Лопнувший пузырь. гл 1. Папа

                ДНЕВНИК

     В детстве именно папа укладывал меня спать. Я была гиперактивным ребёнком, долго не могла уснуть, в кровати вертелась, дрыгалась, бросалась. У мамы не хватало терпения, и тогда папа ложился со мной, открывал детскую книгу и вполголоса читал. Он перечитал мне, наверное, сотни книг. А ещё он, прочитав мне какую-то сказку, в следующий раз начинал её пересказывать, но изменял её, добавлял ужасно смешные или, наоборот, грустные моменты. Это было просто какое-то волшебство.
     Уж и не помню сколько лет мне было, когда папа подарил мне электронную книгу «PoketBook», и я начала читать запоем. В книжке было изначально полно загруженных электронных книг.  Cначала я читала их без разбору. Что-то запоминалось, что-то нет, что-то я вообще не понимала. Но зато я выработала в себе привычку: начала - дочитай до конца. А затем, сама собой, эта привычка перешла в мою жизнь. Начала что-то — доведи до конца.
     Это был своего рода эскапизм[1], позволявший мне уйти от скучных реалий жизни и окунуться в инобытие.
     Когда освоила интернет, скачивала оттуда книги уже не какие попало, а сначала прочитав отзывы о них, критику.

     Я ещё работала в Хеврат Хашмаль, когда начала вести дневник в компьютере. Чувствовала себя маленькой девочкой-школьницей у которой была заветная тетрадка. Когда-то девочки вели такие. Украшенные рисуночками, цветочками, с выписанными чужими цитатами, и самое главное — своими мыслями и событиями.
     Тогда я смеялась над ними, мне казалось это глупостью, наивностью. Но вот теперь, когда сама начала заниматься подобным, поняла, что дневник — мой самый верный друг, с которым можно поделиться секретами и секретиками, в который никто не подглянет.
     Мне нужна была мама, с которой я могла бы всем делиться. Но мамы не было, Ри была ещё маленькой и глупой, а с папой я конечно была близка и многим делилась с ним. Многим, но не всем. И вот дневник как бы заменил мне маму.
     Папа знал, что я веду дневник, но когда он подходил к столу, на котором тогда стоял мой компьютер, я быстренько опускала на TaskBar[2] то, что в нём писала, или переключалась на что-нибудь другое.
     Как-то само собой получилось, что однажды, вместо того, чтобы описывать какое-нибудь событие, я написала рассказик о Барабашке, которого папа с мамой привезли в Израиль.    
     Просто мне было очень плохо, я грустила о маме, и вдруг вспомнила, как она рассказывала мне о нём. Тогда я это восприняла как сказку.
     В последние дни перед репатриацией в Израиль, они жили тогда в украинском городе Донецке, когда уже распродали все вещи, а самое необходимое упаковали в огромные баулы, к папе пришел попрощаться его друг. Они пили, поставив чашки с водкой и бутылку на единственный предмет мебели — табуретку (рюмки уже были упакованы). И вдруг в квартире начали твориться чудеса. То упала сама по себе миска в ванной. Её вернули на место, а она опять упала. То сам собой стал включаться свет в прихожей. И друг сказал, что это буянит Барабашка, который всю жизнь прожил с нами. Он боится, что его бросят в этой квартире, которую вскоре займут чужие люди. И тогда мама как бы в шутку расстегнула один баул и сказала «Барабашка, залазь. Поедешь с нами».
     Первое время, после приезда в Израиль, мама, папа и я, (мне тогда было 5 лет) поселились у папиного племянника и его жены. В шутку рассказали им о Барабашке. А через некоторое время снова стало происходить что-то нехорошее. То испортилась стиральная машина, то испортился, это в израильскую-то жару, холодильник, то перестал работать бойлер на крыше, а когда перестал работать видик, который в те времена был лишь у немногих и считался статусной вещью, племянница  будто бы  в шутку заявила, что это нашему Барабашке не нравится жить у них, и пока мама и папа не поселятся где-нибудь отдельно, эта нечисть будет им вредить. Мама посчитала, что «в каждой шутке есть доля шутки», и заставила папу найти и снять для нас крошечную однокомнатную пристройку. И Барабашка перестал буянить.
     Когда мы переезжали в квартиру, купленную у, как называл их папа, полуродственников[3], по уже сложившейся традиции, мама предложила Барабашке поехать с нами. И что удивительно, наши котейка и собаки точно видели его, как и сестрёнка Ри, родившаяся уже в этой квартире.

