Школьная любовь

 Наш вечер встречи однокурсников приближался к концу.
Все были уже слегка пьяны, а кое-кто даже не слегка, воспоминания о студенческой  поре были исчерпаны, доставив всем  истинное удовлетворение, а кое-кому не совсем истинное, когда вдруг раздался  голос Женьки Зиминой, ничуть не изменившийся за прошедшее время. Голос который нельзя было перепутать ни с каким  другим. Она всегда говорила громко  и возвышенно, как говорят дикторы на нашем  телевидении, объявляя о запуске  новых космонавтов.
  - Ребята! – сказала она, поднимая бокал, заполненный до краёв  красным вином. – Давайте выпьем за тех из нас, кто вышел замуж или женился  по любви!
 Тост был явно провокационный, и решиться на него Женька могла только в хорошем подпитии. Она считала, что из всей нашей группы только она одна вышла замуж по любви 
  Поэтому я не ожидал, что сейчас же все закричат «Ура!» и раздастся звон бокалов, И, действительно,   друзья – однокурсники выпили молча и не чокаясь. Один лишь один Димка Липчанский пьяно прокричал:
  -  За вечную любовь,  бродяги!
Но его поддержку тоста Зиминой никто не воспринял всерьёз, потому что Димка после окончания института работал не по специальности, занимаясь продажей автомобилей на черном рынке и  постоянно переезжая с места на место в связи с криминальным характером своей работы.

  Большой зал ресторана при гостинице, где остановилось большинство однокурсников, вскоре опустел. Мы не прощались. так как договорились встретиться еще утром здесь же за завтраком.
  Так получилось. что мне не хватило номера в этой гостинице, находившейся рядом с нашим институтом, и я жил в самом центре родного города в старинном  отеле, до революции носившем название  «Империал», сменившееся затем на «Интурист» Я и моя жена Аня занимали там роскошный номер с балконом. Но Ани на вечеринке не было, согласно неведомо кем выдуманному табу: мужья .и жены однокурсников на основном торжестве присутствовать не должны. Сначала я возмущался таким положением дел, но потом  понял, что этот запрет был придуман не зря: мало ли какие тайны нашей молодости могут открыться в раскованных разговорах за столом.

  Идти мне в мою гостиницу было довольно -таки далеко, и я обрадовался, когда ко мне подошла  Юлька Карпович и взяла меня под руку: 
 - Ты в живешь в «Интуристе»?  Нам по пути. Я остановилась у родственников на улице Горького., совсем рядом.         
  Почти целый  квартал улицы, сбегающей вниз к реке, мы прошли молча. Но долго молчать было не характерно для Юльки, и она   сказала, глядя себе под ноги, раздраженно и, как мне показалось, даже  зло:
  - Ну и дура эта Зимина!  Про любовь заговорила! Как будто забыла, сколько нам всем лет!  Вот ты, Юр, скажи, разве не дура?
  - Набитая дура! – согласился я. – Ты знаешь, я мало интересовался вашими девчачьими  делами и планами, но уж её свадьбу  помню хорошо. Какой может быть брак по любви, когда она сходу вышла замуж за  лейтенанта, узнав, что  его направили служить в Германию.  Ведь она сама говорила об этом после свадьбы… И, по-моему, у нас в группе не было ни одной пары, женившейся по любви.
 - А могла ведь быть, - неожиданно и грустно сказала Юлька.
 - Кто?
  - А мы с тобой…
  Я недоверчиво взглянул на неё, но тут же вспомнил, что, у нас   с ней, действительно, завязался на втором курсе бурный роман, который внезапно прекратился в связи с приездом в наш город молодого лётчика из Приморского края.
- Какими глупыми мы были, - сказала она после долгого молчания. – Я имею ввиду нас, девчонок. А, может быть не глупыми, а, наоборот, слишком практичными.
  - Ты хочешь сказать, что ты вышла замуж за своего лётчика по расчёту?
  - Нет, конечно. Сначала я влюбилась в него по уши, потому что он  был очень  красивый, особенно, когда надевал свою парадную форму. Потом он рассказывал мне о Дальнем Востоке, где проходил службу, и о том, какую красоту он видит, поднимаясь на самолёте в небо. И мне страшно захотелось быть с ним рядом и видеть то же самое. Но, не скрою, мысль о том, что, выйдя за него замуж, я не буду знать никаких забот и хлопот, тоже была не последней  в моей голове. А потом всё пошло наперекосяк. Оказывается, он был не летчиком, а авиатехником, то есть не летал на МИГах и ЯКах, а готовил их к полётам. Приходил домой грязным и усталым. Вечно чего-то боялся, командиров ненавидел, получая от них втыки почти каждый день… Через месяц он перестал называть меня «любимой жёнушкой» и начал укорять меня в том, что я плохо готовлю и   не поддерживаю в квартире надлежащий порядок. Его зарплаты нам стало не хватать, потому что работы для меня в школе авиационного поселка мне не нашлось. Во-первых, она была малокомплектной, а, во-вторых, почти все жены офицеров имели педагогическое образование. Ездить на работу в городскую школу было далековато, автобусы ходили нерегулярно, и я предпочла сидеть дома и готовить мужу невкусные обеды. Вот и вся любовь…

