Неподражаемый наум сагаловский

НЕПОДРАЖАЕМЫЙ НАУМ САГАЛОВСКИЙ

   
Автор разошедшихся в интернете юмористических и лирических стихов.
Начал сочинять под влиянием Шолом-Алейхема (которого прочел в оригинале).
Публиковаться за пределами стенгазет и малотиражек ему удалось только на Западе.

На опере "Кармен" ( баллада в стихе)

Аркадий Львович Гольдензон однажды, между дел,
пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел.
Он был поклонник низких цен и нераздутых смет.
Давали оперу ”Кармен” для треста ”Вторчермет”.

Трест ”Вторчермет” работал так, что всё завоевал –
переходящий красный флаг и премию в квартал.
Оно известно наперёд – работай, а взамен
тебе устроят культпоход на оперу ”Кармен”.

Под крики ”браво” или ”бис” пройдут печаль и стресс.
”Культуру – в массы!” – вот девиз ЦК КПСС.
Какой у граждан будет вкус – ЦК не всё равно!
(Хотя важнейшим из искусств является кино).

Вам перепевы этих тем – как молоко козе!..
Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.
Сидит, как ёж – спина горбом, губами шевеля.
Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали ”ля”.

Давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот –
солдат цыганку полюбил и арию поёт.
А та (по имени Кармен) – красотка, Бог ей дал! –
 в Севилье, у фабричных стен устроила скандал.

Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!)
пришёл под музыку Бизе порядок навести,
но положил на девку глаз, влюбился, и ему,
раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму.

А он пристал, как паразит: ”Мол, я попал в беду!
Когда полюбишь? – говорит. – А то с ума сойду”.
А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда:
”Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..”

Хозе – в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом,
и только музыка слышна, хорошая причём.
На этом кончен первый акт, и зажигают свет,
и начинается антракт, работает буфет.

Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер,
решил проделать моцион и двинулся в партер.
Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад,
где фотографии актрис, крюшон и лимонад.

Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен,
неся в душе своей игру красавицы Кармен.
И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет,
стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет.

Лицом – сплошная красота, и нету глаз синей.
Ну, что сказать, Кармен – и та бледнет перед ней.
Аркадий Львович был не юн, разведен – так пришлось,
но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь.

Там, за спиною – сцена, зал, духи, помада, шёлк…
Он подошёл к ней и сказал: ”Простите…” – и умолк.
Он знал их – ветреных, глухих, прозрачных, как стекло,
что было с ним, что было в них – всё на душу легло.

На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей.
Аркадий Львович Гольдензон – из тёртых калачей…
Но – слово за слово – она из треста ”Вторчермет”,
в ”Кармен” безумно влюблена, одна, и мужа нет.

В ней были сдержанность и такт, в нём – нежных чувств поток…
Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок.
”Надеюсь, я увижу вас?” Она кивнула – да. ”
В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда”.

Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер.
И разбежались по рядам, он вверх, она – в партер.
А вот уже и акт второй. Вся сцена в полутьме.
Хозе – лирический герой – ещё сидит в тюрьме.

А значит – всё без перемен. Трубач дудит в трубу.
Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу.
Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт,
сидит, как ведьма, у стола, в руках – колода карт.

А карты эти, хоть убей, показывают суть:
ей выпадает шесть бубей, что значит – дальний путь,
и короля червовый лик – солдат, хоть круть, хоть верть,
а также туз – конечно, пик – что означает смерть.

И так, и этак – всё одно, и топай по стезе!
Она в отчаянии, но – является Хозе.
Едва зашёл – и сразу к ней, кричит: ”Я твой навек!”
Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.

Устал, измучен и небрит, помятые штаны.
”Когда полюбишь?” – говорит, а этой хоть бы хны.
А он, страданий не тая, поёт – и все дела:
”Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..”

Таки добился своего настырный ухажёр –
она влюбляется в него, и в музыке мажор!
Любовь пришла – и нет проблем, плевали на уют,
и зарабатывают тем, что шмотья продают.

Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.
Но что-то тёмное сулят валторна и фагот.
Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру,
сперва идёт ”тра-та-та-та”, а дальше – ”ту-ру-ру”.

Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус?
Солдат пришёл, дорога – есть, остался только туз.
Трубит труба, гудит рожок – хорошего не жди,
такое будет – дайте срок! Но это – впереди.

…Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис…
Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз,
на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.
Он еле высидел второй, такой тревожный акт.

Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна
стоит гражданка, что ему, как премия, дана.
Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет,
два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет.

И вот – они уже вдвоём! Уже в руке рука,
и говорят о том, о сём, два сизых голубка.
Уже на ”ты” -приятный знак, заманчивый предел!..
Аркадий Львович был мастак по части этих дел.

Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас,
дослушать оперу, потом – у входа, возле касс.
И начался последний акт из оперы ”Кармен”!..
Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен.

Но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман,
что некий тип – тореадор – с ней закрутил роман.
К нему – всеобщий интерес, а имя носит он,
что и не выговоришь – Эс-камильо (баритон).

А вот и сам – красив, плечист, поёт – не сыщешь слов!
Весьма заслуженный артист, который бьёт быков.
Кармен – к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот
ей подаёт условный знак и радостно поёт:

”Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой!
Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой”.
А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым.
Хотя и тенор – первый сорт, а всё же нелюбим.

Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен,
потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним – к Кармен:
”Ты что, выходит – изменять? – кричит он, возмущён
– Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..”

А той, Кармен, всё трын-трава, стоит – в ушах кольцо,
и нехорошие слова поёт ему в лицо.
Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней!
”Любовь свободна, – говорит, – законов всех сильней!”

А всё же сила есть в тузах! За дело – видит Бог –
он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..
И наступила тишина, и слёзы льют ручьём,
и только музыка слышна, хорошая причём…

Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп.
Народ уходит в гардероб на одеванье шуб.
Там шум и гам, и пыль столбом – дави, хватай, тяни!..
Спустился занавес с гербом, везде горят огни

Ушёл усталый дирижёр, а палочку – в футляр…
И тут бежит тореадор, как будто на пожар.
Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен.
Он где-то там гонял быка, теперь кричит: ”Кармен!”

”Кармен!” – кричит ни в склад, ни в лад – весёлые дела.
Вернись он пять минут назад – она б ещё жила…
Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин:
рубаха – креп, костюм – бостон, пальто – сплошной ратин,

и шапка – ясно, из бобра, – всего не перечесть.
Как много разного добра в стране советской есть!..
Он тоже сбегал в гардероб, оделся – шов ко шву,
и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.

Была зима. Клубился снег, царила белизна.
А вот и милый человек, предмет забот – Она.
Они минуту возле касс стояли визави.
Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.

Трамвай, как сизый вурдалак,
растаял в белизне… ”
Куда?” – спросил он просто так.
Ответила: ”Ко мне”.