Двенадцать месяцев - от февраля до февраля. 4-4

                Часть четвёртая

                Глава четвёртая. 24-25 ноября 1973 года

     Утром, как только чуть рассветать стало, я забился на верхней палубе под навес какой-то надстройки, прикрывавшей меня от надоедливого мелкого, весьма противного дождя. Дома такой дождь, да ещё в такое время года, считался неизбежностью. Но здесь, в тёплом краю, где на деревьях свободно висели мандарины и апельсины и это никого не удивляло, он воспринимался мной как некий обман, прихоть природы, решившей испортить напоследок такой прекрасный отдых, выдавшийся мне по какому-то великому недоразумению. 

     - Да погодка сегодня не для загородной прогулки, - услышал я за спиной чей-то знакомый голос.

     Это оказалась Ольга Николаевна, профессор-эндокринолог из нашей группы. Это была белокурая женщина среднего роста, очень подтянутая, ни грамма лишнего веса, с явно крашеными волосами, в больших очках, закрывающих добрую половину лица. На вид ей никак больше сорока-сорока пяти дать было невозможно, и лишь сеточка морщин, виднеющаяся из-под дужек очков, наглядно доказывала всем желающим, что полтинник она, скорее всего давно уже отпраздновала, а возможно и шестидесятилетие тоже.  Накануне Ольга Николаевна мужественно прошла с нами с вершины Монжуика через готический квартал – средневековое сердце Барселоны, до "Армении". Именно её голос мы услышали, когда она и её спутница, такая же возрастная профессор, Вероника Петровна, из института Высшей нервной деятельности и нейрофизиологии Академии Наук СССР, взмолились, чтобы их пожалели.

     Я немного пододвинулся, и она тоже встала под навес:

     - Хорошо здесь тепло, а то я вряд ли решилась бы на эту авантюру, круиз по Средиземному морю в ноябре месяце. Немцы ведь не зря от него отказались, тем более, где-то там, - и она мотнула головой в неопределённом направлении, - решили раздать по организациям по две путёвки, но при этом на два разных рейса. Я думала вначале, что это только нам так не повезло, но смотрю и в других институтах подобная картина. Вот нас с моей лучшей подругой и разлучили. Она в первый круиз попала, а я - вишь во второй. Люба, так мою подругу зовут, как это говорится, коренная одесситка. Правда из Одессы она ещё до начала войны уехала. Повезло ей, и войну она в Вологде встретила, куда её на преддипломную практику направили. Там и с мужем своим будущим познакомилась. В одном госпитале служили. Он постарше Любы, в госпитале заведующим терапевтическим отделением был, а она в его отделение стажером-исследователем попала. Он - москвич. Как война закончилась, он вернулся в Москву, да не один, а с женой и маленькой дочкой. Теперь он в нашем институте директором служит, ну а мы обе при нём заведующими лабораториями состоим. Я помоложе Любы, о Петре даже говорить нечего. Люба в 1941 году в Одессе медицинский заканчивала, а я тогда же во 2-ом Московском медицинском лишь на второй курс перешла. Она всю войну в вологодском госпитале проработала, а я в Омске в эвакуации институт заканчивала. Но как бы то ни было встретились мы в Москве в научно-исследовательском медицинском институте, где и работаем до сих пор.

    - Пётр, - продолжила она, - я Любиного мужа в виду имею, доктор наук, профессор, но своё истинное призвание он обнаружил, когда его директором у нас назначили. Он небольшого росточка, черноволосый с окладистой бородой, внешне мне чем-то Карабаса-Барабаса напоминает. Тот своих кукол в ежовых рукавицах держал, а этот - коллектив института. Мне всё время кажется, что у него в кулаке левой руки мы все зажаты, а в правой он плётку держит. Если у вас воображение хорошее, и вы себе сможете представить такую картину, вы меня поймёте, - и она весело рассмеялась.

     - И вот, что интересно, - голос у неё стал удивлённым, - как он коллектив института в кулаке держит, так и его самого Люба в свой кулак сгребла и делает с ним что хочет. Как услышала, что на институт всего две путёвки выделили, так обе для себя и меня забрала. Пришлось Петру в тайне от всего трудового коллектива эти путёвки на нас оформить. Конечно, кое-кому об этом известно, но эти кое-кто - его карманные секретарь парткома и председатель месткома. Они болтать не будут, это не в их интересах. Я надеюсь, что ты тоже не из болтливых, - улыбнулась она, - и, если с кем из лягушек в нашем болоте знаком, то им квакать о том, что я тебе рассказала, не будешь.

