Путь по Земле

«...Где всё уже случилось –
В который раз!
И время разделилось
На НИХ и НАС...»
Поэма «Дети памяти»,
Вл. Фокас

- Ты долго отсутствовала, - сказал Учитель. – Что-то случилось? Хотя я и так знаю, что сейчас случается, когда люди, вдруг, исчезают на время, а то и насовсем.

- Я прощалась с братом, нашим «младшеньким» и маминым любимчиком. Но сначала я писала ему письма, в надежде, что он вернётся, либо в том своем состоянии - между жизнью и смертью, прочтёт их, сохранившихся для него в компьютерной среде:

«Здравствуй, братишка! Ну как же ты так? Всё могло бы обойтись, полежи ты на профилактике, как я просила. Ладно уж, не волнуйся, врачи пытаются воскресить жизнь в том, что есть. Ты только держись за неё, за жизнь! Постарайся, Лешек! Сегодня сутки, как ты в коме. Я слышала твой голос под утро, зовущий меня, и сначала очень перепугалась. Потом пыталась разобрать, что ты хочешь сказать, но не поняла. Почему-то решила написать тебе.

День третий. Вчера снился сон: это была больная собака – здоровый барбос тёмной масти. Он, покачиваясь, стоял на каменистой поверхности, на границе двух сред: за ним свет был белый, а впереди простиралась серая, клубящаяся субстанция, которая ждала и звала его. Было видно, что пёс упирается всеми силами, пытаясь повернуть назад. Я даже почувствовала, что ему надо что-то сделать там, в светлом мире, но уже поздно. Вдруг над ним пролетел ангел с очень знакомыми глазами. Эти глаза стали большими, так, что кроме них я ничего уже не видела. Тогда-то и поняла, что ему не вернуться. А ещё я почувствовала, какой жуткий, нечеловеческий страх испытывал несчастный пёс каждой клеточкой своего тела перед этой всеобъемлющей силой, перед неизвестностью, что призывала его...
А нашла тебя твоя дочь (вы договаривались встретиться). Ты, вернувшись с работы, открыл дверь квартиры, но так и не вошёл в неё. Держись, Лешек, из последних сил держись, а когда устанешь, поспи немного и снова держись! Твой дом ждёт тебя.

День четвёртый. Сегодня шли дожди и погромыхивал июльский гром. Видимо, он и разбудил тебя. Ты приоткрыл глаза на призывы доктора. Говорят, что чуть шевелились пальцы левой руки. Надо сказать, что упаковали тебя по полной: ты на ИВЛ, тебе сделали трахеотомию, мочу спускают через катетер, ещё один вставлен в ключичную вену… А как ты думал? Жизненные ресурсы не беспредельны. Пренебрегать этим не стоило, да и за весом последить не мешало бы. Кроме всего прочего, у тебя обнаружена пневмония. Будет трудно, но ты должен вернуться домой. Давай, братишка, сопротивляйся! Мы ведь не знаем, что там… а дом – это дом.

День пятый. Господи, опять твой голос – явственно, среди бела дня. Но ничего не разобрать, кроме имени. А я даже не могу прийти к тебе в больницу. Из-за эпидемии, никого не пускают, тем более, в реанимацию.
Ты напрасно сердился на свою дочь, что редко звонит. Ей за последние два года досталось, а ты и не знал, что она вытаскивала из болезни мужа, боролась за двоих младших детей, не блещущих здоровьем. Она – сильная женщина (иногда трудности закаляют) и ты мог бы гордиться ею. Сейчас она хлопочет о постинсультной реабилитации для тебя. Лешек, попробуй!.. Постарайся выйти из своего состояния. Думаю, ты очень устал, но надо сопротивляться! Тебе есть ещё, что сказать своим близким. А мне остаётся молить Бога, чтобы он управил дела твои лучшим для тебя образом.

