Роман Золото. Глава 49

В конце 1942 года часть, в которой воевал Иван Тумаков, была срочно переброшена в Сталинград, где шли жестокие уличные бои. Иван со своими однополчанами продолжал снайперскую работу. Так прямо и говорили: «Ну, я пошел на работу». Сейчас за каждым снайпером был закреплен боец с автоматом или легким пулеметом, который прикрывал с тыла снайпера.
Иван «облюбовал» многоэтажный дом и чердак на нем. В стене снарядом была
проделана дыра, через которую хорошо просматривалось всё пространство перед домом, а также трехэтажный жилой дом, стоящий напротив, удерживаемый фашистами.
Ивану часто в прицел «попадали» немецкие головы, и тут же нажимался курок уже опытной снайперской рукой. Всплеск рук противника подтверждал о смерти фашиста, и Иван делал очередную черточку на прикладе своей винтовки. Приклад был испещрен этими черточками. Его тыловая охрана с автоматом располагалась у входа. Так и охотились за противником. 

                ***

Ура! Сталинград освобожден! Армия Паульса сдалась в плен. Иван Тумаков пишет домой, как окажется потом, последнее письмо, где сообщает о награждении медалью «За оборону Сталинграда». Но война продолжалась, хотя конец её ждали миллионы военных и гражданских. Гитлеровцы были отброшены от Сталинграда на триста километров, но они сумели закрепиться и создать оборонительную линию, используя деревни и малые города.
Снайперам опять была работа. Тумаков со своей охраной тыла заняли вроде бы удобную позицию в старом, наверное, давно брошенном элеваторе, в котором кроме вершка пыли и летучих мышей давно никого не было. 
Иван распорядился, указав молодому бойцу, где надо занять позицию. Тот кивком головы согласился и полез на верхнюю широкую балку, осыпая сгусток мучной пыли вниз. Иван погрозил кулаком, дескать, тише ты. Молодой боец, конечно, мог и не знать, что за снайперами тоже идет охота.
Иван поудобнее улегся у проёма. Хотя осень сорок третьего и выдалась теплой, но деревенская мудрость подсказала - одеться теплей. И Тумаков надел полушубок, на него маскхалат, а когда натягивал валенки с галошами, однополчане подшучивали:
- Что, Тумаков, к новому году готовишься в роли деда Мороза?
- Ладно, ребята, вечером вернемся, и расскажете, как вам было хорошо в шинельках и сапогах, - не обижаясь ответил Тумаков.

                ***

                Иван уже больше часа в окуляр прицела выискивал очередную жертву. Наконец, замечает, что по окопу идет высокий человек. Его форменная фуражка чуть высовывается над бруствером окопа.  Иван взял «на прицел». «Пора, - подумал он. - Нет пусть чуть поднимется». И вправду, фуражка поднялась повыше, видно человек или перешагивал через какое-то препятствие, или встал на него.  «Огонь!» - шепотом скомандовал себе Иван. Выстрел был метким. Иван из кармана маскхалата вытащил химический карандаш, помусляков его, нанес очередную жирную черту на приклад.
И тут что началось! По элеватору ударило всё, что стреляет. Одна из мин как-то попала в проём и взорвалась почти рядом с Иваном. Острая жгучая боль пронзила его тело, и больше он не помнил ничего.
Только, когда пришел в себя, был уже переодет, и вся грудь забинтована тугой повязкой. А у кровати на табуретке сидела миловидная девушка. Иван через пелену в глазах всё ж таки разглядел её и тихо, на сколько хватало сил, произнес:
- Я где?
- Ты, милый, в госпитале, в реанимации. Хорошо, что очнулся. Пойду доложу главному врачу, а ты поспи, поспи. Тебе очень сон полезен. На ужин разбужу и покормлю.
Высказав всё это красавица-медсестра упорхнула докладывать, что тяжелый больной пришел в себя.

                ***

                Вечером медсестра Верочка, так её звали, из ложечки, как маленького, кормила Ивана вкуснющими щами. Иван ел осторожно, ему казалось, что в груди его зашит кирпич, который мешал глотать пищу и затруднял дыхание. Ну как ни странно, объяснила Верочка, после такого ранения в грудь достали осколок с большой палец, и что Иван – счастливчик – ни один из жизненно-важных органов не задет этим с острыми краями осколком мины. Главврач, делавший операцию, тоже был удивлен жизнестойкости бойца. А ещё Ивану рассказали, что молоденький солдат из его охраны тащил Ивана на себе в госпиталь, а это от передовой километров шесть. И догадался же молодой солдат: из личной аптечки распустил и скатал бинт в пучок, засунув по гимнастерку, и туго перебинтовал уже своим пакетом. Так что Иван от потери крови не окочурился. «Да, вроде, вправду мне повезло. А что это так немцы озверели, покрыв меня такому обстрелу?» И Иван вспомнил, что фуражка на офицере была особенной - такие носят чины высшего ранга. «Значит я завалил их «шишку» - и ушел в сон.