    Я стоял рядом, молчал, слушал эту разговорчивую даму и лишь головой кивнул. Какое мне дело, кто и каким образом в этот круиз попал. Я так явно совершенно случайно здесь оказался, повезло и всё. А Ольга Николаевна, так разговорилась, что никак успокоиться не могла:

     - У Любы моей в Одессе кто-то из родни дальней остался, вот она и решила по окончании круиза там на пару дней задержаться, тем более что промежуток между нашими круизами на ноябрьские праздники пришёлся. Она меня перед таможней и встретила, да в общих чертах рассказала, как тут, да что. Им с погодой повезло больше, чем нам, ни болтанки, ни дождя. А у нас видишь? Ну, да это ерунда. По моему мнению, нам неимоверно повезло, что мы здесь оказались. Мы с ней, дома, конечно, посидим, поохаем, но мне кажется, что у нас всё интересней получилось. А самое главное, мы в Барселону попали, а они нет. У них Испанию на два каких-то греческих острова заменили. Тоже интересно, но не так как у нас. Хотя мне всегда кажется, что у меня всё по-другому, да притом лучше, чем у остальных. Ну, в Москве дай Бог встретимся, расскажу, хотя из ваших тоже кто-то в первом круизе побывал, вот он или она тебе и расскажет, - вывалила она всё это на меня и замолчала.

      Вот так и получилось, что мы стояли рядом и молчали, я думал о своём, она о своём и казалось, что всё разговор закончен, но нет, она ко мне снова повернулась:

     - Знаешь, Ваня, можно я тебя так называть буду? – и, даже не посмотрев в мою сторону, продолжила:

     - Тут вот недавно выяснилось, что мы с тобой уже давно пусть и заочно знакомы. Мне, как только я первый раз твою фамилию услышала, показалось, что что-то меня с человеком по фамилии Елисеев связывает. Хотя она не редкая, но никаких Елисеевых среди моих знакомых нет. А вот знакома она мне и всё. Никак я не могла вспомнить, каким образом я с Елисеевым могу быть связана. Но вы же с Дмитрием прямо передо мной в автобусе сидите и разговариваете, думая, что никто вас не слышит, - и она даже улыбнулась, - но иногда до нас, хошь не хошь, ваши разговоры доносятся. Так вот, как-то я и услышала, что ты в патентном институте подрабатываешь, и поняла, где я с тобой столкнулась. Ты же тот самый эксперт, что рассматривал нашу заявку на…, - и она выговорила сложное название вещества, на способ получения которого я действительно пару лет назад решение о выдаче авторского свидетельства вынес.

     - Мы, - продолжила она, - это вещество в качестве действующего компонента в новом препарате для лечения всяких наших болячек с успехом применяем. Это вещество в институте элементоорганических соединений синтезировали, ну а они меня в число соавторов включили. У меня это было первое авторское свидетельство, вот я и запомнила всё так хорошо. 
         
    Я смотрел на эту оживлённую женщину – глаза горят, с лица улыбка не сходит, и думал, совсем о другом, о том, что вот ещё одна случайность в моей жизни оказалась, о которой я ничего не знал, а сколько их таких уже было и сколько их ещё впереди окажется, что даже от нашего странного разговора отвлёкся. В себя пришёл лишь, когда она меня за рукав дёрнула:

     - Эй, Ваня, мечтательный ты наш, я здесь. Уже сколько раз замечала, когда ты с Дмитрием разговариваешь, что вдруг, как исчезаешь, в мечтах своих, как в тенетах запутавшись.

     Второй раз она имя Дмитрий произнесла и второй раз оно мне ухо резануло, я же так Диму почему-то никогда не называл, всё Дима, да Дима, но она мне додумать эту мысль не дала, перебила:

     - Ты на меня посмотри и внимательно, не отвлекаясь, выслушай, а то времени уже много. Смотри, дождь вроде затих и на палубу народ всё вылазит и вылазит. Скоро на завтрак позовут, а там уже экскурсия начнётся. Гид у нас закачаешься. Вообще, что ни гид, всё с нами каким-то образом связан, интересно получилось. Ну, ладно, я сама куда-то в сторону ушла, а тебя за это укоряю. Слушай дальше. Есть в той компании, какая у нас в группе невольно образовалась, дама одна. Её Аглаей Николаевной кличут, ну и имечко ей родители дали, умереть не встать. Так вот эта Аглая редкостная пакость, я тебе скажу, можешь даже ей передать, я не обижусь. Вроде доктор наук, профессор, но такая, - она задумалась, затем головой встряхнула, - никак цензурное слово подобрать не могу, всё матерные в голову лезут. Думаю, ты меня понял, что я в виду имею. Явно в роли сексотки при великом вожде подвизалась. Да и сейчас этим грешит, от дурных привычек сложнее избавиться, чем от хороших. С виду, так симпатичная женщина, весьма неглупая, но с напрочь гнилой сердцевиной. Представляешь, принялась она с нами приватные беседы вести, пытаясь распознать, кто, что да кому говорит, когда она это слышать не может. Мы, все остальные собрались, её блокнот изъяли, с которым она не расстаётся. Мы то по наивности полагали, что она рассказы гидов стенографирует, а оказалось…

     И она рукой от возмущения махнула:

      - Блокнот мы в её присутствии в море отправили, пусть Нептун или Посейдон, я не знаю, кто здесь царствует, полюбопытствует до чего пакостные души доходят. Ей же популярно объяснили, что, если она не уймётся, то мы её ночью спеленаем, рот заткнем и следом за блокнотом в гости к царю морскому отправим, а для надёжности предварительно сонную артерию вскроем, чтобы акулы на запах свежей крови сбежались. Никто не найдёт. Она поняла, что с нами шутить нельзя, здесь же врачи собрались, нам резать и кромсать удовольствие доставляет. Садистки мы. Вроде после этого она немного поуспокоилась, а потом на вас взъелась из-за чего-то. Вернулась как-то вечером, это ещё в Италии было, сама не своя, бешеная, в общем. Если бы кричать принялась, было бы нормально, покричит да перестанет, а она шипеть начала, что она вас всех со свету сживёт. Особенно тех, которые стоматологами прикидываются. Во все инстанции пообещала кляузы разослать и опять к нам подкатывать принялась, чтобы мы её слова подтвердили. Честно говоря, ваше поведение нас уже доставать начало, вы вроде ребята хорошие, но пьёте чересчур много, а уж с девицами этими своими чёрте, что вытворять прилюдно начинаете, как напьётесь. Сами, наверное, этого не замечаете. Так, что ты Ваня учти. На корабле у вас имеется злейший враг, - она ещё раз мне мило улыбнулась и пошла к трапу, ведущему вниз.

     Я остался один, стоял и думал, вот ведь бывают люди хорошие и их по определению больше, а бывают плохие, и эти плохие все те бяки, которые в мире происходят, собственными руками производят. "Вот бы, - принялся я мечтать, - изобрести такую штуку, чтобы можно было твердо определить – вот у этой и этой пары родятся мерзавцы, но, если родителей поменять местами, детишки вырастут нормальными людьми. Какая бы жизнь замечательная на Земле началась".

     Не успел я эту мифическую картинку бытия до конца продумать, на завтрак позвали, пришлось все мысли в какой-то угол засунуть, а самому в ресторан отправиться.

     Дорога до цели нашего сегодняшнего путешествия проходила под неумолчный шум дождя. Хотя по правде этого шума мы не слышали, видели только, как капли в лобовое стекло с исступлённостью маньяка били и били. А не слышали, поскольку его заглушал работающий двигатель автобуса и голос Анжелы. Эта неутомимая женщина буквально не закрывала рта. Познания её в истории Каталонии с её взаимоотношениями с соседними регионами Испании поистине были неиссякаемы. Причем она рассказывала с вкраплениями такого количества шуток, анекдотов и легенд, что скучать нам не пришлось. Дорога в один конец заняла у нас чуть менее трёх часов и всё это время почти непрерывно шёл дождь. Возможно, иногда он прекращался, но асфальтовая лента дороги всё время была мокрой.

     Мы остановились на каком-то большом пустыре. Вокруг виднелись жилые строения, а совсем рядышком находился, судя по товарам, видневшимся в окнах, продуктовый магазин. Рядом с нами один за другим припарковывались остальные наши автобусы. Последним подъехал микроавтобус, откуда вылезло всё руководство круизом во главе с директором, толстым казахом по фамилии Курамов. Рядом с ним сбились в кучу руководители групп, те самые дядьки и тётки, которых мы увидели фактически второй раз за всю поездку. Они о чём-то бурно переговаривались, мы судили об этом по интенсивности размахивания ими рук. Наконец, Курамов и ещё три человека, две женщины и один мужчина уселись назад и куда-то укатили, а остальные пошли по автобусам с туристами.

