Сказ Второй. Глава Пятнадцатая

15.  ВЕЩИЙ СОН.

«Казаки, слышь-ко, ране вольные были...»
П.П. Бажов

Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всеа Русии, мучила бессонница. Третью ночь проводил он в крестовой палате, что соседствовала с личными покоями царя, молился, через образа господни пытался получить правильный ответ. Вглядываясь в темные лики, едва освещаемые лампадой, в который уже раз вопрошал:

- Вразуми, господи, как поступить надлежит? Сам знаешь, не воин я, нет во мне того огня, что горел в сердцах предков наших, готовых в битвах проводить дни и ночи. Милее мне мир и покой. Но пришло время решать, и медлить нельзя. Вразуми, господи...

Молодой царь двадцати четырех лет от роду был в молельне один. Крестовые попы и дьяки, что проводили многочасовые и ежедневные богослужения, даже не догадывались, что Алексей Михайлович и ночами приходил в крестовую палату. Здесь принимал трудные решения. Царь извлек из широкого рукава и развернул тайное письмо от гетмана Богдана Хмельницкого, которое передали последние послы запорожские, поднес его к лампадке, покрасневшими от бессонницы глазами впился в текст. Привычно перечитал медленно, чуть шевеля губами. Государь еще не показывал это письмо никому из ближнего круга, знал, что враз единого мнения не будет, а перепалка боярская в таком деле лишняя. Возможно, будь рядом дядька Борис Иванович Морозов, спросил бы молодой государь его совета, да так уж жизнь повернулась, что отдалили Морозова от Алексея Михайловича, и зорко следили за этим отдалением. Поэтому помощи от него ждать теперь не приходилось. Самому надо было решать. Не будь этого письма, Алексей Михайлович еще бы повременил, затянул время в переговорах, но нетерпеливый гетман ждать не желал.

- Вразуми, господи, укажи мне решение. На тебя уповаю, ибо не дано мне предугадать грядущее.

Господь на древней новгородской иконе Спас Нерукотворный как всегда смотрел куда-то в сторону и, казалось, совсем не замечал просителя, совсем другие мысли и заботы его одолевали. Вспомнилось вдруг писание: «Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути мои». В смятении молодой Романов перевел взгляд на соседнюю икону, его покровителя – святого Алексия человека Божия. В отличии от иных написаний, на личной иконе царя святой смотрел прямо в глаза Алексею Михайловичу и чуть улыбался.

- Помоги, покровитель, - прошептал Романов…

И опять к прошлому вернемся. Помните, в первом Сказе предки рода нашего, семья Гилёвых в Пермь Великую пришли, близ Чердыни поселились. На самом краю земель руских. И прозывались те окраины Сибирскими. Но не прижилось это название, потому как уже через несколько лет Ермак со своей казачьей ватагой отправился Сибирь воевать. А после их славного похода, земли руские стали прирастать на восток с удивительной силою, и где и в каком году рубеж Сибирских окраин был, поди угадай… А на другом конце земель государства Московского нес свои воды величавый Дон. Но совсем не тихий он был, и часто кровью казачьей питался. Рубились в степях свободолюбивые руские с басурманами – татарами крымскими, но не только царские земли они защищали, а и свободу свою. А царям московским всегда одно условие ставили: «с Дона выдачи нет!» На том и стояли!

Но были и другие окраинные земли. И селились на них тоже люди руские. Но не Московской Русии, а Киевской. По крови руские, по вере православные. Говор их, конечно же, от московского сильно отличался. А жили они на окраинах земель, принадлежащих… Королевству Польскому. Как и когда такое случилось? В 1569 между Королевством Польским и Великим княжеством Литовским был заключен союз, Люблинская уния, в результате которого образовалось единое мощное федеративное государство – Речь Посполитая. С единым королем, с единым войском, с общим врагом на тот момент – государством Московским.

Москва от того союза сильно проиграла. В длящейся не первый год войне с Великим княжеством Литовским, когда, казалось бы, победа была так близка, появился новый противник – Королевство Польское. Впрочем, удивляться не приходится! Много у Москвы было других врагов заклятых. Это и Швеция с Данией, и Римская империя, и Крымское ханство с протекторатом Османской империи. И никогда, никто и никому не позволял воевать тет-а-тет: стоило одной стороне одержать ряд убедительных побед, как тут же на помощь слабому спешили соседи; и часто вся война переворачивалась с ног на голову, и завтрашний триумфальный победитель спасался бегством…

(А когда иначе было? Вот вам недалекие по времени примеры: Первая мировая война и Вторая мировая, сколько там государств участвовало? А потом были и Вьетнам, и Афган, и Сирия. Нет, господа, тет-а-тет получается только на ринге!)