                ***

Шла уже вторая неделя. Ивана перевели в общую палату на двенадцать коек. Лазарет представлял собой палаточный городок: операционная палата, реанимация, которую Иван «прошел» успешно, и сейчас он в общей палате и уже может присесть на край кровати. Вставать пока не разрешали, но сказали, что через два-три дня можно.
После ужина все улеглись, и начались солдатские байки. Свет выключили, а посередине палатки постоянно горела железная печка, сделанная из трубы, выбрасывая сноп искр, когда закладывали очередную порцию дров. В палатке было не жарко и не холодно, благо на улице прекратились морозы и стояла оттепель. А ещё всем рекомендовали поверх двух верблюжьих одеял укрываться своей одеждой. Ивану было хорошо под своим белым полушубком.
Все уже успокоились, но Тумакову стало что-то тревожно на душе.  И приснился Ивану сон. Как будто пришел к нему прямо в палату маленький человечек в синем колпаке, в плаще, накинутом на плечи и завязанным золотыми тесемками. Маленький человечек двумя руками берет правую руку Ивана и спрашивает:
- Ну, как, старатель, придешь на своё таежное место?
А Иван во сне переспросил:
- А ты кто такой и почему спрашиваешь?
- Я, Иван, тот, через кого ты узнал о тайне нахождения золота. Ты владеешь этой тайной и являешься нашим интересом.
- А ты как попал сюда, ведь идет война?
- Вы – люди не знаете и не хотите понимать, что вся земля пронизана пещерными ходами. Хорошо зная пещерные законы, можно попасть хоть в какую часть земли. Это, Иван, я только тебе рассказываю. Ну, я пошел, а то наши жители подают мне сигнал, чтобы я возвращался. Прощай, Иван! Если придешь к своей «дудке» разожги хороший костер из смолья, мы поймем, что это - ты. Мы примем решение посвятить тебя ещё в один секрет по золоту, – произнеся  это, маленький человек отпустил Иванову руку.
Рука ударилась о табуретку, на которой стояла микстура – всё полетело на пол. Санитар подошел и спросил:
- Что, сон нехороший приснился?
- Да нет, ещё какой хороший, - поворачиваясь на правый бок, проговорил Иван.
Санитар собрал упавшие таблетки, положил на табуретку и сказал:
- Спи, солдат, сон дает силу, - и ушел на свое место к камельку.

                ***

Сон не шел к Ивану, передумал о своей жизни всё. И самое главное, из головы не выходило, что сказала Анна: «Ты, Иван, нужен нам живой - мне, детям. Так что вертайся побыстрей с войны. А я поперек твоих желаний не пойду. Занимайся, чем твоя душа хочет». Вспомнив это, Иван как хороший бальзам принял. На душе стало так хорошо, ведь его любимое занятие - добыча золота -  не будет запретным.

                ***

Вдруг дверь в палату открылась, и два санитара внесли носилки с раненным бойцом. Санитар, который дежурил в палате – в его обязанности входило смотреть за раненными, топить печку, приносить в военных термосах пищу и с медсестрой раздавать её. И видя, что носилки уже поставили на деревянный пол, а дверь ещё не прикрыли. Санитар строгим голосом произнес:
- Ну что вы нас простужаете! – сам поспешил к двери, закрывая её, - Кого принесли? - спросил санитар.
- Солдатик – совсем молоденький, обезболивающим накололи – он и спит. Сейчас положим на койку, а часа через два заберем на операцию.
Всё это происходило в полной темноте, не считая отблесков от пламени печки.
- Вы, ребята, не шевелите его, - посоветовал санитар. - Раз через два часа на операцию, то пусть лежит на носилках. Я его укрою потеплей своей шинелькой.
- Добро. Ну, мы пошли.
- Идите, мужики, видно работы у вас сегодня достаточно.
- Да уж, выше крыши, - отшучивались, выходя на улицу, санитары.


Иван, прислушиваясь к разговору, думал: «Вот сказали «молоденький», и мои сыновья молоденькие где-то воюют. А ещё воюют три зятя».
Подсвечивая себе фонариком, вошла медсестра и тут же обратилась к санитару:
-  Что же вы, дядя Сергей, раненного на полу оставили? Надо бы на койку положить.
- Я, милая, так распорядился, чтобы его не тревожить лишний раз. Ребята сказали, что через пару часов и до него очередь на операцию дойдет.
- Дойдет, дойдет, - повторяя, девушка фонариком осветила раненного, посмотрела зрачки, раскрыв умело пальцами веки, - Дожил бы до операции парень. По-моему, он в болевом шоке. Пойду доложу дежурному врачу, - и вышла, аккуратно закрыв за собою дверь, обитую толстым войлоком для сохранения тепла.
Иван привстал и сел на край кровати, опустив ноги на холодный пол, почему-то не почувствовав холода, а по телу пошел волнительный жар. Иван обратился к санитару:
- Слышь, браток, посмотри на бирке, как звать-то бойца.
- А что тебе? Какая разница, как его звать.

