Семья через 120 лет

Деревянный конёк в красное яблоко лихо разъезжал по неровному полу. Румяный малыш трёх лет, сидя верхом, заливался радостным смехом.
 – Вова, ты не очень-то много катайся, а то батарейка разрядится, – сказал отец скорее для порядка. Он откровенно любовался сыном, прислонившись спиной к стене. Его жена была тут же, и тоже улыбалась. Старшая дочь Надюшка хлопала в ладоши и отдавала команды: «Влево!», «Вправо!» Малыш уже знал, где лево, а где право, и с удовольствием выполнял задания. Надюшка ходила за конём, отбивая заводной ритм каблуками и приговаривая:
 – Вот какая у тебя теперь игрушка. Лучше всяких машин. Слышишь, конь копытами стучит? Видишь, как ноздри раздувает?
И Вова в восторге вскрикивал, словно действительно это видел. Хотя вместо ног у коня были колёса, а ноздри на морде и вовсе нарисовать забыли.
 – Подвинься, я с тобой тоже хочу! – вдруг задорно воскликнула Надюшка и уселась на коня за Вовой, высоко задрав острые коленки.
 – Ты что, сломаешь! – испугалась мама. Надя хотела было встать, но конь стал заваливаться набок, и Вова чуть было не полетел на пол. Подоспевший вовремя отец удержал коня, поставил его на все четыре колеса и помог слезть Надюшке. За этой сценой неподвижно наблюдал из угла семилетний мальчик Глеб. Его губы никогда не улыбались, а широко открытые глаза смотрели на мир вопросительно и словно умоляли о чём-то. Он не участвовал в играх младшего брата и старшей сестры, зато часами мог созерцать их.
Неутомимый деревянный конь снова набирал скорость, но вдруг заглох и остановился. Вова, не понимая в чём дело, жал на педаль изо всех сил. С трудом отцу удалось снять мальчишку с коня. Он осмотрел игрушку, в то время как другие, затаив дыхание, стояли у него за спиной, и вынес обнадёживающий приговор. Просто разрядилась батарейка. Вова, конечно, тут же начал канючить, что батарейку нужно зарядить, и отец ради праздника согласился. Он взял батарейку, ключи и стал медленно подниматься по винтовой лестнице. Было видно, что это не доставляло ему удовольствия, но уж очень хотелось порадовать сына.
Стоило ему приподнять люк, как в лицо ударил горячий неприятно пахнущий воздух, а глаза на минуту ослепли. Потом, наконец, он увидел вокруг знакомые очертания бескрайней знойной пустыни. Раскалённая серая земля, посыпанная пеплом, небо в клубах серой пыли и беспощадное солнце в вышине. Не желая более смотреть на всё это, он оставил батарейку на поверхности, позволив жадному яростному солнцу заряжать её своей энергией, и поскорей нырнул назад в благословенную прохладу подземной квартиры. «Часа через три зарядится», – сказал он сыну, утирая пот со лба. Вова было загрустил, но Надюшка увлекла его с собой в какую-то новую, только что придуманную ею игру, и он скоро забыл о коне.
Вечером, когда дети улеглись, отец запер дверь в гостиную, погасил большой свет, оставив только настольную лампу, и подошёл к жене. Какое-то время он молчал, словно не решался заговорить о чём-то, что его тревожило. Наконец спросил шёпотом:
 – Сколько у нас в запасе?
 И так же шёпотом жена ответила:
 – Ещё семь баклажек.
Муж тяжело вздохнул:
 – Наташа, так невозможно жить. Невозможно жить без будущего. Я всё время думаю об этом. Что нас ждёт? Через месяц-два – долгая, мучительная смерть. Если очень экономить, то можно протянуть месяца три. Не больше.
 – Не надо, Вася, молчи, молчи, – смущённо прошептала женщина.
 – Ты закрываешь глаза на правду! – сурово ответил муж.
 – Что же нам делать? – сдавленным голосом проговорила Наташа. Василий затравленно огляделся по сторонам. Изо всех углов на них смотрела темнота.
 – Наташа, нас пять человек, и каждый должен пить воду каждый день. Если бы нас было хотя бы на одного меньше, то наша жизнь продлилась бы ещё на полмесяца. По моим расчётам, за это время я смог бы закончить туннель и добраться до источника.
Наташа со страхом взглянула на него и отступила назад.
 – Кто…Кого…Кем ты решил пожертвовать? – беззвучно прошептала она. Лицо Василия мучительно исказилось судорогой.
 – Я ничего не решил. Я просто схожу с ума. Прости, прости меня, родная. Он хотел было обнять Наташу, но та дрожала всем телом и отстранялась от него. Руки Василия тоже дрожали, край губы сам собою дёргался, изображая что-то среднее между улыбкой и оскалом. И вдруг за диваном послышалось шуршание. Василий и Наташа резко обернулись на шум. Из-за спинки дивана вылезла голова Глеба. В полутьме ярко сверкали широко раскрытые удивлённые глаза.
 – Как…ты здесь оказался? – ужаснулась мать. Отец с окаменевшим лицом неподвижно смотрел на сына и хранил молчание.