Люба

Мне хорошо известно, как взрослел, хорошел и благоустраивался Курган. Я люблю этот город хотя бы по той причине, что лично принимал участие в его застройке. На дворе двадцать первый век. Я уже не молод: многое передумано, многое переосмыслено.

В вечерних сумерках я сижу на лавочке. Во дворе дома, за магазином «Заря» по улице Гоголя. Зашел я сюда случайно, а может быть, это моя память привела сюда. Это место напоминает мне о людях, с которыми я когда-то работал и был близко знаком. За много прошедших лет я практически ни с кем из них не встречался. Кто знал, что судьба из каменщика с семилетним образованием, превратит меня в кадрового военного, и я буду жить и решать задачи далеко не строительного профиля. Заранее никому ничего не ведомо.

На лавочку присел мужчина, примерно моего возраста.

– Что сидим? – это, наверное, вместо приветствия сказал он и как-то подозрительно посмотрел на меня. – Как будто бы не из жильцов! – снова выдал он, не то спрашивая, не то утверждая.

– Не из жильцов. – ответил я. – Так, завернул посидеть.
 
Мужчина достал портсигар, щелкнул крышкой.

– Куришь?

– Да, курю, но спасибо, пока не надо.

Посидели молча.

– Знаете что, – повернулся я к соседу. – давно это было, на стройке я работал. Вот эти дома: и этот, и этот, и этот – мы с бригадой строили. Вы в каком доме живете?

Собеседник ткнул пальцем в двух подъездный дом:

– Вот в этом.

– А это наш «сороковник».

– А почему?

– Да потому, что у него два подъезда, и в каждом по двадцать квартир.

– Хм, – он посмотрел на меня с уважением, – выходит, что ты строил, а я живу!

– Так, видимо, – кивнул я.

– И долго трудился?

– Семь лет, – ответил я.

Темнело.

– Ну, ладно. Сиди, если есть желание, а я пойду, пожалуй. Будь здоров!

И ушел.

Я, особенно не напрягая память, перенесся на много лет назад. В тот вечер был дождь. Всю ночь он нудно долбил землю. Теплый ветер срывал с травы и листьев крупные капли воды, еще больше напитываясь влагой. Я шлепал по лужам к своему перекрестку, стараясь не опоздать к машине, которая подбирала нас – рабочую строительную братию.

В кузове грузовика устроены сидения из досок. Тесно прижимаясь друг к другу, мы катим по улице Коли-Мяготина. По рытвинам и ухабам, которыми особенно примечательна эта улица.

Следует пояснить, что на дворе стоял тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год, Курган представлял собой большую деревню. По сути дела, не было поселков: Восточного, Рябкого, Северного. Локомотивный представлялся на то время в зачатке. Виадука по улице Пролетарской не было вообще, и длинная нескончаемая вереница повозок, грузовиков, машин тянулась от шлагбаума, перекрывавшего дорогу через железнодорожные пути, к Рынку. Автобусные маршруты определялись числом три. Самым востребованным из них был «первый», «Вокзал – Рынок», «Дом областного театра», « Дом обкома», «КГБ» (мы называли его «Белый дом»). Они были визитной карточкой города.

Наша бригада возводила сразу несколько объектов, по какому-то неведомому нам графику. Мы закладывали фундаменты под будущий машиностроительный институт. Всё это хозяйство именовалось «нулевым циклом».

Возводя жилые дома, мы, как правило, благоустраивали каптерку. Там можно было отдохнуть, пообедать. Всё строилось и возводилось из шлакоблоков и белого силикатного кирпича. Постройки выглядели унылыми и серыми, сейчас их называют «хрущёвками».

Грузовик наш подкатил, а точнее сказать – прорвался, через ухабы и грязь, на строительную площадку нашего сорока квартирного дома. Площадкой ее можно было назвать с большим трудом, так как всё пространство возле дома было завалено кирпичом, железно-бетонными плитами, блоками и многим другим. Всё это создавало невообразимый хаос.

