Сказания о граде Тутомове, порядках и жителях его

                == Несколько слов от автора ==

Когда должностное лицо ловят на взятке, то мне всегда хочется уточнить: "Он выступал от себя лично, или в качестве уполномоченного представителя своей организации???"
С Салтыковым- Щедриным не могу согласиться в одном – слишком названия и фамилии натуралистичны. Нельзя же город прямо сразу называть Глуповым, надо как-то более мягко подводить, а только потом уже радостно: "Ну-ка открой глаза! Видишь?"
Конечно, классик писал в эпоху в которую 99,99% населения подписывалось крестиками, а остальные ноль целых, ноль десятых изъяснялись если не на латыни, то по французски, и ему хотелось как-то дотянуться до обоих этих слоёв общества, составляющих народ родного государство. Мне тоже хочется дотянуться до общественности.

Бытует мистика, что умирая ведьма должна кому-то передать свою силу, а иначе ей покинуть этот мир сложновато. Я же хочу оставить на этом свете другое - всё так сказать "смешное", навалившееся в "эпоху перемен", в которую меня из одного места  вкинуло  вихрем рождения, стремительно увлекающим всеми тягами катится теперь обратно к тому же самому месту.
Наш город будет называться не Глупов, пусть он будет Тутомов, и стоять в степи на берегу некогда могучей реки, которую и нынче перейти тяжело – трясина мерзкая и рыбы-мутантные – фу на них...
И будет в нём под палящим солнцем пылюкой обдуваемом тепло и уютно. А зимой уклончик к речке серебрится - блестит горожанскими пятыми точками отполированный. Это будет как в театре говорят – "задник" наших историй.
На авансцене же -  главное богатство! Нет, это не люди, какое они нафик богатство, половина – точный балласт. Богатство Тутомова это порядки его, нажитые непосильным трудом  е-литы местной.

С чего начать бытописание? Пойдём по пирамиде Маслоу, потянем нижний кирпичик, а какой же ещё! Пища да напитки - без них сразу загнёшься, а с ними такую тушу можно наесть - не перепашешь!
Как известно, древние люди ещё до того как придумали/осознали, что Бог един, одухотворяли вокруг все предметы. Растёт дерево над входом в любимую пещеру – в нём свой Дух обитает, поклонись, поздоровайся, дружи с ним. В самой пещере - отдельные "хозяева". Анимизм, называется. Потом пришёл монотеизм, по нашему будет – диктатура и всю эту местечковую систему раскулачил.
Но в нашем Тутомове анемизм с монотеизмом борется. позиции свои сдавать отказывается, силы свои по возможности укрепляет. Теперь даже у каждой городской конторы - свой особый Дух службы есть- налоговый, паспортный, полицейский, воднадзорный... Тоже и в специальных местах - на рынке, на кладбище...
Разве в моём рассказе есть фантазия? Истинную правду глаголю.
И первая история будет та, что ближе к желудку - ПродПотребКонтрольная. Хоть названия в нашем мире меняются чаще, чем перчатки, которые в связи с глобальным потеплением вообще утрачивают актуальность, если вы не грабитель. Хоть нет- карантин же. Простите, расслабилась, забыла в коем веке живу.

== Сказ о граде степном - Тутомове  ==

В далёкой и прекрасной степи на самом стоке Утопии стоял  прекрасный град Тутомов, и жили в нём добрые и умные тутмовцы – очень правдолюбивый и справедливый народ.
И чтобы эту правду никто своей кривдой не нарушил, то в Тутомове кругом стояли специальные службы защиты правды оной во всех её проявлениях.  К слову сказать, такие службы в государстве Утопии имелись в каждом её граде прекрасном, и по соседству – в Имбильциве, а особо много – в самой Белокаменной Столице Глобуса.
А сказ сегодня пойдёт о ПродПотребЗащите чести и достоинства Правды. Располагалась она в сером трёхэтажном здании, дорога к которому пролегала под арку серого пятиэтажного жилого дома, недалеко от Храма Взращивания Искусств тутомовских, носившего имя великого поэта здешних улиц – Мусорского.