  Мы вышли с ней на центральный проспект города, который изначально назывался Александровским, затем, уже в мою бытность, носил имя Сталина, а сейчас  стал проспектом  Мира.
  - Говорят, что твоя жена  на десять лет моложе тебя. Это правда? – спросила Юля
   - На восемь, - поправил я её.
  - Значит, когда тебе было двадцать шесть, ей исполнилось восемнадцать.
  - Совершенно верно.
   - Выходит, что она была твоей ученицей?
  - Почему именно  моей? Она могла учиться совсем в другом городе, например, в Томске, поступить там в институт,  судьба свела нас там, и мы поженились.
  - Я поняла: ты не хочешь мне рассказывать о своей жене. Тогда ответь мне только на  один вопрос, но честно: ты женился по любви?
  - Не совсем. Из нас  двоих по-настоящему любил только один.
  - Кто, ты или она?
   - Это уже второй вопрос . Но я отвечу на него : это не имеет значения. Потому что сейчас мы любим оба.
   -  Пока! – попрощалась она со мной холодно. – Мне здесь направо.

   Из всех многочисленных окон гостиницы «Империал»  свет горел только в одном. Это было окно нашего номера, выходящее на балкон.
 Когда я вошел в ярко освещенную комнату, Аня лежала одетой на не разобранной кровати и читала книгу. Я мельком взглянул на обложку.
Стефан Цвейг,  «Нетерпение сердца»
- Откуда у тебя эта книга? – спросил я.
- Купила внизу в киоске.
 - Так ты же читала её…
 - Конечно, читала. Ты дал мне её почитать из своей библиотеки в Таёжном. Именно поэтому я её и купила.
  - Ну, и как?
  - Что, как?
  - Она тебе не разонравилась?
  - Наоборот, я читаю её с еще большим интересом, чем тогда. И больше понимаю.
 - Что понимаешь?
  - Понимаю, почему ты женился на мне.
   Я засмеялся:
  - Выходит,  во всём виноват Цвейг.
  Ей тоже стало весело, и, вскочив с кровати, она обняла меня и поцеловала в щеку. Потом сказала:
  - От тебя пахнет вином. Ты много выпил?
  - Совсем ничего. А теперь жалею об этом.
  - Почему жалеешь?
  - Потому что понял, как грустно встречаться со своими однокурсниками, когда нам  всем стукнуло почти под сорок.
  - Это им стукнуло под сорок. А ты у меня молодой и  и по-прежнему глупый. Тебе двадцать шесть лет, и ты до сих пор не умеешь целоваться.  Кстати, с кем это ты прощался там на углу? Я два часа проторчала на балконе, ожидая тебя, и всё видела.
  - С Юлькой Карпович, моей однокурсницей.
  - Ты был в неё влюблен?.
   - Да, целых  девять месяцев.
   - А потом?
   - Потом она вышла замуж за лётчика.
   - Мне надо обязательно надо найти этого лётчика.
   - Зачем?
    - Чтобы сказать ему «Спасибо!». Если бы не он, ты бы женился на этой Юльке, а не на мне….
  Она сказала это так серьёзно и жалостно, что мне ничего не оставалось, как обнять  и поцеловать её…