Конечно, за помощь такую приходилось расплачиваться. Великое княжество Литовское вынуждено было отдать полякам часть своих земель. А земли те, хотя и прозывались украинными, составляли чуть ли не половину всех земель Великого княжества. И если где-то на картах можно встретить единый охват всех земель, с прописью типа Польско-Литовское государство, то читайте документы Люблинской унии. И правильное написание – Речь Посполита. А когда-то ранее те земли, к полякам перешедшие, принадлежали Руси Киевской.

Трудно сказать про запорожцев – сечевиков словами более точными и яркими, чем Николай Васильевич Гоголь в своей повести «Тарас Бульба». Правда, из давних школьных времен я как-то не вынес знания, куда же Тарас с сыновьями поехал? Где Сечь эта находилась в XV веке в землях польских? В нашем сегодняшнем понимании век был все-таки XVI, действие происходило уже после подписания Люблинской унии, то есть ближе к концу XVI века. А остров За Порогами, на который переправились тогда Тарас Бульба с сыновьями назывался Томаковка. Не всегда Запорожская Сечь на этом острове базировалась, но достаточно большое время. Кстати, слово «Сечь» сродни нашему Острогу. Был острог на Томаковке, из «сеченых» стволов, и ров был, и протоки днепровские с двух сторон широченные, потому и неприступной крепостью Запорожская Сечь считалась долгое время, а крымчаки кровью своей все подступы к ней не на один раз пропитали.

Зачем же казаки на Томаковке острог поставили, от кого земли свои защищали? Желательно на карту глянуть. Николай Васильевич пишет, что сыновья Тараса с Киевской бурсы на каникулы домой пешком добирались, то есть владели Бульбы землей не в дали дальней, а под Киевом, и земли их, да и иных казаков, лежали как раз на пути частых нашествий крымских татар. Крымскому хану принадлежали и причерноморские степи, и Кубань, и Приазовье. Все Крымское ханство в те времена занималось набегами: с нетерпением ждали татары весны, ждали свежей травы для своих скакунов, и ну на русов, на их поселения; все пожечь, посечь, предать огню, напугать своей дикостью, взять богатый полон в тысячи, а то и в десятки тысяч православных душ и гнать, и гнать его на невольничьи рынки. Слабых, обессилевших от долгих переходов русов сдавали скопом в Ор-Капу (Перекоп), а выборных гнали дальше в Кафу (Феодосию) – самый богатый невольничий рынок в Крыму. И не было для татар крымских бизнеса более доходного, чем работорговля. На какой еще вишне-черешне такие доходы получишь?

А вот для казаков с бывшей Руси Киевской этот «Крымский бизнес» костью в горле застрял. Потерял всякий смысл труд крестьянский: зачем поля обрабатывать, хлеб да гречиху выращивать, если придут крымчаки и все поля повытопчут, амбары пожгут, а нерасторопных в полон угонят. И стали хлебопашцы ранней весной вниз по Днепру уходить, засады за порогами устраивать, татарам урон наносить. И острог на острове Томаковка появился задолго до подписания Люблинской унии. Но! До этого момента земли по Днепру Королевству Польскому не принадлежали, и сечевики собирались в Сечи по собственной инициативе; сами себе старших – гетманов – выбирали, сами решали, когда воевать с крымчаками, а когда и отсидеться в остроге, издали наблюдая, как пылит татарская конница в сторону польских владений. Им, за охрану своих земель, платила только та знать, чьи владения лежали вблизи от Запорожья. И была знать (или магнаты, как их часто историки называют) по вере православная, и сечевикам помогала чем могла. Вот эту знать, да собственные земли и защищали казаки.

