***

Когда я смотрю на свои детские фото, я думаю: какой красивый, родной ребенок, Боже!

Мне хочется обнять себя пятилетнюю, я чувствую ее (свою) энергию, и мне хочется туда - в ту фотографию, в тот возраст, в то тело.

Мне тепло и грустно, мне хочется оберегать этого ребенка, закрывая собой, мне хочется сказать: не думай о том, что будет в будущем, не знай и не узнай его никогда.

Остановись в своем движении, останься на этой фотографии, останься ребенком, существуй где-то ещё, не здесь, не в этом мире, этот мир сломает тебя, тебе будет невыносимо больно много раз, от тебя вообще почти ничего не останется.

В действительности, внутри себя я так и поступаю, и по возможности живу не в этом времени и вне этого пространства.

Когда я слышу или читаю разговоры своих ровесниц, я понимаю, что есть какие-то настоящие взрослые, будто мамины подруги собрались за разговором и сейчас скажут: нечего подслушивать взрослые разговоры, иди к себе!

И я ухожу к себе, и мне там хорошо.

Летом, у бабушки, я ходила за коровой по вечерам. На самом деле, коровы - очень умные животные, а я - так себе проводник. Трудно узнать в стаде корову "в лицо", поэтому я просто наблюдала за той, которая вроде бы похожа на нашу, и идет вроде бы к нашему дому. Корова обычно приводила меня домой.

Мне было холодно. Босые ноги мёрзли, переступая по холодной пыли, я танцевала, поджимая ступни, обхватывала, обнимала себя руками за плечи.

Вечер случался так быстро, в зрачках моих на ускоренной перемотке мелькали события бесконечного дня, я почти уже спала с открытыми глазами, отключаясь, отщелкиваясь от каждого момента. Включался какой-то странный режим моего исчезновения из происходящего, приходила темнота откуда-то и изнутри меня.

К ужину надо было принести продукты в летнюю кухню из дома, идти было совсем недалеко, днём я пробегала это расстояние, не задумываясь, поздним вечером мне было очень страшно. Держа в руках банку холодного молока, я почти растворялась в темноте, надеясь, что мои страхи меня не заметят, но они всегда замечали.

Я ещё не знала, что боюсь вовсе не темноты, а своей тревожности, просыпающейся в темноте, и не знала, что это, вообще - то, со мной навсегда.

За ужином я уже почти отсутствовала, а, оказавшись в кровати, совсем переставала существовать в этом мире, убегая от темноты вокруг в темноту в себе, перекликаясь этой своей внутренней темнотой с внешней, сливалась с ней, становилась ее частью.

Взрослая жизнь так поверхностна, требует такого открытого в ней участия, смешивает с происходящим, ты и понимать перестаешь, где заканчиваешься ты, и где начинается мир других людей.

Но я до сих пор признаю и принимаю ту темную сторону своей жизни, живу всегда в двух мирах, в том, другом, мне всегда примерно пять лет, там совсем ничего не происходит, а время существует всего лишь в одном формате - оно отсутствует.