Привилегией в плане чистоты пользовалась только территория, занимаемая башенным краном. Башенный кран у нас был маломощный, он с трудом управлялся с панелью весом в полторы тонны. Возле стоквартирного дома была такая же картина, но не в пример нашему, там находился мощный башенный кран, он свободно осваивал груз в пять тонн и больше.

Пока мы тряслись в грузовике, выгружались, то все изрядно промокли. Холодно не было. Июль – это лето. Дождь сыпал и сыпал. Мы дружной толпой ввалились в подвал нашей сороковки и расположились кто-где. Кто присел на корточки, кто обосновался на куче досок – полное безделье с шутками и смехом.

Бригадир наш довольно пожилой мужик, участник войны, контужен и очень сильно заикался. Был он очень душевным человеком, в строительных делах знал толк. Фамилия его была: Стемасов Алексей Терентьевич. Не знаю почему, но все называли его «Алексеем» без отчества, и он относился к этому вполне положительно. Нас, зеленую молодежь, он любил от души, и хотя никаких поблажек нам, как и другим не давал, но стоял за нас горой, наставляя нас на путь истинный. Следует сказать, что в составе нашей бригады люди были разные. Было несколько латышей, что приехали по комсомольским путевкам, несколько вчерашних зэков, которые добросовестно отсидели отведенный им срок. Таких как я было шестеро. Если говорить о нашей шестерке, то  это была «зелень», которая успела хватить лиха на пути упорного выживания. Сказать честно, мы с рождения не жили, а выживали. Нас всех угораздило родиться накануне войны. Кому-то повезло родиться в сорок первом, когда его родитель уже сложил голову на поле брани, как принято говорить: пал смертью храбрых.

Мы пухли от голода, но шли в первый класс за знаниями. За то, что я дожил до шестнадцати лет, мне положен орден или, по крайней мере, медаль. Верховное божество в лице Джугашвили, думало и заботилось о нас, в том плане, что мы еще можем в будущем пригодиться. Ведь задачи построения коммунизма никто не снимал.

Созданная система ФЗО (фабрично-заводское  обучение) расползлась по всей стране, ежегодно выдавая самую молодую рабочую силу: подростков. Возрастной ценз был от шестнадцати лет и чуть выше.

Я как-то говорил, что заманивали туда бесплатным питанием, формой и жильем. Мы расшифровывали ФЗО по-своему: физически замученный осел. Только после окончания учебы и направления на стройку, я лично усвоил, в какую мясорубку меня занесло. Нужно было отработать четыре года.

В нашей шестерке все были одинаковы. Отцов не было ни у кого. Двое было сиротами. Я из них был самым грамотным. Назло врагам и уготованной мне судьбе я продолжал ходить в школу рабочей молодежи. Больших успехов я не добился, но, тем не менее, ходил в девятый класс.

Из «шестерки» у меня был друг Альберт Чебакин, все звали его «Чебаком». Выглядел он бугаём: широкоплечий высокого роста. От него исходила сила какой-то встречной волной и угроза возможного мордобития. По характеру он был очень добрым и в меру вежливым. Но если Чебака завести он становился отчаянным бойцом. Он не трусил в трудных ситуациях и был верным товарищем. Мы с ним здорово дружили, когда нам обоим было по семнадцать лет. Толком мы еще не обнимали девчонок, были наивными и зелеными, хотя хорохорились: дескать, нам все по плечу! Мы прошли огонь, воду и медные трубы!

Однажды Чебак выдал мне тайну: он познакомился с девчонкой.

– Знаешь, Серый, девка класс! Зовут Любой.

– Да ну! – я искренне удивился. – Ты что, Чебак, влюбился, а?

– Да знаешь… – замялся Чебак. – Ну, она такая… не такая как все.

– Ну, всё понятно! – авторитетно заявил я. – Всё, Чебак, ты конченый человек. Попал под влияние. Пропадешь!

– Серый, я тебя с ней познакомлю.