С подписанием Люблинской унии ситуация резко изменилась. С одной стороны, поляки обложили хлебопашцев православных такими дикими налогами, что только стон непрерывный над Днепром стоял, потом и вовсе поделили все поселения между своими панами, и едва ли не рабами люд руский сделали. А когда самим грабить земли днепровские надоело, передали сбор налогов евреям (просили очень, да еще и с православными бок о бок проживали, и все их схроны прекрасно знали). А уж евреи расстарались на славу: выжимали так, что после них и жить не хотелось многим. Стоит ли удивляться, что евреев казаки днепровские не взлюбили? Принято называть то время на украйних землях крепостным правом: понятное дело – рабством называть, оно как-то удручающе звучит… 

С другой стороны, король Речи Посполитой Сигизмунд II подписал грамоту о создании реестрового войска из сечевиков. Оно должно было наблюдать за порядком, нести пограничную службу и выставлять «залогу» - заставу – возле переправ через Днепр. Казаки, записанные в реестр, получали от короля Польского денежное пособие и имели права на свои земли. Но! Изначально в это войско Запорожское король позволил записать всего 300 человек. А все остальные? Все те казаки, что потеряли в набегах крымчаков всю семью, а земли их родовые забрали шляхтичи, и которые переселились на Томаковку «со всем животом»? Им то теперь куда? Они ведь жили только войной, только с походов кормились, только от удачных ратных дел была им нажива, которую шустрые евреи (ну куда без них и в Запорожье) тут же забирали за долговые расписки. И чем теперь всем этим модникам заниматься?

А модниками сечевики были удивительными. Чего одни широченные шаровары стоили: черные и атласно блестящие, схваченные шитым серебряной нитью с петлями узорчатым поясом; ну а ежели на их пошив сукно алое пустили, то непременно и масло руское (берестовый деготь) парой пятен в украшение добавляли. А рубашки на них изначально белого цвета и непременно вышиванки, пестрели такими узорами, что только позавидовать можно было, в каких умелых женских руках побывали; впрочем, и других цветных тканей закупалось немалое число, всяк норовил выделиться, хотя бы по приезду в Сечь ярким фазаном пройтись средь товарищей. А вот с прическами у них дело обстояло двояко: разных чужих цирюльники стригли только «под горшок», чтобы не отсвечивали; своих же казаков брили по парсунам князя Святослава Игоревича – внука Рюрика, то есть пышный чуб и шикарные вислые усы чуть подравнять, а остальное бритвой править до блеска. Править до блеска казацкие головы – дело трудное и кропотливое, поскольку модным тогда считалось уметь брить голову собственной саблей, да еще и горелки при этом перепив, и цирюльникам впоследствии доставались в обработку такие шрамные испещренки, что и у них, бывалых, порой дыхание перехватывало, когда такой модник перед ними на дубовый пенек присаживался.

Почему же честь такая киевскому и новгородскому князю Святославу выпала, на века стать эталоном красоты для казаков, то доподлинно не известно; все другие Рюриковичи и прически носили другие. Одной из причин считается предание, согласно которому Святослав путь свой бранный на близком к Томаковке острове Хортица закончил, здесь и похоронен был. И воспет! Да, знатный был воин! И понятен казакам всей жизнью воинской своей. И они себе такой же жизни желали!

И вот теперь король Речи Посполитой решил расколоть казацкое братство! Решил, что он теперь будет диктовать сечевикам свои условия? И забурлила Запорожская Сечь! Для начала «нереестровые» казаки начали пропускать без боя крымских татар. И те заходили по землям Польским легко и уверенно: пока соберет король Речи Посполитой шляхтичей своих надменных в единое войско, пока это войско до земель разграбленных да селений сожженных доберется, а татары уже полонян угнали и на рынках невольничьих в Перекопе и Кафе распродать успели. И так раз за разом, и год за годом стали пустеть близкие к Днепру земли. Содержать на украйне регулярное войско из шляхтичей король просто не мог, законами Речи Посполитой в сборе налогов был крепко ограничен, и потому в 1578 году уже следующий король Стефан Баторий распорядился нанимать казаков на службу. Так появилось казацкое войско! Которое поляки выучили войне! Не битве с наскока малым числом, как часто в прежние времена бывало, а планомерной военной науке, которая подразумевала перемещения в бою большого войска. Но, как мы знаем из многочисленных исторических примеров разных времен и народов, расходиться по мановению руки создателя такое войско напрочь не пожелало. Более того, запорожцы самостоятельно напали на владения Крымского хана и впервые дали достойную ответку. А потом уже и следующий Польский король Сигизмунд III от казаков пострадал, отказавшись платить им за службу. Куда же им, любителям хорошо покушать и горелки изрядно выпить было податься? Верна, ой верна была поговорка про казаков, которую Николай Васильевич Гоголь до нас довел: «Запорожцы как дети: коли мало – съедят, коли много – тоже ничего не оставят». А тут шляхтичи решили их совсем на подножный корм перевести? Ну и встрепенулись казаки! Прошлись с боем по землям соседним, пограбили поляков, втрое взяли от скупости королевской.

