Шапка Мономаха - 34

Зверев принес переработанную диссертацию. Виктор Андреевич просмотрел ее и вздохнул.

- Сережа, почему вы не убрали то, что я рекомендовал вам убрать?

Тут вздохнул Зверев:

- Жалко! Столько трудов на это потрачено.

- И все-таки надо убрать. Диссертация должна быть цельной, все лишнее надо отсекать, как куски мрамора от статуи. Это во-первых. А во-вторых, я обращал ваше внимание на недостаточную точность некоторых результатов. Что-то я не вижу изменений!

- Изменения есть. К сожалению, не во всех случаях. Мы упираемся в приборные погрешности. Приборы старые, сами знаете.

- Знаю. Значит, надо хотя бы сделать тестовые измерения на хороших приборах. Например, во Владивостоке, в Институте автоматики. Вы где собираетесь защищаться?

- В ДВГУ.

- Может быть, лучше здесь, в «железке», у Парамонова? Здесь попроще.

- Нет. Я в ДВГУ хочу. Я же ДВГУ закончил, и кандидатскую там защищал.

- Ну тогда вам все равно придется у Сабурова докладываться. Мне договориться с Сабуровым?

- Не надо, я сам договорюсь. Я там уже бывал, людей знаю.

- Ну и чудесно! - Зелинский вернул Звереву папку с рукописью. - Тогда дерзайте! Думаю, за месяц вы справитесь, и тогда мы заслушаем вас на нашем Ученом совете.

Ему очень хотелось, чтобы Зверев закончил работу над диссертацией до того, как он, Зелинский, вновь укатит в солнечный город-курорт, сбегая от приближающихся вьюг и морозов. Какая-то смутная, неосознанная тревога нарастала в нем. Возможно, она проистекала из того, что он все больше разочаровывался в Звереве, как в физике и тем более, как в будущем его преемнике, а, может быть, причиной были все сильнее нарастающие сомнения: А будет ли хоть какая-то преемственность? Не рухнет ли все в один момент после очередного Указа, очередного Закона, очередного постановления Правительства? Вольют, например, все институты в вузы, в так называемые «университеты», и тот же Фурсов напыщенно скажет: «Ну, вот! Теперь у нас вся наука будет делаться в Университетах, как в цивилизованных странах!» А что? Это было бы естественным шагом после внедрения Болонской системы и ликвидации Академии наук.

Прошел месяц. Зверев съездил во Владивосток, сделал в Институте автоматики тестовые эксперименты, выступил на семинаре у Сабурова. Виктор Андреевич назначил заседание институтского Ученого совета.

- Пугачева будем приглашать? - поинтересовалась не без задней мысли «ученая секретарша» Буре.

Борис Пугачев хоть и уволился из института, но оставался членом Ученого совета. Зелинский не стал его выводить из совета, подумав, что это выглядело бы уж чересчур демонстративно. Когда он боролся с Профессором Ли и Белотуровым, такая демонстративность была оправдана и даже необходима, но сейчас случай был не тот, идти на обострение на пустом месте не имело никакого смысла.

- Почему бы и нет? - пожал он плечами. - Доктор физ-мат наук, тематику знает лучше многих. Думаю, его присутствие будет полезно. А кроме того, вы просто обязаны его пригласить как Ученый секретарь.

- Ладно, - смиренно ответила Любовь Марковна. - Приглашу. Если не забуду.
И, конечно, она «забыла»!

Пугачев явился на следующий же день после заседания Ученого совета. Он вежливо постучал, открыл дверь и попросил разрешения войти. Но по лицу было видно, что он взбешен и с трудом сдерживает себя.

- Входите, Борис! - пригласил Виктор Андреевич. - Проходите, садитесь. - Цель прихода была ему понятна.

Пугачев прошел и сел на ближайший к Зелинскому стул, развернув его так, чтобы сидеть почти прямо лицом к хозяину кабинета.

- Виктор Андреевич, - начал он, от возбуждения забыв поздороваться, - вчера вы заслушивали так называемую диссертацию Зверева. Почему не пригласили меня? Я ведь такой же член Ученого совета, как остальные. Или меня уже исключили?

- Никто вас не исключал. Я просил Любовь Марковну вас пригласить, но она забыла. Она вообще что-то стала забывчива в последнее время. Наверное, придется подыскивать кого-то помоложе.

- Не верю!

- Мне не верите?