День шестой. Пусть он будет днём воспоминаний. Ты ведь младший, и я всегда звала тебя Лешеком. А мама говорила, что у тебя светлая голова. Действительно, ума тебе было не занимать. Жаль, что ты лентяй - не обижайся. При твоём техническом складе ума, ты мог бы быть оценен по достоинству в нашей жизни. Тем более, сейчас, когда полно торговцев и клерков, но большая нехватка инженеров и мыслителей. Жаль, что об этом с тобой не говорили родители. Выздоравливай, пожалуйста, умный ты наш, но разгильдяй!

День седьмой. Врач говорил, что дышать самостоятельно ты пока не можешь, и приходится держать на ИВЛ. А ещё тебе трудно открывать глаза. Представляю, как ты устал, бедный мой братишка! В прошлом письме я несколько сетовала на родителей, что не научили тебя жить. Я не права. Они и не могли научить мудрости, поскольку были продуктом поствоенного воспитания. «Прежде думай о Родине, а потом о себе…» - под этим лозунгом они выросли и верили, что так и надо. Сформировались и родили троих детей, когда на каждом высоком доме висел плакат: "Слава КПСС!" либо "Слава труду!"  Видела я виллы этих капээсесных Слав на португальском побережье – ещё с советских времён стоят. В то время, как трудовые Славы занимали тогда друг у друга денег до получки на еду (это я о квалифицированных специалистах).
Когда наша страна стала родиной космонавтики, на свет появился ты. Я видела хронику тех ликований по поводу космического достижения. Толпы, одетых в самострок и самовяз, людей. Запомнилась какая-то дверь, попавшая в кадр, с грязными стёклами и облупившейся краской многих наслоений. А ещё – женщины в платках и мужчины в кепках. Но все рады. И наши папа с мамой, которые тщательно скрывали свои происхождения и родство с раскулаченными или репрессированными предками, тоже были рады. Хотя, по привычке, они ещё боялись, но теперь уже за нас.
Четыре миллиона доносов на соотечественников (не считая «признаний» под пытками) не прошли даром для того поколения. Его разделили на два противостоящих лагеря. Так что, Лешек, родителям надо всё простить и пожалеть их. Тем более, что однажды нам, наконец-то, стало доступно многое, и, в первую очередь, книги, несущие знания. (На долго ли?) Ты поправляйся там, в реанимации! Завтра ещё напишу.

День восьмой. Ах, как хочется увидеть тебя – весёлого, остроумного, большого, с развевающимися на ветру кудрями и шкиперской бородкой! Что-то ты, братишка, залежался без положительной динамики. Что мы с тобой ещё не перетёрли? Лень человеческую, кажется. Ты знаешь – это хитрый хищник. Ей никогда нельзя протягивать руку, как бы она ни мурлыкала. Оттяпает по самое «дальше некуда». Для людей бездарных – она и щит, и меч. Но нам дано свыше, поверь, дано! Поэтому, отринь её куда подальше! Надеюсь, что ещё не поздно.
А на улице снова собирается дождь, но совсем безветренно и парит. По случаю нависших чёрных туч, под окнами уже дважды проехала поливальная машина. Ты бы сейчас сотворил острый экспромт на эту тему! А газон под окном дворники выширкали своими мётлами. Странно видеть голую землю, хотелось бы травки. Но с дурей мощи тут насажали столько деревьев, что солнце не проникает до земли, а дерева в этой чаще – тонкие и чахлые. Троечники окаянные – не знают даже, что взрослый клён должен иметь крону метров пятнадцать в диаметре, а то и больше. Каштаны – тоже… Лешек, ну приходи ты там в себя! Время идёт, а тебе не становится лучше.

