Карелия. Полгода до войны

   В жизни не всегда бывает так как хочется. Вот и Василий с Евой недолго жили  своей семьёй. Иван Иванович обратился в сельсовет с просьбой, чтобы сына отозвали в колхоз, так как ему тяжело справляться по хозяйству.
   В деревне жизнь потекла своим чередом. Василий снова работал бригадиром, а Еву попросили выйти в пекарню, вместо Фёдоровны, которая вышла на заслуженный отдых.
 Раньше хлеб возили из Лазорева и продавали в магазине, поэтому позднее, когда открыли пекарню, было решено, что она будет относиться к магазину. Продавец Константин, мужчина средних лет, выдавал муку и масло для смазки форм и забирал выпеченный хлеб на продажу. На вопрос Евы что делать с припёком (выход готового хлеба тяжелее, чем использованная мука), он кратко объяснил:
– Часть вырученных денег после реализации буду выдавать тебе как премиальные.
– А разве так можно? – удивилась она.
– Если я сказал, значит можно. Всё согласовано с начальством сверху.
Ева нерешительно пожала плечами, а вечером о разговоре рассказала Василию.
– Так это хорошо, себе и Гене что-нибудь купишь, – рассудил он. – Но ты пока об этом никому не говори, вдруг Костя пошутил.
  Перед Новым годом в магазине выстроилась очередь- привезли товар. Ева из окна пекарни наблюдала как счастливые женщины несли под мышкой свёртки с покупками, но
 хлеб в печи без присмотра оставить не могла. Забежала в магазин перед самым закрытием. 
– Припозднилась ты, но я тебе кое-что оставил,- поднял голову от накладной Костя.
– Так у меня и денег нет, мы с Васей всё отдаём родителям на ведение хозяйства.
– Это не страшно, у тебя за полгода и свои денежки накопились. Моя Феня шепнула, чтобы я тебе   платье и платок оставил.
Не веря свалившемуся счастью, Ева примерила на глаз серое ситцевое платье и радостно выдохнула – её размер!
– Бабы ещё сатин брали, тебе надо?
– Надо на рубашки мужу и сыночку,- и нерешительно добавила,- если деньги остались...
- Остались,- Константин выложил остатки ткани на прилавок.- Забирай.
 Первый раз в жизни Ева несла столько новых вещей, но радость её испарилась в первые минуты.
- Где деньги взяла на покупки?- строго спросила её свекровь.
- На премию от припёка.
– Смотри-ка, секреты уже появились от семьи, – обиделась свекровь. – Могла бы хоть посоветоваться!
– Молчи, мать! – повысил голос свёкор. – Ты сегодня всем принесла обновки, а семье сына что купила? Ничего! Вот и не возмущайся. Молодец невестка!
 На другой день вечером в пекарню зашёл Василий. После ничего не значащих фраз он нерешительно начал:
– Ева, у дядьки Евдокима дом пятистенок, давай на квартиру к ним уйдём. Захар с женой Мариной в Паданы уехали, а Егорка нам не помешает. Тебе через четыре месяца рожать, от нас далеко ходить, а здесь пекарня через дорогу.
– Не выдумывай, Василь! На мать я не обижаюсь, она вспыхнет и тут же остынет. Сегодня вот собрались вам рубахи шить.
– Ох и женщины, вас не поймёшь,– облегчённо вздохнул Василий.