Да, в Тутомове, в отличие от Белокаменной Столицы Глобуса предпочитали красить здания в серый, дабы блеском излишним не смущать души склонных к криминалу ОПГ других регионов на посещение оного. Чтобы не слетались в Тутомов злыдни  чужие было всё вокруг по тутомовски скромно, глаз положить некуда. Даже поговорка местная  бытовала: "От дурного глаза - серые показы", что значило "не привлекай внимания – не буди негативную энергию потустороннего происхождения".
Да, так мы и перешли к потустороннему. Тутомов был очень древним городом. Разросся он за счёт прекрасного расположения – в голой степи простор неслыханный, можно строиться до Тихого океана. Древние предки-то, родоначальники проживали на склоне небольшой горы по над рекой, а на другом её берегу – поля,  разливами орошаемые, а уж за полями – погосты кладбищенские.
Ну а как разросся Тутомов, то на месте полей древних, вдоль всего берега  поближе к воде стали заводы грязнокоптящие. А уж самому городу куда деваться? Так на погосте и расположился. Поэтому и приходилось людям добрым помнить о тук-тук из другого мира. И являлись людям злыдни потревоженные, особенно после больших праздников. Если праздник домашний, то – в семью, а если всем городом дату отмечали, то прямо по домам и шли с погромами до трёх ночи, а потом, конечно, затихали постепенно, особенно после сирен полицейских. К рассвету только урны перевёрнутые, да мусор летающий напоминали о нечисти.

Чтобы лихо не будить, то почти сто лет, а конкретно лет семьдесят про духов потусторонних упоминать запрещалось, ни в кино чтобы "Восставших из ада" не показывать, ни в церкви свечку поставить, запрет был полный. Народ про них и вовсе бы забыл, если бы не зелья различные на адской воде настаиваемые. Пили их, да тихо лихо поминали.

Но к моменту нашей истории запреты послабли, и нечисть стали  поминать всуе. Кто "каналья" скажет, кто "вурдалаки", а кто и "вампиры ненажорливые" в сердцах воскликнет. Вот на зов имён своих из щелей-то нечисть и попёрла. И чтобы от неё городу борониться, то Службы Защитные по городу и заветвились.
А уж чтоб совсем нечисть запутать, то стали эти Службы названия себе менять, съезжаться, разделяться. И за тем на утративших ориентир пространственный злыдней атаки внезапные осуществлять, низвергать их в бездны различные: сутяжные, штрафные, безденежные... Это страшные такие бездны, от которых нечисть быстро сама загибается при первой же болезни. А Службы оные в тот момент уже далече, свои ауры чужой смертью не поганят, другие битвы праведные ведут, то поправку "а" к пятому подпункту какой-то статьи Налогового кодекса проверяют, то в старинном храме ширину дверей на случай пожара предлагают расширить под угрозой закрытия. 
Чтобы Службы стойко могли свой долг исполнять, дабы при контактах с нечистой силой диффузии не случилось, то и тут не всё просто. Человекам в том бою одним не справиться, обязательно нужно Дух покровительственный иметь, это издревле пришло – от пращуров, то есть изменить нельзя, деды так воевали.
Растёт на лужайке старинное дерево? Знать есть тут и Дух дерева на лужайке. Растёт дерево над входом в пещеру спасительную – знать и там свой Дух. Это потом принесла нелёгкая монотеизм клятый, обернувшийся диктатурой, но тутомовцы тайно его никогда не признали, в колхозы сатанинские не веровали, каждый своим подвалом жил. Любого туташнего домового спросите, ответит: "Анемизм наш великую битву выстоял, и дальше развивается". Хоть куда ещё? А вот куда - у каждой Службы Защиты Правды – свой Дух обосновался, не Кабинетный и не Домовой, а Служебный.