День девятый. Здравствуй, братишка! Когда-нибудь ты это, всё-таки, прочтёшь. Но, думаю, что ещё раньше услышишь в своём сне, как я слышу иногда твой голос. Когда я пишу, обычно, прошлёпываю губами слова, ложащиеся в строки, а ещё – смеюсь и плачу над сотворённым – такая вот дурища. Знаешь, я тут подумала, что мы очень мало общаемся в обычной жизни – вечно нам некогда. А ещё, что это характерная черта русского народа. За границей это особенно заметно. Нас отучили доверять друг другу – наследие того времени, когда общество раскололи надвое. Ведь никогда не знаешь, чей потомок напротив тебя. Так, старея и узнавая окружающий мир и свою историю, мы перестаём радоваться, находить смешное и весёлое вокруг. Ты выздоравливай там, а кое-что расчудесное мы непременно вспомним. Будем сидеть у костерка, и будут литься разговоры и шуточные истории, а уж братец наш – морской волк – выложит все свои перлы. Боцманы – они такие! Так, что ещё надорвём животики!

День десятый. Сегодня последний день июля. Утро было сказочно-красивым! По лазоревому небу бодренько летели живописные облака, подгоняемые свежим ветром. Сфотографировала, но оказалось не интересно. Видишь ли, наш глаз – особый инструмент – он умеет выделить и, даже, увеличить, то, что задело чувства. И наоборот, пробежав по строчкам букв, может передать чувствам картину описания. Да и не только картину, но даже звуки и запахи рождаются в чувствах, а ещё - возможность ощутить тот ветерок, который гнал по небу стада барашковых облаков, например. Лешек, с этим описанием посылаю тебе силу ветра, неба, солнца и облаков, как в детстве, в Шматово! Прими и проснись! Пусть дело пойдёт на поправку. Я люблю тебя, братишка.

День одиннадцатый. Вчера, под ночь, брякнулась об пол отцова фотография в рамочке (наверно кошки…) Когда-то мы с ним договаривались, что оттуда он непременно будет подавать знаки. Но умом и сообразительностью я не отличаюсь, поэтому для бестолковых, фотография упала ещё раз, после того, как я её поставила на место и вышла из комнаты. Кошки были со мной. И я стала зажигать свечи и молиться за тебя.
У нас, в детстве, случаев расстаться с жизнью было предостаточно, но кто-то всегда спасал и оберегал. Ты же помнишь? Мы ещё тогда вывели концепцию, что наш разум находится где-то над нами, помогая в критических ситуациях видеть себя сверху и правильно управлять собой. Тогда мы стали мудрей своих родителей. Но на каждого мудреца оказалось довольно простоты. Экий ты дурень, Лешек! Но я тебя люблю, потому, что свой. А жидкость из твоих лёгких откачивают… но сам дышать ты ещё не можешь. Не уходи!

День двенадцатый. Алёш, милый ты мой!.. Разговор с доктором сегодня был кратким: «Состояние тяжёлое, делаем всё возможное для жизнеобеспечения». Мне стало вдруг ясно, что состояние не просто тяжелое, а безнадёжное. Я тебе не писала, что в день, когда с тобой это случилось, у меня дома упали одновременно портреты родителей, и кошки тут ни при чём. Прости, не хотела пугать тебя мистикой.
Сейчас ты невольно стал объектом медицинской практики, и тебя будут держать на ИВЛ, с трубками во всех щелях, пока жив ещё. Беги, Лешек! Жизнь земная кончилась, а то, что, не дай Бог, восстановят, это растительное существование. Ты же – человек! Поэтому – беги отсюда! Как ни тяжело, но кроме меня, тебе это сказать некому. Ты свободен! И всегда был, но почему-то сомневался. С Богом, дорогой! Здесь ты никому ничего не должен. Всё надо было делать вовремя. То, о чём успела написать, пригодится ещё. Прости и прощай! Поклон нашим».

- После этого он покинул мир? – спросил Учитель.

- Не сразу, - ответила она. – Лешек ушёл от нас на двадцать девятый день пребывания "на грани двух миров", в результате множественной эмболии сосудов. В тот солнечный и, по-августовски, ласковый день, было "Преображение Господне". В воздухе пахло яблоками (Яблочный Спас) и в церквях звонили колокола.

