Изерброк. Глава XLIX

XLIX


Дальше, сыщик, видимо, сильно опьянел – сказалась усталость, недосып, – наступил нечёткий, смутно и фрагментарно сохранившийся в памяти отрезок времени примерно до часу ночи, когда Мамушка обнаружил себя сидящим неподалёку от склепа с бумажкой в руке, готовящимся к смахан-дхане, то есть ритуалу вызова Бхаянкары, одной из богинь потустороннего мира, иначе говоря.

В голове всё ещё стоял хмельной туман, но в глазах уже не плыло. Мамушка прочитал то, что было написано на бумажке карандашом крупными прописными буквами:

«ОМ АПАСАРАНТУ ТЕ БХУТА ЙЕ БХУТА БХУВИ САМСТИТАХ ЙЕ БХУТА ВИГХНА КАРТАСАО ТЕ НАШЙАНТУ НАМАДЖНАЙА».

Мамушка начал вспоминать отрывками то, что происходило в этот вечер до того момента, как он очутился здесь на ровной земляной площадке возле кладбища с бумажкой в руке. Вроде бы сначала они сидели около костра, пили водку, ждали окончания похорон. Или нет, водку они стали пить потом, кода решили, что возвращаться домой уже поздно. Затем Родя раскурил в трубке белый лотос. Сыщик зачем-то попросил затянуться и сделал две затяжки. Не надо было этого делать. Затем… в памяти всплывает яркая картинка, как прибежали два или три раскрашенных оранжевой краской нага. Они смеялись и, размахивая руками, о чём-то радостно кричали. Они кричали о своём товарище, имя его звучало то ли Вимала, то ли Кимала, который что-то совершил выдающееся. Бадамба обрадовался, взял священное стрекало и спешно направился к дереву Ним, чтобы посмотреть на этого Вималу или Кивалу и порадоваться за него. Родя и Мамушка, хотя их вроде бы никто и не звал, поспешили вслед за Бадамбой.

Протолкнувшись сквозь плотный строй нагов, они увидели такую картину:  в центре площадки лицом в землю лежал человек; ноги его оставались скрещенными в позе лотоса, а туловище с руками распростёрлось вперёд. Под человеком медленно расширялось, впитываясь в землю, пятно крови. Тело оставалось абсолютно неподвижным. В свете огней был виден подымающийся над кровью лёгкий пар.
Бадамба подошёл к человеку, присел, и что-то забормотал, положив свою длинную тёмную ладонь ему на спину, прикрытую тканью праздничного одеяния.

– Он выпил сому? – спросил Бадамаба у нагов.

Те закивали в ответ.
Через некоторое время, человек поднял своё тело и сел. Все наги, взволнованно и радостно, выдохнули. Огни факелов заколыхались. Всё вокруг как будто пришло в движение.

Оставаясь сидеть на зеле, человек начал совершать странные движения руками, словно ощупывая воздух. Вся передняя часть его тела была красной от крови. Красным было так же и лицо.

Бадамба, поддавшись порыву радости, обнял сидящего человека и помог ему  встать. Затем все присутствующие, плача и смеясь, стали с чем-то поздравлять друг друга, обниматься. Они стремились дотронуться до окровавленного человека. Но Бадамба препятствовал этому.

Дальше человек, его звали Вимала Кевала Не-Прерывающий-Одиночества что-то прохрипел окружающим. Он явно хотел что-то сказать приветственное и торжественное, но изо рта у него изошёл только хрип вместе с пузырьками крови. Вимала Кевала умолк, поднял руку – этот жест мог означать одновременно и прощание, и победу над тёмными силами, и решимость, и готовность к борьбе, – посмотрел туманно-холодными глазами на своих братьев и пошёл в сторону болота.
Мамушка не видел, как Вимала ушёл навсегда в болото, чтобы там на рубежах мира живых и мира мёртвых вступить в борьбу с порождениями зла, но он хорошо увидел и запомнил, что у этого нага, совершившего нечто героическое и не до конца понятное, распорото горло почти от уха до уха. Мамушка не мог в это поверить, и уже начинал считать, что ему почудилось.

И вот теперь он сидит здесь, перед кладбищем, на какой-то ровной хорошо утрамбованной площадке и наблюдает за редкими огоньками в отдалении. Появился Бадамба. Потом Родя. Бадамба с силой воткнул в землю палку и повесил на неё горящий масляный фонарь. Под фонарем поставил две деревянные чашки: одну с сырым мясом, другую – с вином. Мамушка начал смутно припоминать, как дал согласие на смахан-дхану и даже выпил из тыквы-горлянки какой-то бодрящий напиток. Бодрящим его назвал Бадамба. Сейчас он снова протянул сыщику горлянку.

– Пей как можно больше. Чем больше выпьешь, тем лучше.

Мамушка послушно взял сосуд и начал пить. Напиток был острым – видимо, содержал в своем составе жгучий перец, – и мятным. Ещё в нём, естественно, присутствовали какие-то травы. Напиток и правда бодрил, но не очень-то и отрезвлял. Мамушка чувствовал, что алкогольное опьянение в нём, не исчезая, преломляется во что-то другое. Пространство расширялось и углублялось, звуки и цвета становились чётче, сочнее. Туман вокруг, кажется, растворился. Обычная пьяная смазанность уступила место гулкой объёмной ясности ночного мира – но этот мир не был трезвым, он был другим. Однако же Мамушка действительно чувствовал себя теперь бодрее, сильнее и спокойнее.