И не признались ни тем, ни другим в своей «вылазке», да так все обставили, что стравили Османского султана Мехмеда III с королем Польским и Великим князем Литовским Сигизмундом III (он еще и в королях шведских походил!). Ну и понеслась! С тех пор редкий год для запорожцев обходился без боевых действий: то с крымчаками воевали, то от ляхов свою независимость отстаивали; ну а для пополнения казны Войска Запорожского не гнушались и за иных правителей Европейских сабли из ножен извлечь да пики поднять. Лишь бы те правители веры христианской были, лишь бы монетой звонкой серебряной, а то и золотой казакам платили. А повоевав в Европе и моду тамошнюю переняли. Уже не марали дегтем шаровары свои широченные, словно паруса корабельные в штормовую погоду, а роняли на них теперь капли чернильные, сочиняя письма зажигательные. Эпистолярный стиль без горелки, знамо дело, им тяжело давался, поэтому любое послание после третьей чарки начинали. Кстати, Илья Ефимович Репин картину свою написал, так сказать, в начальной стадии сочинения, когда писарчук запорожский только-только точку поставил в конце первого предложения, и никому еще горелка крепко в голову не ударила. А чтобы оценить тонкость их юмора в сочинениях, можно в сети записи «Квартала 95» посмотреть (вот где корни!).

И письма такие задиристые казаки не в одну сторону направляли, не только султанов Османских оскорбляли, и иным правителям от них доставалось. А ежели кто-то из монархов разъяренных начинал к войне с ними готовиться, казаки тут же писали письма другим царям-королям-ханам, прося за них сирых вступиться. И царям в Русию неоднократно писали, помощи просили, да зная предательскую переменчивость сечевиков, государи Московские до поры до времени на приглашения запорожцев не отвечали. (Удивительное дело, какие мудрые были)! Да, переговоры с казаками поднепровскими вели, посольства отправляли и принимали, и провиантом и оружием неоднократно помогали, но в военный союз с запорожцами не вступали. Во времена Советского Союза, когда прославляли «Дружбу народов» и все такое прочее, историю украйных казаков нам представляли исключительно в виде борьбы угнетенных украинцев за свои права. За волю! Со всех сторон приласкали-пригладили. А действительность для этих неугомонных задир сложилась следующая: с католической Польшей запорожцы напрочь рассорились и помощи могли ожидать только от Москвы, но под Москву уходить с ее самодержавием совсем не желали, а хотели свободы. Ото всех! И пусть все будет, как майдан решит. А майдан, знамо дело, всегда решал, что налоги ни в казну Речи Посполитой, ни в казну Московской Русии казаки платить не будут. В советские времена, обремененные идеологией историки, рассказывали нам, как же поднепровские жители мечтали на себя крепостное право Московское примерить. И сейчас еще, нет-нет да встрепенутся знатоки с известных тв каналов, запоют старые песни.  Да будет вам, фантазеры…

И без того неровный строй истории запорожцев в очередной раз «сломался» в 1648 году, когда гетман запорожцев Богдан Хмельницкий, еще и лично оскорбленный ляхами, объединился с крымским ханом Ислам Гиреем III, и они двинули свои войска на Речь Посполиту. Ударили хорошо и победу отпраздновали, вынудив Польского короля Яна Казимира в 1649 году заключить с Богданом Хмельницким Зборовский договор. Для запорожцев в этом договоре пряником явилось соглашение короля на увеличение числа реестровых казаков до 40 тысяч человек! То есть стольким запорожцам Ян Казимир якобы обещался в будущем платить регулярную заработную плату. Да еще и всех евреев из земель украинных согласился выслать. (Еще Никому такое Никогда и Нигде не удавалось!). Крымчаки, понятное дело, тоже в накладе не остались: знатный полон из панов и панночек румяных увели. Вот только народ руский в большинстве своем так в холопах у шляхтичей и остался.