 == Сказ Продуктовый, о Духе Докотре Горячевой ==

Заглянем мы в ПродПотребКонтроль, как только он раньше ни назывался...
Каков Дух его нам видится? Заботливый охранитель своего от чужих, в нём и материнство, и  сила необъятная. Так и рисуется Дух этот высоченной толстенной матерью – воительницей охранительствующей с оттакенными тушу наевшими зубищами, совершенно владеющая всеми боевыми формами – наглостью исступлённой, напором несокрушимым, криком отражательным, матами заверченными, хамством осквернительным, сплетнями гряземарательными...  Ничего не упустили? Да, именно таков был бы идеальный Дух ПродПотребЗащитный Тутомова. Шибко бы заботилась Матерь такая о горячем и горячительном питании для населения, хоть и сама бы приносимое ей в жертвенных чанах поглощала в  объёмах немереных.
И стали тутомовцы в надеждах великих Духа этого вызывать к себе, уговаривая, чтоб пришёл он к ним править по справедливости прямо материально грань перешагнув. Долго они его упрашивали, и смилостивился Дух этот, изыскал в себе силы, помогли и други потусторонние: "Иди, послужи! Может и мы за тобой последуем, хоть там запах тяжкий и воздух вязкий".
Вот сверкнула молния в день памятный, пролился ливень с градом, распахнулось смерчем окно, да влетел Дух в  кабинет начальственный, уселся в Кресло Волшебной Силы кожаное, корнями могучими проросшее в паркет. И стала Матерь эта править, а имя ей нарекли – Докотра Горячева.
Вихрем забегали сотрудники и сотрудницы, заработала система контроля, влилась в него сила великая, ибо видела Дакотра своих подчинённых насквозь, и боялись они свою воительную начальницу, как принёсшую её грозу, а то и ещё сильней.
Страшно стало и фальсификатарам, убоялись все держатели контрафактного, палённого, фейкового и прочего нечистью по гаражам разлитого, неавторизованного.  Тяжкие настали для них времена, спрятали они срамные товары свои куда подальше, затаились на неделю, другую, третью... Вдруг улетит Докотра? Ан – нет, не улетала она, а всё больше множилась туша её начальственная, зубами огромными щёденно наедаемая.
Но жить-то бедолгам- чертям как-то надо, на брендах-то сильно не поднимешься – дорого населеньицу исхудавшему после семи-то нетучных лет. Нет очередей за вискарём правильным, коньяками в дубе настояными, да вином игристым. Только к Году Новому тянут они с полок товары эти ценные, да при том кряхтят громко, на цены озираючись.
Как его этот Год Новый ежемесячным-то  сделать? Нет придумки такой? Не получалось. Вот пятницы еженедельные – прижились для пали дрыньканья, а Великое Чистое Побухание – только пожалуйте на Новый, да Старый Новый, а ждать эту святую двуседьмицу далече долгого. Но кушать-то чертям каждый день хочется, а летом чертиха с выводком к зомби на острова чемоданятся, и тёщу к вурдалакам с гостинцами отправить надо бы – отдохнуть от глаза её пристального.
И стали проклятые супостаты думать: "Как Докотру - ПродПотребЗащитницу извести?", чтобы как-то приболела она что ли и не так уже "пасла" за нехитрыми шашнями их. Удумали злыдни коллективный заговор учинить – корни кресла волшебного исподволь подтачивать, пока не расшатается, или перекормить Докотру подаяниями, чтобы пол под креслом непомерно отяжелевшим обрушился...  Тут бы Докотра Горячева о землю ударилась и улетучилась в свой мир анимистический обратно, дематериализовалась бы с ветром попутным из окна распахнутого. Мечты, мечты. Ничто Докотру не брало, а время шло. Уже которое лето миновало почти, и триста килограмм живого веса у Духа этого ныне телесного наедено, а всё пол под нею не рушится.
Но прознали путём наблюдения многолетнего творцы фальсификата позорные, что есть пята Ахиллесова и у Докотры Праведной - наступает уязвимость у неё великая в последний летний день.  Дождались они – пасынки бездуховности этого дня особенного - годовщины проникновения  Докотры из мира тонкого в град Тутомов. Должно было ей каждый год в день оный вставать с кресла волшебного и шествовать кругом большим по точкам отдохновения окрестным, освящая места энти своим священным присутствием. Тяжко было ей из году к году это служение, прослаблялась в ней сила дубовая, но таков был долг её пред Духами и тутомовцами.
И вот в годе энтом доки свершала Докотра обход свой ритуальный, то подложили злыдни лютые ей на кресло покрывало особое – зеленью нездешней напитанное.  Села она воротясь, обессиленная походом тяжким, на кресло своё проросшее, но от тепла телес её необъятных воспламенилась накидка эта зело ужасная, и сгорела факелом вся сила её духовская, стала она женщиной простой, грузной да старой.
Тут злыдни её и уволокли в свой подвал ужасный, а товары поганые повытаскали тутомовцам продавать. Так зло на этот раз победило Службу ПродПотребЗащитную. А что дальше было про то сказ отдельный будет.


******
== Сказ о Докотре. Показания поклёпные ==

Пока злыдни Докотру обессиленную  в мёрзлый подвал тащили надрываючись, набежали и черви продажные, возводить напраслину лютую. Городили безнаказано, что и повторить в срам бросит. Показание одно особо ругательное и явно надуманное, ибо не может вправду такое быть, дано было уже зело ранее.И вот что устами постыдными наговорено:

Есть же люди видные, общение с которыми навсегда остаётся в сознании, даже если вместе и детей не крестили, ибо они яркие. Впервые где мы с Докотрой столкнулись на проверке будучи, абсолютно не запомнила я момента оного. А напоминала про то мне сама Докотра Чиновная, знать запомнила она с раза первого,  как "сливки" снимаючи с работы праведной, сидели мы, да выпивали ужо и ранее за счёт стороны объедаемой.  И опять судьба свела тако же - трапезничали мы  гостями приглашёнными за столом обильным, как увидела я против себя  казачку знатную, жену зело рослую, в теле необъятную, с волосами чёрными, с глазами темнее ночи. Запамятовать такую уж поди и невозможно. Но как Докотра утверждала - десь гостюючи лета два назад мы уж и общались за столом сидючи, знать сменилась она до  внешности крайне узнаваемой, а раньше таковой и не была вовсе.