– Что там произошло? – спросил он, всё ещё думая о человеке, ушедшем в болото с, возможно, распоротым горлом.

– Вимала Кевала натх ступил на тропу вечноцветущих манджусаг, – ответил Бадамба, не  прерывая приготовлений к предстоящему ритуалу, – он затачивал бронзовым ножом палочку, соединённую верёвкой с другой такой же палочкой.

– Что это значит? У него была рана на шее, или мне показалось? – спросил Мамушка.

– Нет, не показалось, – ответил Бадамба. – Неустрашимый Вимала Кевала выпил сому, вошёл в глубокую дхану и разрезал своё горло, чтобы выпустить кровь и перейти в мир мёртвых.

– Он умер? – со странным спокойствием спросил сыщик.

– Да. Вимала покинул наш мир. Он стал шава-садхом, чтобы в болоте на границе миров побеждать пишачей.

– Пишачей?

– Злых духов.

– Понятно, – сказал сыщик. Немного помолчал и спросил: – Он умер в болоте? Мы, кажется, застали его ещё живым.

– Нет, мы застали его уже мёртвым. Почти вся кровь вытекла из его тела. Потом он, удержав своё сознание в области антарабхавы, вошёл в состоянии шавы-садха и встал. Теперь распад его тела задержан сознанием и сомой. Он может ходить по границе между мирами, глубоко не заходя ни в один из миров. Теперь он может видеть духов и демонов, тех, против которых мы бессильны. Мы, живые, способны останавливать только воплощённых тварей, а других просто не видим. А он видит и может убивать их силой беззвучного Пхат. Так будет продолжаться до тех пор, пока Вимала не решит уйти в мир мёртвых навсегда. Тогда случится его вторая смерть. Но до тех пор он будет исполнять свою миссию, убивать пишачей и нести мощную дхану, поддерживая перевес на нашей стороне, – сказав это, Бадамба принялся очерчивать вокруг сыщика круг при помощи двух палочек, соединённых верёвкой.
Сыщику хотелось ещё поговорить о случившемся и вообще о "живых" мертвецах, но времени не было – приближался момент его собственной дханы. Сущий пустяк, по мнению Бадамбы, да и Родя соглашался с этим. Вызовом Смахан Тары по их словам занимались все, кто ни попадя, даже и не наги вовсе, а простые люди, желавшие узнать о своих пропавших без вести родственниках. В общем, простой относительно безопасный ритуал. Нужно было только соблюсти ряд простых правил.

Правила эти Бадамба ещё раз повторил, когда принесли труп. Два нага принесли и положили  внутрь круга прямо перед носом сыщика тело молодой девушки. Это была та самая девушка, отравившаяся из-за несчастной любви, которую привезли женщины-шураваси и похоронили сегодня по древнему обряду в склепе. Тело было свежим, целостным – для смахан-дханы в самый раз. Хотя, конечно, совсем идеально было бы, если б девушка не убивала себя, а, к примеру, случайно утонула в реке. Тело было завёрнуто в белый саван.

– Запомни, – говорил Бадамба, – когда Бхаянкара примет угощение, она захочет отблагодарить тебя. Нужно обязательно её  о чем-нибудь попросить. Это главное правило. Пока не дашь ей задание – не отвяжется. Многие просят здоровья себе или близким, если кто-то болен. Другие спрашивают о пропавших. Но вопрос о пропавшем – это простой вопрос. Хотя иногда и его хватает. Но на всякий случай надо иметь наготове ещё одну просьбу, чтоб уж наверняка. Попросил, Бхаянкара ушла исполнять, а ты в этот момент вышел из дханы. В общем, приготовь ещё одну просьбу, кроме своего главного вопроса. Что-нибудь простое. Чтоб помогла, например, найти твою потерявшуюся кошку.

– У меня нет кошки, – сказал сыщик, не отводя глаза от складок савана на трупе.

– Ну что-нибудь другое. Главное, чтоб просьба была настоящая, от чистого сердца. Бхаянкара, хотя и может показаться ужасной, на самом деле добра, проста и бесхитростна. И людей любит таких же. Вот тебе мантра призыва, – Бадамба протянул сыщику ещё одну бумажку со священными слогами. – Повторяй её, пока она не придёт. Чётки дать не могу, но и без них справишься. Просто возьми два камешка и перебирай их. Прочёл мантру, поменял камешки между собой, ещё раз прочёл – опять поменял.

– А это для чего? – Мамушка показал бумажку, которая у него была в руках до этого.

– Это защита от кладбищенских духов, если появятся. Не перепутай.
Сыщик взглянул на новую мантру; так же крупно и разборчиво бы написано:
«ОМ ХРИМ ДРИМ ДРУМ ГРУМ ШРУМ…»

Дальше он читать не стал, опасаясь, что ритуал может начаться раньше времени.
– Самое главное, не бойся, – сказал Бадамба с доброй улыбкой. – С непривычки может показаться страшно, но это всё так и должно быть. Тебя пугают, а ты не бойся. Тебя ещё сильнее пугают, а ты опять не бойся. Появятся бхуты и преты – читай мантру защиты. Круг защитит от всего. За круг не суйся, пока всё не закончится. А лучше дождись рассвета и потом выходи.