                ***
   Новый, тысяча девятьсот сорок первый, год встречали в тесном кругу семьи. На столе кроме мяса, рыбы, картофеля, ягод, пирогов с репой и турнепсом красовалась тарелка с салом. Его прислала к празднику мать Евы из далёкой Сибири.
– Жалко кормов у нас мало, а так бы тоже свиней держали, вон какое сало вкусное,- 
 рассуждала Анна.
– Ничего, вот встанем на ноги, разведём и овец, и свиней, и гусей, – высказал свою мечту Василий.
– А весной расширим огород и посеем морковь и огурцы, – добавила Ева.
 Семья бурно принялась обсуждать мыслимые и немыслимые планы на будущее, но тут  в дверь постучали, и в избу с клубами холодного воздуха ввалился Павел, друг Василия. Он весело поздравил всех с Новым годом и обратился к хозяину.
– Дядька Иван, бери своих в охапку и пошли в клуб. Люди за тобой послали, без гармони ни песен, ни танцев!
 Домашние знали, что в деревне ни одно торжество без Ивана Ивановича не проходило. Он был не только гармонистом, но и хорошо пел.
 Взрослые ушли, оставив Маню с Лёшей присматривать за детьми,

 На Рождество Василий с Евой зашли поздравить дядьку Евдокима с праздником. Он ещё лежал на печке после очередного приступа младенца. Услышав знакомые голоса, он не спеша слез, умылся, причесал свои тёмно-русые волосы  и повернулся к гостям:
– Как хорошо, что пришли, сразу праздником в доме запахло! Невестка часто забегает, а вот тебя редко видим,– пожурил он Василия.
Всегда приветливая и гостеприимная тётка Прасковья быстро накрыла на стол. А тут в избу ввалились Анна, Маня и их подруга Клава Сонникова.
– Мы кушать не будем, – предупредили они, – немного согреемся и в клуб пойдём.
– Да знаю я, куда вы торопитесь, – улыбнулась хозяйка, – никак сапоги через ворота на конюшне кидать?
Василий прищурился:
– Вот не подумал бы  – советские девчата на женихов гадают! А тебе, Маня, не рановато?
Младшая сестрёнка нахмурилась, но отвечать не стала, с братом лучше в спор не вступать. Вскоре девушки убежали. Следом за ними ушёл и Василий. Отсутствовал он недолго, но по возвращению всё время к чему-то прислушивался, и с его лица не сходила плутоватая улыбка.
 Вот во дворе послышался шум и в дом  ввалились  девчата. У каждой на ногах было по одному сапогу.
 – Обувь пропала! – со слезами на глазах сообщила Анна.
– Ясное дело,  ваши  суженые прихватили, – с серьёзным видом произнёс Василий.- Ждите на днях сватов.
Девчата переглянулись.
-Да ладно, брат, роду такого не бывало,- прыгая на одной ноге к печке огрызнулась Маня.
- Клава, Анна, быстро ноги грейте!- приказала  тётка Прасковья.- Найдётся ваша пропажа.
Дядька Евдоким повернулся к племяннику и в его глазах блеснули весёлые искорки:
– А не ты ли тот самый суженый?
–  Зачем мне это, у меня жена есть, скоро второй ребёнок родится.
– Ох и шустрый ты парень! Жена есть, а зачем за девчатами побежал? – допытывалась тётка.   
Василий на минуту замешкался.
– Так мне  показалось, что кто-то в сенцы забежал…. Вот опять топот,  пойду-ка  гляну….
Через минуту в проёме двери показалась рука с тремя разными сапогами, а потом и сам Василий.
– Что я вам говорил? Ну, если  не суженые подшутили так ведьма.
 Первой сообразила Маня:
– Не морочь нам головы, вейкко, значит, это ты  дорогу перебегал?
Наступило угрожающее затишье и Василий, на всякий случай, стал бочком отходить к порогу.
 Анна быстро схватила его сапоги и перебросила Клаве.
– Беги, беги, а мы посмотрим как ты будешь петлять по снегу! 
 Василию ничего не оставалось делать, как поднять руки вверх:
– Всё, каюсь, пошутил я! Больше не буду…. в этом году….
Сначала рассмеялся дядька Евдоким, затем тётка , а потом к ним присоединились все присутствующие. 
 Домой возвращались поздно вечером и весело вспоминали подробности этого рождественского вечера.
               
