Ч. 220 Из Петербурга советовали не спешить

Ч.220 Из Петербурга советовали не спешить
Предыдущая страница   http://proza.ru/2021/09/05/973
 
В Амурской экспедиции казённого продовольствия оставалось только до 1 октября, сахара и чая до 1 августа, белой муки уже не было. Впору было стреляться.
 
Невельской приказал командиру корвета «Оливуца» лейтенанту Ивану Фёдоровичу Лихачёву оставить в экспедиции мичманов Разградского, Петрова и десять человек матросов, а самому с корветом следовать в Аян с предписанием Кашеварову немедленно отправить в Петровское муку, соль, различные припасы и товары.

Население Аяна, как считал Невельской, могут снабдить и из Якутска - когда, кто и как, его не волновало.
 
Но ни Кашеваров, ни Лихачёв капитану 1 ранга Невельскому не подчинялись, никаких  приказов он им отдавать не мог. Поведение Невельского в глазах этих офицеров было неумным и вызывающим, однако оба они понимали, в каком отчаянном положении находится экспедиция.
 
Своих людей Лихачёв оставлять без разрешения камчатского губернатора, которому он подчинялся, не стал, к тому же их было бы нечем кормить, но в Аян ушёл с почтой. 28 июня «Оливуца» вернулась из Аяна с незначительным количеством припасов и товаров.
 
Кашеваров писал, что он, нарушая все приказы, действуя на свой страх и риск, посылает всё продовольствие, какое может. Дело в том, что в Аян не пришло судно Российско-Американской компании, которое должно было доставить продовольствие и товары.
 
Не забудем, что именно по вине Невельского погибли два судна компании, и без того испытывавшей трудности с транспортом. Завойко тоже пошёл навстречу и направил в распоряжение начальника Амурской экспедиции мичманов Петрова и Разградского.
 
Геннадий Иванович Невельской относился к капитан-лейтенанту Александру Филипповичу Кашеварову высокомерно, помня о том, что тот был креолом, сыном крепостного, а он из столбовых дворян, помещиков.
 
Тем более интересно его признание в записках: «Суда Российско-Американской компании, плававшие между Ситхой и Аяном, по условию правительства с компанией не обязаны были заходить в Петровское.
 
Если в продолжение трёх лет и являлось иногда одно из этих судов на Петровском рейде, то это делалось единственно по милости и сердоболию начальника Аянского порта Кашеварова и то только в таких случаях, когда без прихода этого судна всем нам угрожала чуть не голодная смерть».
 
Невельской пошёл на крайнюю меру: он разделил провизию между членами экспедиции. Отныне каждый участник экспедиции сам распоряжался своими припасами. Теперь спасение каждого человека зависело от него самого.
 
Не знаю, считал ли Невельской, что таким образом снимает с себя ответственность за жизнь вверенных ему людей, или нет, но вряд ли это было лучшим решением.

На «Оливуце», следовавшей снова в Аян, Невельской послал участника экспедиции мичмана Чихачёва, чтобы тот рассказал о положении с продовольствием в экспедиции Кашеварову.
 
Написать самому нормальное тёплое письмо товарищу по службе было выше его сил. Не мог столбовой дворянин заставить себя о чём-то просить сына бывшего крепостного и алеутки. Из Аяна Чихачёву он предписал следовать в Иркутск с донесением и частным письмом к Муравьёву.
 
В конце сентября в Аян пришёл, наконец, корабль компании, но привёз очень мало продовольствия. Кашеваров отдал Невельскому всё, что мог. Он был обязан думать и о своих подчинённых, и о жителях  Аяна.
               
Между тем, от плохого питания, непосильной работы и болезней в экспедиции Невельского начали умирать люди. К 1 декабря умерли два человека.

К весне положение матросов стало ужасным. В середине апреля Невельской приказал приступить к строительству палубного ботика и 6-весельного баркаса. Чертежи он составил сам.
 
Эти суда он предполагал использовать для исследований края. Оставив мичмана Петрова начальником Николаевского поста, начальник экспедиции направил остальных измученных голодной зимовкой офицеров в командировки в пустынные дикие края, по рыхлому и влажному весеннему снегу, в котором им приходилось самим прокладывать дорогу собачьей упряжке с жалкой провизией и скудным кормом для собак.
 
Геннадий Иванович торопился, ему нужны были результаты, о которых можно было бы победно докладывать. Его призывали из Петербурга проявлять крайнюю неспешность и осторожность, а он не мог дождаться, когда растает снег.
 
Меньше всего начальника экспедиции заботили жизни и здоровье подчинённых офицеров. В исторической литературе их обычно именуют «сподвижники Невельского». Но для него они были просто исполнителями, подчинёнными, но не сподвижниками.
 
А вот его жена, Екатерина Ивановна Невельская, была для них действительно сподвижницей, потому что переживала за жизни и здоровье подчинённых мужа, стремилась скрасить им жизнь в глуши, как могла, оберегала их от болезней и тоски.
 
Несколько забегая вперёд, стоит сказать, что  Завойко и Невельской на первых порах действовали согласованно, проявляя инициативу при выполнении приказов Муравьёва.

Зато потом, когда на их погонах появились чёрные адмиральские орлы, а имена стали известны не только в России, но и за рубежом, эти два выдающихся человека превратились в лютых врагов.
 
Бремя славы очень коварно – каждый из них стремился приписать все заслуги себе, что вылилось потом в необычно резкую для того времени полемику на страницах «Морского Сборника». К чести Николая Николаевича Муравьёва, он не вмешался в тот бессмысленный спор и повёл себя очень достойно.
 
И тем, кто осваивал новые огромные пространства Российской империи, и тем, кто следил за их действиями из Петербурга, стало совершенно ясно, что необходимо любой ценой установить торговые морские связи с Китаем и Японией.
 
Слишком дорого обходилась доставка всего необходимого поселенцам из глубины России. С Китаем вопрос стоял проще, торговля уже давно велась через Кяхту, а с Японией наладить отношения не получалось, хотя попыток было  немало.
 
Справедливости ради следует сказать, что виновны в том оказались посол Резанов и два русских морских офицера.
 
Их фамилии навсегда остались в японской истории, но совсем не в виде романтической любви зрелого вельможи и юной испанской девушки, а в виде погромов, убийств и мародёрства по отношению к японцам, учинённых командирами судов лейтенантом Хвостовым и мичманом Давыдовым по указанию Резанова.
 
В отместку японцы захватили в плен капитан-лейтенанта Василия Михайловича Головнина, командира шлюпа «Диана», и несколько человек из его команды.

Освободить их удалось только через три года Петру Ивановичу Рикорду, другу Головнина, который плавал с ним в качестве старшего офицера шлюпа.
 
Продолжение http://proza.ru/2021/09/07/1259