– Господин Мамушка не испугается. Он в преступном мире Изерброка всякого повидал. В трущобах иной раз такие подонки попадаются, что… дай Бог всякому, – вдруг самодовольно-льстивым голосом выдал Родя Мухомор.

Сыщик искоса взглянул на него и только покачал головой, как бы говоря: «Ну это ты зря, Родя. Может, ты в чём-то и прав относительно сказанного, но в любом случае лучше об этом не говорить. Кто вообще может знать, кого и чего в следующий раз испугается? Люди – это не наги. Нет такого человека в Изерброке, которого с полным правом можно было бы назвать бесстрашным».

Дальше с мёртвой девушки сняли саван, обнажив её холодное мраморно-белое тело. Мамушка удивился белизне тела – он не ожидал, что девушка-шураваси окажется такой белокожей. Хотя, конечно, белизны добавляло и то, что она мертва. Но, всё равно, шураваси (так почему-то казалось сыщику) даже мёртвые должны быть гораздо более смуглы – примерно, как наги, хотя этого у нагов и не видно из-за краски и пепла, покрывших их тела с головы до ног.

Мамушка взглянул на небольшую чуть набухшую грудь девушки с окрашенными кармином сосками, перевёл взгляд на лицо. Даже аляповатый макияж не мог скрыть тонких и красивых черт лица девушки. Волосы были пепельно-тёмными. Мамушка провёл пальцем по холодному животу девушки, чтоб проверить наличие белил или пудры – кожа была чистой. Красили только лицо и соски.

– Она точно шураваси? – спросил сыщик.

– Да, – ответил Бадамба. – они с западной окраины. Уже много лет к нам везут. У них здесь много склепов.

Далее, девушке, точнее, мёртвому телу, связали ноги, а вытянутые руки плотно примотали к бокам. Того требовали правила ритуала. Верёвка использовалась непростая, а какая-то особая, вымоченная к крови гуля, и заклятая.

– Ну, всё готово. Можешь начинать, – сказал Бадамба. Оглядел площадку, наклонился и поправил горящий фонарь.

Родя Мухомор закинул за плечо мешок с саваном и другими предметами. Два нага-помощника уже удалились. Их негромкий спокойно-будничный разговор отдалялся, затихая в ночи.

– Теперь ты должен сесть верхом на труп и начать читать мантру призыва. Всё, мы пошли. Ты в это благословенное время должен оставаться в одиночестве. Я всех предупредил. Всю ночь никто к тебе не приблизится… из живых, – на последнем слове старец усмехнулся. Родя тоже хмыкнул. И они ушли.

Мамушка даже не успел спросить, обязательно ли садиться на труп или можно как-то так, без этого. Пламя в масляном фонаре мягко колыхалось. Белое тело золотисто отсвечивало и не казалось холодным. Чуть поодаль вне границы очерченного круга стояли две чашки – с мясом и вином. Сыщик был налегке, без верхней одежды. Макинтош, шарф и шляпу он оставил возле синей палатки – сказали, что так будет лучше.

В нагрудном кармане сюртука тяжелела и при движении бултыхалась фляжка, почти полная водки. Чувствовалась прохлада, даже холод, но сыщик не мёрз – ему даже наоборот было жарко – он расстегнул три верхние пуговицы на сюртуке и одну на сорочке. Огляделся. Вокруг стояла гулкая синяя мгла, ограниченная жёлтой сферой фонаря, зыбкой и ненадёжной. Свет лампы охватывал пространство за границей круга не дальше двух-трёх шагов. Затем ничего не было видно, кроме огоньков на кладбище.

Сыщик вздохнул, покряхтел и уселся верхом на труп, неуклюже раскорячив ноги в ботинках. Он сел лицом к лицу девушки почти на живот, потом, не решаясь опуститься всем весом, передвинулся ниже, на бёдра, и сел поудобнее.
 
Кладбищенские огоньки оказались слева на периферии зрения. Мертвое тело было довольно упругим, чуть припухшим, но не жестким.

«Судя по всему, трупное окоченение уже прошло, и тело начинает разлагаться», – подумал сыщик.

Он вдруг ощутил всю безропотность, покорность, хрупкость и беззащитность девичьего тела, придавленного своим собственным крупным живым туловищем. Он почувствовал движение тёплых соков в своём осязаемо живом теле, услышал урчание живота, почувствовал шевеление волос на голове и какой-то комок в горле. Подул лёгкий ветерок со стороны болота, принеся запах застарелой гнили и грязи. Но запах не показался неприятным. Гнилостный запах был просто фактом, обозначающим близость болота, а так же его свойство – болотность – соответствующее самому себе. Болото не относилось ни к городу, ни к трущобам и ни к пустыне – его запахи нельзя было свести ни к каким иным запахам – болото было самим собой, и всё же чем-то ещё.

Мамушка чувствовал биологичность жизни, протекающей в нём, – эта жизнь была тепла, даже горяча, бахвалиста, горда, любопытна и вожделеюща. Сыщик никогда раньше так не ощущал свою жизнь. Он никогда бы и не подумал, что быть живым, это значит быть гордым, хвастливым и вожделеющим.

