Бреслау

Киря ощущал, как металл клинка холодит кожу. Даже не видя ножа можно было уверенно сказать, что его лезвием можно бриться. В таких случаях говорят: “Сердце в пятки ушло” - но на самом деле никуда оно не делось. Даже не забилось быстрее, так что между двумя его ударами разведчик успел прикинуть свои шансы. Шансов не было. Автомат на предохранителе, своя финка на ремне... Оставалось только героически заорать, попытаться выхватить ее и свалиться с перерезанной глоткой. Может быть, он так и сделал бы, будь он в карауле, но рота была далеко. Если по-честному, то черт знает где была рота.
Сзади послышалась возня, мычание, а потом короткий удар. Татьяна, шедшая следом за ним, тихо застонала. Не так, как стонут нарвавшись на удар ножа - уж это-то Киря понимал прекрасно. Не первый месяц на войне, сам разведчиком был, сам в поиски ходил. Глотки, правда, самому резать не доводилось, но видел такое не раз. Скорее всего ей просто сунули в солнечное сплетение кулаком, даже не очень сильно. После такого удара не закричишь и не разогнешься.
Между тем немцы времени терять не стали. У Кири сдернули с плеча ППС и заломили руку за спину. Нож от горла убрали, но он сразу же ощутил легкий укол в живот: “Молчи и дальше, а то…” Потом последовал толчок коленом под зад: “Иди!” Ефрейтор подумал, что вот он, идеальный международный язык: ни слова не сказано, но все понятно и сделал шаг вперед.
А куда деваться было? В мае сорок пятого умирать обидно. В плен попасть тоже ничего хорошего, но пока живы - побарахтаемся.

* * *

Когда стало ясно, что их дивизия будет штурмовать осажденный Бреслау, солдаты поначалу повеселели. С одной стороны: потери в городских боях обязательно будут. С другой: это же город! Трофеи. В фольварках что найдешь? Разве что курицу бесхозную поймать повезет. А здесь можно неплохо прибарахлиться. Потери? Ничего. Убить могут где угодно. Да и немец сейчас не тот, что в сорок первом. Кто там в городе сидеть может? Фольксштурм разве что. После того, что было на Одере - тьфу! Раскатаем в тонкий блин, кто руки поднять не успеет.
В общем, больших сложностей солдаты не ждали. Как выяснилось, зря. Рота, в которой служил Киря, в бой пошла в конце марта, когда уже вовсю шли уличные бои. Город не сдавался. Его бомбили, превращая центр в руины, со всех сторон методично била артиллерия, но легкой прогулки все равно не получалось. Каждый дом выдирали у немцев, как зуб без наркоза. Вдобавок тех оказалось в городе чуть ли не больше, чем было штурмующих. Ничего удивительного, что за пару недель боев рота потеряла почти половину личного состава.
Конечно ясно было, что Бреслау они возьмут. В конце концов, Берлин же взяли? Взяли. И здесь справимся. Вот как раз на следующий день после того, как объявили о взятии Берлина, Кирю и вызвали к командиру роты.
- Тащ старший лейтенант! Ефрейтор…
- Вольно! Иди сюда.
Киря подошел. Командир роты изволил пить чай, с комфортом расположившись в роскошном мягком кресле. Кресло было с одной стороны продырявлено пулями, а правый подлокотник был разбит в щепки, но тому это нисколько не мешало.
- Где штаб полка знаешь?
- Так точно, знаю. Да я же вчера туда бегал, связистов провожал.
- Вот и хорошо. Сбегаешь еще раз. У нас вчера санинструктора подстрелили, из полка прислали замену. Встретишь, проводишь. Заодно мою заявку на боеприпасы отнесешь.
- Ага, сделаю.
- Держи бумажку. И не вздумай к ней приставать по дороге!
- К бумажке?
Старлей хохотнул.
- К бумажке приставай сколько хочешь. Санинструкторшу чтобы не лапал. Ферштейн?
- Я-я! (нем.: да-да) Только не “ферштеен”, а “ферштанден”. “Ферштеен” - это “понимать”, а “понял” - это...
- Ладно, умник, п...здуй, а то вечер скоро.
Насчет вечера старлей накаркал. Нет, до штаба Киря добрался без проблем. Заняло всего час, еще светло было. Санинструкторшей оказалась довольно пожилая тетка в звании старшины и он про себя позлорадствовал над ротным, который сейчас надеется на молодую. А вот когда пошли назад, их обстреляли из пулемета.
Киря заметил вспышку в окне и не теряя времени толкнул медсестру в большую воронку. Очередь MG выбила пыль из раскуроченного взрывом асфальта и пулемет замолк. Придавленная тетка тихо пискнула. Киря слез с нее.
- Не вставай, - сказал он.
- Еще чего!? Ты как?
- Цел.
- Как тебя звать-то?
- Татьяна.
- А я Кирилл. Или просто Киря.
- Немцы атакуют, что-ли?
- Не… Они просто гадят по возможности. Тут наш квартал, но улица простреливается.
- Война кончается. Чего им надо, засранцам? Сдавались бы.
- Сходи, спроси, чего им надо.
Киря посмотрел в небо. Скоро совсем стемнеет, между развалинами станет темно и можно будет ползком выбраться отсюда. Но пока лучше полежать.
- Ты откуда? - спросил ефрейтор, чтобы не молчать.
- Архангельская.
- А я костромской.
- Когда призвали?
- Я сама в военкомат пришла, когда мужа убили.
- А-а-а!
Больше говорить было особо не о чем и они молча пролежали до темноты на засыпавшем дно воронки гравии. Когда соседний дом уже можно было разглядеть с трудом, Киря снял ватник и подвернувшейся под руку палкой вытолкнул его из воронки. Немцы не стреляли и они с саниструкторшей быстро преодолели полсотни метров до ближайшей стены. А вот дальше Киря сплоховал. Свернул не там, где надо, ушел далеко в сторону, потом понял свою ошибку, но возвращаться не стал, а свернул и продолжил осторожно пробираться в полутьме по разрушенному зданию. Сторона здесь была западная и света от догоравшего заката пока хватало. Решил спрямить путь к своим.
Вот и спрямил на свою голову…