– Слушай, а каких она у тебя кровей? Может учитель? А может быть инженер? Ты ведь у нас парень видный, умный, к тому же! – разглагольствовал я.

– Да перестань, Серый! Я ведь серьезно!

– А! Ну, если серьезно, тогда женись – самая пора: ни кола, ни двора! Да, ладно-ладно, Чебак, не сердись! Это я от зависти. Вот меня еще никто не любит, но я всё равно живу.
 
– Слушай, Серый, а меня она может полюбить, как ты думаешь?

– А чего тут думать? Возьми, да и спроси у неё сам.

– Как сам?

– А вот так! – развел я руками.

Люба училась на машиниста башенного крана. Не знаю почему, но в те времена это была в основном женская профессия. Заведение именовалось «Техническое училище №1», готовили там машинистов башенных кранов, электриков, сантехников и других. По сравнению с нами, вчерашними фзошниками, это была элита – на порядок выше нас.

Чебак сиял так, что от него можно было прикуривать.

– Серый! – заорал он, увидев меня. – Мы идем к технарям! Люба нас пригласила! У них выпускной вечер.
 
– Ну и пусть выпускаются. Нас туда не зовут.

– Зовут – не зовут. Я к Любе хочу. – заворчал Чебак. – Она меня звала, а значит и тебя тоже. Я ей про тебя рассказывал.

– Тебе, Чебак, больше заняться нечем только про меня рассказывать?

– Ну, Серый, давай присоединяйся! И вперед.

– Нет, Чебак, так не пойдет.

– Почему?

– Да потому, что нас там могут наколотить.

– Факт, что могут. – согласился Чебак. – Давай сделаем так: мы пойдем туда всей шестеркой, да еще пару ухарей прихватим. Можно даже того же Жорку Жунду взять. Во первых он латыш, да к тому же комсомолец, если что, то будет драться сознательно. Идет?

– Идет, – согласился я.

Девять человек-строителей отправились на выпускной вечер технарей. Конечно, все мы были просто неотразимы: на каждом из нас были широченные брюки, причем в каждую штанину были вшиты клинья для вящей красоты, стрелки на брюках были как лезвия ножа; светлые рубашки и серые пиджаки; галстуки на резинке – их мы звали «селедка»; широкая кепка и остроносые туфли завершали наш наряд.

– Ну-ка, Серый, огляди меня.

Чебак развернулся на каблуках.

– Хорошо! Даже очень. Вот ещё не был бы ты рыжим…

– Ну, это ещё как сказать, – возразил Чебак, – вот Любе, например, нравится. Она сама мне говорила об этом. Ну, ладно, поехали!

Прибыли мы в самое время: торжество было закончено, руководство отсутствовало, гремела музыка, мужская половина технарей была в заметном подпитии. По залу кружились пары, где свой, где чужой – поди разберись. Чебак по-хозяйски окинул взглядом стайку девчат и просиял.

– Пойдем, Серый.

Мы подошли к трем девушкам.

– Здравствуйте, красавицы, – пропел Чебак, – с выпуском вас в люди. Люба, вот это Серый, я тебе про него говорил. Он парень что надо! Если бы не он, то всей стройке давно бы пришли кранты, всё только на нём и держится. К тому же он вас всех очень уважает. Люба, на танец? – Чебак красиво изогнулся.

– Давайте танцуйте, а я пока девчат покараулю, вон ведь сколько мужского народа – и не заметишь, как уведут.

Я из кожи лез, стараясь быть интересным, пытался рассказывать байки и пристойные анекдоты. Когда Чебак с любой вернулись, я шёпотом сказал Чебаку:

– А не погулять ли нам на свежем воздухе?

Он выразительно посмотрел на меня и шёпотом ответил:

– А ты до трех считать умеешь?

– Умею-умею! Найду предлог и исчезну немедля.

Чебак взял Любу за руку и сказал:

– Ну что, Люба?

– Да можно и погулять.

Неожиданно подошёл парень, он взял Любу за руку и кинул:

– А ну, пойдём, потолкаемся.