Вот мы пили, ели, а потом Докотра озарила нас взглядом умилённо сытым  и зычно с напарницей запели романсы старинные, и нас- остальных к тому зазываючи. Загремело в здании опустевшей госконторы  проверяемой. Сильны голоса их в тиши предвечерней, не грех таковыми и хор украсить. Вяло подпевала я, голоса не имеючи и слов не знаючи, Так уже Докотру и запомнила на век свой полный.

Завязав с делом  этим многонужным - путешествовать проверяючи, решила я возглавить лагерь противустоящий – перешла бухгалтером главным. И обнаружила в кабинете своём  новоявленном в шкафу тапочки Докотрыны на полочке. Так плотно засела она с проверками в скромной конторе оной, так запроверялась у предтечи моего, что и тапочки свои в шкаф ему приспособила, место энтое НЛП пометивши, будто якобы - на хранение. Посмотрели мы друг другу в очи ясные, и унесла Докотра тапочки свои с глаз моих тихонько, в место индо неподалече. Но иных помех Докотрыному Великому Контрольному Служению не чинила я более. Разошлись мы мирно много лет уживаючись, разгородившись на тле Конторы  той многоуровневой, я - за жалование да выслугу трудячись, а Докотра проверяючи деяния подрозделов ветвистых по области раскиданных, меня вовсе и не тревожачи.  За то о путешествиях её слухи разные и до уха моего  стороной докатывали.

Сказывали, что  Докотре надоело шибко незнание поголовное службистами подконтрольными  репертуара ейного, стала она во время застолий выдавать сопутникам своим листки с текстами песенными, дабы пели не отговариваясь, ауру свою улучшаючи.
Мужичьё-то наше для начала в удивление впало ошалело, а потом и это приняли службисты до всего привычные, к ударам судьбы приученные, запели они с Докотрой слажено. Действительно, что сидеть подвывать, коли душу развивать можно, народные песни с романсами зело тому способствуют.

Попытке тщетной стороной принимающей споить Докотру огромную  конец был положен  зело ужасным происшествием. По недоумию салажьему при посягательстве  оном боец неопытный, гендерными стереотипами обуяный  попал в реанимацию, где добрый месяц между "там" и "тут" прокапался в молитвах во спасение, подорвав здоровье себе пожизненно по глупости наивной.
Поскольку тщательно Докотра следила не только за тем, чтобы пели все, слов не пропускаючи, но и чтобы тосты не обнося по честняку пили за столом сидючи, то приняла сторона принимающая решение  взвешенное чередовать своё за столом присутствие. Собирались три - четыре крепыша и присутствовали за столом в очередь, доки Докотра обедужинала. Так без участия реанимомобилия могли они как-то выдюжить против здоровья   её каменного.
Сама Докотра из году в год как на дрожжях в ширь множилась в трудах праведных, объём её тела жизнерадостного уж много лет как пометку "не перепашешь" позади оставил и далее угрожаючи множился, но носила она его как-то без коблуков ходячи, последовательно с почётом великим повышаясь в должности в Службе своей защитконтрольной. Незаменимость ейная для Службы той ни единым словом не оспаривается.

Дошли со временем и слухи, что надломилась  таки с годами и в Докотре здоровье ейное - каменное, и углём она выправляла его сколь возможности виделось. Пред застольями на службе её рачительной столь систематическими стала она принимать уголь активированный согласно весу свому, из расчёта три таблетки на два пуда, то есть как есть две конвалюты на один приём. Разжёвывала она таблетки энти, да  ртищем чёрно-спачканным, да с чёрными губищами водку стаканами хлебала, да песни зычно распевала. Страшно? Наверное и да уже!

Акты проверок неусыпно – систематических Докотра слагала дома сидючи, на телефоне зависая уточняючи. То есть была она ко мне, как главбуху даже потустороння. Лишь указала единожды: "Жить вы, девочки, не умеете!" Ну, и Бог с ним! Не всем же оно дано, живём же как-то.

