Психопат из императорского дома

Мой прямой предок по мужской линии – Франц Егорович Десимон впервые познакомился с психопатом из императорского дома великим князем Константином Павловичем в 1803 году, когда Франц, ротмистр Мариупольского гусарского полка, прибыл на формирование нового Одесского гусарского полка. Как вспоминает Булгарин, этому предшествовали некоторые события. В Петербург приехал австрийский уланский офицер, прикомандированный к австрийской миссии в столице, «уланский мундир в обтяжку сидел на нем бесподобно, и все дамы и мужчины заглядывались на прекрасного улана» [1].

«Форма уланов понравилась» и Константин Павлович, являясь генерал-инспектором кавалерии испросил позволение у императора, своего брата Александра I, сформировать первый в России уланский полк. Для чего сборный Одесский гусарский полк был преобразован в Уланский Его Императорского Высочества Цесаревича и Великого князя Константина Павловича полк, шефом которого он и являлся. Так наш предок оказался под его началом. По мере того как новый полк переобмундировывался и проводилось слаживание эскадронов, великий князь посещал его неоднократно, знакомился с офицерами полка, в том числе и с ротмистром 1-ого уланского лейб-эскадрона Десимоном.

Второй и последний раз судьба свела психопата из императорского дома с нашим предком Георгиевским кавалером подполковником Пажеского корпуса (полковником по Армии) Францем Егоровичем в апреле 1818 года по случаю торжеств в честь рождения сына Александра у великого князя Николая Павловича. После этой встречи Франц и скончался, и в этом непосредственно был повинен несостоявшийся престолонаследник. С тех пор в течение 200 лет великого князя в нашей семье называли не иначе как «Константин Подлович (Падлович)». Но обо всем по порядку.

Психопатия – это тяжёлые нарушения характера и поведения, сопровождающиеся личностной и социальной дезинтеграцией, часто передающаяся по наследству, возникающие в детском или подростковом возрасте и проявляющиеся на протяжении всей жизни. Русский психиатр П.Б. Ганнушкин выделил критерии, вошедшие в историю как триада Ганнушкина – выраженные нарушения характера, определяющие весь психический облик до степени, нарушающей социальную приспособляемость.

В таком виде учение о психопатиях сложилось уже в конце XIX века, тогда как ранние подобные нарушения описывались как «душевно-болезненный темперамент», «моральное помешательство», «дегенерация» и др. Одним из таких вырожденцев с убедительными признаками болезненного темперамента и морального помешательства, несомненно, являлся великий князь Константин Павлович Романов.

Из многочисленных исторических источников известно, наследственность Константина была отягощена патологической возбудимостью и неуравновешенностью отца, Павла Петровича Романова (Павла I), отличавшегося упрямством, деспотизмом, мнительностью и неадекватным поступками. У деда по отцу, Петра Федоровича (Петра III), также наблюдались странности в поведении.

В детстве у Константина отмечали признаки врождённой неуравновешенности центральной нервной системы, проявляющиеся в виде капризности, раздражительности, снижении внимания, неспособности сосредоточиться, двигательной расторможенности. Со слов его воспитателя Ф.Л. Лагарпа, в подростковом возрасте: «затруднения, которые он испытывает при запоминании наизусть таблицы умножения, и отвращение ко всему, что останавливает его внимание на несколько минут сряду…ни одной минуты покойной, всегда в движении; не замечая куда идёт и куда ставит ногу; он непременно выпрыгнул бы из окошка, если бы за ним не следили»[2].               

В настоящее время такие расстройства получили название синдрома дефицита внимания и гиперактивности. Считается, что подобная патология у детей может быть обусловлена генетическими факторами и ранним органическим повреждением ЦНС, которые нередко сочетаются друг с другом, и выражается преобладанием процессов возбуждения над торможением. Гиперактивный ребенок испытывает трудности: с концентрацией и поддержанием внимания, саморегуляцией поведения, обучением, обработкой и удержанием информации в памяти.
               