* * *

Их втолкнули в подвал, слабо освещенный лампой-коптилкой. Немцы натащили сюда кроватей и сейчас на них храпели несколько фолькштурмистов с характерными повязками на рукавах. Еще один немец в черной форме танковых войск сидел рядом со входом на табуретке, зажав между коленей винтовку. Двое в камуфляже лежали на брошенных на пол досках и тоже спали. Команда явно была сборная.
На пленного никто особого внимания не обратил, кроме офицера, сидевшего на стоящем в углу мягком диване и чистившего “вальтер”, да и тот только поднял голову. Даже танкист-часовой лишь покосился и ничего не сказал.
- Взяли! - сказал немец, который притащил Кирю.
Разумеется, он говорил по-немецки, но Киря его понял. В школе пятерка была, а потом он в санбате со скуки выучил чуть ли не наизусть маленький русско-немецкий разговорник, который выдавали разведчикам. Единственная книга была на всю палатку и на нее тогда постоянно покушались с утилитарными целями.
Офицер молча кивнул, продолжая собирать пистолет. Это было плохим признаком. У немцем с субординацией туго. К офицеру у них обращаются вот так, по-простому, только в СС и Киря пожалел, что не дернулся, когда нож был у горла. К этим попасться - хуже нет. Но присмотревшись, он понял, что форма на немце не эсэсовская и от сердца немного отлегло.
Обойма с сухим щелканьем вошла в рукоять пистолета и немец спросил, указав пальцем на Татьяну:
- А это кто, Гюнтер?
- Их было двое.
- Ты двоих притащил? Повезло. Что там за сумка?
Киря понимал их через слово, но смысл фраз был ясен.
Гюнтер бросил ему санитарную сумку с красным крестом. Офицер поймал ее и заглянул внутрь.
- Медикаменты… Третий раз повезло. Ты! Иди сюда.
Он поманил пальцем Кирю.
- Кто ты, солдат?
Тот представился.
- Где твоя часть?
- Не знаю, - ответил Киря по-немецки.
Это было еще одним правилом. Если говоришь с пленным немцем, сразу говори на его языке. Он тогда к тебе определенным доверием проникается. Ну а если влип сам, то фрицы, узнав, что ты шпрехаешь по-ихнему, могут решить, что ты им еще пригодишься. И ты еще немного поживешь и будет шанс сбежать. Пока ни о каких шансах речи не было, но чем черт не шутит?
- Знаешь язык?
- Немного.
- Хорошо… Это ваш медик с тобой? Санитар?
- Да.
- Скажи ей, что у меня есть раненые. Пусть им поможет.
Киря обернулся к Татьяне и добросовестно перевел. Та замотала головой, в страхе прижимаясь к стене. Немец, один из тех двоих, что тащили ее, вытащил из-за пояса “финку” Кири и начал демонстративно вертеть ее в пальцах.
- Давай, дура! - прошептал ей ефрейтор. - Ну, раненые - что такого? Перевяжи их, а я осмотрюсь. Может и удастся сдернуть.
Это немного привело ее в чувство и она посмотрела на свою сумку. Офицер кивнул и толкнул одного из спящих на полу. Тот перестал храпеть, поднял голову и изумленно уставился на пленных. Капитан (только сейчас Киря разглядел его погоны) сунул ему сумку.
- Отведи к раненым.
- Яволь!
Когда Татьяна вышла в соседний отсек подвала, снова подал голос тот, кого офицер назвал Гюнтером.
- Что делать с этим русским? Будете допрашивать?
- Нет, - ответил капитан, покачав головой.
- Отвести в штаб?
- Нет.
Скосивший глаза Киря видел, как переглянулись солдаты, стоявшие у входа.
- Он нам нужен не для допроса.
- Не понимаю, герр капитан.
Удивление Гюнтера было понятным. Можно было и не тащить русского в подвал, а приколоть прямо на месте. Зачем старались?
- Я был в штабе, - сказал капитан. - Только что вернулся. Русские взяли Берлин.
- Информация надежная?
- Да. Вот почему они второй день не атакуют. Я это и хотел узнать.
- Тогда…
- Нет. Он нам пригодится. Эй, солдат!
Киря посмотрел на капитана.
- Завтра я тебя отпущу. За это ты вытащишь одного нашего раненого к своим. Позаботься, чтобы ему оказали помощь. Сейчас медик его перевяжет и утром ты его вынесешь. Понял меня?

* * *

Утром капитан и фельдфебель молча смотрели в спины двум уходившим русским, один из которых тащил на спине перевязанного немецкого майора.
- Какие будут приказы? - спросил фельдфебель, когда те скрылись за углом превращенного авиабомбой в руины дома.
- Возвращаемся, - ответил капитан. - Я знаю, о чем ты думаешь. “Почему только он? Почему не все?” Да?
- Что-то вроде этого.
- Потому что мы высаживались с Максом на Крит. Сам он никогда бы не согласился, но иначе он бы не выжил. Поэтому выбор за него сделал я.
- Я не выдам, герр капитан и наши парашютисты тоже, но…
- Эти гражданские? - тот презрительно сплюнул. - Они не успеют донести. Я не сказал им, чтобы сразу не разбежались, но в штабе говорили, что сегодня к русским вышлют парламентеров. Война кончается, Гюнтер. Наконец-то война кончается.