Санитар как раз в это время закуривал самокрутку, которую все почему-то называют «козья ножка». Раскурил от уголька из печки и выпустил дым. Иван почувствовал, что уж больно крепок табак у санитара. И ещё раз попросил:
- Ты, браток, не обижайся, а просьбу мою выполни. Назови-ка мне раненного.
Санитар нехотя поднялся, включил немецкий фонарик, который видно выменял на что-то у пехоты, подставил к бирке включенный фонарик и прочитал:
- Тумаков Михаил…
и год рождения. 

Иван тут же потерял сознание, завалившись на кровать спиной. Пришел в себя от нашатыря, который поднесла медсестра к носу и терла эти же тампоном виски Ивану.
- Что же вы, товарищ раненный, так слабы.
Иван сквозь слезы и смог только и произнести:
- Да это же мой сын! Вы хоть понимаете?
- Не расстраивайтесь так, милый, - продолжала успокаивать медсестра, - он –жив, только ранен. Вы ещё свадьбу ему сыграете. Ложитесь поудобнее, я сейчас принесу снотворное – и вам станет полегче.
Ивану   и впрямь от сказанных слов сестрицы стало полегче, и он подумал: «И вправду, что это со мной. Михаил жив – это самое главное».


В палатку вошел военврач, взяв у сестры фонарик, начал осматривать раненного.
- Да, серьезное здесь дело. Правую – придется ампутировать. И смотри-ка, живого места на нем нет. А левую - попробуем сохранить.
- Не надо! – Иван выкрикнул да так громко, что раненные заворочались на своих лежанках.
- Что не надо? – переспросил военврач и фонариком начал искать лицо выкрикнувшего это.
- Сын его, - тихо произнесла сестра.
Доктор убрал фонарик и обращаясь в темноту, произнес:
- Сделаю, всё что могу. Через час в операционную, - и ушел.
За ним вышла и медсестра.
- Ну ты, брат, даешь! – как бы в укор Ивану произнес санитар, - Разве можно так кричать перед полковником медслужбы. – Да он, знаешь, целые сутки не отходит от операционного стола. Я сам видел: и кормят его стоя, и поят. А он как заведенный. Во какой человек! А ты кричишь. Терпи, брат, - продолжал он, как бы успокаивать Ивана.


            Иван сел на край кровати и попытался встать на ноги, но тут же почувствовал, что пол уходит из-под ног. Снова оказался в прежнем сидячем положении. Санитар посмотрел в его сторону, проговорил:
- Ты, браток, не дергайся – хуже себе сделаешь. Я понимаю, что посмотреть сына хочешь. Но чем ты ему поможешь? Вот это факт. Так лучше лежи. Вот через час сделают операцию ему, и снова сюда принесут, тогда и пообщаетесь.
Иван понял, что самому ему не встать, да и санитар не даст вольности и начал как бы через голову в слюденное окошко рассматривать небо. Хорошо, что его койка стояла у окна. Увидел ясные звезды и уже просветление наступающего рассвета. Спросил санитара:
- Какой час?
- Уже шестой, - ответил тот, глядя на небо в своё окошечко.
И в это время, сначала тихо, затем всё сильнее и сильнее раздался гул самолетов.
- Что-то не объявляют воздушную, - пристав со своего сиденья, высказался санитар.
И в это время заработал зенитный пулемет. Санитар крикнул:
- Мужики, воздух! Кто может, сам выбегайте и расредотачивайтесь. Кто не может, сейчас придут санитары.
И только было произнесено последнее слово дежурным санитаром, раздался характерный звук летящих бомб. Иван успел подумать, чтобы быстрей вынесли Михаила.


Раздались оглушительные взрывы, сброшенных фашистскими «стервятниками» целого арсенала бомб, которые в один миг вспучили землю, смешав её со снегом. Тысячи осколков с противным визгом разлетелись по территории госпиталя, ища себе жертву. Всё, что могло гореть, вспыхнуло враз и черными клубами дыма вырвалось в звездное светлеющее небо. Искореженный зенитный пулемет, лежал на черной от уже оседавшей копоти земле.
А два пулеметчика в неглубоком окопе, закрыв голову руками, как бы спасаясь, хотя оба были в касках, дожидались, когда затихнет гул вражеских самолетов. Встав из окопа, оглядели местность. Не было больше санитарного палаточного городка. Всё было в дыму и пламени. Один из пулеметчиков, погрозив грязным кулаком, прокричал:
- Сволочи! Фашисты проклятые! Здесь же раненные! Ну, гады, подождите, отольются вам наши слезы, – и оба отправились искать кого-нибудь живыми.