На заре сияния своего, общалась Докотра и с нами - смердами. Однажды сидючи в кафе случайном, обнаружила она трубу потолок придержающую, али шест для танцев специальных, история про то умалчивает. Вот Докотра на этот предмет сощурилась, и под сугревом огненным  пошла его использовать. Под весом нестандартным, от обычного зело отличным, шест этот прогнулся заметно, у зрительствующих от перспектив открывшихся волосы-то и приподнялись, в глазах зашорилось, но оставила Докотра одумавшись шест сей и присела дальше застольничать. Выдохнули присутствующие зело перепуганные.

И по неизвестной причине мальчики подвозить её домой шибко боялись, хоть и трусость подобная не украшает мужей службовых. Но однажды она и нам – жить не умеющим, маякнув указала из сострадания видимого на крайне малорослого сотрудника руководящего: "Девочки, обратите внимание – очень ниччё так". Но мы уж пожалели возраст его предпенсийнный, и не стали к нему в очередь жаждущую, при своих  козырях оставшися, но прониклись зело уважением великим за сноровку солидную Докотрыной  рекомендацией хоть и без подробностей озвученную.  Кто б знал иначе о талантах его под мундиром непроглядных полковничьим.

И ещё запомнился случай особенный, как в утренний час, февраля двадцать третьего, руководитель роста приличного, но бесталанный видимо, водил Докотру Славнозвестную по кабинетам нашинским за надобностью историей утраченной. Утро было морозное, все наши трезвы с утра аки стёклышко, бумажками шуршали к столам пригнувшися.
И что-то ж дёрнуло охфицера энтого: "Мы только языком и можем"  сказать Докотре той.. И про что это было уже и не упомнится, но оживилась Докотра на слова энти зело её заинтересовавшие. И ответ ёйный: "А нам и языком хорошо пойдёт!" заставил сидючих крепче к бумажкам придвинуться, дабы не быть лишний раз заметными.
Ну и в довершение вспомним об уважении глубоком от Докотры к руководству учреждений проверяемых – дней рождения  сановных  вела она таблицу непрестанно, чтоб не осоромиться и вовремя всех приездом личным поздравить.
И однажды занесло меня с открыткой исписанной на огонёк празднечный, а там Докотра  с песнями и танцами часов пять уже поздравляла одетою  в свитер линючий  махеровый цвету  болотного. И следами болотного махера энтого многие зело были помечены, а особливо вытаскан "Мы только языком и можем", так ему и надо. И страдал он шибко, не знаючи: "Как я в виде таком домой жене покажусь?!".  То есть заподозрить его в чём плохом всё равно возможность не минула. И грустил ещё именинник  с видом пришибленным, удумалось ему якобы: "Испаганила день рождения мне  Доктора ужасная!"
Посмотрев на жаркое сиё празднество в помещении службовом, да в день будничный, отметилась фразой я: "Весь вечер на манеже!". Но остановила Докотра строго взгляд на мне - несчастной и сказала твёрдо: "Я не клоун!". И удалилась я быстро дабы не потревожить действо сие сколь радостное, столь и бесконечное. 

Вот такой наклёп на душу чистую, к мукам приготовившуюся услышать довелось людям не посвящённым.
А что дальше с Докторой приключилось - про то отдельный Сказ будет.

*****

== Сказ про порядки и князя тутомовского Шурая гаишного ==

Потащили несчастную Докотру в темницу лютую. Но есть на свете голуби мира и совы премудрые, и не оставили Духи светлые подругу свою бескорыстную. Ибо когда пала Докотра полубесчувственная на землю твёрдую, то спугались идолы поганые личной своей ответственности за чернуху заказанную против личности столь в округе видной, и вызвали помощь скорую да медицинскую. Так Докотра до подвала поганого и не доехала, оказавшись в палате светлой, среди людей ласковых да заботливых.

Но тогда злыдни лютые стали стеречь выхода её из учреждения медицинского, дабы ухватить за телеса её и таки сотворить злозадуманное.

Так оставим мы её пока в положении энтом, а перенесёмся своим рассказом в другие палаты, тоже каменные.

******


Сказ о Доме гаишном, дороги стерегущем

А Княжил в Доме сынов отваги том, и отцом им во всём был сын Фирса, князь Шурай. Росту он был великого, ума глубокого и проницательного, а нраву дюже до своих заботливого. И был сей муж сановный хозяйственности необъятной, и от природы к строительству склонный. Так положил он целью себе Дом прекрасный для Службы гаишной возвести, да и не токма Дом, а подворье цельное, чтоб там служивые и с гаражами, и со стадионом, и со станциями диагностики разместились многоразными так, яко в других губерниях и помыслить не могли бы.