Еще до победных боев, до подписания Зборовского договора, гетман запорожский направил в Москву письмо со словами: «Хотим себе самодержца такого, хозяина в своей земле, как ваша царская милость православный христианский царь… К милостивым ногам вашего царского величества покорно отдаемся». Вообщем дружить предлагал и напоминал, что и в землях украинных и в царстве Руском народ одной крови, одной веры православной, и негоже порознь жить. Но не ответил ему царь на то письмо. Странно, не правда ли? Многие историки пишут, что причиной вступления Русии в войну с Речью Посполитой явилось желание взять реванш, вернуть Смоленск. Почему же тогда не откликнулся Романов на первый призыв Хмельницкого? Ударили бы дружно, пока поляки раны не успели зализать, да войско внове собрать. Трудновато у них со сбором-то было, всякий шляхтич своим умом жил, свой гонор выше дисциплины ставил. Ан нет, не ответил на призыв гетмана запорожского государь Всеа Русии. Знал, конечно, Алексей Михайлович про червоточинку украинскую, про их привычку в любой миг переметнуться в иную сторону, где заблестит ярче, и никакая кровь единая их не удержит; знал и про то, что начни он войну с Речью Посполитой, тут и католическая Европа встрянет, а там и шведские рыцари объявятся, да еще и султан Османский проснется. Нет, не время для войны! Забрать Смоленск, забрать северные исконно руские земли, получить утерянный выход к морю, ой как хотелось молодому Романову. Но не время для войны! К тому же Государство Московское все прирастало и прирастало на востоке землями Сибирскими, и земли эти надо было заселять! И не только хлебопашцами, и воинский люд в Сибири был надобен.

Итак, в июне 1648 года в Государство Московское прибыло первое посольство от Богдана Хмельницкого. И угодило на «Соляной бунт» в Москве. Молодому царю в тот момент было явно не до казаков, своих надо было успокаивать, но начало дружбе было положено. И в Москве стали пристально следить за делами Богдана Хмельницкого. А гетман своими требованиями к сейму Речи Посполитой о равных правах для малоросов сначала «возмутил» поляков, а потом, когда паны решили его проучить, и вовсе удивил всю Европу. 40 тысяч одной только шляхты собрало войско Польское, да 200 тысяч рядовой пехоты. По тем временам это была огромная армия! Но Богдан Хмельницкий ее разбил. 40 тысяч казаков и крымчаки Тугай-бея устроили настоящий погром спесивой шляхте.

А затем гетман запорожский вступил в переговоры с королем Польским, а казаки украйные в круг собирались, да решали день за днем, правильно ли Богдан Хмельницкий сделал, что договор с ляхами подписал, да не пора ли к договору тому протокол разногласий составить (все прям как в наше время). Тут и Москва сечевиков засмущала: в марте 1649 года к ним прибыл официальный царский посол, Григорий Унковский, и привез им «государево жалованье». И пусть посол пока не обнадеживал поддержать войну и говорил, что «если, даст бог, вы освободитесь от Польши и Литвы без нарушения мира», - казаки воспряли духом. А тут еще и Османская империя прислала к Хмельницкому посольство и заключила с ним договор о дружбе, открыто намекая, что и в подданство сечевиков готовы взять. А там и эмиссар Ватикана пожаловал. И закружились головы казацкие. Они, кстати, местами все еще в круг собирались, любо им было про волю поговорить. Да и евреев ведь надо было проучить: кто из них польские налоги вместе с кожей с православных драл, разбираться не стали, разгромили более 700 еврейских общин; а историки утверждают, что тогда погибло около 100 тысяч евреев.

Король же польский Ян Казимир опять сумел своих шляхтичей с их воинством в единую рать собрать. И в 1651 году война возобновилась. Татары Крымские, они во все времена предпочитали бои скорые, с наскоку, чтобы неприятель в растерянности бежал с поля боя, побросав оружие. Тогда крымчаки брали ясырь – полон моложавый, что передвигаться быстро мог, оружие с богатой чеканкой, и уходили к Перекопу. Не принимали они боев затяжных, да и часто поражения в таких войнах терпели. Поэтому в скором времени, едва поляки теснить их стали, повернули крымчаки коней своих резвых и ударили в бока, а с запорожцами по-своему попрощались – захватили в плен пьяного Хмельницкого.  И не стало вдруг в казаках согласия, головы буйные от недавних побед еще кружились, и всякий полковник себя полководцем представлял. Одним словом, все недостатки войска высокомерных панов теперь на казаков перешли. Разгромили их конечно же ляхи, все города и селения, что после отступающих крымцев нетронутыми остались, все огню предали.

