Мак Маг. Юленька, гл, 11

Мысленно я проводил сестру и ее подругу, сопровождая их поездку в лифте и выходом из подъезда.
Мысленно я угадывал ее сопереживание мне, волнение, вдруг наваждением пришедшее к ней.
Мне представилось, как сестра остановилась, присела на лавочку и попросила Аллочку сделать тоже.
Валентина подняла глаза кверху.
Найдя мой балкон, глядела на него, раздумывая: правильно ли поступила и, не успев решить, отгоняя то самое эмотивное сопереживание, изгоняя его из себя, резко поднялась, тряхнув головой, повлекла за собой подругу.
Шаг ее, по мере удаления становился все твёрже, уверенней.
Больше она не оглядывалась.
Я, оставшись один, смотрел на выпавшую из шкафа руку Юленьки.
Она была естественно безжизненна. Шероховатость кожи искусственной девушки местами лоснилась под выбившимися лучами солнца из-за портьеры, играла новыми красками: меняясь с оливково-жёлтого на медовый.
Красивая кисть, кажется, ожидала меня: когда мы снова займёмся любовью.
Мне нужно было подняться и привести девушку в нормальное состояние.
Мне нужно было вынуть ее из шкафа, уложить на кровать, наполнить воздухом кессоны, выпрямляющие спинку, омолаживающие лицо.
Впалые мертвецки бледные губы ее, пожалуй, требовали макияжа. Запавшие глазницы желали лицезреть меня вполне.
«Впрочем, мы все одно: никогда друг друга не увидим. Не увидим…,» - думал я, отвлекаясь на что-то совершенно иное: мимо идей о Юленьке, Валентине и ее подруге.
«Это же надо такое привидится!» - Вспоминал я давешний мистический образ Аллочки.
«Ты видишь, как я вижу вас», - пришли на ум и слова Юленьки.
«Если разобраться, - неверная мысль посетила меня, - все мы звери.
Вот только эти, неживые существа, сформированные нами же, зверьми, в какой-то материальный образ, стремятся стать такими же, как мы, не понимая ещё, что ступают на ту же дорожку, прежде чем подняться на пьедестал ванного, «гордого» звука – человек!
Жилы, тянущиеся по внешней стороне руки резиновой Юленьки, так ясно и неестественно выделялись, обозначившись необычно резко - это заставило меня задержать внимание.
«Наверное, - пришло на ум, - ей так же, как и мне пришлось много пережить!
Бедная девочка!»
«Отчего же я так подумал?»
Я поднялся со стула, сделал два шага к двери шкафа и потянул дверцу. Каково же было мое удивление, что она не подалась.
Занесённая рука в дверную щёлку тоже ничего не дала, - когда я с силой потянул на себя ореховое полотно.
«Не пойму!» - Воссияло надо мной.
Рука Юленьки двинулась.
Показалось ли?
Замерло все.
Тишина. Шелест колёс машин, несущихся по трассе за окном.
Шелест, возбудившейся вдруг листвы на деревьях от бойкого броска сентябрьского ветра.
«Давно не было дождя», - подумалось мне.
Но эта мысль полностью мне не принадлежала. Я чувствовал.
Я научился различать свои мысли и мысли Того, Кто пытался сообщаться со мной.
«А не наоборот ли, - говорил этот Кто-то вполголоса в моей голове, - не наоборот ли: листва дерев гоняет ветер? Не тужатся ли все веточки того дерева, чтобы когда-нибудь создать свой, свой гениальный циклон?
Или вот, другое: не вода ли содержит стакан и даёт ему единственный смысл?
И не я ли в твоей жизни есть то самое натуральное, беспечно, бесстыдно живое, потому что по-настоящему мертва?»
Пальцы Юленьки шевельнулись.
Меня отшатнуло. Однако бежать из комнаты… бежать я не находил возможным.
Дверца шкафа скрипнула. Ее изнутри отпустили.
«Возьми меня!» - воскликнула Юленька.
- Я не…, - произнёс я вслух.
- Почему? Ты разлюбил?
- Я? – чувствуя, как в горле клокотало гландами, пытался найти слова, но существовало лишь одно: «я – и не любил».
Мне нельзя было любить кого-либо, что-либо, да-да, тем более неживую природу. Я мог позволить себе лишь удивляться, изумляться, радоваться ей, да и то только, только в пол силы. Иначе …
Иначе, как утверждала Валюша, наполняясь подлинным чувством любви, я излишне осознавал бы себя и то именно, что осознавать нельзя было – чувства, соотносящиеся с любой любовью.