Возведено ужо было на краю города на пустыре великом зданий несколько предтечей его, тоже князем видным и строительно - хозяйственном. Не на пустое место пришёл Шурай княжить, подвиг свой служить, было с кого и пример брать. Но злыдни поганые из града Белого – столицы Глобуса не соглашали в Тутомове хорошему быть, зажимали дозволы свои бесценные на стройку сию великую. Ан пошёл Шурай против зла сього битыся. И вот что придумалось ему - строили всё без узгоды Белокаменной, на деньги в долги взятые под честны слова из знатных уст дадены: "Всё равно порешаю" Шурая в залог положенные.

Строитель же, в миру звавшийся Васька- подрядчик переживал люто за долги энти, бо он и сам для стройки той долгов набрался, и чтоб Шурай от слов своих отойти не смог - диктофон клятый пронёс в здание священное Дома гаишного и срам имел беседы записывать.

А про что ж велись беседы те значимыя? Поначалу как князь Шурай по телефону с градом Белокаменным балакал, где начальство отказ ему полный вчинило в дозволе своём. И тут как раз Васька - подрядчик, в присутствии наблюдавший, воскликнул: "А шо ж мы делать будем-то", бо экскаваторы под окно подогнал в час энтот. И ответил ему Шурай, строго в очи несмышлёныша глядучи: "Что делать? Что делать? Иди, Вася, фундамент рой, без тебя разберёмся". Так и пошёл Вася чрез минуту опосля запрета Белокаменной фундамент в земле выгрызаты для здания роты град стерегушей, да тира в подвале дуже по задумкам современного - с силуэтами беглыми.

Но не знал по началу Шурай – князь про записи те позорные - диктофонные, а как Васька-подрядчик невольно сам раскрыл такое - як для доказу, шо сроки расплат, Шураевым словом встановленные, дюже просрочены, а процент-то капает, хоть в петлю лезай. Но люто князь возмутился поступку странному, в кругах осуждаемому, и велел Ваську того наглого да докучливого и в здание не пущать более, тем паче, что стены ужо и воздвигнуты. И стал князь другого подрядчика на отделку искать внутренню, дабы достроить ужо раз начатое. И нашёл таки нового, орла достойного – Югася Аптекаря. Кличку ту Югась аптекарную себе по жизни от того добыл, что за труды свои праведные однажды в оплату аптеки принял, в имуществе теперь заметные, не столь прибылью, сколь хлопотами да вопросами.

Так вот строили те подрядчики, строили, а всё ж дело своё доделали – Дом гаишный стал на въезде в Тутомов яко крепость прекрасная, заборами высоко- бетонными закрытая, дорогами асфальтными обрамлённая, воротами дистанционными не посрамлённая, газонами розовыми, да деревцами прикрашенная.

Стали тогда на дело уже сделанное разные министры приезжать - ленточку резать, торжественно подворье открывая для красоты свечения лица своего.

И был случай дюже интересный, как в канун приезда министерского задумали ещё и одну дорогу подворья прикрасить ёлками вдоль растущими, а другую – каштанами. Сказано - сделано.

И поехали гайцы бравые в лесничество ближайшее, вырыли из земли дюже спешно деревья немалые, а потом ещё и в подворье гаишном в ту же ночь их в землю позатыкали. Всю ночь они ёлки с каштанами таскали да поливали, но к приезду министрскому с ног валились, дюже хвоей пахли, но в срок управились. И в такой энергии могучей гайцы сей подвиг флористический сотворили, что деревья всю силу энту на себя впитали, и кто б подумать мог – прижились все до единного деревца малого, не усохнув. И поныне подворье то гаишное аллеи си собой прикрашают.

Но были в том строительстве и недосмотры с проглядами великие – в тир мультимедийный заместо плиты пули принимающей бетона крепчайшего, поставили хлипкую, в миг и рассыпавшуюся от первых пуль попаданий. Пришлось Югасику- Аптекарю в сраме переделывать, дабы головы не лишиться с позором превеликим.

Не токма министр на открытие подворья оного поспешил лицо своё с фоном благостным обществу представить, как соучастника свершения великого, но и мэр города Тутомова, и Губернатор губернии Тутомовской, и председатель тутомовской общины, и Генерал- Губернатор службы повесместно- гаишной прискакал из Белокаменной, и председатель партии правящей, и премьер- министр стороны энтой. Все поспешили на открытие подворья сего без единого дозволу сотворённое, даже адреса не имеючее. Но не вместе-то прибывали гости сии знатные, да дюже почётные, а раздельно, каждый со своими кинокамерами и с репортёрами личными.

Дабы в мудрости дружить с миром со всем, и не обнести чаркою гостей подъезжающих, то подворье энто торжественно открывалось разами многими, и всё под музыку и с банкетами неприменными, и с репортажами в новостях. Так что праздный зрительствующий решил бы, что в Тутомове Дворцов гаишных по периметру града того установлено, с какой дороги ни подъехай, но все похожие, однотипные.



