Тихий трамвай

Трамвай подошёл почти бесшумно - где оно, привычное позвякивание, постукивание, погромыхивание? Где стремление развалиться на ходу, отбросить, как совершенно лишнюю вещь, карданный вал, башмак рельсового тормоза или пантограф. А и правда, кому он нужен-то, пантограф тот? Баловство одно! Трамваю вообще не обязательно ездить – давно известно, в его скелетированных останках хорошо трагичные монологи читать. О том, как не понимает старшее поколение юных и горячих рок-звёзд местного масштаба. Но это я отвлеклась, да... Итак, заново.

Трамвай подошёл почти бесшумно, распахнул гостеприимно двери. Новый вагон, с совершенно дурным расположением сидений: часть вытянута вдоль борта, словно в метро. И на них – стайка бабулечек: пользуясь бесплатным проездом, совершают променад. В кафе дорого, на лавочке холодно, в поликлинике «корона эта бляццкая, я те точно говорю», а вот в трамвае – в трамвае самое то! Тепло, сухо и люди входят-выходят. Маршрут, кстати, хороший: через Неву, да мимо Летнего сада. Красота! И бесплатно!

До часа пик, когда в салоне будет не протолкнуться, пара часов. Да и остановка, на которой входят ещё люди, почти у кольца. Места есть. И что бы не занять одно из них, ближайшее? - решает женщина в стареньком вишнёвом худи. Там, правда, с задней площадки дед идёт, опираясь на трость. Но рядом с кумушками таких дедов ещё человек пять усадить можно. Впрочем, дед не торопится присесть: он выходит через остановку, с негнущейся ногой сесть-встать сложнее, чем постоять немного. Они часто ездят в одном трамвае: женщина в худи и старичок с тросточкой.

- Вот ведь молодые! Ну ни стыда ни совести!

Песнь, раздавшаяся со стороны кумушек, стара, знакома с детства и выучена наизусть. Правда, в этот раз есть одна странность: в салоне не видно молодых. Присутствуют: кумушки - пятеро, дед с тросточкой, семейная пара возраста «почти на пенсии», а так же четыре «молодухи», бывшие детьми ещё при Бровеносце.

- Вот сучка молодая! – не унималась самая голосистая кумушка. Сучки - все как одна - переглянулись. Включая почему-то семейную пару. – Мущщина то с клюкой стоит, а эта тля расселась!

- Да мне выходить… - смутился дед, поняв, что весь сыр-бор из-за него. – Я никогда тут не сижу.

Но кумушка потянула его за рукав:

- Садись давай, я подвинуся! Что значит «не хочу?». Садись! А этой пусть стыдно будет! Ишь, в телефону наткнулась! Капюшон нацепила и думает, никто сучку не видит!

И далее пошёл монолог… В отличии от деда, монолог не хромал. Наоборот, он лился, словно охлаждённая водочка в ледяную рюмку. Он был насыщен образами – не оригинальными, но многочисленными. Он был горяч, как лава Эйяфлайокудля. И он был протяжён настолько, что дед и семейная пара успели покинуть внезапно ставший неуютным салон.

Виновница откупоренного фонтана слушала внимательно. Ей было одновременно смешно и обидно. Смешно – потому что кумушки были не намного старше неё. И обидно – поэтому же. Сильное отличие от них было в одном: ей не хотелось быть кумушкой. Ей было интересно жить. Жить, наслаждаться красотой мира, слушать музыку, мечтать и не стареть… Таких кумушек она знала с юности: рано постаревшие девочки, все годы живущие не своей жизнью. Они «проживают» отпущенные им годы, замещают себя своими детьми, внуками, племянниками, собаками, кошками… В их рассказах, повествуемых при встрече или по телефону товаркам, нет их самих, и если случается так, что рядом никого нет – они чахнут… а чтобы избежать этого тлена - круглосуточно говорящий телевизор. Ей, виновнице словесных упражнений, было одновременно жаль их – и как-то гадливо… словно наткнулась на «ту лошадь дохлую/среди редеющей травы».

