Если орёл не успел, то ворона подоспела

           Не успел он родиться, не успел обнародовать своё "Я",  как ему его, это "Я"  тут же ногами запихали обратно в глотку, чтобы, сначала молчал, а потом только молча делал, обложив,  как волка красными флажками, запретами на всё то, что могли делать сами взрослые и более того,   делали — врали, лукавили, оскорбляли и обижали, помня те запреты в детстве   тому,  только что родившемуся, которому сразу сказали о совести будучи  сами бессовестными, потому что успели, хоть и с заткнутым в глотку своим "Я", пожить, и потому считали себя, если не в праве, то своим долгом отрываться теперь на других, поясняя им своими действиями ту суть жизни, которой прониклись при рождении, когда выйдя  на этот свет из тьмы материнского лона, лбом упёрлись в ту кучу запретов, обусловленных какой-то там честностью, порядочностью и нравственностью, сами давно забывшие, что это такое и только с листа читающие об этих правилах жизни тем, кто в эту жизнь только вошёл или не только, а просто не дошёл ещё  до нужной кондиции понимания, что такое эта жизнь, где всё  давно покупается и продаётся, а если у тебя нет  средств для покупки этого "всё", то ты в этой жизни никто, только тот,  кому бесконечно долго  можно говорить о тех качествах совести и морали, напоминая, что это не честно не заплатить тому, кто  тебе об этом сказал.

        Потому что он, будучи вороной, сумевшей взгромоздиться только на нижний сук большого дерева, чувствовал себя орлом, сидящем высоко  на скале и взирающим оттуда на всё  то, что происходило внизу,  в той жизни,  где каждый раз тому,  кто только родился, сходу запихивали его не обнародованное ещё его собственное "Я" куда подальше и куда поглубже, и думал, что как орёл, всё может.

     А мог только, сидя на той ветке на дереве строить из себя орла, то есть  птицу высокого полёта, сумев лишь взгромоздиться, а не взлететь всегда  при имеющемся  шансе при любом порыве  ветра,  исходящего от взмаха крылом настоящего  орла, оказаться внизу и там продолжить свои наблюдения,  не видя, как и прежде, ничего, и даже не чувствуя того,  как другие затоптали его своими когтистыми лапами, потому что ощущение той великой птицы большого полёта в нём никуда не делось.

       Он, будучи изначально кучкой дерьма, запах которого был приятен только навозным мухам, принимал их за тех, кто готов поклоняться и лизать то, что было невкусным, обладая отвратительным вкусом сверхчеловека, размахивающего пафосом, и тем своим ощущением  себя орлом, сидящим высоко на горе.

    Ему невдомёк было то, что согласившись  с теми запретами, видя как эти запреты нарушаются другими, он тут же стал той кучкой дерьма, в которую, не дай бог угодить, проходя мимо, той кучкой, которая не согласна была лишь с тем, что она кучка, и потому с готовностью подставляла себя всем прохожим.

     Прохожим по её убогой, совсем  не сладкой жизни, тем,  из которых она не делала никому исключений, думая, что они, как все, как она, эта кучка  в первую очередь, которой больше повезло и она раньше других начала отрываться на этих  других, так и оставаясь той вороной и уже даже не сидящей на дереве,   а лежащей под ним,   но с сознанием, что орёл и без понимания благородства натуры орла.

        Потому что,  как тот маленький человек в жизни, который всегда чувствует себя большим, давно упавшим с высот своих мыслей о главном, о том, что есть собственное "Я", называемое достоинством, совершенно не обязательно связанное с порядочностью в  отношении к  этой жизни, где больше всего непорядочности,  когда в ином случае ты сам становишься той кучкой дерьма, в которую будут наступать все,  кому ни лень, не боясь испачкаться в силу понятных причин и обстоятельств, и тех, когда упал с означенных  высот, но решил оторваться на других, помня все свои детские обиды на те запреты, которыми тебя обложили, сделав из тебя сразу жертву собственной непорядочности, но успев объяснить, что это такое, чтобы не дай бог, не проявил всё это по отношению  к ним, а они бы не пострадали от того, чем сами обладали и даже владели виртуозно,  пользуясь каждый раз своим положением,  как преимуществом в этой жизни, положением той вороны, как маленького человека, вечно ощущающего  себя орлом, но не способного  на благородные поступки,  те, что присущи большой птице, под покровительством которой никто никогда не посмел бы тебе твоё необнародованное ещё "Я"  засунуть тебе поглубже в глотку, заставив молчать, и только пищать,  как пресмыкающееся  перед орлиной  силой. 

        Просто в этой жизни очень мало орлов, больше тех ворон, и потому если орёл  не успел,  то ворона подоспела, а то и целая стая и затолкала твоё "Я",  куда поглубже, а ты сразу стал её подобием, готовым тоже отрываться на себе подобных, потому  что на тех,  что иные, хоть  и редкие,  такие попытки практически всегда обречены  на провал.

08.09.2021
Марина Леванте