 После окончания института я поступил в распоряжение Красноярского краевого отдела   народного образования, а там меня направили на работу в среднюю школу посёлка Таёжный. Уже по этому названию можно догадаться, что это был за поселок и где он находился.
  В нем жили и работали, в основном, лесорубы и геологи, люди серьёзные и трудолюбивые. И их дети, которых я стал обучать в школе русскому язык и литературе, были под стать родителям, вдумчивые и ответственные за свои слова и поступки. Поэтому я не стал убеждать их в том, что мой предмет самый главный в школьной программе, который обязательно пригодится им в их дальнейшей жизни, а просто рассказывал им, как может  измениться судьба человека из-за одной неправильно поставленной запятой и знакомить с богатством нашей словесности, чтимой во всем мире.
  И моим ученикам это очень понравилось. Я понял это, когда в конце одного  из уроков в десятом классе у меня осталось немного времени, и на меня посыпался град вопросов.
 - А кто ваш любимый русский поэт? – спросила меня девушка с завитушками рыжих волос.
  - Лермонтов, - ответил.
  - Оно и понятно, - раздался с задней парты голос, принадлежавший  Сережке Седых, разбитному парню, имевшему привычку говорить, не подумав. – У вас даже имя и отчество одинаковые. Только наоборот. У Лермонтова – Михаил Юрьевич, а у вас – Юрий Михайлович.
  Все рассмеялись, а рыжая девушка продолжила выяснение моих литературных пристрастий:
  - А  кто ваш любимый иностранный поэт?
  - Шекспир.
   - Так он что, не только пьесы писал? – удивилась красивая, невысокая девушка, сидевшая прямо передо мной.
   - Не только. Когда мы будем изучать зарубежную литературу, я прочту вам его сонеты, и тогда вы поймете, что Шекспир был более велик в поэзии, чем в драматургии.
  - Оно и понятно, - снова отозвался Седых. – Людей, которые в театр любят ходить, больше, чем тех, кто любит стихи читать. Поэтому его великим поэтом и не считали.
  - А кто ваш любимый русский писатель? – спросила меня красивая девушка за первой партой.
  - Лев Толстой.
  - А зарубежный?
  - Стефан Цвейг.
   По глазам моих  учеников я сразу догадался, что этого имени они никогда не слышали,  и ожидал новой волны вопросов, но в этот момент прозвенел звонок с  урока…

  Следующий урок в этом классе у меня был только через два дня, но я  заранее подготовился ответить на нем на вопрос: «Так кто же этот любимый вами Стефан Цвейг, которого мы не знаем?»
  Но, к моему удивлению, никто мне этот вопрос не задал. Видимо, забыли.
  После урока, я укладывал свои конспекты и ученические тетради в портфель, когда ко мне подошла девушка, сидевшая за первой   партой.
  - Юрий Михайлович, - обратилась она ко мне, - на прошлом уроке вы сказали, что ваш любимый иностранный писатель Стефан Цвейг. Я хотела взять почитать какую-нибудь его книгу в школьной библиотеке, но там не оказалось ни одной. А у вас есть?
  - Конечно, есть. А иначе, какой же он любимый? На следующий урок я обязательно  принесу томик его произведений, и дам его тебе почитать.
  - Спасибо, Юрий Михайлович! - закричала она – Огромное вам спасибо!.

  Это было в начале моего первого учебного года. Имена и фамилии многих моих учеников я тогда еще не запомнил, и поэтому  достал из портфеля заготовленную по этому случаю шпаргалку. На ней было указано, кто за какой партой сидит.
 За первой партой в десятом классе сидела девушка по имени Аня Морозова.

   Жил я тогда в доме для учителей  на окраине поселка, где прямо за порогом  начиналась тайга.  Мебели в моей небольшой комнате было немного:  большой письменный стол, кровать, два стула и этажерка .  Когда я входил к себе, первым делом бросалась в глаза именно эти полочки, плотно уставленные   книгами, которые я собрал за годы студенчества.
 Поэтому, придя   в тот день, домой, я сразу вспомнил о просьбе своей ученицы, и, положив на стол все семь томов собрания сочинений Стефана Цвейга, задумался, что же дать почитать девушке, пожелавшей познакомиться с творчеством этого писателя.
 Рассказы я отмел сразу, хотя именно в этом жанре Стефан Цвейг проявил себя наиболее ярко. Но я всегда считал и до сих пор считаю, что рассказы надо читать по одному, чтобы   множество сюжетов и идей не путались у тебя в голове , если тебе захочется прочесть все произведения, помещенные в одном томе. А, по моему разумению, Аня Морозова поступит именно так, ведь ей не терпится узнать, за что же я люблю именно этого писателя, а, прочитав только один рассказ, этого определить нельзя.
 И тогда я решил, что первым делом она должна ознакомиться с романом, который мне самому очень нравился, взволновав меня до глубины души, когда я прочел его впервые, будучи еще школьником.
  Роман назывался «Нетерпение сердца».
  Я оставил на столе второй том собрания сочинений Цвейга, чтобы утром положить его в портфель и сдержать свое обещание, на которое девушка  отреагировала столь пылко.
  Но я засиделся за проверкой тетрадей почти до полуночи, утром проснулся поздно и в спешке даже не взглянул на стол, где лежала книга.