Ежели у вас есть миска борща наваристого, то должно иметь и ложку под стать, дабы хлебать с удовольствием. Поэтому в подвале Главного Дома подворья энтого - гаишного задумал князь Шурай разместить парилку мраморну, с бассейном, как в учебниках истории им в детстве видено, да с бильярдом обязательным для гостей почётных, дабы общатыся с ними как хозяин достойный, а не нищеброд обычаев не чтящий, да постыдный.

И опять Шураю- князю для стройки сией престижной чего там только службы гаишной - городищу всему Тутомову зело важной - чинили препятствия лютые люди злозавистливые.

Но и тут опять - строили -да- строили, но конечно же и опять достроили, а коль не верили бы в себя, то и не брались бы вовсе. Ибо гостей зазывать надобно не токма нам - людям безродным, а и руководству всего Тутомова-града.

Так вот мы немногое про трудности великие обмолвимся для истории. Для парилки той зело мраморной, ужо и не из града злонеприятливого - Белокаменного, дозволы потребны були, а из места много ближчего – Казны городской Тутомовской, своих денег не имеючей, в чужие дела лазючей, за размахом Дома гаишного завистливо наблюдаючи. Стали эти людишки мелкие, да нищие - препятствия чинить хлопцам правильным баньку ту необхидную обустраивать, платежи за красоты её отказами присекаючи.

И послал князь Шурай финансиста свого почти гениального порешать те труднощи и внезапные, и дурацкие завистью воздвигнутые. Но воротился тот с головой опущенной, да повинною: "Не пущают. Инструкция", - воскликнувши.

И прогневался тогда князь Шурай, да не на финансиста свого не проворного, да не сметливого, а на себя - за выбор свой ущербный: "Не подумавши недостойного я спеца обрёл, финансист мой - лох! Не умён он вершить дела нужные". А гению сему финансовому обранил он токма, в очи глядючи:
– Я думал, вы умеете, Гаишница Павловна!

Тут ужо и гений финансовый испугался люто за судьбу свого дня будущего, с креслом удобным, кабинетом тёплым, да окном светлым, и сказамши: "Щаз ищо смотаюсь", с тем и шибко втёк. И зробилось чудо чудное, как у тех гайцов, что за ночь единую две аллеи вкруг подворья высадили.

Как нещасный финансист гениальный да запуганный обходил вихляючи те заслоны лютые, шо звались "Инструкция"? Так и обходил заслоны он, как и понаставлены были – словесами фокусными чудеса творя. Стол бильярдный дюже люксовый - в скрипты внесен был иносказанно – "инвентарь спортивный в ассортименте для нужд тренировочных личного состава воинства гаишного", да и остальное також именоватыся стало по большей части множественно синонимически. Дело и стронулось в глаз не бросаючись. А Шурай изрёк финансисту свому запуганному:
– Так и запомните, что наша сауна – это Ваша линия фронта, чтоб без шуток и промедления,- и добавил он, - А досе вы - яко тормоз Дома гаишного, что зело постыдно.

Вот ужо и подворье горделиво врата распахнуло, и банька парит, да клумба розами глаз радует. Стали и гостей иногородних потихоньку на разговоры отдыхающие по выходным зазывать. Вот звонят как-то: "Ждите! Едут. Да не обосрамитесь в вратах принимаючи! На ворота въездные, парадные бестолочей не выставьте!" Тут заверил их князь Шурай встречающий, что должным образом уже и накрыто, и подано будет: "Ждём, стараемся". И сказал он, трубку покладши: "И на ворота выставим. Найдём красавца". Так и было сделано, ибо вся дворня Шураева один - в -один, с лица красавцы, умнички сметливые, других при себе Шурай и не держал вовсе. Зачем бы ему другие? Что адъютант, что старшина хозяйствующий, было с кого избрать лучезарника в воротах пред гостями выставить.

Свою челядь князь Шурай тоже чаркой не обносил, ибо отцовские порядки чтил. Как в Тутомове издревле положено - на мартовские, на новогодние – всё сверкало и мигало в подворье том. И вставал Шурай тосты знатные с чаркой полною по домашнему говаривать. Первым делом - за начальство выпиты, в небо глядучи: "Всяка власть – дана от Бога", и за женщин, а как же! Женщинам князь Шурай навсегда особливо почётное имя общее жаловал: "Молодычки", дабы не путаться, и тост объёмный, да безукоризненный: "Лучшие мужчины это женщины" с руки выпивал. Так что порядок им ого-го как чтился.