                ***

 После праздников Мария Гавриловна занялась шитьём. Сшила Еве пиджак из чёрной плотной ткани, а из шинели Василия выкроила Гене пальтишко и подогнала шлем по его головке:
– Ну вот, на весну одела внука. А вы, – обратилась она к Еве с Анной, – учитесь тоже шить на машинке.
 Новое занятие пришлось девушкам по душе. Мария Гавриловна научила их делать выкройки и правильно обмётывать вещи. Сначала они сшили ситцевые платья себе, потом Мане, а из остатков ткани - младшим детям рубашонки.
Незаметно подкрался март. На весенние каникулы из паданской школы приехали  Ваня и Леша. Раза два они ходили с отцом на охоту и довольные возвращались с дичью. В тот день Иван Иванович и Ваня ушли в кузницу, а Лёша взял ружьё, свистнул Тойера и ушёл в лес.
Ева замешивала очередную партию теста, когда в пекарню прибежал Леша. В его заплаканных глазах смешались жалость, испуг, растерянность.
– Невестка, я Тойера застрелил!
– Как? – бросилась к нему Ева.
– Не знаю как! Стрелял в сохатого, а упали оба... – он в отчаянии бросил шапку на лавку. – Убьёт отец!
Ева несколько минут приходила в себя от этой новости, потом успокоилась:
– Успокойся, Лёко, никто тебя не убьёт! На охоте всякое бывает. Сейчас дождёмся Василия с работы, он всё уладит, а ты садись,  попей чай со свежим хлебом.
   О чём говорил Василий с отцом, никто не знает, но Лёша наказан не был.  в доме большого не было. А как только стемнело отец, Василий, Ева, Анна,  Маня и Лёша отправились с санками в лес. Мужчины разделали тушу сохатого, уложили на санки и по проваливающему насту повезли домой. По дороге старались говорить тихо, не дай Бог кто увидит убитого сохатого да сообщит в сельсовет – быть беде. Жаль верного пса, но благодаря Лёше  семье надолго хватит мяса. 
               
                ***
     Приближался срок родин. Последнее время дни тянулись дольше, тесто было тяжелее обычного, огонь в печи жарче прежнего. В этот тёплый апрельский день она пораньше ушла с работы, хотелось отдохнуть. На берегу озера Чиас несколько мужиков пытались вытащить лошадь,   которая по брюхо провалилась под лёд.
 Руководил всеми Тарас Панфилович Сонников, уважаемый в деревне мужик. Несмотря на то, что он вернулся с Германской войны без глаза и хромой, его трудолюбию мог позавидовать любой здоровый мужик. Оглянувшись на людей, он остановил взгляд на Еве и почти приказал:
– Фёдоровна, иди домой! Тебе сегодня надо не о лошади думать!
Смысл его слов Ева не совсем поняла, но возражать не стала, ведь её ждёт Гена, а Василий уехал по делам в Чиас-салми.

 Вечером боли в спине  усилились, она хотела сказать об этом свекрови, но решила повременить, пусть уснут дети.
И надо же, когда схватки усилились, Мария Гавриловна попросила её вынести телёнку ведро с пойлом.
-Такое ведро тяжёлое, как же я его унесу,- кусая губы подумала она.
– Ничего, ничего, так надо, иди,  – шепнула свекровь.
   Ева медленно перешагнула порог хлева, поставило ведро и поняла что рожает. - -Всё будет хорошо, невестка,-услышала она за спиной спокойный голос Марии Гавриловны.
 Вот так третьего апреля на карельской земле родилась дочь карела и белоруски - Валентина. 