На фоне психического дефекта у Константина легко формировались протестные поведенческие реакции, часто с выраженным психомоторным возбуждением и агрессивными проявлениями к окружающим. По свидетельству Лагарпа: «Я заметил, например, не один, а тысячу раз, что читал худо нарочно, отказывался писать слова, которые он только что прочёл или написал, потому что не хотел сделать того или другого. Он прямо отказывался исполнять мои приказания, бросал книги, карты, бумагу, перья на пол; стирал арифметические задачи, написанные на его чёрном столе, и эти проявления непослушания сопровождались движениями гнева и припадками ярости, способными вывести из терпения самого терпеливого человека в свете… Я предоставлял свободу великому князю кричать, плакать, упрямится, обещать исправится, просить прощения, шуметь, не останавливая этой бури, пока она не угрожала повредить его здоровью…»[3]

Развивался Константин в условиях, не способствующих коррекции, присущих ему патологических черт характера. Об этом сообщает тот же Лагарп, общавшийся с ним ежедневно, и которого трудно заподозрить в необъективности: «…при тех условиях, среди которых он находился до сих пор, трудно было бы ожидать, что упрямство его пройдёт, и действительно оно приобрело характер такой несдержанности, что потворствовать ей и терпеть её более невозможно»[4]  «Привыкая действовать под впечатлением минуты, он не замечает даже наносимых им смертельных обид и убеждён в том, что оскорбления лиц, подобных ему, забываются обиженными…»[5]

Со временем дегенеративные черты характера Константина стали проявляться не только в узком «домашнем» кругу, но и в присутствие малознакомых ему лиц, являясь свидетельством углубления психических расстройств и расширения поводов для их проявлений. Его бабушка Екатерина II сообщает графу Салтыкову: «Мне известно бесчинное, бесчестное, непристойное поведение его в доме генерала и прокурора, где он не оставил ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что и того и смотрю, что его где ни есть прибьют к стыду и крайней неприятностью»[6].

На фоне патологических черт характера у него рано сформировались садистские наклонности, с убеждениями о мало ценности человеческой жизни. В играх Константин, в отличие от своего брата Александра, не награждал своих игрушечных героев, а напротив, вешал их и расстреливал. «Эти мелочи были весьма знаменательны и обрисовывали характер этих двух детей; из них один проявлял свои врождённые чувства (Константин), а другой высказывал те убеждения, которые ему внушали (Александр)»[7].

Эта же патология проявилась у Константина при его сватовстве с немецкой принцессой. Он, показывая армейские приёмы, выламывал при этом ей руки, «кусал в шутку» и искренне недоумевал, видя на её глазах слёзы[8]. Константин приходил к невесте в пять утра с трубой и двумя военными барабанами и бил зарю. Невеста, едва успев одеться, начинала метаться, а он заставлял её играть на клавесине, пел песни и, отбивая ритм ногой, хохотал[9].

Угрызениями совести Константин не страдал, так как не склонен был к рефлексии и критическому отношению к своим поступкам и словам. События, связанные с убийством отца, называл «кашей»: «Ну, Саблуков, хороша была каша в тот день!»[10] и, будучи подозрителен и мнителен, всю жизнь малодушно испытывал страх разделить судьбу отца, много раз повторяя паранойяльную мысль, от которой не мог избавиться: «меня задушат, как задушили отца»[11].

Вот одна из первых, известных нам, жертв из мартиролога, уже сформировавшегося морального дегенерата Константина – вдова португальского консула госпожа Араужо. Он, с адъютантами, изнасиловал её, после чего вдова умерла. Как писали современники, Константин поступил с ней «самым злодейским образом»[12].