Богдан Хмельницкий еще из татарского плена послал в Москву своих доверенных, опять просил царя заступиться, то есть в войну с ляхами вступить. Но Алексей Михайлович не торопился с ответом. А вскоре Хмельницкого выкупили «свои» православные магнаты, и он вновь призвал казаков к оружию. И опять ему удалось собрать вооруженные отряды. Теперь они уже на острове Хортица собирались, силу древних русов, князя Ярослава в себя впитывали. Их трудно было назвать армией, потому как у вновь собранных казаков не было единой выучки, и многие отряды предпочитали принимать решения на майдане. Но их было много. И терять им, в отличии от шляхты, было нечего; на своей земле они вступили в партизанскую войну. Вскоре паны осознали, что в такой войне им казаков не одолеть: сами же ранее подожгли поселения; сами оставили в них массу трупов и заразили водоемы; не было ни продовольствия, ни фуража, а с польских земель обозы не пропускали. И с любой стороны мог ударить автономный отряд. Случилось ожидаемое: в армии Речи Посполитой вспыхнула смертельная эпидемия.

Надо признать, что поляки умели договариваться с воинственными казачьими гетманами. В сентябре 1651 года в Белой Церкви был подписан мирный договор. Для всех жителей Польских украин он обернулся новыми лишениями. Казачий реестр уменьшался до 20 тысяч. Из трех воеводств автономное самоуправление сохранилось только в Киевском, а Брацлавское и Черниговское воеводства подверглись «зачистке»: поляки вешали, четвертовали и заживо сжигали выявленных бунтовщиков. А в поместья возвращались шляхтичи, требовали с выживших крестьян подати за три военных года, пороли своих холопов и грабили. Народ стал массово перебегать через границу, в руские (Московские) земли. Ушел от поляков в полном составе и Черниговский казачий полк. Поляки, знамо дело, взроптали, их послы пытались требовать от Москвы возврата беглецов, но безрезультатно. Мало того, царь приказал раздать новым поселенцам две тысячи рублей из своей казны! И землями наделить не в обиду!

А вот у Хмельницкого обид на поляков хватало. Гетману казачества отныне запрещалось принимать посольства из других государств, да еще и под боком у него расположились на постой королевские войска. И Хмельницкий опять вспылил и вышел из повиновения польской короне: внес в реестр 40 тысяч казаков; принимал посланцев от Османской империи и от Крымского ханства, а с Москвой переговоры вообще не прекращались. Сын Богдана Хмельницкого – Тимош, получивший часть войска казачьего от отца, и поддержанный конницей татарской, в 1652 году вновь схлестнулся со шляхтичами и обратил их в бегство. А в ответ на гневные восклицания Яна Казимира гетман только плечами пожимал: мол ехал сын с приятелями на свадьбу, да по дороге с другой компанией повздорил; дело-то молодое, с кем не бывает?

Но сейм Речи Посполитой шуток от Хмельницкого не принял. Там решили навсегда избавить унию от казаков. Для этого всего-то и требовалось: зачистить украинные земли от православных. (За всю историю человечества, известную нам, еще не было такой долговременной и непримиримой войны, какую вели между собой христиане. Три главные конфессии - католики, протестанты, православные люто ненавидели друг друга! Можно подумать, что ненависть эту сам Иисус им передал в тайном евангелие). В марте 1653 года воевода польный коронный Стефан Чарнецкий возглавил войско и двинулся по украинным землям. Это было настоящее карательное движение. Чарнецкий захватил такие города, как Коростышев, Прилуки, Самгородок; все население православное было истреблено подчистую. Богдан Хмельницкий опять направил посольство в Москву, умолял царя вступиться за народ руский, за единоверцев. И Алексей Михайлович в очередной раз попытался призвать Яна Казимира к мирному урегулированию на украинах. Король его конечно же не послушал. Во-первых, в его раскладах, он чинил расправу на своей земле, над своими подданными, и никто не вправе был ему помешать. Во-вторых, за Алексеем Михайловичем уже закрепилось прозвище – Тишайший, и в Речи Посполитой ни один высокородный шляхтич не верил, что Романов решится на настоящую войну даже по серьезному поводу, а уж заступаться за неблагодарных запорожцев – тем более не станет.

