Послесловие Напутствие 3

          - Ивасик, стой.
          Солнце плавило зенит как стократный паразит, припекая степь лучом, жизни страшным став бичом, заставляя даль плясать, воздух знойный сотрясать, до того его нагрев, что трещал он нараспев, убивая всё вокруг, что несло телесный круг, шкуры тенью лишь спасая, и тревог иных не зная, как светила спесь прождать, да по новой задышать, тем что марево рождая, и клыков сильней кусая, призывало укрываться, чтоб в плену не оказаться, рвущих мир собой лучей, в доль безоблачных печей. Стон сорвался с детских губ, впереди вздымался дуб корни в землю утопив кроной небо заслонив, рисовался пред травой необъятный, вековой, под собой раскинув тень, развращая в мышцах лень шелестел вверху листвой, зародив прохладу той. И он смог нагнать собою, что с поспешностью слепою, мальчик жажде поддаваясь и к прохладе устремляясь, зной палящий, чтоб унять, тени дар решил принять, в коей ветку колыхнуло, тем, что птица упорхнула, звук проехался осой в кроне свитый выдав рой, жёлудь плод свой раскидав, проявлял чужбине нрав, да темневшее дупло, чьё-то тельце обжило. Жизни всяк был здесь доволен, всяк принять её был волен, жизнь давала всем приют, солнца слуги кого бьют, и маня к себе гостей, не расслышав их вестей, разложить в них дух желая, чтоб общину расширяя, гость стремился тут осесть, в тень звала скорее сесть, и чей замысел не зная, боль в ногах превозмогая, мальчик друга разгрузил, да сознанье отпустил.
          Мальчик взгляд поднял наверх смех услышал он поверх, и лишь радость ощущая, что неспешно проникая, разливала песнь в сердца, опознал своим отца, коий нёсся в вышине, всё сомкнув собой во сне, излучая силуэт, коий нёс лучей букет – завлекающий ответом прикрываясь ярким светом, – дав понять, что всё в серьёз, отдаваясь силе грёз. Мальчик ждал и наблюдал, лик отца, свет проявлял, образ отчий проясняясь, силой красок наполняясь, нагнетая сердца стук, устремляясь в нежность рук, завлекал глаза собой, окрыляя те красой, жизни силу в них рождая, искрой огненной мерцая, распалял той блеск в разы, вплоть до радужной слезы, унимая свету, свет, и явив собой ответ, коий полностью раскрывшись, да на суд очам родившись, лику очерк ясный дал, пред мальчонкой дивом встал, взору выдав наконец, разглядеть каков отец. Мальчик взгляд не мог отнять, изучая благодать, с коей силу источая, радость, ласку излучая, опускался в низ отец, чтоб пред сыном образец, счастья полного предстал, мальчик коего не знал, в тяжком бремени отца, ставшем мукой для борца, подрывающей собой, жизнь, душившую судьбой. Опустившись наконец, пред мальчонкой был отец, породивший божий звон, отогнав тем самым вон, смелость, сын, с которой был, извергая сердцем пыл, пред возникшим взору дивом, в предвкушении игривом, дабы мальчишка стушевался, коий этому поддался, взгляд потупив скромно свой, чувств приняв поток с игрой.
          Мальчик взор свой опустив, страх сомнений затаив, ощутил, как на плечо, обжигая горячо, положил отец ладонь, разливая с ней огонь, и пред сыном подле сел, высоту равняя тел, чтоб в лицо направить взгляд, отгоняя страх и яд, дабы поднял дорогой, взгляд мальчонка тоже свой. На плече рука сжимаясь, вместе с взором проникаясь, волю мальчику дала, и сомненья отвела, кои страх внутри уняв, отступились вновь подняв, взгляд, наполненный тоской, пред личиной дорогой, небеса что прояснили, в сердце влагою налили, наслаждаясь той искрой, что сомкнулась пред судьбой, голос отчий подарив, миг судьбы в устах раскрыв, был чему лишь сон виной, голос свой неся родной:
          - Я тебя, мой сын, люблю, прошлым лишь себя гублю, но скажу тебе я вновь, между нами, сын, любовь. Чтобы впредь тебя не ждало, твоё сердце свет познало, набралось оно всего, чтоб узнал твой мир его. Не спеши корить упрёки и немые к тебе строки, принимай с теплом пороки, что терзали злые роки, и ищи одно лишь то, смысл что тебе дало. Помни сын, ты не один, над собой ты господин и познай мой сын слова, что сказал на ухо я.
          Тень древа в сторону ушла, светила длань лицо ожгла, мальчонка веки разомкнул, и обессиленно вдохнул, сознав, что луч лицо морил, а образ лишь во сне кружил, и сон с трудом тот отогнав да тяжко вымученный встав, жалел в сей путь, что взял с собой, запас столь маленький с водой, что тот окончился тогда, сошла с небес, когда звезда, и коий вынужден стал светом, что лютым поднят был рассветом, собою жажду утолять, за горло, что решила взять. Измученный без той воды, приняв ошибки сей плоды, рукою сухость утерев, в губах горела, что зверев, сглотнул став липкою слюну, давя силь жажды злой волну, поклажей друга нагрузил, и обречённо проронил:
          - Пойдём, Ивасик.