 Новорождённой радовались все, а Василий, казалось, стал на голову выше. Еву окружили вниманием и заботой, но эта идиллия длилась недолго.   Через три дня председатель попросил её выйти в пекарню.
= Поймите, некому заменить её в пекарне. фёдоровна поработала два дня и заболела. Выручайте, - просил он Еву и Василия.
 В разговор вмешалась Мария Гавриловна:
- Надо выйти, не терять же такую хорошую работу, а за Валей я присмотрю.
Ева согласилась, она понимала, что семье в одиннадцать человек каждая копейка дорога.
На другой день она приступила к работе.  Все заботы легли на плечи свекрови и Мани.
– Вася,  дивлюсь я твоей маме, на рыбалку сходит, по дому всё сделает и  детей до нашего прихода искупает! – с нескрываемым уважением говорила Ева.
 – Шустрая она, вся в меня, а с такой помощницей как Маня и не то можно успеть, – с улыбкой отвечал он.
 Мария Гавриловна всю жизнь прожила  в небольшой деревушке вдали от цивилизации, поэтому знания и опыт по выживанию она впитала от родителей и дедов. Например, чтобы  новорождённую внучку не сглазили, она на её лобике   нарисовала угольком крестик. А когда у Евы появился нарыв на пальце,  свекровь взяла иголку с чёрной ниткой, обсыпала её сажей и протянула через нарыв. Удивительно, но  палец вскоре зажил.
 В другой раз после работы Ева не застала дома свекровь с Валей.
 – Мама её в кюлю понесла, – подсказал Ваня.
Мария Гавриловна  сидела на полке и катала кусочком теста по распаренной спинке девочки.
– Что вы делаете? – в изумлении воскликнула Ева.
– Щетинку выкатываю, – невозмутимо ответила та. – Измаялась внучка, корчится и спит беспокойно. Видишь, на тесте чёрные волосинки? Это и есть щетинка.
 После этой процедуры Валя стала спокойно  спать.

                ***
Пасха в этом  году пришлась на двадцатое апреля. Накануне праздника Ева, Анна и Маня промыли потолок, побелили печь, подклеили шпалеры. Мария Гавриловна копошилась у печи и всё сокрушалась:
– Что за Пасха с десятком яиц на двенадцать человек? На всю деревню только в двух домах птиц держат. Разве ж на всех яиц хватит? Сколько раз говорила отцу, давай заведём кур, так нет же! На мельнице работает, а корм достать не может!
– Да не переживайте вы так, – успокоила её Ева. – Попросим Васю, привезёт из Падана курей или цыплят.
– Ох, столько задумали, дай-то Бог, чтобы всё исполнилось, – вздохнула свекровь.
Вечером Мария Гавриловна и Ева пошли в каплицу, так местные жители называли часовню. Молились перед образами о спасении души, о мире, о скором воскресении сына Божьего – Иисуса Христа.

                ***

Рано утром шестого мая, в день Егория Великомученика, свекровь положила в узелок хлеб, картошку и стала поторапливать домашних:
– Собирайтесь, пора  выгонять корову с телёнком,  как бы не опоздать на «отпуск».
На вопрос Евы, что это значит, Анна коротко ответила:
– У нас так принято, когда скотину на поскотину выпускаем, Михей Лютин читает заговор.

У конторы, напротив конюшни, красовался видевший вилы стол, на который хозяйки клали принесённые продукты. Вокруг неплотным кольцом стояли мужики и бабы, а за их спинами мирно пощипывали проклюнувшуюся травку животные.
Вскоре подошёл Михей, старик с седой бородой и пронзительным взглядом. В руках у него был гибкий ивовый прут. Убедившись, что все собрались, он повернулся на восток и вполголоса произнёс:
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Нараспев читая заговор, он обошёл три раза стол, стадо на улице, загон с колхозными лошадьми и коровами.

Ева старалась быть ближе к старику и прислушивалась к каждому слову. В заговоре говорилось о том, что Господь создал всё живое и неживое на земле. В обращении к нему была просьба поставить вокруг стада тын железный, двери стальные, замки булатные, чтобы звери не увидели стада, и чтобы каждый вечер оно возвращалось домой, как люди собираются к церкви, а муравьи к своему муравейнику.
По окончании заговора он открыл загон и, помахивая прутом, отправил   животных  в лес.
Вернувшись к столу, он предложил односельчанам забрать свои продукты и покормить ими оставшуюся дома скотину.
– Неужто и впрямь животные без пастуха будут по лесу гулять и вечером сама домой возвращаться? – поинтересовалась Ева у Анны.
– А как же, иначе теперь и быть не может! – уверенно ответила та.
И в самом деле, не было летом ни одного случая, чтобы со скотиной что-то случилось или она не вернулась домой до захода солнца.