Ошиблись они. Ибо не ведали о секретном письме, что доставили послы от гетмана Сечи Запорожской Московскому царю весной 1653. Есть версия, что письмо то Алексей Михайлович, чтобы не сеять паники, вскорости огню предал. По другой версии письмо при пожаре Москвы 1812 года сгорело. В общем не сохранилось оное для истории, и доподлинно передать его содержание не получится. Да и что такое мог сообщить молодому набожному московскому царю суровый казачий гетман, с поседевшим чубом и иссеченным в постоянных битвах телом, ровестник царского отца? Слезно молить его о помощи, сулить в обмен на заступничество земли, которые де-юре казакам и не принадлежат? Или пообещать, что каждый запорожец за десятерых будет драться? Зачем тогда помощь? Или пообещать спустя годы и годы попытаться потомков образумить, чтоб не кричали сдуру: «Кто не скачет, тот москаль»? А вдруг они разумными будут, не чета запорожцам?

А написал Богдан Хмельницкий просто. Что круг замкнулся. И некуда православным с земель поднепровских податься. И устал он, гетман казачий, в одиночку с Речью Посполитой бороться. Решил, что если откажет ему Алексей Михайлович в помощи, то уведет он всех своих казаков к Османскому султану Мехмеду IV. Пики и сабли вместе со всем своим воинством перед Мехмедом IV преклонит, и веру примет мусульманскую…

- Вразуми, господи, укажи мне путь правильный. На тебя уповаю, ибо не дано мне предугадать грядущее, - прошептал Алексей Михайлович, вглядываясь в строгий темный лик.

На какое-то мгновение государь прикрыл усталые глаза. И вдруг все изменилось! Не враз осознал Алексей Михайлович, что поднял его отец небесный в заоблачную высь и унес в дали дальние со сказочной скоростью. Государь всеа Русии летел, но за все время полета он не слышал свиста ветра и не ощущал холодных потоков воздуха. И только когда он начал плавно спускаться вниз, ему стало зябко. Облака расступились. Внизу лежал большой вытянутый остров. Широкая река охватывала его с двух сторон волнистыми протоками и плавно уносила свои воды к нижней части острова, смыкаясь где-то там, на линии горизонта.

Вдоль всего острова, почти посередине, шла дорога. И что-то с ней было не так. Дорога шевелилась. Словно гигантская чешуйчатая змея медленно-медленно извивалась среди зеленых еще кустов. А в одном месте, рядом с дорогой, возле самого большого куста, происходило совсем непонятное шевеление. Усилием воли, желая разобраться в происходящем, Алексей Михайлович опустился ниже. И вздрогнул. Он хотел было закричать, но вдруг осознал, что его бренное тело осталось где-то там, в палатах царских, а здесь и сейчас он – это только душа! И все, что он может – это видеть и слышать. И осязать. Страх и боль людскую!

Вдоль всей дороги, по несколько человек в ряд, стояли запорожцы. Тысячи казаков, молодых и седоусых, понурив чубатые головы, медленно, шаг за шагом, передвигались по уходящей вдаль дороге.

А самый большой зеленый куст вблизи оказался гигантским дубом. И под ним, вдоль высокого плетеного тына с глиняными горшками, стояло с десяток крепких чурбаков, на которые со слезами на глазах садились запорожцы. Неласковые цирюльники с тоскливыми взглядами срезали под корень казачью гордость, многолетние чубы, и бросали их за тын. Срезали волосы короткими кинжалами, головы не пенили и бритвами не правили, и униженные запорожцы с венчиками волос тяжело поднимались с чурбаков и встраивались в дорожные ряды. А их место занимали другие. И так ряд за рядом, в полном молчании. До огромного дуба докатывалась чубатая дорога, а далее…  А далее творилось совсем странное. Бесчубые казаки расстегивали узорчатые пояса и спускали до колен свои атласные шаровары. И уходили за великий дуб, и оттуда доносился тоскливый, наполненный болью многоголосый стон.

