Шекспир. сонеты 99-105. перевод

ШЕКСПИР. СОНЕТ 99. ПЕРЕВОД.
     Раннюю фиалку так я бранил:
"Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,
      если не из дыхания моего возлюбленного? Пурпурное великолепие,
      которое стало цветом твоей нежной щеки,
ты слишком сгустила в венах моего возлюбленного**".
 Лилию я осуждал за то, что она обокрала твою руку,
      а бутоны майорана украли твои волосы.
      Розы были от страха как на иголках***,
      одна краснеющая от стыда, другая белая от отчаяния,
   а третья, ни белая ни красная, обокрала обеих
      и к своей краже присоединила твое дыхание,
      но за ее воровство во всем великолепии ее расцвета
      мстительный червяк поедает ее насмерть.
Я наблюдал и другие цветы, но не видел ни одного,
      который бы не украл сладость или цвет у тебя.


      * В сонете 99, вопреки традиционной сонетной форме, содержится пятнадцать, а не четырнадцать строк.
      ** Неясное место. Фиалка, которую поэт обвиняет в воровстве, в строке 5 оказывается, наоборот, источником пурпура для вен Друга, где этот цвет слишком сгущен. С большей натяжкой, но более логично было бы истолковать это в том смысле, что фиалка украла пурпурный цвет из вен Друга, грубо сгустив его.
      *** В оригинале: "on thorns did stand" -- фразеологизм, соответствующий русскому "быть как на иголках". При этом имеется очевидная игра с буквальным значением слова "thorns" (шипы).


Фиалку раннюю я так, мой друг, бранил:

"Воровка милая, зачем украла ты
Свой аромат из уст моей любви,
И пурпур небывалой красоты
Ты замешала на ее крови?"

Прельстила лилию рук нежных белизна,
А майоран взял блеск твоих волос...
Зарделась роза от стыда одна,
Бледнеть другую вынудил вопрос.

А третья, ни бела и ни красна,
Обеих обокрала и тебя,
За что червяк, очнувшийся от сна,
Ей мстит, сжирая разом, не дробя.

За всеми я цветами наблюдал,
И каждый что-нибудь твое украл...



ШЕКСПИР. СОНЕТ 100. ПЕРЕВОД.
Где ты обретаешься, Муза, что забываешь так надолго
      говорить о том, что дает тебе все твое могущество?
    Тратишь ли ты свое вдохновение* на какую-нибудь никчемную песню,
      делая темной свою силу, чтобы дать свет низким предметам?
Вернись, забывчивая Муза, и немедленно искупи
      благородными стихами время, так праздно потраченное;
 пой для того уха, которое ценит твои песни
      и сообщает твоему перу и мастерство и тему.
Очнись, ленивая Муза, осмотри милое лицо моей любви,
      проверь, не вырезало ли Время на нем морщин;
если да, то стань сатирой против увядания
      и сделай так, чтобы добыча Времени была повсеместно презираема. 
 Создавай славу для моей любви скорее, чем Время уничтожает жизнь,
      так ты остановишь его косу и кривой нож.

Куда ты делась, Муза,   позабыв
Воспеть того, кто силу дал тебе?
Не губишь ли ты  светлый свой порыв,
Для темных сил играя на трубе?

Забывчивая Муза, возвратись,
Чтоб искупить стихами свой позор,
Пой для того, кто дарит стиль и мысль
И ценит песнь, а не постыдный вздор.
   
Очнись, ленивица, и осмотри лицо
Моей любви, морщины есть на нем?
А если да, сатиры стань бойцом,
Нахальство Времени срази своим огнем!

И прославляй любовь мою быстрей,
Чем Время нож свой делает острей.