                ***

 В субботний июньский день Василий предложил Еве навестить бабушку Прасковью Ивановну, мать Марии Гавриловны.
Лодка плавно качалась на волнах, будто играла в догонялки с отражением солнца, а Ева слушала рассказ  Василия о Чиас Салми.
Давным-давно под высокой горой красовался большой посёлок с церковью, окаймлённый хвойными и лиственными деревьями. Два длинных узких озера Чиасъярви и Талвиесъярви, большая площадь пахотных земель позволяла жить крестьянам хоть и небогато, но безбедно. Но всё разрушила война со шведами в самом начале девятнадцатого века. Завоеватели разграбили не только посёлок, но и безжалостно истребили большую часть населения, укрывающуюся от них в лесах.

После окончания войны кто-то переселился в другие деревни, кто-то ушёл в близлежащие Архангельские земли, и лишь несколько семей вернулось в родные места. Сейчас здесь живут старожилы Миккоевы и Власовы. Возле большого дома колхозный  скотный двор,  рига. Поля, пастбища, покосные места теперь принадлежат Лазоревскому сельскому совету и трудятся в этих местах колхозники Гонги-Наволока.

Его рассказ прервал всплеск воды и, в ореоле брызг, заставив качнуться отражение голубого неба, пролетела серебристая тень рыбы.
– Не хотят бабушка и дядька из родных мест к нам перебираться, – продолжил Василий.
Лодка приблизилась к берегу.
– С прибытием в Чиас- Салму! – весело объявил Василий. – Сейчас через лесок и на чаёк!

До бабушкиного дома шли километра два по узкой просёлочной дороге.
 – Вася, эти места так напоминают мою деревню! Смотри сколько здесь берёз, осин, черёмухи! Ой, кукушка! – радостно воскликнула Ева.
– Кяги,– поправил её Василий.
– Почему? Она же не «Кя-кя» кричит, а «Ку-ку!»
– А кто это сейчас на ветке чирикает?
– Воробей!
- Странно, почему же он не кричит  «Во-во!»- рассмеялся Василий.
- Так он поёт  «чив-чив!».
- Вот-вот! Потому карелы называют его Чиркуне!
Весь дальнейший путь они с шутками сравнивали русские и карельские слова.

Бабушка Параскева  от радости не знала, куда посадить нежданных гостей и чем угостить.
– Оставайтесь с ночёвкой, я утром калиток напеку, – уговаривала она молодых.
– В другой раз, сегодня не можем, – мягко отказался Василий. – Сейчас с дядькой Яковом обсудим дела  и домой.

Солнце катилось к закату, когда они сели в лодку.
– Ева, спой что-нибудь,–  попросил Василий.
Она ненадолго задумалась, взгляд коснулся берега залива: там одиноко ютилась старая мельница.
 Необъяснимое чувство тоски или предчувствия повисли в воздухе и Ева неожиданно запела:
«Как на дальней сторонке
Громко пел соловей,
 А я мальчик на чужбине,
Далеко от людей….»

Василий слушал и даже пытался подпевать, но, при словах:
«Ох, умру я, умру я,
Похоронят меня,
И никто не узнает,
Где могилка моя…»,–  он резко привстал на лодке:
– Э, нет, жена, хватит! Пусть поёт соловей, а мы жить будем! Давай-ка «На Муромской дороге…»

Озерная гладь, отливая серебристой парчой,  плавно качала лодку с двумя счастливыми людьми.
Это был вечер 21 июня 1941 года….