- Ей не верю. Не верю, что она забыла. Она ничего не забывает. Просто не захотела приглашать. Чтобы все шито-крыто вышло!

- Ну, ладно. Может, вы и правы. Может быть, Любовь Марковна и в самом деле не хотела превращать Ученый совет в площадку для перепалки. Давайте говорить по сути! Вы что-то имеете против диссертации Зверева?

- Еще как имею! Во-первых, он использовал мои результаты без моего разрешения. Во-вторых…

- Подождите! - остановил его Зелинский. - Протокол заседания Ученого совета еще мной не подписан. Давайте поступим так. Я сейчас приглашу Зверева, и прямо здесь, у меня в кабинете, мы устроим диспут. Вы будете высказывать свои претензии, задавать свои вопросы, а Зверев будет на них отвечать. Если я сочту его ответы не убедительными, а ваши аргументы достаточно весомыми, я попрошу Любовь Марковну внести в Протокол соответствующие изменения. Моя персона в качестве судьи вашего спора вас устраивает?

Пугачев задумался. По его лицу было видно, что непримиримая решительность, с которой он пришел к Зелинскому, уже наполовину погасла. Он не ожидал такого поворота, он полагал, то  Зелинский просто вежливо выставит его за дверь и тем самым направит его ярость дальше и выше — в конечном счете в Высшую Аттестационную Комиссию. Но отказаться от участия в диспуте он не мог. Это означало бы продемонстрировать неуверенность в своей правоте.

- Да, - сказал он. - Я согласен.

- Тогда подождите здесь, а я схожу, приглашу Зверева. Пожалуй, и Любовь Марковну тоже. Пусть она сразу ведет что-то вроде стенограммы.

- Пригласите! - желчно усмехнулся Пугачев. - Посмотрю ей в глаза. Как это она забыла меня пригласить!

Через несколько минут все собрались в кабинете директора. Зверев был сосредоточен, но заметно нервничал. Он принес с собой папку с диссертацией и распечатанные картинки-слайды, с которыми выступал вчера на Ученом совете. Буре выглядела невозмутимо, но взгляда Пугачева избегала.

Виктор Андреевич ожидал, что Пугачев начнет с обвинений в использовании его результатов, но тот поступил умнее. Он стал тыкать Зверева в низкую точность его экспериментальных результатов и тем самым доказывать недостоверность результатов и сделанных из них выводов. Но Зверев легко отразил нападки, приведя данные тестовых экспериментов, проведенных им во Владивостоке, и расчетов, подтверждающих те результаты, которые по разным причинам нельзя было подтвердить независимыми экспериментами. Тогда Пугачев заявил, что тем не менее из результатов, полученных Зверевым, не следуют однозначно выводы, сделанные в диссертации и являющиеся предметом защиты. И сослался на совершенно противоположные умозаключения, сделанные в свое время одним из известных физиков, изучавших механизмы искрового воздействия еще семьдесят лет назад. Зверев и тут оказался на высоте и ответил, что за эти годы понимание физики искрового воздействия продвинулось далеко вперед, и многие представления об этом явлении пересмотрены: в том числе и в диссертации его, Зверева. И вот тут бывший коллега и подчиненный диссертанта выдвинул свой последний козырь: использование чужих результатов, что в ВАКе расценивалось почти как плагиат, со всеми вытекающими последствиями.

- Уважаемый Борис Семенович! - выдержанно ответил бывший колега и руководитель. - Да, у нас с вами есть совместные публикации, и их результаты я использовал в своей диссертации. Но я честно указал об этом в соответствующем месте. Что же касается отсутствия вашего письменного разрешение на их использование, то в инструкциях ВАК об этом ничего не говорится. Так что ваши обвинения я не принимаю.

- Покажите это место! - потребовал Пугачев. - Вы указали, какая ваша доля в этих результатах?

- Пожалуйста! - Зверев достал из папки соответствующий лист и протянул его Пугачеву. - Фифти-фифти! Вас это устраивает?

- Нет! Вашей доли там нет и пяти процентов! Все сделал я! Я проводил все эксперименты, вы только статьи писали.

Зверев снисходительно пожал плечами.

Тут вмешался Виктор Андреевич. Решил, что пора вступить в роль арбитра.