И потянул её за собой.


– Ну! Ты это! Руки убери! – зашипел Чебак.

Парня явно покачивало.

– Что ты сказал, фазан? – И выпустил Любину руку. – Ты, наверное, меня не знаешь.

– Не знаю, и желания такого нет.

– А я Сахаров, девчонки зовут меня Сахарок, да и Любка тоже.

Я видел, как у Чебака свело скулы.

– Вот что, – сказал он, – за «фазана» и за наглость я сейчас попробую на вкус, какой ты «сахарок».

И он с размаху треснул кулаком его по голове так, что у «Сахарка» клацнули зубы. Тут же подскочили два юрких мальца и дружно дали Чебаку зуботычину. Для него это было как красная тряпка для быка. Чебак невероятно изогнулся, успел ухватить одного за плечо, насадить его на свой кулак и отправить в свободный полёт. И пошло! И началось! Полная неразбериха.

Под девичий визг мы всей девяткой держали оборону. Наш монолит был похож на греческую фалангу, били мы направо и налево, доставалось и нам. Метким и точным тычком Чебаку расквасили нос, а у меня под глазом наливалась чернота. Тут подбежало руководство, правда, не совсем трезвое. Актив, который, видимо, держался про запас, был на месте. Нас разнимали и выталкивали за дверь. Чебак упорно сопротивлялся и кричал:

– Сахар! Не вздумай появиться на объекте – растворю, так и знай!

На улице Чебак вытер платком свой распухший нос, и, не чувствуя себя побеждённым, сказал:

– Жалко, что нас рано вытолкали, я их всех!

– Да ладно-ладно! Всех. – успокаивал я Чебака.

Из дверей выскочила Люба и с ней девчонка.

– Эй вы, хулиганьё! Куда пошли?

– Да никуда, – Чебак расправил плечи, – вот сейчас думаем вернуться. Надо же вас выручать.

– Ещё чего! – Люба ухватила Чебака за руку.

И мы всей толпой пошли от негостеприимных дверей. Толпа наша, как-то уж очень быстро растворилась, а Чебак с Любой исчезли вообще непонятно куда. Мы шли и шли рядом с Верой и я вдруг осознал, что нас всего двое.

– А меня зовут Вера.

– Да? А я уже знаю.

– А вас – Виктор. У тебя друг всегда такой задиристый?

– Нет, Вера, не всегда, а только когда надо.

Мы с Верой долго ходили, сидели, а потом она пригласила меня в общагу, обещаясь напоить чаем.

– Нет, мы с тобой пойдем в кафе. Ты была в «Снежинке»?

– Нет, не была.

– Вот, увидишь.

Мы пили чай, ели мороженое и даже взяли двести грамм румынского вина. Потом сходили в кино. Вечером сидели в горсаду на лавочке. Я взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал её в губы. Пухлые и какие-то мягкие. Руки, как-то нечаянно схватились за ее грудь, Вера ойкнула и оттолкнула меня.

– Ты нахальный, да?

– Нет, это я нечаянно.

– Пойдем, – сказала она, – уже поздно.

Мы проходили еще долго, начинало светать, когда я проводил ее до общаги. Наверное, она ждала от меня продолжения и встречи или что-то в этом роде, но, сказать честно, я был не в теме. Вера… ну а что Вера? Так, ничего. По крайней мере, причин не спать по ночам не было. Я встречался с ней несколько раз, можно сказать, случайно и набегу, привет-привет и только.

Вспоминаю, как утром мы появились во всей красе на объекте. У меня под глазом был огромный синяк, у Чебака распух нос, даже Жунду и того малость покалечили: на лбу у него расползлась огромная царапина, а Кольку-сироту кто-то здорово пнул и он сильно хромал. Алексей оглядел нас критически, позаикался немного и выдал:

– Ну что, погуляли, соколики?

Синяки и травмы прошли, Люба работала на большом кране, а любовь Чебака набирала махровый цвет. Всё было хорошо. Время шло, а вот дождь так и не утихал, то усиливаясь, то затихая.