Мёртвая девушка, прижатая его бёдрами к земле, в своей покорности достигла высшего смирения. Упав в смерть, словно на дно смирения, она отринула все желания, все притязания, закрыла навсегда глаза, потушив алчные свои взоры. Сомкнув навеки губы, достигла вершины безмолвия: все просьбы, жаркий шепот, мольбы или властные требования – заглушила навеки.

Мамушка наклонился к лицу девушки, приблизил нос, почувствовал запах уксуса и тонкий сладкий аромат цветов сквозь него, но цветов уже увядших.
«Твоё смирение продолжится распадом тела. Твое тело – это ещё остающаяся тень твоего "я". Когда и оно исчезнет, вот тогда никто не сможет тебя ранить. Окончательно смирившегося человека никто  и ничто не сможет обидеть никогда», – подумалось Мамушке.

Тут же он спохватился, что мысли в его голове какие-то странные – как будто это не он думает, а кто-то другой говорит в его голове. Списав всё на действие бодрящего напитка Бадамбы Дигамбара, Мамушка выдохнул, взял одну из бумажек, обернулся к светильнику и принялся  читать вслух, но тихо, почти шепотом.
Сначала читал медленно, сбивичво.

Потом вошёл в ритм:
ОМ ХРИМ ДРИМ ДРУМ ГРУМ ШРУМ ДРИМ ДРАЙМ ДРУМ ХРАМ РАНА ХАНА ДАХА, ОМ ХРИМ ДРИМ ДРУМ ГРУМ ШРУМ ДРИМ ДРАЙМ ДРУМ ХРАМ РАНА ХАНА ДАХА…

Мантра казалась лёгкой, складной и даже немного весёлой. Вскоре он уже мог читать её без бумажки. Камешки, посоветованные Бадамбой, он использовать не стал. Подсчета количеству повторов мантры не вёл, просто беспрерывно повторял магические слоги, слившиеся в одно кольцо, и внимательно наблюдал за окружающим пространством.

Спустя примерно 50 повторений, показалось, что масляный фонарь на палке рядом поблек: горит, но света не даёт; вернее, даёт, но этот свет какой-то тусклый, не освещающий, бессильный. Сыщик почувствовал, что в воздухе что-то изменилось. Вокруг стало как будто темнее, но в то же время и светлее – какой-то необычный мрак подступил со всех сторон. Этот мрак не был простым вторичным отсутствием света, он сам был активным началом – при его наступлении, свет отступал. Мир мёртвых очень близко подобрался к кругу, в центре которого верхом на мёртвой девушке сидел Мамушка под тусклым жёлтым фонарём.

Не прекращая читать мантру, сыщик вглядывался в темноту. Ему казалось, что он уже видит другое пространство, другой мир – и освещения, чтобы видеть там, не нужно. Какое-то тёмное прозрачное сгущение приблизилось, клубясь внутри себя, но потом исчезло. Сыщик подумал, что перестал его видеть. Точнее, он начинал что-то видеть своим открывающимся магическим зрением – в темноте обрисовывались контуры чего-то большого и высокого, подобно дереву, – но потом Мамушка приходил в себя и переставал видеть. Вновь вглядывался, пытаясь в сумраке здешнего мира разглядеть ясную тьму мира иного.

В горле у него пересохло. Сыщик подумал, что ему срочно необходимо промочить горло водкой. Продолжая повторять слоги мантры, он вынул из кармана фляжку, быстро привычным движением открыл её и глотнул водки между слогами "ДРУМ" и "ХРАМ". Убрал фляжку. Взгляд его скользнул по лицу девушки и замер. Сыщик умолк. Девушка внимательно смотрела на него черными широко раскрытыми глазами. Мамушка сначала весь застыл от ужаса и нереальности происходящего. Потом какая-то догадка пришла в его голову, он отклонился в бок, не отводя взгляда от глаз девушки, потом – в другой бок, назад и опять в бок. Глаза девушки, медленно двигаясь, продолжали следить за ним. Потом и вовсе девушка приподняла голову, открыла рот и… не смогла издать ни звука. В глазах её нарисовалась паника. Она задёргала плечами, руками, но руки её были крепко примотаны к туловищу. Девушка начала дёргаться всем телом. Она пыталась закричать, но выходил только хрип.
Мамушка, плохо соображая, что делает, попытался прижать бьющееся тело к земле, схватилcя за плечи девушки обеими руками – плечи были холодны, как и всё тело.
"Неужели они подсунули мне живую вместо мёртвой? Она не может быть живой!" – раз за разом проносилось в его голове.

Борясь с взбесившимся телом, сыщик заметил боковым зрением какое-то быстрое мельтешение на краю поля зрения. Повернул голову и увидел странные и мутные явления. Они, не имея определённой формы и чётких очертаний, и беспрерывно как бы содрогаясь зыбкими серыми поверхностями, подползали к границе круга, а точнее, к находящемуся в чашах снаружи круга угощению, приготовленному не для них. То, что неопределённые сущности не имеют ничего общего с той, кого сыщик призывал, он понял сразу. Слишком суетливо, подловато, по-воровски они тянулись к мясу и вину.

"Это, вероятно, кладбищенские духи", – подумалось Мамушке.

Серые сгустки шевелились, вытягивались, но почему-то не могли дотянуться до пищи. Следом за ними появились более внятные и, кажется, более развитые духи, стоящие на ступеньку выше по иерархии: они принимали разные в целом понятные для человеческого восприятия формы. Все эти формы нацелены были, кажется, на одно: устрашить человека, сидящего в кругу.