- Это в хороший день ушёл он.

- Да, наверно… После его кончины, брат позвал меня в Лёшкин дом и дом наших родителей, где я не была много лет, со времени смерти отца. К такому зрелищу я была не готова и меня стошнило. (Войдя в квартиру, она опешила: «Аз ох-н-вей!» - невольно вырвалось у неё. Потом, в гневе, она кричала: «Сукин ты сын! Как можно было опуститься до такого скотского существования»?) Иногда мы сначала говорим, кричим, возмущаемся, а потом уже думаем. Это свидетельствует о недостаточной зрелости души и сознания.


- Ты умеешь быть самокритичной, - задумчиво продолжал Учитель. – Но не только тебя, пожалуй, многих заносит под действием эмоций… Это был алкоголь, наркотики?

- Не то и не другое. Это была лень, отключившая разум. А регресс происходит в человеке куда быстрее его развития. Мне очень жаль, что таков финал оказался! Вот так меняются наши взгляды, в зависимости от имеющейся информации.
В день похорон, когда мы, самые близкие люди, стояли на Николо-Архангельском, несмотря на холодный ветер, прилетела бабочка – символ души человеческой. Ночной Павлиний Глаз, сев на рукав старшего брата, долго пробыл с нами, и все поняли правильно этот знак. Брат сказал тогда: «Привет, братишка»! И бабочка сложила, а потом вновь распустила крылья. Мы мысленно прощались с Алёшей.

Потом, у гроба я произнесла длинную речь, и все уже забыли плакать. Мне важно было оправдать нелепую жизнь Алёшки, когда не болезнь, не неволя, не наркотики, либо алкоголь, а лень человеческая завладела его телом, душой, сознанием, убив в человеке Человека. Важно было оправдать, потому, что я знала, откуда растут корни. Я знала, насколько этот "ласковый хищник" опасен и для тех, кто остался. Начала я не от Адама и Евы, а от прорыва нашей страны в эру космических полетов. В тот год Лешек родился, и ему дан был прекрасный технический ум, чувство юмора, внешность, золотые руки, в которых оживали даже ржавые железяки.

Но людей нельзя всю жизнь увещевать, что "завтра будет лучше, чем вчера". Человек должен почувствовать вкус к жизни, а для этого надо жить, а не только работать. Увы, ему некому было об этом рассказать. Из-за постоянной нестыковки слов и реальности, у людей опускаются руки... Ещё при жизни, Лешек ушёл в виртуальный мир. В его доме были обнаружены залежи компьютерных игр.

Наконец, и батюшка дождался свей очереди, чтобы провести обряд отпевания. (В следующий раз он не предложит, наверно, сначала попрощаться с покойным). А покойный лежал в это время тихо. Гладко причёсанный и выбритый, был мало похож на себя, но вид его был внушительный, как президиум. С такой внешностью Алексей Борисович мог быть большим начальником.
А брат сказал лишь одно: «Вот видишь, братишка, с собой-то ничего из материальных благ ты взять не можешь»!

- Всё-то у тебя правильно. Беда лишь в том, что переход человека на следующую эволюционную ступень - процесс крайне медленный, мучительный и непредсказуемый в принципе. Поэтому сегодня мы можем рассуждать лишь о сути цивилизаций научно-технологического типа и путях их эволюции и инволюции. Парадокс здесь в том, что в "пирамиде" формально власть принадлежит ее вершине, в то время как порождается и опирается она на огромную, инертную и невежественную массу нижних уровней.
Практически, то же самое и в человеке. Ему многое позволяется, но с него и много спрашивается. Пожалуй, лучше всего об этом сказано в Библии, - отвечал Учитель.

Они продолжали свой путь – не земной и не космический, именно, свой путь. Она рассказывала о том, что на земле, в мире физическом, а Учитель слушал, кивал, размышляя о том, что эволюционное развитие человека давно уже идёт от количества к качеству. О том, что искусство, присущее только людям в этом мире, является неким слепком внутреннего мира человека, решившего рассказать о себе.