О порядках будничных в Доме том: без санкции княжеской кабинетных застолий не поощрялось. Так однажды стоячи в коридоре полуденном, застыл князь вдыхаючи в вопросе строгостном: "Как же закусью люто пахнет тут. Выпивает челядь где же здесь?" "Просто кушают", - даже мысли им не допущено, ибо не было в нём наивности: "Коль пахнуло где огурцом с колбасами - забились в углу, да и пьют негодники".


*******

Время двигалось, нравы портились, не менялся один князь Шурай. Оставался он муж порядочный, и за всех своих сам ответ держал. А роились кругом завистники, козни строили всё в свалить мечтах, иль ощипывать хоть по мелочи князя гордого в снах горят.

В залихватский вступил бой однажды он, ведь скопилась деньга на счетах, да прознала про то Служба ссученого Медведя Отмороженного: "Ты в деньгах-то поди утопнешь, ну а мне-то кругом нужда. Поделись!" Поперхнулся на то гениальный князев - помните - финансист: "Не бывает деньги излишней, нам своим бы бойцам многочисленным лучше премию бы отдать, а не грех для души принявши Отмороженным раздавать." Он читал все законы разные, разбирая до буквы их, и великим умом было найдено схему - верную для своих. Не противилась справедливости даже ота Казна лютая, лишь прибег злой Медведь: "Обобран я, мне отдайте, а так нельзя!". А ведь дали ему неку толику, чтоб имел он и для себя.

Посмотрел на него сквозь иронию горделивый наш князь Шурай, и воскликнул в лицо усмехаючись: "Миша, кто тебе больше дал?" И поджав хвоста дуралей тот злобный, побежал доносы строчить - силу белую своим поглядом, с злобным умыслом очернить. Но доносы те обернулись лишь обычною пустотой, ибо думали всё ж гаишные финансисты-то головой.

По различным ручьям в Дом гаишный наливалась деньга не абы какА. Много кто даровать готов был за к примеру - ну, пусть - номера. Номера – это разные знаки, есть счастливые, есть простые, есть весёлые и золотые. Кто получит какой - не известно ли? Подожди же, известно ведь. Раздавали-то их не слепые - думай впредь.

Так однажды сидел князь Шурай за столом за своим огромным, и звонит ему княжья соседка, что Аграрная университетка, дама дюже на граде вельможная, по абы-куды не тревожит. И напомнила слова добрые, что Шурай ей казал колись: "Я – должник Ваш на веки вечные. Если надобно - обратись!"

Вот напомнила она слова энти и согласен был с ними Шурай, а потом она кажет ласково:
- Ах, лежат в кладовой твоей - золотая мечта поэта - номера "семь-семь- семь", - и в конце, что пришлёт она парня "своего одного", чтобы те номерочки заветные стали нынче ж его:
- Отдай!

То есть как отдать? За спасибочки? Что поделаешь - слово дал, он же всё же мужина видный, и к тому же - гусар.
Загрустил Шурай, позвонил шнуркам:
- Кто ж с вас мерзкий такой, с красавцев-то? Кто же "светит" с кладовки моей? И теперь мы должны из-за этого, из-за этого мудака, ради дружбы моей заветнейшей, ждать какого-то мужика! Но раз слово своё нами дадено, отступать не пойдём, поди. Так что так-то оно сегодня-то закозлячено - значит - жди. Придут - отдашь.

И отдал номера за бесплатно он, со словами к княгине той:
- Как для Вас - завсегда мы с радостью. Есть возможность - поможем всегда. Обращайтесь ещё. Да, да!

Шутки князя Шурая милые не всегда со сторон видны, но кто рядом - тем было видно их, они очень порой смешны. Например, в кабинет позвонил к нему очень старый его дружбан: "Может дашь уже и мобильный? А, братан?" Вот Шурай, осмотревши взором телефонов ряд на столе: "Ты какой оператор выбрал? Киевстар? Во совпало, я тоже с ними! Ну, записывай же, дружбан."

Напоследок добавлю важное - видел сам, как выходячи с кабинета дуже нервничал князь Шурай, и кричал он во след финансисту назидательный инструктаж: "Вы не видите, что творится? Какая к чёрту законность?! Кому нужна ваша правда!" Объясняючи на слова того: "Если смотреть по закону, то мы правы".

Так и княжил князь Шурай, и что смогли завистники, дабы оторвать его от службы гаишной, это - повысить, назначимши царёвым помощником. Стал он выше и ярче, оставивши Дом гаишный с подворьем на семи ветрах без заботы своей непосредственной.

А сказ наш далее продолжим где и оставили Доктору в полуобмороке.