     Я уже дописывала рассказ, когда почувствовала запах горевшего пластика. О, Боже! Перед приходом папы я поставила  варить картошку и совсем забыла о ней. Вода выкипела, картошка сгорела, а теперь кастрюля раскалилась и у неё горят пластиковые ручки. Оставив рассказ на экране, метнулась в кухню выключить газ.
     Я услышала, как раскрылась входная дверь, и вошел папочка. Надо сказать, что стол с моим компьютером стоял в углу, прямо у входной двери. Папа стал снимать обувь, облокотился о кресло у компьютера, да так и застыл. Он увидел текст на экране и начал его читать. Поставила кастрюлю под воду, подошла и сказала:
          — Не читай эту ерунду, папуль, мне стыдно за неё.
     Папа вдруг рассердился:
          — Ерунду? Ты считаешь это ерундой? Анька, котик, да это же талантливо. Тебе надо писать! Это я тебе говорю, как специалист, как филолог, как журналист.
     Не помню уж, в какую газету папа оттащил мой рассказ, но его издали. А папа потом постоянно демонстрировал эту газету  друзьям: «Моя дочка вся в меня. Нет, лучше меня. Она настоящий писатель!» Слава Богу, газета эта где-то вскоре пропала.
     Я в то время разрабатывала дома обучающий сайт «Иврит и английский для русскоговорящих»[4] и мне было не до писательства. Но когда работа заходила в тупик, или надоедала хуже горькой редьки, в качестве отдыха я вновь писала. Чаще это были клочковатые мысли. Как вата, порванная на куски, которая никак не собирается снова в единый комок. Сначала писала миниатюры, потом рассказики и рассказы. И вдруг меня так затянуло… Я превращалась в повелительницу жизни. Проживала эту жизнь наяву. Ведь на написанных страницах, мир становится таким, каким я хочу его видеть. В нём восстанавливается порядок, я могу добавить или удалить всё, что мне вздумается, могу придумать любую развязку, и мне не придётся отвечать за это ни перед кем.
     Ощущение личной несостоятельности или гнетущей тоски тогда ещё не красили мои повествования, в них не было намека на какие-либо мои личные неприятности, которые меня ждут, ждали или будут ждать. В отличие от моих героев, которым я, как прародительница Ева, давала жизнь.
     И вот что удивительно — сначала герои зависели от меня. Как говорится — хочу казню, хочу милую. Но через некоторое время они завладевали мной, и уже будто бы сами диктовали мне, как и что должно случиться. Они являлись мне во сне, преследовали наяву, они оживали, и жили собственной жизнью, а я жила вместе с ними.
     Но в какой-то момент они говорили мне: «Всё. Точка. Конец!» И я удивлялась — действительно, конец. Я дописала до конца.
     Вместо коротких рассказов вдруг стали появляться повести, а потом и романы. И вот, что интересно, когда я перечитывала их, мне казалось, что это не я писала. Я читала свои же тексты, будто произведения других авторов, переживала за героев, даже плакала иногда.

          Вы читаете мой дневник, значит вы его где-то нашли. Интересно — где? И какой сейчас год? А ещё интересно, жива ли я, или меня уже давно нет на свете?
     Кто вы? Мой потомок, или посторонний человек? Впрочем, это почти не имеет значения.
   
                СТАРЫЕ ПРАЗДНИКИ

     Я стою на площади - кикаре[5], где ранее был памятник сёстрам: Эстер и Илоне, погибшим во Вторую Ливанскую войну.
     Если на этой площади стать лицом к морю, то вы увидите блестящую полосу моря, к которой ведёт ровная, как стрела пальмовая аллея.
     Справа, перпендикулярно к ней, такая же пальмовая аллея, ведущая к парку, расположенному на нахаль[6] Хадера, напротив электростанции.
     Сзади — самая проблемная часть городка: магазинчики и овощные лавки, возле которых сикось-накось припаркованы автомобили, некоторые из них вообще брошены посреди дороги. За ними тЕхнода[7] с планетарием, настоящим военным самолётом, вертолётом, большим беспилотником и ракетами. Ныне всё это в плачевном состоянии.
     Дальше заправочная станция с бывшим Макдональдсом, ныне превращённом в фалафельную, а за ней Прибрежное шоссе, или, как его ещё называют, шоссе №2. А с той стороны шоссе большой торговый центр, железнодорожная станция. За железной дорогой город, и, если погода хорошая, видны горы.

