Балалайка

- Витя, это тебе! – немного торжественно произнес Миша, протягивая младшему брату заветный подарок.
Балалайка, совсем новенькая, еще пахла лаком, которым был покрыт ее узкий темный гриф.
- Ух ты! – восторженно воскликнул Витя, беря в руки долгожданное сокровище и прижимая к себе. – Спасибо!
- Я ведь обещал, что будет у тебя балалайка! – широко улыбнулся Михаил, радуясь его счастью. Витя осторожно тронул струны.
- Дай-ка мне пока, а ты бери мандолину, состроимся! – предложил старший брат.
- Все ему: и мандолина, и балалайка! – не преминул подать недовольный голос средний брат Володя.
- Вот уж не тебе бы жаловаться! – отозвалась мать. – Будто тебе кто играть не дает! Да только пока Витя за мандолину не возьмется, тебе она без надобности. А гитара вон у тебя на что?
- Если хочешь, Володя, мы будем играть по очереди, - предложил Витя примирительно.
- Да ладно, - тотчас смягчился средний брат. – Нужна мне больно ваша балалайка! Я и вправду лучше на гитаре…
- Вот и я надеюсь, что вы уж как-нибудь поделитесь, драться не станете! – подхватила мать одобрительно. – У нас дома теперь целый ансамбль, так ведь?
И все трое сыновей дружно заулыбались. Что и говорить, Володе, конечно, иногда бывало обидно, но все-таки он и сам любил младшего брата. С Витей было просто невозможно поссориться всерьез, и как его ни баловали, характер у него ничуть не портился.
Всего несколько Мишиных уроков – и вот уже Витя самостоятельно наигрывал по вечерам на балалайке первые простенькие мелодии, а Володя порой и вправду присоединялся к нему на гитаре. Мать с отцом любили, когда в хате звучала музыка. Прежде эту радость доставлял им Миша, но теперь за дело взялись младшие сыновья, и особенно Витя. Он был самый музыкальный из всех. Балалайка давалась ему так же легко, как мандолина, которую он на время забросил, осваивая новый инструмент.
Чем дальше, тем быстрее подбирая на слух знакомые мелодии, Витя сам не заметил, как легко пережил Мишин отъезд. Прежде разлука со старшим братом, Марусей и Лелечкой стоила бы ему куда дороже. Но за струнными переборами на душе было светло, и казалось совершенно очевидным, что у Миши все складывается как нельзя лучше. Только теперь Витя осознал по-настоящему, какое это счастье, что старший брат больше уже не работает в шахте, зато сгодится для более безопасной, хотя и не менее важной и ответственной работы. Нет, конечно, шахтерский труд очень важен, мысленно говорил себе Витя, но думать всякий раз, когда твой брат на смене, вернется ли он домой – это так трудно!
Отчего-то Витя боялся за Мишу так же сильно, как и гордился им. Мать как-то сказала, что кому-кому, а только не Мише работать в забое под землей. Сказала она это то ли к слову, то ли по каким-то суеверным соображениям или материнским предчувствиям, но в Витиной душе глубоко отозвались ее слова и засели прочно. Однако вскоре оказалось, что сама партия в данном вопросе совершенно согласна с матерью, потому что для Миши как для коммуниста живо отыскалось ответственное партийное задание. Выяснилось, что его честность и умение организовывать работу людей – именно то, что нужно от него партии. А теперь Миша уезжал для этой работы в Ворошиловград, где он был еще нужнее. Там у него будет где жить вместе с Марусей и маленькой Лелечкой.
- И то верно: тесно тут всем вместе в одной хате! – вслух утешала сама себя Анна Иосифовна, накрывая на стол. – Хоть, оно конечно, в тесноте да не в обиде, да и в прежние времена не в такой тесноте ютиться приходилось, а теперь все по-новому, и сама жизнь другая. Вон, дочку Марусю учиться на учительницу отослали, уж сама скоро учить ребят будет. Так и ты теперь уезжаешь! Было у меня в хате две Маруси, а ни одной не остается…
- Да мы же на лето приезжать к вам будем! – отозвалась помогавшая ей расставлять на столе посуду виновница этой жалобы, едва удерживаясь, чтобы не назвать свекровь мамой. – И вы к нам заглядывайте в город, всегда будем рады. Вон, Володя пусть заезжает, да и Витя тоже. Он ведь уже самостоятельный. Ума не приложу, как я Лелечку укачивать буду без его балалайки!
