с вами делил ваши лавры, -
Мне казалось, Я тоже сходил с кораблей
В Сиракузы, Афины, Израиль...

Я надеюсь, что небо сильней площадей
И прочнее церквей из бетона,
Небо – лучший колдун, чем земной чародей,
Встречу вас Я хоть из Лиссабона.

Я архатов святых вижу в сумрачном сне –
Практикуют, не бесятся с жира.
Бодхисаттвы по сходням идут с кораблей,
Чтоб с собою забрать пассажиров...

Нет, Я выйду в небо снова
Или встречу их в порту, -
К черту вечные оковы
И оскомину во рту!