Всякая психопатия это не только эмоциональные, но и волевые нарушения. Во время войны с французами он «только и твердил, что об ужасе, который ему внушало приближение Наполеона, и повторял всякому встречному, что надо просить мира и добиваться его, во что бы то ни стало»[13]. Графиня Эдлинг обвиняла Константина в трусости, замечая что «в виду опасности» он терялся так, что его «можно было принять за виновного или умоповреждённого»[14]. По этой причине в войне 1812 года цесаревич участия не принимал. Он присоединился к войскам, когда победа России стала делом решенным.

Состояние алкогольного опьянения принимало у него, как у всякого психопата, патологический характер с поведенческими нарушениями. По свидетельству современников, напившись пьян, Константин в заграничном своём путешествии не доходил до нужника и испражнялся прямо в комодные ящики гостиницы[15].

В 1814 году Александр I повелевает Константину командовать польской армией. Близкий друг обеих братьев князь Чарторыйский в своих письмах императору часто жаловался на Константина оскорблявшего «самыми кровавыми оскорблениями» офицеров, которые после унижения в буквальном смысле заболевал [16].               
   
Чарторыйский писал Александру I о Константине: «…его вспышки гнева и ярости весьма часто были результатом минутного полнейшего самозабвения и отсутствия всякого сознания, и самые их размеры, не соответствовавшие нисколько ничтожности вызвавших их поводов, свидетельствовали подчас о какой-то действительной, почти психической невменяемости»[17]

Таким он бывал часто со своими подчиненными офицерами. Так весной 1816 года в Варшаве Константин унизил двух офицеров. В ответ другие офицеры полка, заявили, что служить с товарищами больше не могут. Это был сговор офицеров, в надежде, что о бунте донесут Константину, ведь была задета офицерская честь, однако о случившемся Константину не доложили. В ответ капитан Велижек, адъютант генерала Красинского, на собрании генералов в самых резких словах заявил, что малодушие не лучший выход в деле защиты офицерской чести от оскорблений. Красинский приказал посадить адъютанта под домашний арест. В знак протеста, против нанесенных цесаревичем оскорблений, три офицера полка, договорившись между собой, по очереди покончили жизнь самоубийством. Четвертым это сделал Велижек. Вот выдержка из его предсмертного письма: «…Одним словом, я покидаю своё бедное отечество в беспомощном состоянии, преданное капризу одного человека…», и этим человеком был Константин Павлович Романов.

Какой поистине дьявольской силой, сумасшедшей разрушительной энергией, обладали «кровавые оскорбления» этого невменяемого психопата из императорского дома, если после них оскорбленные, либо заболевали, либо кончали жизнь самоубийством.   

Источники:
[1]   Булгарин Ф. Воспоминания. С.182.
[2]   Русская старина. Т. 1. С. 42, 123-124.
[3] Там же. С. 123-124.
[4] Там же. С. 415
[5] Сборник Русского Исторического общества. Т. 5. С. 415
[6] Сборник Русского Исторического общества. Т. 5. С. 59
[7] Раменский А. Цесаревич Константин Павлович. М. 1913. С.13-14.
[8] Граф Мориоль. Великий князь Константин Павлович и его двор (1810-1833) // Русская старина. 1902. С. 300.
[9] Масон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. С.31       
[10] Песков А.М. Павел I. М., 1999. С 152-154, 170
[11] Записки генерала Н.А. Саблукова о временах императора Павла I и о кончине этого государя М. 2002 С. 97
[12] Трубецкой С.Н. Записки. 1844-1845 (1854) гг. // Мемуары декабриста М., 1988. С. 37
[13] Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., Л., 1930 С.208
[14] Эдлинг Р.С. Записки // Державный сфинкс. М. 1999. С. 176.
[15] Давыдов Д.В. Воспоминания о цесаревиче Константине Павловиче. С.299
[16] Великий князь Константин Павлович. Запись о нём К.П. Колзакова и А.В. Фрейгенга: ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. Д. 2321. Л.1
[17] Беседы и частная переписка между императором Александром и князем Адамом Чарторижским, опубликованные князем Ладиславом Чарторижским / Пер. с фр. С. Явленской. М. 1912. С. 280