ШЕКСПИР. СОНЕТ 101. ПЕРЕВОД.
О ленивая Муза, чем ты искупишь
свое невнимание к истине {*}, расцвеченной красотой?
И истина и красота зависят от моего возлюбленного,
и ты тоже _зависишь_ и тем возвышена.
В ответ, Муза, не скажешь ли ты, возможно:
"Истина не нуждается в приукрашивании, имея собственный
постоянный цвет;
красота _не нуждается_ в кисти, чтобы замазывать истинную
сущность красоты;
лучшее остается лучшим, если не подвергается смешению"?
Оттого, что он не нуждается в хвале, будешь ли ты немой?
Не оправдывай этим молчания, так как тебе дано
сделать так, чтобы он надолго пережил _любую_ позолоченную
гробницу
и был восхваляем в грядущие века.
Исполняй же свою службу, Муза; я научу тебя, как
сделать, чтобы он долгое время спустя представлялся
таким, каким выглядит сейчас.
 
Лентяйка-муза, где ты, не пойму,
Забыла ты законный свой чертог?
Краса и правда вверены тому,
Кто и тебя собой возвысить смог.

В ответ, возможно, хочешь ты сказать,
Что не изменишь истин бытие,
Что красота свою имеет стать,
А кисть лишь изуродует ее?

Да, лучшее улучшить не дано...
И все ж ты не должна лениться впредь,
Одной тебе, о, Муза, суждено
Красу его навек запечатлеть!

Так пой и пой, меняя голоса,
Да не умрет вовек его краса!



ШЕКСПИР. СОНЕТ 102. ПЕРЕВОД.
  Моя любовь усилилась, хотя стала слабее по виду;
     я люблю не меньше, хотя это меньше проявляется внешне;
     Та любовь превращается в товар, чью высокую ценность
     язык владельца обнародует повсюду.
     Наша любовь была молодой и только переживала весну,
     когда я часто приветствовал ее своими песнями,
     как Филомела* поет в начале лета,
     но оставляет свою свирель,  когда  наступает более зрелая пора расцвета
--
     не потому, что лето не так приятно,
     как то время когда ее** печальные гимны заставляли ночь затихнуть,
     но потому что теперь дикая музыка отягощает каждую ветвь,
     а  прелести,   цветущие   повсеместно  [доступно   для   всех],  теряют
драгоценное очарование.
     Поэтому, как она, я иногда придерживаю свой язык,
     не желая наскучить тебе своей песней.
     ---------
     *  Поэтическое  наименование  соловья,  происходящее  от имени  героини
мифического сюжета из "Метаморфоз" Овидия.
     **  В  оригинале,  когда  речь  идет  о  Филомеле  (соловье),  путаются
местоимения "his" (его) и "her" (ее).

     Любовь не превратив в игрушку дорогую,
     Люблю тебя сильней, пусть без красивых фраз...
     Поверь мне, милый друг, любовью тот торгует,
     Кто ценность чувств своих выносит напоказ.

     Когда весна любви мое пронзило сердце,
     Я гимны пел и пел, соловушке подстать,
     Но вскоре, как и он, прикрыл гортани дверцу,
     Чтоб пору зрелых чувств внутри переживать.               
               
     Молчу не потому, что не по нраву лето,-               
     А потому что хор тяжел и диковат,               
     И красота теперь всему доступна свету,               
     Теряя прежний свой нежнейший аромат...               
               
     Я песни не пою, боясь тебе наскучить...
     Любовь сильней сто крат, но надо ль ею мучить? 



ШЕКСПИР. СОНЕТ 103. ПЕРЕВОД.
  Увы, какое убожество рождает моя Муза,
     имеющая такие широкие возможности блеснуть,
     при том что сама [голая] тема является более ценной,
     чем тогда, когда к ней добавляется моя хвала!
  О не вини меня, если я больше не могу писать!
     Посмотри в зеркало -- там возникнет лицо,
     которое превосходит полностью мое тупое воображение,
     делая мои строки скучными и позоря меня.
  Не грешно ли было бы тогда, пытаясь улучшить,
     искажать предмет, который до того был хорош?
     Ведь мои стихи не стремятся к иной цели,
     как рассказывать о твоих прелестях и дарованиях,
а больше, гораздо больше, чем может вместиться в мой стих,
     твое собственное зеркало показывает тебе, когда ты смотришь в него.