     К нам поднялся тот, кого нам представили нашим руководителем – мужчина лет сорока-сорока пяти, невысокий, коренастый, блондинистый с крупной круглой головой и носом картошкой. Такого встретишь на улице, ни за что не узнаешь. Единственно, что его отличало от подобных – очки в большой роговой оправе, явно импортной и не менее явно очень дорогой, да две больших залысины, сходящиеся к темечку. Глядя на него казалось, что его зализанные реденькие волосы, которые каким-то чудом уцелели на голове, собрались в некий остров, ну может полуостров, он же стоял, а мы сидели, вот и трудно было разобраться.

     - Сбрил бы остатки, - прошептал мне Дима, - был бы копией "нашего дорогого Никиты Сергеевича".

     Он так похоже передразнил Виктора Балашова, диктора Центрального телевидения, который был постоянным ведущим программы "Время", что я внимательно присмотрелся к секретарю по идеологии одного из московских райкомов партии. И ведь прав Дима, даже так похож, а с лысиной по всю круглую голову, если копией и не будет, то уж напоминать того нехорошего человека, который нашей страной более десяти лет руководил, и шухеру по всему миру навёл, точно будет.

     - Наверное, потому и не сбривает, - прошептал я в ответ, а Дима мне согласно головой кивнул. 

     Я не стал слушать, что этот тип хорошо поставленным, таким знаете бравурным голосом, которым наши вожди на митингах речи толкают, стал рассказывать, а задумался над тем, как Хрущёв с его незнанием и непониманием элементарных вещей, мог стать главой такого великого государства. С моей точки зрения вред, нанесённый им мировому коммунистическому движению, таков, что все наши враги только в ладоши должны хлопать. Я вспомнил, как он ввалился, действительно как слон в посудную лавку, кто-то сделал такое сравнение, по-моему, очень точное, на выставку, посвящённую XXX-летию МОССХ. Вот уж где он проявил в полной мере своё дремучее невежество и абсолютное неуважение к людям, значительно превосходящим его в уровне интеллекта. Как он набросился на "Обнажённую" Фалька, картину живописца с мировым именем, обозвав её "голой Валькой", по-видимому, из-за того, что не расслышал фамилии художника. Хорошо, что Роберт Рафаилович это не слышал, он скончался за четыре года до этого события, где Хрущёв позднее совсем разошёлся и в таком грубом базарном тоне разговаривал с авторами некоторых полотен, что становилось стыдно. Я вспомнил, по рассказам, конечно, кто бы меня пустил в Манеж, как он обрушился на прекрасную картину Павла Никонова "Геологи", громогласно выкрикнув: "Это что осёл, что ли хвостом рисовал?"

     Эта тема так интересовала меня, что я думал бы над судьбой страны и думал, но Дима ткнул меня кулаком в бок. Я поднял голову. Рядом со мной стоял и внимательно на меня глядел партийный деятель значительно меньшего конечно размера, нежели Первый секретарь ЦК КПСС, но всё же могущий сломать жизнь любому из нас. Я машинально хотел вскочить и чуть было не выпалить, что-нибудь типа "Здравствуйте Никита Сергеевич", но он прошёл по автобусу дальше и это приветствие так и осталось висеть на кончике моего языка.   
 
     Когда он вернулся и, наконец, вышел из автобуса, забрав с собой Надежду, я тихонько сказал Диме:

     - Ты знаешь, я так о Хрущёве задумался, что этого чуть было Никитой Сергеевичем не обозвал.

     Дима посмотрел-посмотрел на меня, как на не вполне здорового, а затем в ответ тоже прошептал.

     - Вот бы посмотреть на такое, - и мы оба тихонько засмеялись.
 
     Началось долгое ожидание неизвестно чего. Если ждали, что дождь закончится, так это было весьма и весьма сомнительно, поскольку всё небо, которое находилось в нашем поле зрения было одного и того же цвета - совершенно серое. Такое, из которого дождь может сутками идти, а с цветом неба ничего при этом не произойдёт.
 
     Анжела вместе с Надеждой, вскоре вернувшейся в автобус, всё ещё пытались нас хоть немного расшевелить, но это им, если и удавалось, то лишь на пару минут, не больше. В конце концов, обеим это надоело, и они тоже притихли.

     Неожиданно откуда-то из задних рядов раздался клич:

     - Мужики, выпить ни у кого не найдётся?