- Ну, что самостоятельный, это верно, - заулыбалась мать, взглянув на младшего сына. – У него и тут своих дел довольно, если ты заметила, чтобы выезжать тек далеко с концертами. Хотя, глядишь, все еще впереди. А пока все в хате… Поиграй нам, Витюшенька, чтобы Лелечке слаще засыпалось!
Витя с готовностью взялся за струны.
- Что сыграть? – спросил он, оглядываясь на мать.
- Сыграй «Амурские волны», - подал голос отец у печки, где он перемешивал угли кочергой.
Мать одобрительно кивнула. Витя, присев у края стола, склонился над узким грифом. Звуки вальса полились плавно и задумчиво, волна за волной, заполняя пространство, становясь все глубже, захватывая и унося. В этой музыке жило и дышало море, и Витя, никогда в жизни моря не видевший, знакомый с ним лишь со слов отца, всякий раз, начиная наигрывать гулкие, зыбкие созвучия, словно входил в воду, не такую, как в реке, а в глубокую, прозрачную, качающуюся, без конца и края, и плыть в ней можно так же без конца – она держит, качает как на руках и несет, несет…
- Вот это ты, Витька, даешь! – воскликнул Володя, не успела отзвучать последняя нота. – «Амурские волны» - на балалайке! И ведь изобразил!
- А чем тебе плоха балалайка? – строго глянул Иосиф Кузьмич на среднего сына.
- Ни чем, папа, - заверил отца Володя. – Но «Амурские волны» лучше на мандолине. Не балалаечная это музыка.
- Ишь ты, «не балалаечная»! – передразнил его отец.
- Конечно, не балалаечная. Это только Витька может. У него все звучит, за что ни возьмется. Да еще небось прямо сейчас, на ходу и подобрал…
- Нет, не на ходу, - скромно возразил Витя. – Я же вчера вечером их уже играл. А хочешь, давай еще раз вместе сыграем, ты на гитаре, а я на мандолине, - предложил он вдруг.
- А я вам на балалайке подыграю, тихонечко, если ты не против, - в тон младшему брату обратился Михаил к среднему.
- Вот это дело! Давайте, уважьте стариков! – одобрил Иосиф Кузьмич. – Хотела же мать ансамбль, пока Миша не уехал! Бери, Володька, гитару, не капризничай!
Володя и не думал капризничать. Настроение у него было на редкость миролюбивое, как раз такое, в каком ему ничего ни стоило сыграться с обоими братьями. «Всегда бы так!» - подумала мать, глядя, как сыновья усаживаются рядком в полном единодушии. Да верно, не бывает на этом свете так, чтобы всегда все хорошо. Миша уезжает, и когда еще доведется вот так, как теперь, собраться всем вместе? А Володя без Миши становится колючий. Это возраст у него сейчас такой трудный. И ведь иной раз глядишь на них и кажется, будто это Витя, а не Володя, старше четырьмя годами. И еще кажется, что и самому Володе тоже это видно, оттого он и ершится еще пуще. А и впрямь, родиться бы ему самым младшим – Витя бы и его нянчил, как Лелечку.
Допоздна в этот вечер звучала в хате музыка. Маленькая Лелечка уже сладко спала, а Маруся тихо улыбалась счастью Мишиных родителей, и ей было немного грустно уезжать из Сорокино. Здесь она чувствовала себя дома, а там, в городе, им с Мишей еще только предстояло создать дом – место, где всегда ждут и любят.
После Мишиного отъезда Витя день грустил и не брался за балалайку. А на другой день, возвращаясь с базара в час, когда младший сын обычно приходил из школы, мать еще с улицы услышала струнный перебор. Отворив дверь в хату, она увидела на лавке рядом со склонившимся над балалайкой Витей знакомого на вид хлопчика его лет, из здешних, шанхайских, только имени сразу припомнить не смогла.
- Доброго дня, - вежливо поздоровался хлопчик, подняв на Анну Иосифовну живые карие глаза.
- Здравствуй, - кивнула она приветливо.