Мой стих убог, а мог бы быть другим,
Блеснуть красой - и шансы не малы,
При том, что тема, выбранная им,               
Ценней гораздо без моей хвалы...               

Но все ж я нем, прости, любезный друг,               
И в зеркало любое посмотрись,               
Твой милый лик и без моих потуг               
Прекрасней строк - взгляни и убедись.
               
Так не грешно ль стремленье улучшать,               
Внося изъян по собственной вине?               
Натура идеально хороша,               
А цель стиха лишь рассказать о ней.

Намного больше, чем стиха вранье,
Тебе расскажет зеркало твое…



ШЕКСПИР. СОНЕТ 104. ПЕРЕВОД.
 Для меня, прекрасный друг, ты не можешь состариться,
      ибо каким ты был, когда я впервые узрел твои глаза,
      такой мне по-прежнему представляется твоя красота.
Три холодные зимы
      отряхнули с лесов великолепие трех лет,
      и три прелестные весны превратилась в желтую осень
      в ходе чередования сезонов, -- вот что я наблюдал.
Три апрельских аромата сгорели в трех жарких июнях
      с тех пор, как я впервые увидел тебя, который по-прежнему юн.
   И все же красота, как стрелка часов,
      украдкой удаляется от своей цифры*, хотя движения незаметно;
      так и твоя прелестная внешность, которая, как мне кажется, остается неизменной [неподвижной],
      на самом деле меняется [находится в движении], а мои глаза могут обманываться;
  страшась этого, я скажу: послушай, век нерожденный,
      еще до твоего рождения лето красоты умерло.
 * В оригинале -- "figure", что создает игру слов на значениях "цифра" и "фигура".
      
       Состариться, мой друг, не можешь ты,
       Мои глаза живут весною той,
       Когда твои прекрасные черты
       Меня пленили юной красотой.
 
      Пусть три зимы стряхнули лета цвет,
      А три апреля сжег в себе июнь,
      Я словно не заметил этих лет,               
      И для меня  по-прежнему ты юн.
      
      Как стрелка на часах, что с виду спит,               
      Но движется украдкой все равно,               
      Так может изменяться внешний вид,
      А мне заметить то не суждено.
      
      Век нерожденный,  будешь ты сражен:
      Жил до тебя цветенья эталон!




ШЕКСПИР. СОНЕТ 105. ПЕРЕВОД.
     Пусть мою любовь не назовут идолопоклонством,
      и пусть мой возлюбленный не покажется идолом,
      ведь все мои песни и хвалы равно
      посвящены одному, поются об одном, всегда таковы и вечно неизменны.
      Мой возлюбленный добр сегодня, завтра добр,
      всегда постоянен в своем дивном совершенстве;
      поэтому мои стихи, обреченные на постоянство,
      выражая всегда одно, исключают разнообразие.
      "Прекрасный, добрый и верный" -- вот все содержание моих стихов;
      "прекрасный, добрый и верный" -- варьирую это другими словами,
      и на эти вариации тратится все мое воображение, --
      три темы в одной, что дает дивные возможности для творчества.
      "Прекрасный, добрый и верный" -- эти качества всегда существовали поодиночке,
      все три никогда не помещались в одном человеке.

Не идол ты, но я поклонник твой!
Моя любовь — не идолопоклонство,
Хоть Музе я служу всегда одной,
Давно навек признав ее господство.
Возлюбленный прекрасен мой и добр,               
Вчера, сегодня, завтра — все едино!               
Вот почему стихи презрели сор               
Разнообразья дикие картины.
Прекрасный, добрый, верный — смысл стихов,
Все содержанье дум моих и песен...               
Казалось бы, совсем немного слов,
Три темы — и язык стиха чудесен!               
По одиночке век бы им грустить,
Но ты сумел все три их совместить!