Одни – принимали звероподобный вид – превращались в существ, похожих на адских хищников с большим количеством зубов и саблевидными когтями. Мелькнула огромная жаба, оснащенная львиной пастью. Потом проскочила гиена. Показалась зубастая свинья с волчьими зубами. Большие дохлые крысы с оскаленными пастями мельтешили в клубящейся куче промеж остервенелых костяных собак и гигантских членистоногих. Твари, противно попискивая, наступали на серые сгустки, которые дрожали под их лапами и расплющивались в серые лужи.

 За звероподобными следовали сущности, отчасти имевшие человеческий облик. В тёмных плащах с капюшонами они медленно пылили в тумане, который сами вокруг себя создавали. Из тёмной глубины капюшонов горели красными угольками глаза.
Одно из существ наиболее плотное и тёмное в остроконечном капюшоне стояло в стороне на краю кладбища возле вертикального могильного камня. Это существо хорошо было видно в синей тьме, теперь сделавшейся совершенно прозрачной. Как будто сам воздух изнутри начал подсвечиваться неявным светом, отчего все духи, камушки, сухие кустики, ближайшие деревья и надгробыне камни как бы стали отбрасывать слабое голубое сияние. А жёлтый свет масляного фонаря совсем притух.
Толпа духов не слишком пугала сыщика; тем более, он видел, что все они полупрозрачны. Но вот черная фигура в отдалении тревожила.

Тем временем труп девушки под Мамушкой не успокаивался – девушка увидела духов, испугалась и затрепыхалась ещё сильней. Она извивалась, хрипела, пыталась ослабить путы, то есть явно хотела вырваться.

«А мертва ли она в самом деле?» – подумал сыщик.

Он понимал, что ему срочно нужно начать читать защитную мантру от духов. Но девушка ему мешала. Чем дальше он медлил с чтением защитной мантры, тем атмосфера вокруг становилась тревожнее, тьма сгущалась, какие-то духи или демоны высших классов, привлеченные сутолокой на границе миров, собирались выйти к кругу. Мамушка хотя и не видел их пока, но уже чувствовал их присутствие всей кожей, шевелением волос и нарастающим изнутри холодным животным ужасом.
Что-то тёмное, большое нависло над всеми ними. Оно протягивало из потусторонней тьмы длинный острый коготь, или чёрное щупальце, или невидимые ядовитые жвала. А тёмная фигура возле могильного камня продолжала стоять в стороне и неподвижно за всеми наблюдать.

Сыщик извернулся, освободил одну руку, прижав тело локтем второй руки, взял одну из бумажек и стал читать: «ОМ ХРИМ ДРИМ….»

«Тьфу ты, не то», – прошептал в досаде и поменял бумажку.

«ОМ АПАСАРАНТУ ТЕ БХУТА ЙЕ БХУТА БХУВИ САМСТИТАХ, – сыщик читал медленно, с остановками, но громко и отчётливо, – ЙЕ БХУТА ВИГХНА КАРТАСАО ТЕ НАШЙАНТУ НАМАДЖНАЙА».

Девушка вдруг притихла, словно вслушиваясь. Ближайшие духи тоже замерли. Алчущие, оскаленные их рыла и морды остановились в полуметре от мяса и вина. Захваченные запахом близкой пищи, они уже не могли отступить назад. Голубая слюна стекала с их клыков. Через несколько секунд заминки духи снова поползли к чашам. Двигались они медленно, будто воздух перед ними был очень вязким.
Мамушка, прекратив читать мантру, начал кидать камешки в духов: свободной рукой он подбирал их с земли и швырял в дымчатых тварей. Камешки вроде бы проваливались сквозь них, но не совсем. В сердцевине этой кучи как будто находилось что-то тёмное и твёрдое. Мамушка думал: «Как бесплотные духи будут жрать вполне материальные мясо и вино? На что они надеются? Или они собираюсь как-то обсосать его всей массой?»
Мёртвая девушка снова затрепетала, но теперь слабее, – чувствовалось, что она теряет силы.

Человекоподобные духи, окружённые дымкой, медленно покачивались позади звероподобных – и вроде бы, на первый взгляд, ни к чему не стремились. Они походили на адских пастухов своего адского стада. Сыщик попробовал докинуть камешком до одной такой тёмной фигуры в плаще, до самой ближней. Но, бросив камешек, он ничего не понял: попал, либо нет, прошёл камешек насквозь или нет. Скорее всего, прошёл, – подумал сыщик.

Ближайшие твари, однако, почти уже добрались до угощения. Они грозили если и не съесть его, то осквернить.

"За черту круга они пробраться не могут», – решил сыщик и подумал, что надо бы затащить чаши с угощением внутрь круга. Чаши были близко. Но дотянуться до них без того, чтобы не освободить девушку, он не мог. На размышление оставались секунды. Сыщик наклонился к лицу девушки, обеими руками встряхнул её за плечи, заглянул в её испуганные глаза и яростно прошептал:
– Прошу тебя, успокойся! Полежи смирно хоть две секунды! Ты привлекаешь к нам внимание! Успокойся, прошу тебя!