Невесть откуда в подвал набралась мошкара и противно зудела, изводя нас по очереди. Чебак и Люба сидели на бревне, и, похоже, мир вокруг них не существовал: их было только двое.

Как-то получилось, мне не ведомо, но Любу назначили работать на стоквартирный дом, это был не наш объект, но рядом, и Чебак имел возможность постоянно лицезреть свою пассию.

Алексей мучился тем, что скоро обед, а дождь всё льёт и льёт, и день будет актирован – то есть пропадёт зря. По акту дадут копейки. Мы принялись изводить его вопросами, а не пора ли нам по домам. Он заикался больше обычного и твердил, что дождь всё равно кончится и еще можно будет поработать. Еду мы носили с собой, а наш харч состоял из разных разностей, а когда кошёлки и свёртки объединялись на общем столе, то получалось очень неплохо. Мы наперебой угощали друг друга, шутили, жевали – всем было очень хорошо.

Алексей вылез из подвала и вскоре вернулся.

– Ну вот, кажется всё кончилось, – он имел ввиду дождь.

– Да ну? Быть не может! – не поверил Чабак, – Чего это он так несерьёзно? – он, видимо, в своих мыслях был с Любой в кино или ещё где-то. – Серый, посмотри, что там наверху: правда или провокация?

Я охотно покинул подвал, вылез наверх и ослеп от солнца.

Вот ведь, природа-мать, дождя как не бывало! Солнце светило во всю, а от земли шёл пар. Ну, дела!

– Эй, братцы, выходи! – заголосил я в щенячьем восторге, – Выходите божьи люди на работу!

Всё сразу пришло в движение. Забрякал инструмент, Алексей засуетился, командуя кому куда и что делать:

– Давай-давай, братва, еще не вечер, поработаем на славу. Чебак, лезь наверх, хватит амурничать, – и посмотрел на Любу.

– Ну ладно, Чебачок, я пошла, – и побежала к своему крану.

Он высился в двадцати-тридцати шагах. Миг – и Люба наверху. Простучав ботинками по железным прутьям лестницы, она влезла в кабину и захлопнула люк.

– Пошли Чебак наверх.

И мы с ним пошли к трапу наверх. В это время раздался сильный треск, как будто рвали крепкую материю и все, в том числе и мы с Чебаком увидели, как под кабиной Любиного крана засверкал огонь сварки. Летели искры и валил черно-желтый вонючий дым. Мы с Чебаком кинулись к крану, вслед нам нёсся крик Алексея, не понять что. Прутья ступенек были ещё влажными и скользкими.

– Ты, Серый, лезь быстрей! – торопил меня Чебак.

И я оказался первым на лестнице. Я упёрся головой в крышку люка, но крышка не поднималась. Почему Люба не открывает?

– Чебак, ты меня подстрахуй!

Упершись ногами покрепче в ступеньки лестницы, я надавил головой на люк, что было силы, и крышка поддалась. Что-то мягко упало. Я просунул голову в образовавшуюся щель между корпусом и люком и увидел Любу. Она лежала на боку и её ноги упирались в крышку люка. Между моих ног просунулся Чебак.

– Ну что, Серый?

– А вот что. Ты сейчас спустись на несколько ступеней ниже и упрись хорошенько, если вдруг свалимся – чтоб удержал, понял?

– Ну, давай.

Я надавил на крышку еще и с большим трудом влез в кабину. Приподняв Любины ноги вверх я полностью открыл крышку люка. Опустившись на ступеньку ниже, потянул Любины ноги на себя. Рывок и ещё один. Люба, в положении сидя, оказалась на краю люка. Я опустился ещё ниже, не отпуская из рук её ноги, и она грузно опустилась мне на плечи. Осторожно, шаг за шагом, мы начали спускаться вниз. Чебак вовремя давал нам надежное и застрахованное пространство. Любины ноги всё сильнее и сильней сжимали мне шею. Я чувствовал, что они были теплые и в то же время прохладные. И тут меня пронзила мысль – а ведь она уже мёртвая. Внезапно, у меня по спине потекла жидкость. Чебак спрыгнул вниз и вместе с десятком рук подставил свои – так на руки нас и приняли. Любу положили на комбинезон, брошенный на панель перекрытия, и положили под голову ватник. Она лежала вытянувшись с закрытыми глазами, её правая рука была согнута в локте, она была чёрная, и на скрюченных пальцах ярко блестел красный лак.