- Вы знаете, Борис, этот вопрос очень спорный. Вы будете до хрипоты доказывать, что Сергей присвоил ваши результаты, он будет утверждать, что это не так… Наверное, каждый из вас по-своему прав, но постороннему наблюдателю понять, кто из вас правее, практически невозможно. Да и сам по себе процентный подход к доле участия в научной работе — это, на мой взгляд, абсурд! Поэтому я предлагаю этот спор закончить и обсудить сухой остаток, который заключается в том, что на все ваши конкретные замечания Зверев разумно ответил, и лично у меня, как у председателя Ученого совета, по-прежнему нет оснований сомневаться в достаточно высоком уровне его диссертации. Все ваши вопросы и замечания записаны, равно как и ответы на них со стороны диссертанта. Настаиваете ли вы, чтобы они были внесены в протокол заседания Ученого совета?

Пугачев насупился, подумал и ответил:

- Нет, не настаиваю.

По-видимому, он решил, что в противном случае диссертация его бывшего коллеги и руководителя будет выглядеть еще выигрышнее.

- А я настаиваю! - тут же заявил Зверев. - Я прошу включить сегодняшнее обсуждение в протокол. Иначе он потом будет говорить, что никакого обсуждения не было, что его мнение просто проигнорировали!

Зелинский посмотрел на него укоризненно.

- Сергей Анатольевич! Я не думаю, что нам надо вставать в такую сверхподозрительную позу. Борис Семенович не виноват, что у него не было возможности задать свои вопросы вчера. Мы предоставили ему такую возможность сегодня. Он их задал и получил ответы. И, на мой взгляд, он вправе отозвать свои вопросы и просить не включать их в протокол. Как будто их и не было. Я правильно вас понял, Борис Семенович?

Пугачев мрачно кивнул:

- Да, примерно. Кроме последнего пункта. Про совместные работы.

- А вот тут уже я против. Я, знаете ли, видел, как работали вы, Борис, как работал Сергей, и у меня нет убежденности, что вы работали много больше его. Примерно поровну. Это мое мнение как директора института. Вы конечно вправе жаловаться хоть в ВАК, но я буду стоять на своем мнении. - И, обращаясь сразу ко всем участниками импровизированной встречи «за круглым столом», Зелинский бодро заключил: - Все, господа! Всем спасибо, вопрос исчерпан.

Зверев и Буре послушно поднялись и двинулись к двери, Пугачев тоже поднялся, но уходить не торопился.

- У вас еще что-то? - спросил его Виктор Андреевич. - Впрочем, я тоже хотел еще с вами немного поговорить. Останьтесь на пять минут.

Пугачев опять сел на стул. Зверев и Буре вышли.

- Я хотел вас спросить, Борис, как вам работается в «железке»? - обратился Зелинский к бывшему сотруднику с почти отеческой, заботливой улыбкой.

- Ничего, - ответил тот. - Нормально.

- Подтверждение из ВАКа пришло?

- Пришло. Диплом еще не пришел, он в Курск должен прийти, а открытку мне уже прислали.

- Значит, докторскую надбавку вы уже получаете, это хорошо.

- Конечно. У меня ведь трое детей.

- Я знаю. У меня в вашем возрасте тоже было трое детей. А докторской степени еще не было и в проекте. Ну, а все-таки? Не жалеете, что ушли от нас? Как там с наукой?

- Не жалею. С Сергеем я все равно работать бы не смог. А вы на его стороне, я же вижу. А что до науки… Вот я и хотел с вами посоветоваться. Нет там никакой науки! Сижу на микроскопе, несут мне разные образцы, я их исследую. Работа чисто лаборантская!

- Да уж, не для доктора наук, согласен.

Пугачев пытливо посмотрел на своего бывшего директора.

- Виктор Андреевич! Вот вы мою докторскую оценили на тройку с плюсом. А какую оценку вы поставили Звереву?

- Звереву? - Зелинский на мгновение задумался. - Четверку. Вчера. Но сегодня, после диспута с вами, я бы пожалуй еще плюс добавил. Но имейте в виду: он трижды диссертацию переделывал, два года на это потратил, все мои замечания учел. А у вас был шанс сделать работу на пятерку, вы им не воспользовались, торопились… И что вы имеете сейчас? Лаборантскую работу?

- Меня Кузьмин зовет. Помните, я рассказывал вам, что у меня с ректором была встреча? Так сейчас ректор сам Александра Алексеевича обо мне спросил, не хочу ли я приехать.

- И что вы?