Дождавшись нового витка проклятий, виновница встала. Скинула капюшон старенького худи – поседевшие волосы, которые она не успела (да ладно, будем честны - поленилась) покрасить, радуясь свободе, свернули на солнце сталью.

- Конечно, вы правы… Вы все правы, конечно же, - процитировала она, даже не надеясь, что цитату поймут. И, открыв на нужной странице, протянула кумушке-возмутительнице паспорт: - Намного Вы, мадам, старше?

Мадам почему-то смолкла. И...

Да нет, не было такого. Не протягивала виновница суетных суждений паспорта, не скидывала капюшона, не спрашивала ни о чём — всё это она осуществила только в своей фантазии. И не стало стыдно чехвостящей её кумушке, так и осталась она в уверенности, что ругала молодую наглую девицу. А давно не молодая дева, из-за которой неуклонно повышались настроение и жизненные силы борцыхи за права старичков с тросточками, легко сбежала по трамвайным ступенькам и, махнув на прощанье кумушкам, скрылась в ближайшей арке. Ей вовсе не было туда нужно, но сильнейшая боль, пробежавшая от поясницы до самых пальчиков, заставила искать укрытие. «Что не любит такая спина? - грозно спрашивала её врач, когда дева приходила снова жаловаться. - Правильно, она не любит сильных физических нагрузок. Она не любит «рычаг». Она не любит стоять! Найди уже себе трость!». «Конечно, - соглашалась и со спиной, и с доктором. - Конечно найду». И не находила. Зачем — трость? Почему — трость? Стыдно — трость! Ноги ходят, руки цепкие, глаза смотрят. Да и молодая же ещё! Всего-то полвека прожила...

- Сучка, - прошипела в спину кумушка. - Совсем молодые стариков не уважают! Вот мы... - и, не довольная тем, что никто не поддержал скандал, стала ждать новую жертву.

А над городом сияло осеннее солнце. И, сидя на ступеньках возле Невы, старичок с палочкой рассказывал своим юным друзьям, как важно никого не осуждать. И какие прекрасные люди его окружают. Вот даже не дают почувствовать себя немощным инвалидом: он сегодня уступил место совсем юной девушке. И она не отказалась, не унизила его этим. И это так важно — быть сильным!

А не юная девушка, снова случайно оказавшаяся рядом со старичком, немножко поругала себя за то, что не смогла даже представить себе такой аргумент в споре... и за то, что вообще избежала спора, привычно согласившись с ролью жертвы, с ролью неблагодарной девицы. И сказала старичку «спасибо» - а то, что он не понял, за что... ну, пусть. Всё равно ему было приятно.

А она пошла по мосту, любуясь солнечными бликами на тяжёлой воде. Она думала о том, что произошло в трамвае. И о том, что происходило раньше. И о том, когда же она перестанет приносить себя в жертву. И ещё о многом... А потом она увидела облако. Облако-дракона. И сказала: «Всё это ерунда!». И добавила: «Всё полная ерунда — ведь я жива!!!». И мысленно пожелала счастья той кумушке... Ведь ей мало кто желает счастья — а иначе она не была бы такой злой. Такой молодой — всего лет на семь старше женщины в худи. И такой злой...

А тихий трамвай давно-давно добежал до своего кольца. И замер, отдыхая... Он видел много таких сцен. И, быть может, когда состарится, в его салоне новый Костя будет спрашивать уже у своего поколения, слышно ли его, он здесь!, а пока... Пока вздремнуть немного, слушая шёпот старых домов, окруживших трамвайное кольцо. «Всё повторяется, - шепчут они. - Всё повторяется... Неповторима только жизнь». И тихий трамвай согласен с ними. Хоть и не знает точно, что есть жизнь.