Алексей Михайлович, еще ничего толком не понимая, попытался облететь многовековой ствол, но какая-то сила не пустила его туда. Там был СТРАХ для его православной души. И вдруг пришло понимание, что там уже ДРУГИЕ люди. Там османы, и султанские мускулистые садовники умеют срезать не только кривые ветки, но и крайнюю православную плоть. Семнадцатый век от рождества Христова в истории Русии, он очень жестокий, и пытками взрослого человека никак не смутить, тем более государя, которому пыточные подвалы приходилось посещать не единожды. Но в подвалах творилось малое, немассовое насилие. А здесь… Эта многотысячная циркумизация наполняла страхом все пространство вокруг. Казаки унимали рвущуюся через горло боль, но ужас от содеянного все нарастал и нарастал. Здесь и сейчас погибало православие!

- Не-ет! – закричал Романов. Он и вправду закричал громко, потому как разом проснулся и очутился в своей крестовой палате, в своем бренном теле. И голос его, который царь редко повышал без нужды, гремел теперь как большой колокол: - Не-ет!!!

Теплым июньским утром царь и Великий Князь Алексей Михайлович всеа Русии приказал собрать ближних бояр и посольских. К полудню гонцы нашли многих: прибыли Морозов Борис Иванович и Ртищев Федор Михайлович; случившийся в Москве первый Казанский воевода Одоевский Никита Иванович и Хитрово Богдан Матвеевич; степенно прошествовал Патриарх Никон и совсем торопливо приблизился к государю уже думный дьяк, но еще не глава Посольского приказа Ерофей (Алмаз) Иванович Иванов. Чуть в стороне стояли и другие посольские: по переговорам с Польшей братья Пушкины, Степан Гаврилович и Григорий Гаврилович (опять он!); по переговорам с Хмельницким – Унковский Григорий Яковлевич.

И Алексей Михайлович им все рассказал. И про молитвы свои ночные, и про сон похожий на явь, или явь будто сон. Закончив повествование об увиденном, молодой царь обвел всех вопросительным взглядом. Но степенные бояре молчали.

- Дозволь спросить, государь? – Унковский низко поклонился. – Действительно ли велик тот дуб на острове?

- Думаю, и пяти казакам его не охватить разом.

- Этот остров – Хортица, государь, - сказал Григорий Яковлевич убежденно. – Бывали мы на Хортице с гетманом Хмельницким. Святое место для сечевиков. Там все так и устроено, и дорога посередь, и дуб этот могутный с тыном…

- Вещий сон, - прошептал патриарх Никон, - воистину вещий!

И ближние бояре дружно затрясли бородами: вещий сон, государь.

Так молодым Романовым было решено дать согласие на переход Запорожского Войска в руское подданство. Это еще не было открытое объявление войны Речи Посполитой; еще в октябре (поскольку новый год с 1 сентября) 1654 года будет собран Земский собор, который примет решение о присоединение Левобережных Днепровских земель к Русии; еще в январе в Переяславле Великая рада выскажется за вхождение украйных земель в состав Русии; но это согласие государя всеа Русии положило начало долгой (1654 – 1667) изматывающей войны.

В давние школьные годы в учебниках истории всегда печатали картину художника Хмелько Михаила Ивановича «Навеки с Москвой, навеки с русским народом». И не задавался я тогда вопросом интересным, а почему, собственно, картина эта культовая только в советские времена появилась? Неужели Романовы талантливому Илье Ефимовичу Репину не догадались такое полотно заказать? А ответ прост. Не было в истории «навеки». В 1657 году Богдан Хмельницкий умер. Запорожцы привычно организовали майдан, привычно изменили своей клятве и переметнулись к полякам. Справедливости ради надо сказать, что часть казаков осталась верна Русии и всю долгую войну воевала за воссоединение.

Войну Речь Посполита проиграла, и была вынуждена признать Левобережные земли по Днепру за Русией. Да еще и Смоленщину отдали. Вся католическая Европа была в трансе, все вопрошала у шляхты, как такое могло случиться, как посмел царь Московский Тишайший их, таких надменных, головы склонить? А что тут в оправдание скажешь? Вот и шипела шляхта да все тянула в злобе бессильной: «Русс-сские! Эти русс-сские!»

Но! Не только шипели шляхтичи, они и писать везде взялись слово «Rusia» с двумя буквами «s». Наши предки долго сопротивлялись, но уже вся Европа переняла это написание, а со временем и посольства Московские стали писать Руссия, а потом и Россия. Но это случилось в будущем, а в XVII веке было замечательное государство Русия, в котором жили руские люди.