Какая-то мысль вроде бы проскочила в глазах девушки – смутный отклик понимания. Но, несмотря на это, она не успокоилась, а только сильнее заизвивалась всем телом.

Мамушка прикинул, за сколько мгновений он успеет соскочить с тела, дотянуться до чаш с мясом и вином, занести внутрь круга и вернуться к девушке.

«Может, ударить её? Слегка оглушить? Самую малость», – подумал он, но сразу же решил, что этого, наверно, нельзя делать ни в коем случае.

В это время за спинами человекоподобных духов появился ещё кто-то. Сначала Мамушка их не видел. А увидел только тогда, когда фигуры в тёмных плащах стали расступаться. По всей видимости, прибыли духи более высокого ранга. И это были настоящие демоны. Когда Мамушка заметил их, он содрогнулся, но быстро взял себя в руки. Выглядели они почти как гули, только страшнее: высокие, ростом в два раза выше самого Мамушки, черные, голые, они в целом напоминали людей – шли на двух ногах, полусогнувшись, выставив согнутые руки с когтями наизготовку. Череп у этих тварей был крупный, округлый, похожий на человеческий. Половину головы занимала ужасная пасть, усеянная сотней игловидных зубов. Носа почти не было – две ноздри прикрывались клапанами, как у зверя. Большие, бледные, выпуклые глаза выглядели тускло и слепо, но смотрели целеустремленно, прямо на сыщика. Резким трупным зловонием заполнилась окружающая атмосфера, как только они появились.

Мамушка спешно возобновил чтение мантры защиты:
«ОМ АПАСАРАНТУ ТЕ БХУТА ЙЕ БХУТА БХУВИ САМСТИТАХ…»

Читая, он размышлял: «Эти долго церемониться не будут. Сожрут угощение моментально вместе с посудой. Ещё и пару других духов прихватят на закуску».
Одновременно он прокуривал в голове план ближайших действий: громко прокричать последние слоги мантры и как возможно быстро затащить чаши в круг.

«Хотя, в принципе, все они духи, пишачи. Чего я испугался? Они только пугают. Бесплотные духи не имеют власти над материальными объектами, если не возьмут власть над человеческим сознанием. Их вообще, по сути, не существует. Они всего лишь кажутся. Для того и мантра – она не для духов, они её вообще не слышат, – а для моего ума. Для укрепления моего ума. Всё правильно, тебя пугают, а ты не бойся», – подумал сыщик, взял камешек и  бросил в зубастую свинью.

Потом обратился к девушке:
– Сейчас ты полежи спокойно, я отлучусь ненадолго и вернусь. Не нервничай.
Она продолжала бороться. Волосы её растрепались, помада размазалась по щеке, увядшие цветы в волосах помялись и рассыпались.
Внезапно сыщику подумалось, что эта девушка и есть Надя, именно та, которую он ищет всё время, в поисках которой и пришёл сюда, на Старое кладбище. Эта мысль была бредова, нелогична, но в этот момент сыщик почему-то легко принял её.
Без сопротивления он согласился: «Да, это Надя».

Девушка слабо вырывалась.

Он удерживал её обеими руками, стараясь не причинить боли, и тихо говорил: «Вот, значит, как. Вот так я, наверное, и должен был тебя найти. Когда всё закончится, я отнесу тебя к родителями, чтоб они попрощались с тобой. Я не знаю, почуем ты исчезла, почему всё произошло так, как произошло. Я не смею осуждать. Наверное, были какие-то непреодолимые причины. Кто знает? Единственное, против чего я возражаю: ты не должна была уходить, не попрощавшись. А ты ушла. Надя, ты хотя бы раз подумала, каково будет твоим родителям? Я уж не буду говорить, что ты значишь для них. Это ясно. И ты должна была знать об этом, когда уходила. Пусть, ничего уже по большому счёту не исправить. Но, послушай, Надя, нужно вернуться. И попрощаться. Это всё, что мы можем сделать. Возможно, ради этого я и нашёл тебя».

Девушка как будто прислушивалась к тихим увещеваниям, она двигалась всё слабее и слабее, словно засыпая под монотонную сказку; затем совсем замерла и закрыла глаза.

Духи продолжали пищать и тянуться к пище. Мамушка мысленно произнёс "совсем оголодали, твари", взял бумажку и  быстро прочитал последние слоги защитной мантры, но не громко, как планировал, а вполголоса – для успокоения своего ума. Соскочил с девушки, пополз на коленях к чашам с мясом и вином, чувствуя, как затёкшие ноги плохо слушаются. Он успел вырвать пищу у духов из-под самого носа. За черту, как и ожидалось, они не сунулись.

Духи разочарованно лизали и кусали безвкусный воздух вплотную к линии круга. Мамушка торжествующе смотрел в их пустые глаза. Священная пища была спасена.
Затем сыщик обернулся и увидел, что девушка из лежачего приняла сидячее положение и пытается встать. Сыщик бросился к ней, но не успел, – девушка поднялась на ноги, плотно связанные, покачнулась...

Сыщик протянул к ней руку. Она выпрыгнула за пределы круга, сделала ещё три неуклюжих прыжка, потеряла равновесие и упала во весь рост; после чего прокатилась по инерции два или три оборота. Очутилась она не очень далеко от круга – шесть или семь шагов разделяли сыщика и девушку. Но теперь она была снаружи, лишённая магической защиты, а сыщик, вытянувший руку по направлению  к ней и раскрывший рот, стоял внутри.