     Автобус буквально взорвался от смеха. Смеялись все и мужчины и женщины. Смех был явно нервным, но он немного разрядил обстановку:

     - С собой нет, но можно сбегать, - отозвался, отсмеявшись Виктор, - вон и магазин имеется. Заодно можно ознакомиться с ассортиментом и ценами. Вряд ли они будут ценники из-за нашего сюда прибытия менять.

     - И то правда, - поддержал его какой-то женский голос, - пойдёмте, что без толку сиднем сидеть, хоть действительно посмотрим, чем они здесь друг друга кормят.

     Дождик за окном практически затих, поэтому автобус почти полностью опустел. Мы вчетвером оказались у прилавков в первых рядах. Отдел со спиртным был в магазине самым большим. Вдоль всей стены там протянулся многоэтажный ряд с бутылками разной формы и содержания. Крепкими спиртными напитками была заполнена чуть ли не половина этой этажерки. Нас интересовали водки. Рассматривать этикетки можно было долго. Кто только её родимую не производил. Нам приглянулась водка с радующим названием – "Волжская", произведённая по какому-то странному стечению обстоятельств в городе Амстердаме. На этикетке красовалась река Волга и этим всё было сказано. Чёрный хлебушек и сырок "Дружба" у этих басурман отсутствовали, пришлось на закусь взять батон белого. Он был непривычно тонким и длинным, без малого полметра. На нашу компанию из восьми здоровых лбов одной бутылки было только на понюх, но мы же не хотели напиваться, нам требовалось лишь рты смочить, да понять, что тут хавают под видом водки. Мы, как отоварились, сразу в автобус направились, не будем же мы уподобляться некоторым несознательным нашим согражданам, которые на виду у всех прямо из горл; употребляют благородный напиток. В автобусе ни у кого не нашлось никакой тары, из которой можно было пить. Выручил всех неожиданно Дима. У него единственного был широкоплёночный фотоаппарат. Его особенностью было то, что плёнка для него продавалась в алюминиевых патрончиках объёмом примерно в 20 грамм. Вот один из таких патрончиков Дима и пожертвовал на общее дело.

     Разломили мы батон, а это оказалась обманка, внешне действительно как настоящий батон, даже пахнет хлебом, а внутри не привычный мякиш, а какая-то паутина паучья. Пришлось зажёвывать хрустящими тонкими корками, они были настоящими. Водка оказалась тоже вполне настоящей, без обмана.

     Пока мы выпивали и закусывали, вернулись руководители. И опять они сгрудились вокруг директора, а затем разбежались по автобусам. Наш пришёл и объявил:

     - Товарищи в связи с погодными условиями здесь даже саму тренировку бычков отменили. Нам предложили, что на те деньги, которые были перечислены хозяину арены, он устроит нам обед, совмещенный с народными плясками и песнями. Всё будет по-настоящему народное, поскольку здесь даже такого понятия как художественная самодеятельность не существует. Выйдут простые обычные крестьяне и будут петь и танцевать. Единственная просьба немного подождать. Приём нам окажут вон в том амбаре. Внешне он вроде небольшой и пока совершенно пустой. Скоро его заполнят ящиками с апельсинами, которые предназначены для отправки на экспорт, поэтому там чисто и нет никаких насекомых.

     Мы сидели и наблюдали, как со всех сторон в амбар тащили столы и скамейки, а также посуду. Примерно через полчаса нам предложили начать занимать места. Изнутри амбар оказался огромным. Вдоль стен стояли длинные, накрытые скатертями столы примерно на десять человек каждый. Сидеть пришлось на длинных скамейках, как на наших свадьбах или юбилеях, когда народа приходит значительно больше чем посадочных мест. Но, в общем, все уселись и тут началось. Со всех сторон несли и несли еду. Явно получилось, что за каждым столом ели разные блюда. Много было непривычных нам, но на поверку оказавшихся вкусными морепродуктов, нам объяснили, что именно так следует называть всех этих моллюсков и каракатиц с осьминогами. Но больше всего нас удивили сосуды, в которых было налито вино. Кто-то сказал, что они похожи на стеклянные заварочные чайники с длинным носиком, а по мне так типичные химические реторты с дополнительно вытянутым и слегка загнутым вниз носом. Нам продемонстрировали, как следует пить из такого сосуда. Надо его высоко поднять перед лицом чуть выше носа и струю вина направить прямо в рот, стараясь, чтобы оно при этом попадало прямо в горло. Все попробовали, но мало у кого получилось. В основном все пообливались и этим всё закончилось. Когда смех затих, встал наш Виктор и показал местным, ну и нам вместе с ними, класс. Картинно отставив в сторону локоть, Виктор в течение пары минут влил в себя без перерыва содержимое сосуда, не пролив при этом ни капли. Вино текло тонкой непрерывной струйкой ему прямо в глотку. Он даже глотательные движения не делал и сорвал заслуженные аплодисменты.