- Мама, это Вася из нашего класса, - поспешил Витя представить ей товарища. – Он тоже хочет научиться на балалайке. Мы тебе не помешаем?
- Отчего же? Играйте, - разрешила мать.
В самом деле, не выгонять же ребят во двор! Да и на улице прохладно. Анна Иосифовна не преминула заметить себе, что любая мать на ее месте позавидовала бы ей, особенно тут, на Шанхае, где самые отчаянные хлопцы всегда найдут себе компанию, и тогда пиши, пропало. А Витя, хоть на вид по нему так сразу и не скажешь, особенно в сравнении с Володей, далеко не робкого десятка. Анна Иосифовна помнила, как, не успели они тут поселиться, в один из первых же вечеров, хватившись младшего сына, услышала от соседки Матрены: «Слышь, а то ни твой ли на речку с нашими утек?» Мать заволновалась, бросилась к Каменке. На ее счастье, ребята уже возвращались назад, и она встретила Витю, мокрого, но довольного, в окружении новых приятелей, большинство из которых были его старше, но держались с ним на равных. Анна Иосифовна растила уже третьего сына и сразу догадалась: чтобы заработать такой авторитет у соседей, едва приехав на место, надо очень постараться. Даже представить было страшно, что могло за этим скрываться. Однако Витя честно повинился в ответ на ее сердитые вопросы еще прежде, чем они подошли к своей хате: «Я, мама, в речку с обрыва нырял!» «Да как же руки-ноги-то у тебя целы?!» - ахнула мать. «А я вниз головой», - признался Витя. «Еще лучше!» «Да там глубоко, до дна не достать!» - в конец осчастливил он ее своей честностью. «Батюшки! И как же это ты не утонул!» - взмолилась Анна Иосифовна. Витя мягко тронул ее за руку. «Мам, да я плавать умею», - сказал он тихо и гордо. «С каких же это пор?» «С субботы, - ответил Витя без запинки. – Мне Женька с Гришкой показали, и у меня сразу стало получаться. Ну, почти сразу. Да, точно, это было в субботу!» Опешившая от всех этих новостей разом мать укоризненно посмотрела на сына и покачала головой: «Эх, взять бы хорошую хворостину и устроить тебе субботу!» А он в ответ посмотрел на нее так прямо и серьезно: «Как хочешь», - и прибавил с силой: «Я не боюсь». Потом помолчал и договорил совсем тихо: «А в первый раз было страшно. Когда с обрыва вниз головой. Очень даже страшно. Вон, Гришке уже одиннадцать, а он до сих пор не может. А я – с первого раза. Ты знаешь, мама, мне кажется, я теперь ничего не боюсь». И мать оценила эту откровенность, простив за нее сыну все его подвиги и сохранив их в тайне. Однако, с того вечера мысль о прыжках с высокого обрывистого берега Каменки беспокоила ее всякий раз, когда соседские сорванцы забегали за Витей после школы и он исчезал вместе с ними.
Поэтому Мишина мандолина, а вслед за ней и балалайка стали настоящим спасением, а там и холодное время года подоспело. Теперь же, когда зима снова  осталась позади, видеть, что Витя нашел с шанхайскими хлопцами общий интерес и повод проявить свою доблесть без риска сломать себе шею, было особенно отрадно.
Все это Анна Иосифовна мысленно проговаривала про себя, пока Вася упражнялся на балалайке, а Витя с неизменным терпением всякий раз повторял одно и то же. Повторить вслед за Витей всю музыкальную строчку у Васи пока не получалось, и слушать его бесконечные попытки со всеми спотыканиями и запинаниями было сомнительным удовольствием. Когда Миша учил Витю, матери не хотелось бежать из хаты – младший сын схватывал все налету. Да и Володя тоже был очень способный. Пришло время осознать одаренность своих сыновей в сравнении с другими. Но ведь этот Вася не виноват в том, что у него не было такого старшего брата, как Миша. Однако, он тоже хочет научиться играть, а значит, научится! «Вот и будет ансамбль!» - напомнила себе мать свое желание, повернувшееся после Мишиного отъезда столь неожиданной стороной.
Однако, в тот первый вечер она все же не выдержала и сбежала-таки из хаты к соседке.