  Я вспомнил о ней, когда, войдя в школу,  увидел Аню Морозову, ожидавшую меня у учительской.
  - Извини, Аня, - виновато сказал я. – Я выбрал для тебя книгу, но забыл её на столе. Давай сделаем так: после уроков приходи ко мне домой.  Ты сможешь взять книгу и читать ее, сколько захочешь, неделю, десять дней и даже больше. Хорошо?
  - Хорошо, - чуть слышно ответила она.
  - Ты знаешь, где  я живу?
    Она почему-то покраснела, прошептав:
   - Да, знаю…

 Я постарался не задерживаться в школе после уроков  и пришел  домой еще до сумерек. Войдя в комнату,  сразу подвинул на столе книгу, чтобы она смотрелась поэффектней, и поставил на электроплитку чайник: ведь должен я как рачительный  хозяин предложить  гостье чашечку чая.
  И тут же услышал из коридора голос соседки,  химички Ольги Петровны:
  - Юрий Михайлович, вам письмо! Третий день в ящике валяется. Почерк женский…
  Откуда она взяла, что адрес на конверте написан женской рукой, я не понял.  Буквы на нем все были сплошь печатными, как будто их изобразил преподаватель черчения.
 Я вскрыл конверт и прочел на узенькой полоске бумаги в клеточку всего три слова: «Я вас люблю…».
  Удивительно, но это признание в любви не вызвало у меня никаких эмоций…
  Ни положительных, ни отрицательных…
  Вероятно, потому, что такое уже  случалось в моей жизни. И, именно, в том её периоде, когда  я имел дело с учениками… А, вернее, с ученицами..
  Когда я проходил преддипломную практику в сельской школе, я каждый день получал подобные письма, а на уроках ловил насмешливые взгляды прекрасной половины класса, в котором был классным руководителем.
  Поэтому сейчас я совершенно спокойно достал из кармана зажигалку и сжёг этот клочочек бумаги в пепельнице, стоявшей на подоконнике. Потому что знал, как некоторые гости любят читать ими же написанные  письма и не терпел насмешек над собой.
 Особенно, когда  на конверте нет почтового штампа, и его просто бросили в наш почтовый ящик, проходя мимо.

  В это время раздался стук в мою дверь, я открыл её и увидел перед собой насквозь промокшую Аню Морозову, дрожащую то ли от холода, то ли от волнения.
  -Что, на улице дождь? – спросил я, думая о том, что без чая теперь не обойтись.
  - Еще какой! - с трудом выговорила она и выжала прямо мне под ноги свой школьный передник. -  Возле клуба лужи по щиколотку.
  Я взглянул на её ноги. Даже сквозь капроновые чулки проступала их жалкая синева. Но, несмотря на это, они показались мне очень красивыми.
  - Проходи, - заспешил я, чувствуя, что главное сейчас – это согреть и приютить её. – Чаю хочешь?
   - Не-е-ет, спасибо. Дайте мне книжку, и побегу домой. А то родители будут беспокоиться, почему меня так долго нет из школы.
  Она вошла в комнату и застыла от ужаса, глядя на  лужу, которая сразу же возникла на полу.
 Я протянул ей книгу и сказал:
 - Прочти в ней только один роман. Он называется «Нетерпение сердце». Остальное можешь прочесть позже или вообще не читать…Хорошо?
   - Хорошо, - ответила она и хлюпнула носом. – Спасибо вам, Юрий  Михайловия…
   И тут её взгляд упал на конверт, лежавший на столе.  Я просто забыл сжечь и его..
  - Вы прочли  это письмо? - спросила она чуть слышно.         
   Я удивился этому вопросу, ни о чем еще не догадываясь, и растерянно ответил:
  - Да, прочел.
   - Это я вам написала. Только вы об этом никому не говорите. Потому что я написала  вам правду. А чтобы вы знали, кто написал вам это письмо, я вчера отправила вам еще одно … Уже по  почте..
  И я даже не заметил, как она исчезла из комнаты.
  Будто её здесь и не было…
  Только на полу после неё осталась маленькая лужа воды…
  Которую я вытер тряпкой, еще не осознав, что произошло…