- Да вот не знаю. Как там еще все сложится, чем буду заниматься… Электронного микроскопа у них нет, и не известно будет ли? Опять же квартира у меня тут в ипотеке. Половину край оплатил, как многодетной семье, а остальное надо еще платить. А в Курске где жить?

- Борис, все бытовые проблемы решаются, это я по себе знаю. Вам о другом думать надо. Раз уж вы в таком молодом возрасте стали доктором, получили такую фору, реализуйте эту фору на сто процентов. Вы способный физик, хороший экспериментатор… Александр Алексеевич — тоже хороший физик, но он еще и прекрасный организатор. Курск — настоящий промышленный город, современные технологии там востребованы, да и Москва рядом. Так что мой вам совет — езжайте в Курск и дерзайте! А этот конфликт с Сергеем… Забудьте его. Я знаю, он первый начал, не хотел, чтобы вы раньше его доктором стали. Но он ведь не стал мешать вам защититься? Не стал. И вы ему не мешайте! Зачем вам репутация склочника?

Пугачев думал минуты две. Долго тянулись они, желваки ходили у него на скулах. Потом он сделал резкий выдох, поднял глаза.

- Ладно, - сказал он наконец, словно вынырнул из глубокого колодца. - Уговорили. Пусть живет!

Через несколько минут после ухода Пугачева, в кабинет директора вошли Окунёва и Буре. У Окунёвой глаза горели, как у возбужденной кошки. Буре внешне была спокойна.

- Ну и что Пугачев? - сходу спросила Татьяна Георгиевна.

- Ему отрубили голову, - ответил Виктор Андреевич со скорбной миной. - А Пушкин потом увековечил его в «Капитанской дочке».

- Вы все шутите! - обиделась заместительница. - А нам не до шуток. Накатает телегу в ВАК, и начнут с нами разбираться. Там и без нас сейчас скандалов хватает с плагиатом, так что и нас под это дело ошельмуют.

- Не накатает, - успокоил ее Зелинский. - Он мне пообещал. Честное слово дал.

- Честное слово? - не поверила Буре. - Что-то не похож он был на человека с честным словом. Просто цирк какой-то!

- Напрасно вы так, - укорил ее директор. - В людей надо верить. Людям надо доверять. И вообще, если бы вы пригласили его на Ученый совет, то не было бы и сегодняшнего цирка.

- Ну, конечно! Был бы цирк вчера. Там бы нашлось еще кому подпевать этому клоуну.

- Да не клоун Пугачев, вовсе не клоун! Идеальных людей еще никто не придумал, даже Господь Бог. Сколько тысяч лет в Библии и в вашей Торе говорится: не укради, не убий, не возжелай!.. А воз, как говорится, и ныне там. По сути, Пугачев и Зверев стоят друг друга, оба пытались друг другу ножку подставить. Обыкновенные люди, ничто человеческое им не чуждо.

- А зачем он еще у вас остался? Что-то выторговать хотел?

- Да нет. Просто он понял, что в «железке» ему тоскливо, науки там никакой нет.

- Что, назад просился? - насторожилась Татьяна Георгиевна. - Нам этой мины не надо. У нас других достаточно.

- Нет. Он понимает, что в одном институте со Звереым у него будущего не будет. Он решил со мной посоветоваться насчет Курска. Александр Алексеевич туда его тянет.

- И вы?

- Я посоветовал. Увы, в Хабаровске молодому способному физику ничего не светит. Во Владивостоке он мог бы найти себе применение, но туда его никто не зовет, там сложилась своя школа, своих молодых, способных хватает.

- Вы думаете, Александр Алексеевич вас потом поблагодарит за такой подарок? С червоточинкой!

- А что? Кто из нас без червоточинки? У каждого есть свои тараканы. Я конечно предупрежу Кузьмина, разъясню ситуацию… Все равно он спросит, отчего Пугачев из нашего института ушел. Но, думаю, все будет нормально. Все мы люди, все мы человеки! Вот я лично, как подумаю о Пеструшине, так мне его жалко становится. В какую нелепую историю я его загнал своей интригой! Сидел бы спокойно человек во Владивостоке, руководил бы отделом… А теперь торчит, бедолага, в Комсомольске, почти в вечной мерзлоте, с десятью сотрудниками, а жена так и не хочет к нему ехать… Жалко человека!

- Так он ведь все равно хотел там стать директором! - возразила Буре. - Даже без вашей интриги.

