Счастиливая семья

 

   Тёплое летнее утро. Затишье. Словно вымерла станица, погрузившись в мир безмолвия. Рассветные лучи золотят верхушки деревьев, и, пробивая темень, осветляют двор и дом Кузнецовых.

   Дверь на веранде открывается, на порожки выходит Мария Сергеевна и словно легкий ветерок по заасфальтированной дорожке, усаженной по бокам клумбами с цветами, проносится до кухни. Ставит чайник, берёт пластмассовое ведёрко и на огород. Полюбовавшись солнышком, срывает, огурцы, горький, сладкий перец … и в ведёрко. Запыхавшись, приседает на скамеечку, смотрит в степь и потихоньку напевает: ой, ты степь широкая. Отдохнув, возвращается на кухню, моёт фрукты, овощи и раскладывает горкой на столе. Из погреба достает рыбу, чистит, жарит, режет хлеб. Расставляет стулья, приборы. Стол готов.

   На порожках показываются муж, дочь, зять и хором.

- Доброе утро.

   Урчит колонка, Плескаются. Обливаются. Сон согнали, освежились и в кухню. Шутки, прибаутки. Смех не утихает. Носится по кухне. Задорный. Силу пробуждает.

   Разговоры немногословные о хозяйстве, кто, что будет делать. Мужчинам баньку подправлять, женщинам созревшее собирать.

   Женщины рассеиваются по огороду. Стучат топоры, визжат пилы. Шумом наполняется двор, а в шуме том слова бойкие и меткие, а дела ухватистые и мастеровитые. Как в сказке. Словно волшебник поселился и волшебством своим правит. Косилась банька – выпрямилась. Заполз бурьян на огород – чисто поле. Не по нужде работали, а по душе, а душа у них общая, неразделённая, дедами и прадедами настроена, которые род держали, а не пустотой наполняли, не давали ему прерываться. Не они ли горе и нужду хлебали, но   свою землю в обиду не давали. Не они ли свою жизнь другим передавали, а в жизни той память и хранить её нужно, а не вытаптывать. Не клясть прошлое, а вычищать да не словом болтливым и делом поганным. Всякое бывало, под крест попадали, землю своими душами засевали, не они ли свои несбывшиеся думки о будущем сказывали, но безродное прошлое не оставляли.

Уже и убрано всё и подделано, а усталости нет, потому что дружно, а не в перекладку друг на друга.

   Перерыв на обед. Затихает работа. Что не доделано, после обеденного отдыха доделается. Не ленятся. Лень если ухватит, то либо на водку завяжет, либо на безделье, а те в трясину затянут.

   В станице к Кузнецовым относятся с подозрением: не участвуют в общественной жизни – не пьют, власть не ругают и не хвалят, а без этого жизнь пресная. Мужик должен иногда выпить, поваляться, а баба поматериться, скандал навести. Словом, разрядиться.

   Вечером после баньки с крапивным, да берёзовым веничком - выносят стол во двор. Бутылка самодельного виноградного вина. По чарке. Говор утихает. Песня: ой ты степь, степь широкая…

   Летит песня. Словно легкокрылая птица, которая, вырвавшись из неволи, взмывает, как стрела в небо и мчится, мчится, равнодушная ко всему кроме стремительного полёта, обгоняя всё, что встречается на её пути, и ничто не может остановить, удержать, пленить её, уже и видимое скрылось, впереди только безмолвный простор, не испытывающий ни горечи, ни радости. Не подобна ли душа наша песне, не так ли, как и песня, душа, вырвавшись от нас, становится неподвластной времени.

   Сколько народных песен родилось в душе русского человека, но ни одна из них так не отражает широту и простор земли нашей, лихость и удаль, тоску и грусть, горечь и надежду, любовь и безрадостность русской души, как песня о степи. «Ой, ты, степь широкая. Степь раздольная. Широко ты, матушка, протянулася». И не важно, совсем, не важно поёт ли её один человек под гусли, гармошку или многоголосый хор, что при исполнении кто-то в песенных строках «речного бурлака» заменит на «донского казака», а «Волгу-матушку» на что-то другое. Важно то, что этот русский шедевр всегда исполняется как сокровенная молитва, в которой иной раз, слушая её, представляется вольный донской казак, а порой прорывается протяженный стон речного бурлака. Невозможно быть русским человеком, невозможно осознать себя человеком земли, не зная, созданные русским народом, великие слова песни.