  Её не было в школе целую неделю.
  При перекличке дежурные отвечали: «Отсутствует по болезни».
  Классным руководителем в этом классе был преподаватель физики Фёдор Петрович, как и я,  новенький.
  Когда я спросил его, почему так долго  отсутствует Морозова, он ответил мне почти весело:
  - Ничего серьёзного. Под дождиком, видно, с кавалером прогулялась. Вчера посетил её на дому,  она мне рассказывала про какого-то Цвейга, австрийского писателя. Представляешь, какая молодежь нынче  пошла: закона Бойля – Мариотта толком не знают, а читают каких-то Цвейгов!

  Посещение учеников на дому было предписано школьными правилами, и мы  каждое полугодие отчитывались перед начальством, сколько семей мы посетили.
 И у меня после разговора с Федором возникла мысль повидать больную, которая простудилась, как я считал, именно, по моей вине.
  Но как раз в этот день я получил по почте письмо, о котором она мне говорила…
 Честно скажу, читал я его с неохотой. Как будто оно было адресовано вовсе не мне…
  Поэтому, вероятно, я и не могу подробно передать сейчас   его содержание. Запомнилась лишь одна фраза: «Если вы не сможете меня полюбить, скажите мне сразу, не боясь, что я не  перенесу этого… ».
  Да и запомнились мне эти слова не потому, что тронули меня… Просто  они показались  мне какими-то вычурными, слишком уж книжными.
   Это её письмо я тоже сжёг, теперь уже с конвертом…

  Когда она впервые вошла в класс после болезни, опоздав на пару минут,   с задней парты сразу раздался крик Сережки Седых:
  - Оно и понятно!  Морозиха явилась, не запылилась! А мы уже начали Шекспира изучать…  «Мой взор тебя рисует и во сне и  будит сердце, спящее во мне…».
  Как мне показалось, за все сорок пять минут урока Аня  ни разу не взглянула на меня и была спокойной и сосредоточенной..
 Но после урока она подошла ко мне и сказала:
  -  Я забыла сегодня принести вам вашу книгу. Можно я приду к вам вечером?
   - Конечно, можно, - ответил я  совершенно безучастно, словно и не читал её писем. – Только обрати внимание на погоду, ведь ты можешь снова простудиться.. Не беда, если ты вернешь  мне книгу завтра…
  - Нет, я принесу её сегодня вам домой, - тихо и твердо  сказала она.
   -Хорошо, - согласился я и взглянул в окно.
   Лишь только потому, что боялся посмотреть на её лицо.
    Настолько несчастным был её голос
    За окном медленно падал первый в том году снег.