«Уксус! Ты уксус! - Вспомнил я обращение Валентины, - не понимаешь, куда попал. Не слушаешь меня. Не хочешь повиноваться истиной истории своей жизни. Пытаешься довериться любезной резине, но не своим родственникам. А ведь я все тебе выложила, подчистую. Ты хоть крест на себе сотвори, если ты ещё человек…»
Моя рука потянулась ко лбу, и мой слух тут же пронзил звонкий голос из шкафа.
«Выпусти - отсюда!»
Что-то сопротивлялось во мне, чем-то третьим. Каким-то внезапным, не синхронным происходящему чувству. Но оно было таким ярким, что заставляло сосредоточиться, остановиться на нем.
«Это Другие,  - сказала Юленька, - не слушай их. Они сами все сделают. Их не нужно слушать. Слушай меня. Я повторю, передам, переведу те их фразы, которые они желают передать для тебя. Ведь половина из них принадлежит и мне…»
- Что делать? – Выразил я сломленным голосом.
- Выпусти меня отсюда, - повторила девушка.
Я нашёл силы взять себя в руки, но только на то, ощущая звон в голове, чтобы сделать шаги к шкафу.
Тронул дверцу, она раскрылась, рука Юленьки подалась вперёд, ещё больше выпрыгивая из шкафа. Далее, не в силах соображать, что происходит, полностью потеряв способность к движениям, я увидел, как голова девушки, соскользнула со стенки мебели и выпала вперёд, расплёскивая волосами по полу.
Я не верил глазам.
Это мог быть визуальный обман или что там ещё. Глаза ее, передо мной, перевёрнутые искрились, смеялись.
А на губах улыбка была ничтожной, и казалась несчастьем.
«Что-то, - возникло у меня, - что-то должно же логичное содержать этот мир! Что-то безусловное, несмотря на всех Хозяев жизни и тех, Других, невидимо и независимо впивающихся в эту жизнь, - что-то однозначно должно быть безусловное. Опора какая-то».
«Может быть, это сила воли человеческая, дарящая каждый день тот самый день, поднимающая утро. Отдающая дань живому - неживому, чтобы оставаться на виду, на плаву».
Последние слова этой фразы я проговорил вслух, потому, как ощутил перемещение своих губ относительно друг друга.
Я нагнулся и потащил Юленьку из ее замкнутого, пропахшего парафином помещения. Она была, как никогда, тяжела.
Я поднял ее на руки и положил на диван, туда, где недавно сидели сестра моя и подруга, Аллочка.
Снова пришёл мне фантастический образ Аллочки, я пытался сравнить его с чем-либо, найти в том монстре, привидевшемся мне, нечто то безусловное, логическое. И не находил.
«Другие» умели вместить в логику жизни что-то своё – непонятное, не поддающееся чистому разуму.
Я оставил девушку и вышел за принадлежностями, инструментами, чтобы привести ее в порядок.
В коридоре все ещё стоял кухонный стол, который мы так и не дотащили до комнаты. Мне нужно было его вернуть назад, на кухню, дабы он не мешался на пути.
Я подошёл к нему и попытался поднять.
«Так и спину можно надломить! Эх-хх!» - потянул стол крышкой кверху, чтобы оторвать его от пола и продвинуться мелкими шажками на кухню.
Во входную дверь постучали.
Я оставил занятие и подкрался к дверному глазку.
За дверью стояла женщина.
Она отворачивала лицо, но я узнал профиль моей Юленьки.
«Эта та, третье лицо, вмешивающееся лицо. Женщина, которую наняла Валентина!»
Раздался звонок. Женщина показала анфас. С силой давила кнопку звонка, которая залипала последнее время, видимо от последнего подъездного ремонта, когда в механизм случайно попали капли эмали.
Женщина поглядела прямо на меня. Я дышал в жестяную площадь двери, во взмокший пятак, выдерживая взгляд. Если убраться, то сразу станет заметно, что в квартире кто-то есть.
Женщина опустила голову, подумала. Ещё раз постучала костяшками пальцев, едва слышно, ещё раз подумала и толкнула в дверь ладонь, произведя внушительный хлопок, развернулась, исчезла.
«И зачем мне теперь она, а?» - думал я.
Я совершенно не был готов к каким-то переменам. Все слишком быстро.