Крысиный писк прекратился. Черные двуногие демоны мгновенно обступили девушку и принялись её обнюхивать. Мамушка увидел, как кожа на их чёрных выгнутых спинах натянулась на позвонках и посерела. И в этот же момент он услышал как они переговариваются между собой. Речь их была глухой и шипящей, но это была разумная речь. Это означало что они – прямоходящие, черные, гладкие, с хищными пастями в сотню игл-зубов и когтями-кинжалами на длинных руках – разумны, и это делало их вдвойне ужасней.

Они нюхали замершую от страха девушку, поднимали свои крупные головы, смотрели в мутные и выпуклые глаза друг друга и говорили: «Пши-шпи-вшай-ши-шпи-пшай-фш-шф-пши».

Со стороны их разговор напоминал отрывистое зловещее шипение каких-то крупных ядовитых гадов.

«Шпафш-ших-пшиф-фши-ахфш», – прошипел наиболее крупный из них, видимо, главарь. На голом черепе его выступал небольшой костяной гребень.

Демоны еще раз обнюхали девушку и потеряли к  ней интерес. Видимо, такая пища их не интересовала. Они отошли от девушки и продолжили, каждый по отдельной дугообразной траектории, медленно двигаться вокруг невидимого центра, расположенного вблизи круга. Они больше не смотрели целеустремлённо на сыщика, но иногда быстро искоса взглядывали на него и тут же отворачивались. Девушка, видимо, растратившая кучу сил, пока лежала смирно. А может, она, напуганная зубастыми чудовищами, решила затихнуть, замереть, притаиться, чтобы они не реагировали на неё и не замечали.

Некоторое время сыщик пребывал в растерянности. Он не знал, что ему предпринять. О возможности такого развития событий ни Бадамба, ни Родя его не предупреждали. Они вообще не говорили, что мёртвая девушка вдруг может ожить и попытается сбежать. Стоит ли её задерживать? Пока что ей вроде бы ничего не угрожает. Ни один из духов ею, кажется, не заинтересовался. Рано или поздно она избавиться от верёвки и тогда… Куда она пойдёт? Какие у неё планы? Что вообще может быть в голове у подобных существ?

Мамушка отметил про себя, что старается мыслить рационально даже в такой нерациональной ситуации. Но теперь это мышление обнаруживало сходство с движением по наезженной колее – сыщик продолжал логически рассуждать и анализировать как будто не по необходимости, а по инерции – по старой закоренелой многолетней привычке.

Когда он, то есть его наблюдающее "я" оказывалось на краю, на обочине наезженной колеи привычного размышления, он понимал, что здесь в этом месте и в это время подобный род умственной активности не очень способствует пониманию, а скорее даже мешает: старая скрипучая логическая телега, груженная понятными оппозициями, несомненными данностями, культурными установками, – в общем, всем интеллектуальным багажом образованного жителя метрополии в просвещённый век алхимии и астрологии, – вдруг стала загораживать подлинную реальность, гулкую в тёмно-синих тонах. Мамушка почувствовал, что хочет остановить собственное беспрерывное рассуждение, и когда оно остановится, вот тогда перед ним гораздо более ясно предстанет то, что сейчас только мерцает и слабо отсвечивает. Но рассуждение остановить было не так-то просто. Тяжёлое, крепкое, основательное – оно продолжало за всё цепляться и последовательно двигаться.
Мамушка попробовал не мыслить совсем. Не мыслить у него получилось примерно три секунды.

Затем он вздохнул и подумал: "Надо бы выйти из круга. Или не надо? Кому это надо?"

Потом посмотрел на духов – на бесформенных (эти практически уже исчезли), звероподобных и человекоподобных в плащах с капюшонами, взглянул на плавно скользящих черных с сотнею игл в пастях демонов. Посмотрел на замершую девушку – она неподвижно лежала на животе.

"И с чего это я  взял, что она Надя? – подумал он. – Это потому что она красива? Или потому что мертва? Расчувствовался ещё. Больше не надо пить водки до окончания ритуала. И когда это всё закончится? Значит, я в какой-то мере думаю, что Надя может быть мертва? Никогда я не верил в это. Я и насчёт этой девушки сомневаюсь, что она мертва".

В этот момент до ушей сыщика донёсся странный звук, похожий одновременно на шелест, тихий треск и стрёкот множества кузнечиков. Звук, быстро нарастая, катился со стороны кладбища, и, когда сделался почти оглушающим, Мамушка увидел нечто похожее на чёрную шевелящуюся волну, набегающую на площадку. А вскоре стало видно, что это целая туча огромных многоножек, стрекочущих, извивающихся, наползающих сотнями ножек одна на другую. Многоножки были аномально крупными. Некоторые особи – размером с локоть. В их массе проглядывали крупные жуки-трупоеды, тараканы и скорпионы. Всё это надвинулось на девушку и стало её поедать. Девушка задёргалась так, как будто в неё вонзилась тысяча скорпионьих жал – она выгнулась дугой, подпрыгнула на земле. Она прыгала и извиввлась всем телом, будто земля под ней сделалась раскалённой. Насекомые отваливались от неё, падали, жуки валились навзничь и беспомощно шевелили лапками; но всех стряхнуть не получалось.

Сыщик размышлял недолго.