     И, наконец, слева… Слева наша городская площадь Шиват Цион[8]. Там два банка, почта, несколько магазинов. Когда-то самое радостное место. Там на Йом Ацмаут — День независимости Израиля или на Песах[9] — устанавливали большую сцену. На ней выступали детские коллективы, известные израильские певцы и артисты.      
     В этот день продавались всякие светящиеся штуки для детей, мороженое, напитки, вкусняшки. Музыку было слышно на весь город. Народу было — не протолкнуться. Лавочки в детском парке и вдоль улицы, и даже ступеньки лестниц у банка, были заняты людьми. И все ждали главное событие — праздничный фейерверк, запускавшийся с берега моря и взмывавший прямо над площадью, расцветавший в небе тысячами звёзд и цветов, лопавшийся с оглушительным звуком, сопровождавшийся аккордом восхищённых вскриков и аплодисментами.
     Между взрослыми сновали детишки, со светящимися ушами, или усиками, как у бабочек, или звёздочками, шариками и прочими забавными штуковинами. Впрочем, и взрослые с удовольствием такое надевали. Детвора с радостным визгом обливалась струями пены из баллончиков, а взрослые бегали за ними, боясь потерять в праздничной толпе.

                НО ТО БЫЛО ДО...
     Но то было до арабского пузыря. Первое, что исчезло из нашей жизни — весёлые еврейские праздники. Наступила полоса сплошных серых будней. Я это назвала «51 оттенок серого», от серого до чёрного. Прерывалась эта череда двумя главными мусульманскими праздниками:
     Ид уль-Фитр[10] — в этот день у них кончается месяц поста Рамадан. Честно говоря, мне понятна их радость в этот день, ведь наконец-то можно нормально поесть. Через час-два после восхода солнца мечети наполняются мусульманами, которые громко, в один голос читают такбир[11], после чего совершают праздничную молитву. А теперь можно ходить в гости. Поэтому в этот праздник улицы полны арабов.
     Где-то через два с половиной месяца после Ид уль-Фитр начинается второй праздник Ид уль-Адха[12]. В этот день режут жертвенных животных – курбан[13]. В жертвоприношении главное – проявление покорности Аллаху. Кроме того, раздают садака[14] нуждающимся, посещают родственников, соседей, друзей, других единоверцев, посещают могилы родственников, принимают гостей, поздравляют друг друга, выражают радость и веселье по случаю праздника.
    
     В остальные дни с улиц города почти исчезали женщины. По ТВ с утра и до вечера читали Коран. Фильмы и развлекательные программы остались в прошлом. Все рекламы с изображением женщин с билбордов и со стен содрали, а там, где не смогли, закрасили. Жизнь, как я её понимаю, стала другой.

     Я всё оттягиваю и оттягиваю то, ради чего вспомнила площадь у двух банков и еврейские праздники, когда там устанавливали сцену. Но собираю всю волю в кулак и вспоминаю то, чего никогда мне не забыть.
     Шёл четвёртый год нашествия. Наш папа Сима[15] пошёл за продуктами в магазин Перлы, так когда-то звали хозяйку этого магазина. Вообще-то до арабского пузыря по магазинам ходила я или Ривка. Но с тех пор, как молодые арабские подростки, жестоко изнасиловали нашу соседку Иринку и перерезали ей горло, папа боялся за нас и, несмотря на больные ноги, всюду ходил сам. Он ушёл около десяти утра. До магазина метров восемьсот, не больше. Он мог управиться минут за сорок, максимум за час, но ни к одиннадцати, ни к двенадцати, ни к часу дня папа не вернулся.
     И тогда я, строго-настрого наказав Ривке сидеть дома и носа не высовывать, замотала голову платком и побежала за папой.