     Мы ели, а местные посерёдке, там, где было оставлено свободное место, водили хоровод. Анжела нам потом объяснила, что это и есть их знаменитая "Сардана". Нам по незнанию, наверное, показалось, что хоровод, как его не назови, хороводом всё равно останется. А кроме того они пели или задорные, или печальные песни. В ответ одна из наших дам, не знаю из какой группы, завела "Ой то не вечер, то не вечер". К ней тут же присоединились ещё две женщины, и они так задушевно спели эту песню, что многие местные, не понимая ни слова – прослезились. Тут же один далеко уже не молодой турист исполнил "Эх, дороги". Всё было так здорово, импровизированный концерт тянулся и тянулся. Испанцы нам свой номер, а мы им в ответ - наш. Разошлись так, что расставаться даже не хотелось, тем более что нам подливали и подливали, да закуску подносить не забывали. Возвращаться в Барселону нас буквально еле-еле уговорили, так нам понравилось среди этих не киношных, а совершенно обычных простых местных крестьян и ремесленников.  Уезжали мы, когда на улице было совершенно темно, я посмотрел на часы, садиться в автобусы мы стали в восемь вечера.  Многие за вечер знатно наприсасывались к носику реторт, потягивая из них вино, которое никак не кончалось, поскольку его тут же подливали и подливали. Нам неоднократно говорили, что молодое вино, очень коварное, но оно было таким вкусным. В результате к автобусам некоторых набравшихся пришлось чуть не волоком подтаскивать.

     Обратно ехали в полной темноте. В нашем автобусе все спали. Думается, что такая же картина была и в других. Три с лишним часа пролетели незаметно. За дорогу многие проспались и на корабль входили вполне уверенно, хотя были и такие, кто шёл, шатаясь из стороны в сторону. Мы вчетвером поднялись на верхнюю палубу и там я рассказал о предупреждении Ольги Николаевны. Реакция моих слушателей меня несколько удивила. Вадим пожал плечами и всё, Виктор махнул рукой, а Дима как всегда воспринял эту информацию с совершенно невозмутимым лицом, лишь желваки свидетельствовали, что она его задела.

     Вроде мы ничего не делали целый день, скатали туда-обратно несколько сотен километров, проведя в автобусах по шесть с лишним часов и всё, а устали все сильно. Желания отрываться в тот день уже никто не высказывал.
 
     Утро следующего дня выдалось препоганейшим. Сильный дождь, сопровождавшийся шквалистым ветром – не лучшее время для прогулок. Мы это поняли, как только начали выходить на трап. Японские складные зонтики, которыми были вооружены практически все женщины и даже большинство мужчин, спасали плохо. При сильных порывах ветра их в лучшем случае выворачивало наизнанку, а то и вырывало из рук и побегай за ними под проливным дождём. Все влезали в автобус мокрыми от и до. Первым делом народ сбрасывал с себя вымокшую верхнюю одежду и пытался пристроить её куда угодно, лишь бы она не лезла хозяевам под нос и не мешала обзору. Жаль нельзя было снять и повесить сушиться брюки, мокрые до колен. К тому времени, когда автобус заполнился, дышать в нём было трудно – запах сохнущей одежды с явно повышенной влажностью действовал на нервы всем. Антонио включил кондиционер. Стало немного получше и мы поехали. Ехали, как накануне – длинная колонна огромных автобусов извиваясь ползла вверх в сторону гор. Надежда, что там в тридцати километрах от Барселоны погода резко переменится, вполне естественно не оправдалась. В предгорьях было нисколько не лучше. Такой же дождь, с такими же сумасшедшими порывами ветра. Автобусы остановились, и мы начали следить, как кто-то из водителей вначале обежал всех, а затем помчался, разбрасывая в разные стороны фонтаны брызг, всё к тому же микроавтобусу с руководством круиза.
 