- Хотел, да не очень. Думаю, что мог и отказаться. Сослался бы как раз на жену. Ладонников поскрипел бы зубами, да и плюнул бы на него, нашел другого. Мышей все равно не ловит!

- Значит, нам можно не волноваться? - решила уточнить Окунёва. - У Зверева в ВАКе проблем не будет?

- Я не оракул, Татьяна Георгиевна. - Но Пугачев сказал: «Пусть живет!»

- Однако — наглец! Разрешил жить!

- Давайте, и мы будем жить. Что-то мы давно не пили чай у Лабуховой! Пойдемте к ней. Хочу ее спросить, созрел у нее Паша или еще зеленеет? Загадка для меня этот парень. Так мечтал стать академиком, а сейчас Академию почти прикрыли, и слово «академик» стало почти бранным. Хочу спросить: какие теперь у него цели? Какие вершины теперь его манят?

Все трое пошли в комнату Лабуховой. Наташа оказалась на месте, быстро организовала чай. На месте был и Паша. Он недавно съездил в Новосибирск, выступил нам в Институте неорганической химии и теперь готовился к поездке во владивостокский Институт химии, на семинар Ладонникова.

- Честно говоря, я в последнее время над этим не думал, - серьезно ответил молодой ученый на вопрос директора. - Сейчас мне надо сначала кандидатскую защитить. Потом — докторскую.

- А зачем? - настаивал Зелинский. - Зачем вам быть кандидатом, а потом доктором? Чтобы получать больше денег?

- Не только. Хотя деньги тоже нужны. Я женился недавно, ребенка ждем. Но главное, наверное, не это. Вот Наталья Андреевна — кандидат, руководитель группы… Она формирует темы, мы по этим темам работаем… Мне хочется самому формировать тему, развивать какие-то свои идеи…

- У вас уже есть свои идеи?

Паша задумался. Посмотрел на Наталью Андреевну.

- В общем-то есть, но пока нечетко. Я пока больше на диссертацией думал. Вот защищусь, подумаю более основательно.

- Ну, хорошо: кандидатская, докторская… А дальше что? Помню, вы академиком мечтали стать.

- Ну, это были какие-то юношеские мечты. Сейчас я понимаю, что звание академика вовсе не означает высокое место в науке. Большинство наших академиков в мировой науке никому не известно. Там другие критерии, да и организация науки другая, там наука делается в университетах.

- А Нобелевская? Хотели бы вы получить Нобелевскую премию?

Паша усмехнулся.

- Вы так спрашиваете, словно нобелевские премии лежат у вас в кармане и вы имеете возможность их раздавать. Говорят, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Но я считаю, что в нашей стране мечтать о Нобелевской может только ребенок или сумасшедший. Тем более в наше время. Я прекрасно вижу, что делается у нас с наукой, как ее разваливают. Поэтому, если человек мечтает не то что о Нобелевской премии, а просто о получении каких-то выдающихся результатов — у него есть единственный реальный путь — уехать в другую страну, в такую, где наука востребована. Поэтому, если уж говорить о моих мечтах, я мечтаю поскорее стать доктором и, пока молодой, уехать куда-нибудь. А может, и раньше уеду.
Он замолчал и с интересом посмотрел на директора. Паша знал, что Зелинский работал в Германии, но вернулся оттуда. Почему вернулся — не знал.

- Вы меня порадовали, - серьезно сказал Виктор Андреевич. - Это слова не мальчика, но мужа. Вижу, что вы реально оцениваете обстановку, и намерены по максимуму реализовать свои способности. Бог даст, все у вас получится, и мы еще услышим о ваших достижениях, сделанных где-нибудь в Гарварде или Пасадене, и будем гордиться знакомством с вами.

- А за Россию все равно будет обидно! - грустно подытожила Наташа.

- Россия имеет адекватных лидеров! - пробурчала Любовь Марковна. - Пипл все хавает!

Татьяна Георгиевна ничего не сказала и только поджала губы.

«Паша уедет, - с невольной грустью подумал Зелинский, продолжая смотреть на молодого химика, вновь уткнувшегося в экран компьютера. - Мои дочери уехали… А Пугачев и Зверев останутся. И мы останемся. Мы и есть тот самый «пипл», который «все хавает». Лет на пятьдесят олигархам природных ресурсов еще хватит, а что дальше? Мы, сегодняшние, конечно не доживем, но вспрянет ли хоть когда-нибудь Россия ото сна? Или сие так останется бесплодными мечтами наших поэтов?..»