На этот раз мысль угощать Аню чаем  у меня  даже не промелькнула. Я решил взять книгу, не впуская  её в дом, а в дальнейшем ограничить наши взаимоотношения  лишь общением на уроках.
  «Это будет лучше для нас обоих, - подумал я. – И, прежде всего, для неё».
  Но когда я открыл дверь на её стук, я понял, что и на этот раз мне придется спасать эту странную девушку он непогоды. Она стояла  на пороге, с ног до головы запорошенная  снегом,  м улыбалась мне, жалко и неуверенно. А за её спиной мела метель, скрывая  от глаз даже близ стоящие сосны.
  - Проходи, - сказал я, думая, что на этот раз я обязательно напою её горячим чаем.
  Он зашла в комнату и сразу положила  на стол мою книгу, обернутую в  целлофан..
  - Спасибо, Юрий Михайлович, - тихо произнесла она, с трудом шевеля замерзшими губами.
  - Снимай шубейку и садись за стол, - приказал я. – Попьём чаю и поговорим о творчестве Цвейга. Ты согласна?
  - Да, согласна. Только я думаю, что вам будет неинтересно мое мнение о его романе. Мне кажется, что вы будете смеяться надо мной.
  - Почему?
  - Потому что я поняла его по-своему, по-девчоночьи. Поэтому не надо…
  - Как  хочешь. Поговорим о чем-нибудь другом…
   Я налил  ей чаю, и она, с удовольствием отхлёбывая его из железной кружки, принялась рассказывать мне о своих братьях и сестрах. Её волновало то, что они ничего не читают.
  - Они будут получать у вас сплошные двойки, когда придут к вам в старших классах, - сказала она с тревогой.
 - Это не беда, - успокоил я её. – Надо только найти книги, которые будут для них интересны. Мальчишкам – про войну, девочкам – про любовь.
  Она улыбнулась, понимая, что я говорю это не совсем серьёзно.
  Потом вдруг задумалась и  сказала, пересиливая себя:
  - А я знаю, почему вы посоветовали мне прочесть именно этот роман…
  - Почему?
   - Потому что вам стало жалко меня…
   - Какая ерунда! С какой это стати я стану жалеть тебя? Ты совсем не похожа на героиню романа!    Здоровая , красивая девушка, отличница по всем предметам…
  - При чем здесь это? Вы жалеете меня потому, что я призналась вам в любви, а вы никогда не сможете полюбить меня…
  Её слова были для меня, как удар грома, потому что она сказала правду…
  Я взглянул на неё и увидел, что она плачет.
  И тогда я, не сознавая, что делаю, обнял её и поцеловал в мокрые глаза.  И тут же почувствовал, как её губы коснулись моих…
  И всё окружающее  меня вдруг исчезло в теплой и бесшумной тьме,, и я видел перед собой лишь её огромные, уже  счастливые глаза.…
  Я оторвался от её поцелуя, когда она вдруг вскрикнула и принялась судорожно расстегивать пуговицы на своей шелковой блузке.
 Я взял её за руки и посмотрел ей в глаза, строго и бесстрастно.
  Она сразу успокоилась и  начала торопливо говорить, захлёбываясь словами:
  - У нас всё будет хорошо, правда? Теперь мы будем встречаться с вами каждый день. Я буду приходить к вам, а, когда станет тепло, мы будем встречаться в тайге, правда?
  И с каждым её словом мне становилось стыдно и нехорошо.
  Я вспомнил, как один мой знакомый говорил мне с грязной улыбкой на лице: «Я встречаюсь с женой нашего соседа почти каждый вечер, когда её муж работает в вечернюю смену»
 Другого значения слова «встречаться» мне почему-то в тот момент на ум не пришло. И я  заговорил четко и осознанно,  а она меня слушала, как слушают  ученики на уроках, внимательно и  беспрекословно.
  - Нет, Аня, - сказал я, - встречаться мы с тобой не будем. Мы должны с тобой на время расстаться. А для этого либо я должен уехать из Таёжного, либо ты…
  - Лучше я, - ответила она чуть слышно.
  - Правильно. Мне найти работу в середине учебного года будет трудно. У вас есть родственники где-нибудь поблизости?
 - Да, есть. У меня тетя живет в Красноярске.
  - Так вот, скажешь родителям, что хочешь окончить школу в городе, так как это дает больше шансов для поступления в институт. Попросишь отправить тебя к тетке в Красноярск. После окончания школы поступишь в институт, который тебе больше по душе. Думаю, что ты поступишь сразу, так как должна окончить школу с золотой медалью. Когда тебе исполнится двадцать лет, мы поженимся.
  - Почему двадцать?. Ведь можно пожениться и в восемнадцать…
  - Можно, но я считаю, что именно в двадцать лет человек способен мыслить здраво и разобраться в собственных желаниях и планах.
   - Хорошо, я  согласна. А на каникулах мы будем  встречаться?
   - На каникулах мы будем видеться с тобой хоть каждый  день.
     Больше мы не сказали ни слова.
    Она оделась, взяла свой портфельчик и ушла,  даже  не попрощавшись.

   После окончания школы в Красноярске она поступила в медицинский институт, а еще через два года мы поженились .
  Она  продолжала обращаться ко мне «вы»  до самого рождения нашего сына.  Когда я  вез ее из родильного  дома домой, она в машине отогнула уголок одеяльца, в которое был закутан малыш, и сказала:
  - Посмотри, как он на тебя похож! Вылитый ты!     .