     Через несколько минут к нам сделал попытку подняться наш, назовём его лидер, чтобы не путать с руководителем – Надеждой. Стоя на верхней ступеньке, он решил закрыть автоматический зонт-трость. Но он автоматически только открывается, а, чтобы его закрыть, надо приложить небольшое усилие, а главное иметь две свободные руки. Но, как только он отцепился от поручня, ветер потащил зонт, как парус в сторону и наш лидер чуть не упал прямо в грязь. Удивительно, как он сумел удержаться на ногах. Наконец он влез в автобус и, не поздоровавшись с Анжелой, а наоборот откровенно повернувшись к ней спиной, принялся говорить:

     - Испанские водители отказываются подниматься в такой дождь в горы. Как нам объяснил их бригадир, дорога размякла настолько, что на ней можно забуксовать, а удержать такую тяжёлую машину на крутом склоне достаточно сложно. Возможна авария. Это, во-первых. Но имеется ещё и, во-вторых. Им по рации сообщили, что наверху пошёл снег.

     Он говорил медленно, чтобы все поняли в какую передрягу мы можем попасть, если будем настаивать на дальнейшем продолжении запланированной экскурсии, немного помолчал, наверное, чтобы все прониклись серьёзностью момента, а затем продолжил:

     - Мы связались с организаторами и они предложили два запасных варианта. Первый подниматься вверх пешком. Тут недалеко, каких-то три, ну может четыре километра.

     Пока он это всё выговаривал, очередной порыв ветра бросил в сторону автобуса столько небесной водички, что её шум напрочь заглушил последние слова нашего лидера, это вызвало громкий, я бы даже сказал издевательский, смех абсолютно всех собравшихся.

     Лидер воспользовался этим моментом, достал их кармана платок и тщательно вытер им лысеющую голову.

     - Шляпу не рискует надевать, ещё больше будет на Никиту походить. Тяжко ему скоро станет, - прошептал мне Дима.

     - Ничего, париком обзаведётся, или пересадит волосы, сейчас говорят, это научились делать, - ответил я.

     - Скорее научились обещаниями о пересадке прикрывать парики на голове у мужиков, - ещё раз шепнул мне Дима.

     К этому моменту лидер справился с мокрой головой:

     - Но имеется другое предложение. Они надеются, что оно нас точно устроит. Здесь неподалёку есть один любопытный, как нам сказали, пещерный завод. Мне кажется, что он просто подземный, а называя его пещерный они ему цену набивают. Завод этот производит, - он паузу подержал немного и продолжил, - шампанское он производит, по старинной технологии. Нам пообещали, если мы, конечно, согласимся на их предложение, показать нам всю технологическую цепочку, дать нам возможность продегустировать все виды шампанских вин, которые они производят, а в завершении всего презентовать всем по одной бутылке настоящего коллекционного шампанского изготовленного на этом заводе.

     Он с такой гордостью на нас посмотрел, что прям держись. Как будто это его непосредственная заслуга, хотя мы все прекрасно понимали, что всё это согласовывали специально обученные люди, а по бутылке шампанского нам достанется, лишь потому, что денег, заплаченных за экскурсию на Монсеррат с лихвой хватает не только на экскурсию, и дегустацию, а даже и на "по бутылке на брата".
 
     Завод действительно оказался пещерным, это не значило, разумеется, что он начал работать, когда в этих местах жили пещерные львы и прочие доисторические существа, а то, что построен он был в цепочке карстовых пещер, что позволило весь процесс вести в условиях строго фиксированной температуры окружающей среды – порядка 12-13°С.

     Единственно, что было очень неудобно, на завод невозможно было запустить всех одновременно, поэтому пришлось бросить жребий. Нам повезло и мы попали в первый заход. Пускали по три группы. Одна шла по заводу, другая начинала с дегустации, а третья вначале посещала музей. На всё про всё отводился час. Так, что оставшимся группам пришлось скучать в автобусах. Им крутили кино и пытались их всячески развлечь.

     Наше посещение завода началось с музейной экспозиции. Мы с удовольствием узнали всё про сорта винограда, пригодного для производства шампанских вин, про то во что разливали шампанское в те времена, когда обнаружили способ его производства и прочие тонкости этой сложной разновидности виноделия. Затем мы пошли по пещерам и искусственным штольням, которые пробили, чтобы соединить отдельные провалы в настоящую анфиладу подземных залов. Мы с любопытством крутили головами, вдыхали пьянящий воздух и ничего, разумеется, не видели, поскольку сами процессы проходили в больших металлических герметично закрытых ёмкостях. Экскурсия закончилась, и мы оказались в дегустационном зале. Вот где мы могли насладиться настоящим шампанским, но произошло нечто другое. Мы поняли, что дома мы пили вовсе не то шампанское, которое приводит в восторг истинных ценителей, прежде всего своим лёгким будоражащим покалыванием кончика языка. Как это ни странно, то что мы пили раньше нам нравилось значительно больше, того что нам наливали в зале дегустации этой испанской винодельни. Закончилось всё тем, что большинство из нас попросили выдать нам в качестве презента полусладкое или вообще сладкое шампанское.