     Араб, владелец магазина, улыбался мне и делал вид, что не знает иврита, на котором я пыталась расспросить его о папе. Он был выходец с западного берега реки Иордан, из бывшей Палестинской автономии, а они почти все прекрасно знали иврит. Но нынче поголовно его «забыли».
     Я вышла из магазина и стала раздумывать, куда ещё бежать. Из подсобки мальчишка эфиоп вынес кучу картона от упаковок. Проходя рядом, тронул мою руку и тихо сказал:
          — Геверет[16], я знаю, кого вы ищете. Ваш отец был здесь и о чём-то поспорил с моим хозяином Халедом, а когда вышел из магазина и перешёл на другую сторону дороги, прямо на тротуар заехал внедорожник, и его втащили туда.
     Парнишка быстро отошел от меня и стал складывать картон в сетчатую клетку рядом со стеной магазина. А я поплелась домой. Прошла через двор, в арку под ним и вдруг силы покинули меня. Я села под стенку и разрыдалась. Уткнув голову в колени, рыдала молча, не в голос, но вся сотрясалась от этого.
          — Хана, ма кара лах?[17] — прозвучал женский голос на иврите.
     Рядом стояла бабуля-эфиопка Хейди из нашего подъезда. Икая от рыданий, ответила ей на иврите:
          — Папу забрали арабы прямо с улицы. Я теперь не знаю, куда обращаться, чтобы найти его. Теперь у нас вообще нет мужчин.
          — Да-а, — протянула Хейди, — действительно, положение безвыходное. К этим чудовищам лучше не соваться с вопросами. Особенно женщинам. А где муж Ривки?
          — Мы не знаем. Сёма ушёл уже почти год назад и с тех пор как в воду канул. Он даже не знает, что Ривка беременна, и что скоро, если Бог даст, он станет отцом.
          — Благослови их Господь! Вставай, идём, я провожу тебя домой. Нельзя тебе тут сидеть. Идём, ты нужна сестре!

     Ривка встретила меня встревоженным вопросом:
          — Где папа? Он сзади ползёт со своими больными ногами?
     Она выскочила на лестницу и крикнула вниз:
          — Папа, ты где? Тебе помощь нужна?
          — Ри. Не зови. Папы нет.
          — Как это — нет? А где он? С ним случилось что-то? Он упал?
          — Тихо, девочка, тихо, — я обняла сестрёнку, — они забрали папу.
     Почувствовав, как Ривка тяжелеет и медленно оседает, я оттащила её к дивану. Бросилась к холодильнику и вытащила небольшую бутылку с охлаждённой водой.
          — Ри, на, попей. — Я открутила крышечку и поднесла бутылку к её губам. — Он поссорился с хозяином магазина Перлы, и видимо тот настучал на него. Я уверена, что его скоро отпустят.


     Продолжение здесь: http://proza.ru/2021/09/09/547

     ПРИМЕЧАНИЯ

1. Эскапизм — избегание неприятного, скучного в жизни, особенно путём чтения, размышлений и т. п. о чём-то более интересном; уход от обыденной реальности в инобытие

2. Панель задач (англ. taskbar) — приложение, которое используется для запуска других программ или управления уже запущенными, и представляет собой панель инструментов. В частности используется для управления окнами приложений в компьютере

3. Полуродственники — имеется ввиду очень дальние родственники, как говорят «седьмая вода на киселе»

4. «Иврит и английский для русскоговорящих» — на самом деле это сайт автора

5. кикАр — круглая площадь, по которой автомобили движутся в одном направлении.

6. нAхаль (ивр) — река

7. тЕхнода — нечто наподобие дворца пионеров в СССР, или станции юных техников.

8. ШивАт ЦиОн — возвращение в Сион

9. ПЕсах — (не путать с Пасхой) — праздник вывода евреев из египетского рабства

10. Ид уль-Фитр (Рамадан Байрам — праздник разговения)

11. ТакбИр (араб.) — в исламе: возвеличивание Аллаха словами «Аллаху Акбар»

12. Ид уль-Адха (Курбан Байрам — праздник жертвоприношения)

13. Курбан — жертвоприношение в исламе

14.Садака (араб.) — безвозмездное и добровольное пожертвование в пользу другого человека, совершаемое ради достижения довольства Всевышнего и Его благоволения

15.Сима, Самуэль, Шмуэль — слышащий Бога

16.ГевЕрет — (ивр.) госпожа

17.Анна, что случилось у тебя?