- Любое творчество (не только в искусстве) - всегда проявление самости автора, его восприятия окружающей среды, - улыбаясь своим воспоминаниям, говорила она. - Как же интересно было наблюдать в физике и математике способы доказательств у разных людей! Верите ли, они тоже отражали внутренний мир и характер человека. Они отличались своим подходом и разворачиванием действия: одни педантичны до противного, другие - небрежны, третьи - стремительны, а кто-то шёл синкопой, да ещё возвращался в своих рассуждениях. Были напористо-гениальные, были вялотекущие... но все доказывали одно и то же, приходя к единому финалу. А бывали случаи, когда кого-то уводило к новым горизонтам, открытиям, озарениям - и все сидели ошеломлённые: "Он не побоялся быть смешным, не понятым, ошибочным и "прыгнул за флажки".
 
Вы чувствуете - жизнь проявляет себя по каким-то своим законам, схожим в разных направлениях. Иногда кажется, что "вот-вот и я это пойму; вот я уже почти чувствую этот закон; вот я уже вижу закономерность развития... а значит, я прожила не зря, я пришла к пониманию, я, кажется, нашла то, что искала..." Но вдруг эта тонкая нить ускользает из рук. Тогда приходят мысли, что "ты в абсолютном цейтноте - твоей жизни ни на что не хватило".
 
Но и это проходит, если ты смогла это пережить. Снова начинаешь поиски истины, либо встаёшь на другой путь - он ведь всегда проходил рядом: по нему иногда проезжали красивые современные поезда, в которых сидели весёлые люди, доносился смех, разговоры о прелестях жизни и о политике, пахло дорогими духами, хорошим табаком, рестораном... Только по этому пути ехали ещё и товарные составы, и старые раздолбанные вагоны, в которых ютился бедный люд со своей правдой жизни, с чемоданами, рюкзаками и сумками, с галдящими детьми и домашними животными, с дачной рассадой, с рабочими-вахтовиками. И это тоже жизнь, и я её тоже знаю в подробностях.
 
Подумав, я говорю себе: «Пойду-ка я пешком по своей глинистой прохладной тропинке, там я встречу то, не знаю, что... но непременно встречу. А в дороге я буду рассказывать сказки об этих поездах, пароходах и самолетах, ибо я там была и мне есть, что о них поведать».

Учитель, улыбаясь посмотрел на неё:
- Сначала было слово, которое было намерением…

- Да, да!.. так оно и было. Однажды, по выходе из леса, предо мной открылось поле зрелой пшеницы, куда уходила моя тропка… а над ним надвигалась, сливового цвета, дождевая туча. Тогда я пожалела, что нет с собой красок, кистей и холста, нет даже карандаша, чтобы зарисовать эту красоту. И тут, навстречу вышел старец.
 
Дождь уже косматыми потоками изливался на то волнующееся поле, лишь только его путь шёл посуху. Тропинка и пространство над ней, удивительным образом, оставались сухими. Он поднял руку с посохом в приветствии, и мы вместе отправились в тот путь.
Помнится, в детстве я летала, и это было незабываемо! Потом, когда крыльев не стало, я мечтала отправиться пешком по земле, но в нашем мире это было весьма опасно.

- Ты очень связана с земной жизнью, каким-то образом став краеугольным камнем своего рода, - размышлял Учитель.

- Я стала лишь хранительницей наших традиций, преданий, духовных ценностей. Так уж сложилось, даже прежде того, как я оказалась старшей из всех.

Их группа была немногочисленна. Так и шли они путём своего предназначения. В отличие от многих, помнили, кто они, откуда и зачем. За разговорами, мимо проплывали леса и реки, солнце и луна, ветер и звёзды, иногда встречались родники… а ещё - умные книги были их спутниками.


Боровск, 08.2021