"Вот ведь, гнусные, сожрут же!" – сказал он вслух, поднял к глазам бумажку с защитной мантрой, но тут же убрал её и сделал шаг из круга. Он только повторял вслух: "Тебя пугают, а ты не бойся. Тебя пугают, а ты не бойся". Смело глядя ближайшим духам и демонам в глаза, он шёл к девушке. Параллельно произносимым словам он думал: «И чего их бояться? Это ж духи. Они не материальны. А вот насекомые похоже реальны. И они съедят её за милую душу. Надо спасать».

Несколько многоножек противно запищали под его каблуками, раздавленные. Сыщик почти добрался до цели. Он видел, как одна из многоножек пытается заползти в рот отчаянно сопротивляющейся девушке. Но руки её были связаны.

Мамушка сделал ещё шаг. Ему оставалось только стряхнуть с девушки насекомых, взять её на руки и отнести в круг. Но тут чёрные демоны окружили его. Встав плотным кольцом, они оскалили свои ужасные пасти; с жёлтых игольчатых зубов стекала слюна, дырки ноздрей сладострастно расширялись, всасывая запах живого человека; мнимо слепые белёсые глаза навыкате впились в сыщика. Демоны что-то неслышно за стрёкотом насекомых шипели – они ждали, когда их главарь, демон с костяным гребнем на голове, начнёт трапезу.

– Тебя пугают, а т-ты н-не бойся, – с запинкой проговорил Мамушка, в упор глядя на адских хищников. Потом откинул носком ботинка несколько насекомых, поднял с земли горсть камешков с пылью.

– Вас же не существует. Вы… вы… привидения, – громко сказал он, посмотрев на главного демона, стоящего прямо перед ним. – Вы – воздух, – с улыбкой произнёс сыщик и стал бросать в демонов камушки; сначала в главного, потом – в других.
Демоны остолбенели. Они, видимо, впервые столкнулись со столь необычным поведением жертвы – она не убегала, не падала в истерике на спину и не пыталась притвориться мёртвой, а спокойно стояла, что-то говорила с улыбкой и кидала в них камешки, будто заигрывая.

Но ступор долго продолжаться не мог, как не могла долго длиться иллюзия, в которой пребывал сыщик. Он не сразу увидел, что брошенные камешки не пролетают сквозь черные тела, а ударяются о них и отскакивают обратно. Демоны были плотными, осязаемыми, твёрдыми. Их чёрная лоснящаяся кожа была упруга и прочна, острые жёлтые зубы были остры, как иглы и смазаны трупным ядом, а кинжаловидные когти вполне могли пробить кирасу конного жандарма. Сыщик почувствовал, как у него холодеет спина. Глаза его, медленно расширяясь, начали приобретать круглую форму. Оставшиеся камешки просыпались из его руки на землю.

 Сыщик машинально пошарил по груди, по бокам и спине в поисках Смит-и-Вессона. Но оружие было оставлено возле синей палатки вместе со шляпой и макинтошем.
Демоны тем временем стали приходить в себя. Они начали переглядываться и что-то шипеть друг другу – сыщику показалось – с усмешкой. На морде главного демона тоже, показалось, проскочила ухмылка.

В одной руке сыщик всё еще продолжал держать бумажку с защитной мантрой. Ни на что особо не надеясь он заглянул в неё и прочёл: «ОМ АПАСАРАНТУ ТЕ БХУТА ЙЕ БХУТА…»

Он, кажется, успел прочесть только первую строку мантры. Главный демон с шипящим рыком бросился на него, занеся для смертельного удара руку с когтями-кинжалами.
"Тебя пугают, а ты не бойся, сука!" – в последний раз подумалось сыщику. И отголоском последней мысли: "Зачем же это я вышел из круга?"

В следующую секунду сыщик упал на колени, когти демона со свистом пронеслись над его головой, а еще через секунду демон исчез. И все демоны в тот же миг исчезли, их как ветром сдуло. Мамушка успел только заметить их метнувшиеся в разные стороны силуэты, как будто их что-то чрезвычайно напугало. Исчезли также и все духи, бесформенные, звероподобные и в плащах с капюшонами – они в буквальном смысле разлетелись по всем сторонам. Многоножки, жуки и скорпионы тоже быстро уползли.

Мамушка поднялся с колен. Девушка (насекомые не успели сильно ей навредить), не вставая, повернулась на бок, подогнула колени и затихла. Широко раскрытые её глаза уставились за спину сыщика – туда, откуда засветился мягкий голубой свет и упал на её лицо – в стеклянных глазах девушки засверкали две голубые звёздочки. Мамушка обернулся и увидел огромного, величиной с лошадь, светящегося серо-голубым светом волка. Призрачный свет принизывал всё тело волка, каждую шерстинку на его шкуре и в то же время мерцал вокруг контуров тела, подобно короне. Волк трусцой подбежал к чашам с угощением – линию круга он спокойно пересёк – съел мясо и вылакал вино. Затем присел, окружив себя огромным хвостом, облизнулся и посмотрел синими глазами на сыщика. Мамушка каким-то образом понял, что это не волк, а волчица. А потом он понял, что та, кого он призывал, пришла на его зов и приняла угощение. Перед ним в образе огромной голубой волчицы сидела  священная мать всех нагов – великая и ужасная Бхаянкара.