     На выходе мы в буквальном смысле столкнулись с магаданками. Оказалось, что именно они начинали эту экскурсию с дегустационного зала. Три автобуса отправились назад в Барселону, а остальные остались ожидать своей очереди.

     Когда мы добрались до порта, оказалось, что погода в очередной раз решила сыграть с нами в увлекательную игру "Угадай, какой я буду через десять минут?" Было сухо и временами из-за облаков даже выглядывало солнце. Там, в порту мы, объединившись в привычную семёрку, четверо мужчин и трое женщин, распрощались с Анжелой, искренне пожелав ей разделаться со всеми мешающими нормальной жизни проблемами, и отправились на пару часов погулять по окрестностям "Врат мира".  Анжелу атаковали наши дамы и попросили помочь им чего-нибудь купить для себя любимых в каком-нибудь большом фирменном магазине. Надежда, которая большая, увязалась с ними, вот нас и оказалось семеро.

     Не сговариваясь, решили идти в правую сторону и, совершив небольшой полукруг, выйти на Рамблу и уже по бульвару вернуться в порт. Мы шли, подтрунивая друг над другом и делясь впечатлениями. Гид, обслуживавший магаданскую группу, девчонкам не понравился. Им оказался парень, как они сказали, очень гордый и напыщенный. Он только, что закончил какое-то престижное учебное заведение и в ожидании обещанного его родителям места, устроился гидом в то самое туристическое агентство, которое обслуживало "Армению". Но работа эта ему не нравилась, знал всё он далеко не так хорошо, как всем хотелось бы. В общем, их собственный переводчик, первый раз оказавшись в Барселоне, и то рассказал и показал им значительно больше и интересней, чем этот напыщенный индюк, как его обозвала Людмила.

     Впереди показалось маленькое кафе. Мы заглянули туда, в смутной надежде, что, если поскребём по сусекам, вдруг удастся набрать немного деньжат на пиво и мороженное. Дима попытался объясниться с барменами по-английски, но они его не поняли. Оказалось, что они кроме испанского и каталанского никакими языками не владели. Мало того, они никогда ничего не слышали о Советском Союзе, русских, Москве, Ленине, Пушкине. Представляете ничего, ни о чём связанном с нами. Потом оказалось, что они ничего не знали ни о Франции, ни о Германии, ни о каких-либо иных зарубежных странах. Зато они знали, что живут в прекрасной Каталонии, которая является частью Испании и их это вполне удовлетворяло.

     В этот момент в кафе зашла какая-то пара и заказала коктейль. Пока бармены его делали, Виктор убедил нас в том, что он их разыграет и в качестве презента мужчины выпьют по бокалу пива, а женщины съедят по мороженному. Уж, что он там объяснял этим ребятам, мы не поняли, а вот испанцы оказалось поняли, но совсем не так, как рассчитывал Виктор. В результате оказалось, что их мы угостили достаточно дорогим коктейлем, а себе купили пиво с мороженным. Хорошо у Людмилы в заначке ещё были какие-то деньги, а то не миновать бы нам знакомства с испанской полицией.

     После этого фиаско мы развернулись и отправились на корабль, где всё было знакомо и привычно.

     Сразу после ужина второй смены "Армения" направилась в сторону Балеарских островов. Утром мы уже должны быть на Майорке, самом крупном острове архипелага.

     Вечером в музсалоне мы открыли одну за другой две бутылки подаренного нам шампанского и выпили вначале за то, чтобы когда-нибудь ещё хоть раз оказаться в этом прекрасном городе, а затем, чтобы у Анжелы всё сложилось, так как она сама пожелает. Шампанское закончилось быстрее, чем нам этого хотелось. Вадим достал очередную пачку бон, взятую им в долг у кого-то из нашей группы. Мы только и успели, что приобрести на них пару бутылок водки, а дальше сидели тихо и спокойно, как примерные мальчики и девочки, поскольку в музсалон заявилась целая толпа наших лидеров и принялась там веселиться. Только, когда они ушли, мы себе немного позволили. К нам присоединилась Надежда, которая группенфюрер, и мы зависли там до самого конца, а затем, когда все из музсалона ушли, мы в нем остались и до глубокой ночи занимались там любовью.
 
     Продолжение следует