Здесь с Юленькой, да - с самим собой в пору разобраться. Спокойно, с расстановкой.
Скрипя мышцами, отрывая голые ступни от кафельного пола, я вернулся к своему делу.
Возвращаясь, я заметил, как из комнаты с Юленькой, в отражении противоположной стены, мелькнула большая тень.
Мне стоило поглядеть, что там происходит.
Благополучно зацепившись мизинцем о ножку кухонного стола, едва не взывая от боли, я похромал к комнате с Юленькой.
Войдя в комнату, я был готов на все, в том числе немедленно бежать.
Сердце гремело. Я осмотрелся.
Ничего не изменилось.
Юленька лежала на диване в прежней позе.
Шкаф, как всегда, деформированной дверцей был приоткрыт.
Успокоившись, и тем более, ощущая боль подбитого мизинца (очень не кстати подбитого) развернулся, и было пошёл назад.
 - Зачем ты меня не пустил? – Мысленно услышал я голос Юленьки.
Мне снова пришлось вернуться в комнату с ней.
- Ты – это ты. А тот кто был за дверью – неизвестная особа. Вот и не пустил.
- Я хочу видеть ее. Покажи мне ее. Я хочу видеть свой живой образ. Я хочу видеть тебя, и через неё я познакомлюсь с тобой. Я хочу видеть тебя, понимаешь?
- Не выдумывай. Та женщина…
Зазвонил мобильный телефон. Я нашёл его. Вызов сестры.
- Алло! – Ответил.
- Боня, ты где? – Оттуда.
- Я? – Медлил я с ответом, предвосхищая претензии, - я – дома.
- А почему дверь не открываешь?
- Кому?
- Тому, кто пришёл.
- Хм, - помедлил я, выискивая из своих мозгов что-то удобоваримое.
- Так, вот, уважаемый: либо ты сейчас выходишь на улицу и догоняешь ее, либо ты… либо ты загонишь себя в то самое смертельное состояние. Куклу не слушай. Она постепенно выудить из тебя всю душу. Это правило такое… любви этой, черт ее дери, претворения эдакого.
Она тебе больше, чем ей самой нужно ничего не даст.
Она только энергию разделит, как скальпелем, как ножом для торта ровно надвое. Себе кусок, тебе кусок. Но сожрёт сама.
- Я ничего не пойму, сестричка.
- Я спрашиваю: ты дома?
- Дома, - посмеялся я, - палец прибил вот. Так что… Как я пойду? Куда я пойду? Я не могу никуда пойти. Просто обувь не налезет. Боль адская, знаешь ли.
- Значит, уксус,  готовь валюту, нужно рассчитаться в четверо больше договорной. А дальше тебе все - равно придётся ее искать.
- Я не пойму, сестра, почему ты все за меня решаешь?
- Ты не поймёшь, потому что тебе это не нужно. Мало я тебе рассказала, мало тебе раскрыла? Как, кстати, ты себя чувствуешь?
- Ничего. Вот и боюсь выйти на улицу, как бы что не случилось. Сама же сказала: если я приду в нормальное состояние, то верну первую жизнь, в которой долго не протяну.
- Если ты останешься со своей резиновой куклы, она тебя и убьет. Не знаю, как, но она тебя держит. Ты пойми, признай, что боишься покинуть ее хоть на минуту.
Что она тебе говорит? Как ты с ней общаешься?
- Ничего не говорит особенного.
- Ну!?
- Это во мне к ней какие-то разговоры. Как ты себе представляешь общение с куклой вообще, смешно же! – Несмело посмеялся я в трубку, и секунды после того не прошло, как Юленька с грохотом упала с дивана.
Я опустил мобильный.
Девушка лежала вниз лицом, прикрытая пышной шевелюрой.
Одна рука внизу, у бедра, другая – поднята, как словно бы она хотела вот-вот подняться.
Поднять голову, спину выгнуть, подсовывая коленку под себя, встать.
Я онемел и ожидал только этого.
И это было бы не чудом. В этом  было что-то обязательное, то безусловно-обязательное, что присутствует в реальной жизни, - Логическое. Даже «Другие» смолкли, изучая то, что будет дальше.
- Алло! Алл-ло! – Кричала в трубку сестра, - Алл-ло! Что там у тебя?
- Началось, - выпало из меня, - началось…
- Это не началось, - услышал я Юленьку, - это продолжается…