Пустыня моей души

Я шёл по бесконечной африканской пустыне и падал от усталости. Как я сюда попал? Куда иду? Почему вокруг выжженная земля? Во рту пересохло. Я умирал. Чертовски дурацкая ситуация. Никто во всем мире не знает, что я здесь и помощи ждать неоткуда. Любопытно, что я сам не знаю, как оказался в такой безнадёжной земле. Эх, если бы сейчас перенестись в деревню к бабушке. Сидели бы в тени, под шелковицей, пили парное молоко. Бабушка приготовила бы в печи, в горшочке, ароматные блинчики с творогом. Таких блинчиков больше на свете никто не готовит.
С мечтами о блинчиках, я падаю на раскаленную землю и теряю сознание. Прощайте, бабушка, шелковица, печка, блинчики.
Очнулся я оттого, что в моё лицо уткнулась морда верблюжонка. Вокруг меня стояли люди, замотанные в платки и пристально изучали полумертвого чужака, обсиженного мухами. То были кочевники. Негромко переговариваясь, достали флягу с водой и протянули мне.  Среди кочевников я приметил тонкую фигурку юной девушки. Она с любопытством рассматривала меня, а мне только оставалось догадываться - хороша ли она - ее лицо закрывал платок. Посоветовавшись, кочевники посадили меня на верблюда. Довезли до остановки маршрутки, которая шла в Украину,  прямиком в нашу деревню. В маршрутке сидели украинские работяги - возвращались с заработков.  Я не знал, как отблагодарить своих спасителей и просто помахал им рукой. Кочевники развернули верблюдов и ускакали прочь. И вдруг один верблюд отделился от удаляющейся группы и вернулся. С него спрыгнула та самая девушка и села в маршрутку рядом со мной. Умоляющим взглядом она смотрела на меня и крепко держалась за рукав моей рубашки. Маршрутка тронулась, и я был вне себя от радости - еду домой, да ещё не один, с невестой.
Приехав, после долгих мытарств, в родную деревню, я представил бабушке свою африканскую жену, и мы зажили так хорошо, будто и не было в моей прошлой жизни никакой африканской пустыни. Сыграли с кочевницей Лолой свадьбу. Бабушка приготовила в печи блинчики с творогом. Сели мы втроём под шелковицей и счастью нашему не было ни конца, ни края.