С воем влетела скорая помощь. Тётка в белом халате, бегом, кинулась к нашей толпе. Мы расступились. Она поставила на плиту свой чемоданчик, оглядела Любу, поочередно приоткрыла ей веки глаз, провела руками по рёбрам, задержала пальцы рук на её шее и громко сказала двум подошедшим санитарам:

– Забирайте!

– Куда? – встрепенулся Чебак, желая что-то еще сказать, но запнулся.

Врач как-то буднично ответила:

– В морг.

Санитары положили Любу на брезентовые носилки и понесли к машине. Скорая заурчала и, качаясь на ухабах, покинула нашу стройку. Мы ошеломлённой толпой провожали её глазами. И тут Алексея прорвало! Он очень долго тыкал-мыкал, можно было только понять: «вашу-вашу мать!» и жуткие матерки, что всё это относилось к нам было понятно. Немного успокоившись Алексей сказал:

– Куда вас понесло?! Чему я вас учу постоянно, а, бестолочь?!

До нас дошло, что Алексей, по сути дела, нас с Чебаком спас. Мы кинулись к Любе, а Алексей – к рубильнику, и, благо дело, он успел первым, иначе Люба была бы не одна, а с нами вместе. Весь корпус крана, конечно, был под напряжением.

В молчании все разошлись по домам, хотя время было рабочее. Утром нагрянула комиссия. Нас с Чебаком допросили первыми, но всё оказалось проще простого. Существовал журнал учёта проведенного инструктажа по технике безопасности под роспись, журнал проверок техсостояния – везде был идеальный порядок. Всё было списано на несчастный случай. Прямо виновных в смерти Любы не оказалось.

День был субботний, в те времена суббота была рабочим днём. Мы с Чебаком подошли к Алексею, но, видимо, он имел способность видеть нас насквозь. Он, не дав нам раскрыть рот, махнул рукой:

– Проваливайте.

Я сходил домой, потом отправился к Чебаку в общагу. Чебак сидел за столом и пил водку из граненого стакана.

– Чебак, ты что, ополоумел?

Водку мы в те времена не пили, иногда только баловались красненьким. Чебак поднял осоловелую голову.

– А, Серый, это ты? Вот, брат, какие дела. Давай, Серый, выпьем за Любу.

Мы налили по полстакана и выпили.

– Знаешь, Серый, на похороны не пойдем, ладно? Потом сходим вместе к ней.

– Ладно, Чебак, ладно. Ты не пей больше. Я пойду, не буду тебя травить.

Прошла неделя. Наша крановщица растолковала нам, где похоронили Любу, и мы без труда нашли её могилу. Люба приветливо смотрела на нас с фотографии. Мы положили на могилку два букета цветов.

– Серый, ты помнишь, я денег у тебя занимал?

– Ну и что? Нашёл, что вспоминать.

– Да нет, не в этом дело. Я колечко купил, с камушком, подарить хотел, да вот не успел.

– Ну, так подари сейчас.

Чебак глянул на меня.

– Однако, Серый, ты хорошо мыслишь.

Я поискал взглядом вокруг и заметил обломок палки. Воткнув палку поглубже у изголовья Любы, я расшатал палку и аккуратно извлек из земли.

– Бросай, Чебак.

Из разжатой ладони Чебака колечко выскользнуло и ушло в глубину. Он аккуратно засыпал ямку землей.

Грустные воспоминания. Всё в прошлом, а вот дома стоят и люди живут.